***
Здание, выходившее фасадом на Дорсет-стрит, Снейп всегда обходил стороной — бойкие скауты с зелёными значками в петлицах невероятно раздражали его своей громкой болтовнёй и отвратительной привычкой впихивать бюллетени прямо в руки. Когда Майкл бегом поднялся по лестнице и толкнул тяжёлую дверь плечом, по пути здороваясь с дребезжащим на все лады клерком, он на несколько мгновений замер у крыльца, подозревая, что товарищ окончательно выжил из ума, и только после нескольких окриков последовал за ним, ниже опуская козырёк кепки. — Погоди… Вроде, он должен быть у себя сегодня… Приветствую, Мартин, — пожимая тут и там протянутые руки, Майкл улыбался так широко, что, казалось, ещё пара мгновений и лицо его треснет. — Нам на второй этаж. Осторожнее, потолки тут низкие. Лишь оказавшись в относительной тишине лестничного пролёта Северус, наконец, смог догнать его и резким движением прижать к стене. Майкл издал непонятный звук, похожий на кряканье, и попытался было отпихнуть мужчину, но тот только сильнее надавил на покатые плечи, нависая над ним — разница в росте сейчас была более чем ощутима. — Да что с тобой такое? Смотришь на меня, будто убить хочешь, право слово… — Я ожидал. Всего, чего угодно. Майкл. Но не грёбаных социалистов, — отрывисто произнёс Снейп, оскалившись. — Какого чёрта? Какого, мать твою, чёрта? Что за подковёрные игры ты ведешь?! — голос его против воли повысился, и он спиной ощутил внимательные взгляды клерков. — Я говорил тебе, что есть люди, способные нам помочь. За те три года, что я контактирую с ними, Северус, они ни разу не дали усомниться в серьёзности своих намерений. Он отступил. Коллинз, утирая рукавом плаща усы, приметил, как отлила кровь от грубого лица, как поджались побледневