***
— Ты думаешь ехать в Грейстонс? — развалившись за столом, Майкл неторопливо покусывал кончик карандаша, изучая табель с нескрываемым интересом. — Я, честно говоря, думал, что ты отправишься Атлон, публика там… жаждет твоего внимания, они распалены и готовы выступать. — Вот именно потому я и не хочу там появляться, — Снейп, широко зевнув, провёл ладонью по отросшей щетине, отгоняя усталость — в последние несколько дней ему всё никак не удавалось нормально выспаться. — Распалённые, как ты выразился, они с куда большим вниманием прислушаются к тебе, к человеку, который готов на решительные действия. Я же… Скажем так, прежде чем взращивать семена, стоит их посадить. — Решил взять на себя такую большую ответственность? Студентов не хватает, профессор? — с его губ не сходила неприятная ухмылка, явно подразумевающая что-то помимо того, что он говорил, но Северус, если и обратил на это внимание, то не решился вдаваться в подробности. — Повторюсь — я не уверен в том, что мне удастся заставить людей прыгнуть в расщелину с ходу. Последние шесть лет я, как тебе известно, был несколько скован в своих возможностях, но теоритическая база, которую я смог накопить и расписать за это время, не должна простаивать без внимания. — Она и не простаивала — ты активно печатался в брошюрах… — он на секунду замолк, улыбаясь подоспевшей с бокалом стаута мисс Грейнджер, и Северус перебил его, не дослушав. — В том-то и дело, и я уже говорил об этом, Майкл. Необходимо дать всходы прежде, чем выступать столь агрессивно, иначе нас ждёт провал. Нас всех ждёт очередной провал, если мы не будем следовать чётко намеченной траектории. — Итак? — сделав несколько больших глотков, Коллинз стёр с верхней губы пенный отпечаток и призывно кивнул в сторону мужчины. — Разложи свой план, намеченную траекторию, великий теоретик. Желание ударить Майкла пришлось подавить — воспитание не позволяло выяснять отношения при девушках. — Итак, — хлопнув себя по карманам, Северус откинулся на спинку дивана, вторя движениям собеседника, — я отправляюсь в Грейстонс завтра, чтобы к вечеру быть на месте. Послезавтра утром, за сутки до прибытия Тюдора в город, выступаю с речью на торговой площади. Стараюсь не упоминать покушения, организованные твоими головорезами, — краем глаза он заметил, как сжались кулаки Коллинза, — чтобы люди нам доверяли, Майкл. Сейчас это первоначальная задача. Необходимо показать им, что мы ничем не отличаемся. — Кроме корней, Снейп, — фразу, которую в любой другой ситуации Северус проглотил бы, в этот раз без ответа он оставить не мог. Ударив кулаком по столу, он крепко сжал челюсти и на несколько мгновений замолчал, тяжело выдыхая через нос. — Ладно, прости, старик… — Не надо, — голос его был непривычно тих и холоден, и ему потребовалось некоторое время, чтобы вернуться в относительно спокойное состояние. — Ничем не отличаемся, Майкл. Ты, в свою очередь, направишься в Атлон. Идеальным развитием событий было бы устроить стачку, но тут как повезёт. Во всяком случае, я на тебя надеюсь, а так же надеюсь на твоих подопечных, которые, в случае сопротивления правительственных частей накануне визита Тюдора, смогут дать отпор. И на твои ораторские способности, разумеется. — Можешь не сомневаться, — Коллинз едва заметно улыбнулся, приглаживая каштановые пряди на затылке, и подозвал Гермиону к себе — Мы справимся. К слову о нас… Тебе нужны люди? — Нет, — Северус только покачал головой и подвинулся, дав возможность девчонке занять место рядом с собой. Разумеется, на почтительном расстоянии. — Отходить всегда проще одному, а я хотел бы замести следы. В день визита Тюдора меня не должно быть в городе, но я ещё не совсем понимаю, когда смогу вернуться. — Что же… С этим, мне кажется, всё решено. Осталась ещё парочка насущных вопросов, — Майкл в неуверенности замялся и закурил, прежде чем поднять разочарованный взгляд на собеседника. — Ты действительно съедешь с Уайтхолл? Мужчина не сдержал хриплого смешка и искренне улыбнулся, глядя на осунувшееся и явно опечаленное лицо перед собой. Кто бы знал, что его переселение Коллинз воспримет так близко к сердцу? Но, дорожа собственным личным пространством и сном, которого отчаянно не хватало, Снейп, расплатившись с портным и занеся накопившийся долг в «Крайдемн», с первой преподавательской зарплаты снял небольшую квартирку в трёхэтажном кирпичном доме на Тэлбот-стрит. Место хоть и не было особо приглядным — серая с простым деревянным гарнитуром кухня, узкий санузел с пожелтевшей от времени плиткой, да спальня, где размещался и рабочий кабинет — но было своим собственным, лишённым гулящих девок и криков по утрам. Там было пусто и одиноко, но Северусу хватало огарка свечи и бутылки «Джеймсона», чтобы чувствовать себя в тепле и уюте. — Да, — отсмеявшись, он едва заметно кивнул. — Не хочется пользоваться твоим гостеприимством и дальше, дорогой друг. Самое время, впрочем, наладить личную жизнь. — Кто бы говорил, — обиженно пробасил Коллинз. — Сам ничем не лучше. Скольких взял с момента возвращения, а, старик? Снейп вновь сжал челюсти, но ответил куда спокойнее, чем в прошлый раз, только отвёл взгляд на исцарапанную столешницу: — Не думаю, что такие разговоры стоит вести в присутствии дам, Коллинз. — Как скажешь, но с тебя ещё причитается… И да, пока ты не уехал, — губы Майкла вновь скривились в неприятной усмешке, и, выдавая своё волнение, он несколько раз разгладил невидимые складки на пиджаке. — Мы собираемся устроить небольшие посиделки на Рождество, и я хочу верить в то, что ты не только вернёшься к вечерней мессе, но и удостоишь нас своим вниманием. Гермиона любезно согласилась предоставить нам и помещение, и выпивку, так что нас ждёт чудесная ночь. Он услышал, как едва заметно вздохнула девушка, сидящая рядом с ним, и на секунду замялся, подбирая правильные слова. В целом, он ничего не терял — отмечать праздник в одиночестве четырёх стен было бы худшим сценарием, но неприятное чувство в его груди никуда не делось. — Что же… Если мисс Грейнджер сочтёт нужным меня пригласить… — Разумеется, — она подалась вперёд, желая коснуться его ладони, лежащей на поверхности стола, но в последний момент словно передумала, — Разумеется, мы ждём Вас, мистер Снейп. — Благодарю. Я не могу ничего обещать, но… — Он приедет, — устало махнул ладонью Коллинз, прижавшись к спинке дивана, — А теперь, дорогой друг, по всей видимости тебе необходимо дать время на сборы… Поставь меня в известность, если появится возможность.***
Грейстонс был небольшим прибрежным городком, пустившим корни на побережье Ирландского моря. Подобных в ближайшей сотне милей было предостаточно, но что-то влекло толпы рабочего люда из затянутого дымкой смога Дублина именно сюда; он, словно мастерски расставляя сети, подгонял невинных жертв, которые не имели более ни сил, ни желания выпутываться из размеренной жизни с мягким привкусом соли на языке и вечными бризами. Работы здесь было немного — те, кто не рыбачил, служили у этих самых рыбаков, отделывая борта ржавеющих лодок кипящей смолой да стуча молотками по кривым листам кормы. И женщины, и дети, и дряхлые старики по воскресеньям вываливались бурным потоком на главную площадь, толкая перед собой полные бочонки сельди, и подзывали к себе с наибольшим рвением, которое только можно представить. Если не оплошать и прийти на пару часов раньше, когда судёнышки только входят в гавань, то можно отхватить и атлантической трески — в этих местах она была особенно нежна. В декабре здесь было прохладно — выше поднимая ворот плаща, Северус на несколько секунд скривился от неприятных ощущений на кончиках пальцев. Пора было возвращаться в ритм, привыкнуть, наконец, что, в отличие от Нью-Йорка, руки будут замерзать здесь много быстрее даже в отсутствие снега. Не озаботился он и наличием зонта, но мелкий моросящий дождь, забиравшийся под подкладку, за шиворот и под козырёк кепки, был данностью. Он был коварен, спустя пару часов заставляя тебя вымокнуть до нитки, но умиротворял и успокаивал. Там, за океаном, дождь либо не идёт совсем, либо прибивает листву крупными каплями, оставляющими красноватый отпечаток на коже. Маленькие отметины, прожигающие тебя, оставляющие собственное тавро — чужак. Здесь такого никогда не было. Он не знал, где останется на ночь, и останется ли вообще, потому, отпустив машину сопровождения, любезно выписанную Коллинзом в обход просьбы, сказал, что явится на площадь к назначенному часу. У него оставалось некоторое время, чтобы мельком осмотреться, но, в целом, воспоминания юности не успели стереться совсем: он помнил и расположение полицейского участка — опрометчиво далёкое, оно давало возможность располагать примерно получасом свободного выступления — на самом краю городка, за доками, и узкие, петляющие улочки, отходящие от самого центра, подобные артериям, где затеряться было проще простого — тебя скроет как и толпа, протискивающаяся меж каменных стен, так и подворотни, скрытые полумраком. На витрине заведения, которое он проходил, поддевая мысками ботинок мелкие камушки, разбросанные тут и там, пестрела рукописная вывеска, привлёкшая его внимание. Скорее по привычке, чем из надобности, мужчина огляделся и, опустив воротник, вошёл в полуподвальное помещение, не отличавшееся особым уютом: добротно сбитые деревянные скамейки, пара внушительных столов, барная стойка с единственной бутылкой джина и едва слышная мелодия, раздававшаяся откуда-то сзади. Парочка, выяснявшая до того момента возможность своих взаимоотношений и абсолютно не смущавшаяся связей на публике, замолкла, оглядывая не по местным меркам хорошо одетого мужчину, и Северус, дабы убрать напряжение, повисшее так некстати, подозвал к себе хозяина. — Слушаю, — видно, он был не особо доволен тем, что гости захаживают к нему посреди рабочего дня, — Что угодно? — Горох есть? — первое напряжение ушло сразу, как он услышал рабочий говор посетителя, и полноватые губы изогнулись в ухмылке. — Есть, два пенса. — Пойдёт, — подавляя в себе брезгливость, мужчина опустил локти на поверхность стола и, сцепив пальцы в замок, прижался к ним подбородком. Во взгляде хозяина промелькнула заинтересованность, — Гороху давай и бутылку «Харпа». Парочка, ещё несколько раз оглядев его с ног до головы, продолжила свой разговор, но уже в полголоса, чтобы не привлекать лишнего внимания. Однако, юношеская ладонь всё выше и выше поднималась по обтянутому чулочком бедру, и в определённый момент глядеть на это стало невозможно. Северус и перестал, кивком головы отблагодарив подавальщицу за поднесённую тарелку гороха с уксусом и перцем. Он был чертовски голоден, и проглотил свою порцию с таким наслаждением и быстротой, что сам себе удивился — хмыкнув от того, как приятно обожгло глотку, он подумал над тем, чтобы зайти сюда ещё раз, если будет время. «Харп» только лишь добавил того мягкого тепла, только ещё лениво, до неприличия медленно растекался по венам, чуть затуманивая голову. Светлое пиво он не любил никогда, но здесь более не было ничего приличного. Отплатив хозяину два пенса за горох и ещё пенни за бутылку «Харпа», растянутую на добрые полчаса к неудовольствию парня, чья ладонь давно канула под подол, он накинул на плечи плащ и пешком отправился в сторону площади — время уже подходило, а его, вероятно, ждут многим раньше. Не суть. В голове внезапно стало поразительно светло, и, едва заметно улыбнувшись, мужчина поднял голову — облака, за то время, что он обедал, успели убежать, и моросящий дождь прекратился. — Так вот Вы где, — крепко сбитый молодой мужчина с силой потянул его дальше от толпы, окружившей импровизированную кафедру, и недовольно покачал головой, — Народ начал сходиться сразу пополудни, а от Вас ни слова. Думали звонить Коллинзу. — Я обозначил время своего прибытия, к тому же, появился здесь на десять минут раньше назначенного срока, — Северус терпеть не мог, когда его подгоняли. Подобные умники находились и в университете, оккупируя аудитории раньше положенного времени и действуя на нервы, и сейчас. Он же, чёрт побери, не им должен, — И Коллинз, боюсь, здесь мало что решает. Я просил его не высылать за мной нянек. — Боюсь, — в тон ему ответил мужчина, кивая в сторону деревянной лестницы, — Без поддержки местных эти самые местные Вас разорвут. Мы наслышаны о Вашем мастерстве, но решили обезопаситься. Вас ждут, мистер Снейп. Северус надвинул кепку ниже, так, чтобы тень от козырька закрывала лицо, и, перескакивая через ступеньку, поднялся по настилу, с горечью думая о том, что всё это чертовски напоминает ему университетские лекции. Но его руки, во всяком случае, дрожали много сильнее, и, чтобы скрыть так некстати подступивший к горлу ком, он откашлялся, привлекая к себе внимание, и вцепился бледными пальцами в деревянные перила. — Вам совсем неважно знать моё имя, — начал он тихо, и выдержал паузу, ожидая, пока множество затылков, скрытых платками, кепками и трилби обернуться к нему, — Неважно знать род моих занятий, мою веру, место, где я родился. Пустословие не приводило никого из тех, кто так же, как и я, стоял на возвышении, ни к чему хорошему. Важно другое — то, что я приехал сюда для того, чтобы показать, что мы, пусть и отличаемся, но имеем кое-что общее. У каждого есть цели, цели есть у меня, у портового рабочего, у рыбака, у матери с выводком. То цели личные, достижимые с помощью одних рук, держащие на плаву только нас. Это — эгоизм. Эгоизмом является то, что больше и больше парней уезжают воевать во Францию, — по толпе прошёлся недовольный ропот, только уверивший Снейпа в том, что мало кто за приделами Дублина считал этот фарс «подъемом национального самосознания», — За страну, к которой не имеют никакого отношения. Они мечтают вначале выслужиться, чтобы получить мало что значащую медаль с профилем человека, устроившего геноцид нашего народа, а потом просто выжить. Эгоизмом является то, что за пять пенсов в день работает на сталелитейном заводе в Дандлоке молодой мужчина, у которого жена в положении и ещё трое малышей, требующие денег, внимания и здоровья. Он работает там, чтобы линкоры под «Юнион Джеком» занимали наши гавани, собирая дань, будто мы живём в глубоком средневековье. Он не ценит ни себя, ни семью, если, едва ему стукнет тридцать, начинает страдать от боли в спине и кашля с кровью от тяжелой, мучительной работы. Всё то — эгоизм. Потому что он у нас в крови, и не хватает сил его вытравить. Его навязали нам люди, против которых мы боремся всю нашу историю, которые привыкли жить на готовом, зная, что есть те, кто поможет им добиться своих целей таким образом, чтобы не пришлось ни работать, ни голодать, ни умирать. Но есть способ, наконец, отбросить всё то, что так нас отравляет. Я не прошу вас всех браться за вилы и вытравливать британцев собственными силами — это самоубийство — но я прошу вас им сопротивляться. Я прошу вас не приходить в военный комиссариат, чтобы в удостоверении не поставили штамп о том, что очередной британский, — ропот повторился, и Северус мельком успел заметить искажённые злобой лица в первых рядах, — Солдат готов топтать поля у Вердена и Соммы. Я прошу простого рабочего, у которого есть жена и дети, не выходить на свою смену, прошу сделать так же и его коллег, чтобы производство встало, а линкоры не входили в наши воды. Я прошу вас всех следовать общей цели и знать, что есть те, кто готовы оказать вам всю посильную поддержку. — Гладко стелешь, — раздался из толпы хриплый голос, — Только они нас всех убьют. Или тебя и других республиканцев этому не учили? — За последний год, — продолжил мужчина, как ни в чем не бывало, — Мы потеряли почти сотню наших бойцов. Они погибли не попав в засаду, с оружием в руках, а поставленные на колени блюстителями закона — или теми, кто себя таковым считает. Они имеют смелость нападать на безоружных, они имеют смелость убивать детей и женщин, потому что они не только эгоисты — они ещё и трусы. Они — убийцы. Наши руки чисты, — словно в подтверждение своих слов Северус поднял ладони вверх, подмечая, что дрожь стала чуть менее заметной, — И я не буду сопротивляться, если сейчас эту площадь окружат полицейские. Хотя бы потому, — он усмехнулся и показательно осенил себя крестным знамением, задержав раскрытую ладонь на левом плече чуть дольше, чем требовалось, — Что я истинный христианин, не убивший ближнего своего. Толпа, несмотря на повисшее напряжение, рассмеялась — продов в центральной части страны, граничащей с морем, не любил никто. — Повторюсь, мы готовы оказать всю посильную поддержку, в том числе и вооруженную, если дойдёт до крайних мер, но при одном единственном условии. Отриньте от себя отравляющий вас изнутри эгоизм, насильно вам навязанный, и живите той жизнью, которой хотите. Мы позаботимся о том, чтобы вы не лишились работы, получали пособие и чувствовали себя в безопасности, — он оглядел толпу, подмечая малейшее настроение толпы, и видел в глазах мужчин, стариков, женщин, сбившихся на самом краю площади в группу и урезонивающих детей, одобрение. Ещё не явное, но такое ощутимое. Десятки глаз смотрели на него, как на человека, способного принести надежду, и дрожь в ладонях усилилась, призвав его вновь с силой сжать перила. Он отвык от подобного, отвык быть… Услышанным. Холодный взгляд метнулся по первым рядам, цепляя лица, что сотрутся из памяти завтрашним утром, но на мгновение — или дольше, или на всю жизнь — его дыхание прервалось. Пальцы сжали мокрое дерево сильнее, ещё сильнее, пока он перестал ощущать их, он смотрел в одну точку, не зная, что сказать, что предпринять, как дальше жить. Померкло всё. Существовало лишь одно светило. — Ирландия — наша с вами земля, за которую бились отцы и прадеды — сможет стать свободной, — продолжил он тише, призвав себя оторваться, отвести глаза, чтобы сердце ухнуло в бездну, — Только если мы приложим к этому все наши силы и встанем под одни знамёна, увлечённые одной целью. Цель эта — сделать жизнь не только себя, но и каждого рядом лучше, лучше настолько, насколько нас хватит. И тогда — и лишь тогда — мы будем сами по себе, потому что мы сможем быть сами по себе. Взращенные свободой, мы должны отринуть навязанное нам силой, и мы сможем — все вместе. Он кивнул, но не слышал оглушающего рёва толпы, не слышал, как кто-то вдалеке затянул национальный гимн, подхваченный потоком, не слышал хлопков и одобрительных фраз присланного Майклом сопровождения, и мечтал только об одном — убежать. Скрыться. Он не отступал никогда в своей жизни. Толпа окружила его, защищая живой цепью от прибывших, наконец, служителей правопорядка, в них полетели камни и мусор, давший ему время отойти, и в каком-то забвении он пожимал протянутые руки, кивал, кивал чаще, и на секунду даже улыбнулся, когда мальчишка лет семи вцепился в его плащ. Сбежать. — Сев! — шаг ускоряется против воли сердца, лёгкие опаляет, словно огнём, и он не оборачивается, стараясь как можно скорее скрыться в полумраке проулков, раствориться, словно его никогда здесь и не было, а заодно и стереть все чёртовы воспоминания. Сбежать. — Сев! «А ты не хочешь, ну… Сходить покататься на пароме завтра?» Он замер…***
…и открыл глаза. День обещал быть ясным и морозным, и первые лучи восходящего солнца медленно, словно делая одолжение, пробивались сквозь маленькое грязное окошко под потолком, оставляя на подпорках крыши неровные пятна. Мужчина несколько раз моргнул, подождав, пока контуры окружающих предметов станут хоть немного более чёткими, и провёл тыльной стороной ладони по лбу. Протянул руку вправо, стараясь нащупать на тумбочке тонкую оправу, но оставил попытки, почувствовав шевеление рядом с собой. Взгляд заволокло мягкое рыжее облако, поразительно близкое, раз он прочувствовал его прикосновение подбородком, а лёгкий поцелуй, мазнувший по скуле, лишь подтвердил догадку. — Привет, — тихо прошептала женщина, укладывая голову на медленно вздымающуюся грудь, и ему потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, что он умеет говорить. В её присутствии он всегда становился нем, и выставлял себя глупцом. — Я не знала, что ты вернулся, — в её голосе отчётливо слышалась обида, вынудившая его кривовато улыбнуться, пытаясь скрыть за неискренней эмоцией причину своего молчания, — И думаю, что, по меньшей мере, это грубо с твоей стороны. — Сколько себя помню, для тебя я всегда был грубияном. В отличие, скажем, от Майкла, — пальцы против воли вплетаются в рыжие пряди, касаясь затылка. — Брось, — фыркнула она, прижавшись теснее, — Ты просто не хотел. — Твоя правда, — Северус выдохнул громче, чем хотел бы, и попытался приподняться. Ещё один поцелуй, на этот раз коснувшийся бледной кожи на рёбрах, словно призывал его остаться на подольше. — Так почему? — Допрос с пристрастием… В данной ситуации не уместен, Лили, — голос не дрогнул, когда он назвал её имя, и, явно к неудовольствию женщины, он поднялся. Надел очки. Много пыли, темно, сыро — в целом, он ожидал подобного, но в свете свечи это место выглядело более приглядным. — Хочешь сказать, что я сама всё знаю, но ведь это было… Боже мой, Сев, это было целую вечность назад, и мы оба стали совершенно другими людьми. — Вот именно, — хмуро пробормотал он, натягивая на потное и пропахшее дешёвым женским парфюмом тело рубашку, — Другими. Во всех отношениях, как я полагаю. — Ты не бросил своего дела, стал старше, возмужал, — пальцы продолжали выводить замысловатые узоры на его спине и прошлись вверх по позвоночнику, — Я давно ничего о тебе не слышала и ещё дольше не видела, но, раз ты сегодня проснулся здесь… — То что? — раздражение подкатывало к горлу, и страсть как хотелось откашляться. — Не всё, как тебе кажется, поменялось, — женщина позволила себе рассмеяться и, казалось, не заметила, как напряглись его мышцы, не заметила, с какой быстротой он застегнул брючную пуговицу и повязывал теперь галстук. — Был рад повидаться, Лили. — Уже уходишь? — она перекатилась на противоположный край постели и сладко потянулась. Сползшая простынь открыла ему плавный изгиб бёдер, — И даже не останешься на завтрак? — На голодный желудок думается лучше, — лгун, безбожный лгун, который отвёл взгляд от её тела, от неё, только бы не обжечься. Рука потянулась в карман брюк, и звон монет отрезвил их обоих, отрезая события прошлой ночи от дня наступившего. — Надеюсь, когда-нибудь настанет момент, в который ты покинешь меня, не оставив денег, — Лили тяжело вздохнула и прикрыла глаза, заложив руки под голову. Ему нечего было на это ответить. Будь честен хоть сам с собой, пёс, что тебе нечего ответить ни на одну их тех фраз, которые она произносила, когда ты был рядом с ней, под ней, в ней. Он покинул покрытые плесенью стены на окраине Грейстонса, когда на улицу выкатили первые извозчики. Дышать стало легче, а разум окончательно прояснился.***
Шум, раздававшийся из «Крайден», был слышен с противоположной стороны улицы, и Северус чуть поморщился — вероятно, он ещё десятки раз за сегодняшний вечер пожалеет о том, что решил принять участие в подобном балагане, но занятия лучше у него не было. В любом случае, он может накачаться до такой степени, что уснёт прямо за барной стойкой. Паб встретил его отсветами мерцавшей под потолком гирлянды, стойким хвойным ароматом и пощипывающими от внезапного тепла ладонями. Скинув верхнюю одежду у вешалки, мужчина выдохнул сквозь сжатые зубы и, толкнув дверь, словно оказался в эпицентре урагана — мелькающие тут и там мужчины, имён многих из которых он не знал, но не раз видел на собраниях; девчонка, разрывающаяся между тем, чтобы донести бокал до одного из них, тех, кто буквально раздевал её глазами, и увлечься в танце; надрывающаяся скрипка и нестройный гул уже изрядно выпивших голосов, один из которых был и громче, и твёрже остальных. — С Рождеством, — хлопок по плечу отрезвил Коллинза, который несколько раз моргнул, прежде чем расплыться в широкой ухмылке, и заключил Северуса в объятья, — Должно быть, тебе особенно весело. — С Рождеством, дружок. Ми, смотри, кто… — ему пришлось замолчать, когда ладонь, всё ещё лежащая на плече, крепко сжалась, — Ай, хорош! — Не стоит обращать на меня внимание твоей подружки, когда я этого не прошу. Это, кстати, была одна из причин, по которым я съехал с Уайтхолл. — Моими руками, Снейп, ты был бы уже… Того, ну, под венцом в смысле, — лицо напротив исказилось, словно тот съел лимон, и Коллинз захохотал, хлопнув мужчину по коленке, — Ладно, брось. Скажи как тебе Грейстонс, понравился? — Было… Неплохо. По крайней мере, лучше, чем то, на что я мог надеяться. Стачка, по моим известиям, была организована аккурат к приезду Тюдора. Тебе есть, что мне сказать? О своих щенках, например. — Господь, я верую в то, что настанет день, в который ты перестанешь считать их атавизмом… Но да, мои щенки были направлены туда на всякий случай, но их помощь не потребовалось. Парочка раззадорила толпу, вынудив протектора поскорее убраться, но вмешиваться с оружием они не стали. — Спасибо Богу за маленькие радости, — Северус устало провёл ладонью по затылку, но, заметив, что Майкл вновь гаденько усмехнулся, словно ожидая чего-то ещё, покачал головой, — И я понял, почему ты был так удивлён, когда я сообщил тебе о своих планах. — А я ведь не хотел, чтобы ты туда ехал — она приходила на каждое публичное выступление. Вы поговорили? — Можно… И так сказать, — уклончиво ответил он, и хотел было пододвинуться, чтобы сесть удобнее, как на него налетело что-то. Или, стоит сказать, кто-то. — Ой, — откинув пышную копну волос от лица, Гермиона лучезарно улыбнулась и сама не заметила, как упёрлась ладошками в его бёдра. Приподнятая бровь не возымела нужного эффекта, — Не думала, что Вы всё-таки придёте, мистер Снейп. С приездом! Майкл рассмеялся громче. — Рад… Вас видеть, мисс Грейнджер, — ледяным тоном протянул мужчина, попытавшись отстраниться. Признав, наконец, неловкость ситуации, девчонка вновь пискнула и отняла ручки. Первыми покраснели кончики её ушей. — Я принесу Вам «Бэйлис», — пробормотала она, не глядя на него, и скрылась в окружившей барную стойку толпе. — О существовании личных границ вам всем, насколько я понял, неизвестно. — Брось, — фыркнул Коллинз, залпом опрокидывая в себя рюмку, — Она правда рада. После Килкенни сама не своя ходила, а тут расцвела. — Это второй намёк за то время, что я здесь нахожусь, или мне показалось? Отвечать он, очевидно, и не собирался, и с какой-то поразительной для человека подобной кондиции грацией покинул его, отправившись танцевать. На третий час пребывания в «Крайдемн», когда голова стала тяжелеть от количества выпитого, Северус упёрся лбом в сложенные ладони и протяжно выдохнул, облизнув пересохшие губы. Народ постепенно стал расходиться, и осталась лишь небольшая группка ближайших Коллинзу товарищей, толпившаяся в противоположном конце паба. Они разыгрывали десятую или двенадцатую партию в карты, каждый раз прося его присоединиться, но Снейп лишь мотал головой, в одиночестве потягивая виски. Ликёр он отставил после третьей рюмки, потому что тот будил в нём чувства, похожие на веселье, повально всех охватившее, а становиться объектом всеобщего бесчинства ему не особенно хотелось. Вновь заиграла скрипка, на этот раз что-то мелодично-протяжное. Название мотива крутилось на языке, но он никак не мог заставить себя вспомнить, что именно это было, а спустя несколько секунд и вовсе отринул эту идею. Трям-раз-трям-два… — Мистер Снейп, пойдёмте, — в поле его зрения возникла хрупкая ручка и, подняв голову, Северус молча разглядывал её лицо, словно впервые увидел. Если девочка и смутилась, то не подала никакого виду, только сжала и разжала ладонь, призывая принять её, наконец. — Я не танцую, мисс Грейнджер. — И всё же. — Нет, — очередной глоток придал ему смелости, которую Гермиона явно восприняла за трусость. — Пойдёмте, иначе со мной будет танцевать Майкл. — И что мне с того? — Но он — не Вы. Он молча смотрел в её глаза, пытаясь найти там хотя бы намёк на ложь, на попытку подыграть и выставить его посмешищем — в конце концов, она называла его подонком — но нет, они искрились, подобно стеклянной игрушке на ёлке, они всё больше напоминали ему янтарь, расплавленную карамель и тот проклятый виски, что он сейчас пил. Он крепко сжал её пальцы, поднялся и, расправив лацканы пиджака, потянул в центр паба. Он видел, как кратко девчонка вздохнула и улыбнулась одними уголками губ, кладя ладошку на его плечо. Он впервые коснулся её кожи и должен был признать, что это было весьма приятно. Но, к своему удивлению, он не нашёл ни малейшего отголоска тех чувств, что бушевали у него внутри в тот день, когда они направились в Килкенни. Ни влечения, ни малейшей симпатии, ни глупого желания припасть к открытой шее влажным поцелуем, оставляя розовый след. Он оглядел её, чуть отдалив от себя и позволив развернуться под своей рукой, и поджал губы: мешковатая серая кофта, старящая её, скатавшаяся на рукавах и спине, коричневая юбка до самых щиколоток, растрёпанные каштановые кудри, не дававшие возможности полюбоваться белизной кожи — как будто он кружился под нечёткие, отдававшиеся пульсацией на подкорке звуки скрипки с абсолютно другим человеком. Без того чёртового красного платья она выглядела старше, печальнее и проще. Или, быть может, ему просто не нужно было трахать Лили? Тогда бы он радовался тому, как правильно лежит её ладонь на его плече, какая у неё нежная кожа и какие глубокие и ясные глаза. Впрочем, сейчас ему было абсолютно всё равно. Мелодия закончилась, и Гермиона показалась ему опечаленной этим фактом. Она потянулась ближе к нему, вновь пренебрегая наличием маломальского, но личного пространства, и прошептала куда-то в пустоту. — Быть может, ещё? — Боюсь, мисс Грейнджер, я вынужден буду откланяться, — он выдавил из себя нечто среднее между печальной улыбкой и гримасой и, напоследок пожав кончики её пальцев, отстранился, — Вам всё-таки придётся танцевать с Коллинзом. «Он — не я. По крайней мере, для него увлечение тобой — не минутная прихоть изголодавшегося по женскому вниманию мозга». Северус быстро отвязался от просящего его задержаться Майкла, залпом допил остатки виски в бокале, оставив десять фунтов одной бумажкой и, кивнув Гермионе, что отвернулась, не рискнув встретиться с ним взглядом, вышел в морозную дублинскую ночь. Прижался бедром к перилам на лестнице, внизу которой с деловитым видом облизывал лапы кот, медленно закурил, досчитывая про себя до десяти, и петляющим, полупьяным шагом побрёл в сторону Тэлбот-стрит. Возможно, даже к лучшему, что его никто не ждёт в этой маленькой, серой и пустой квартирке.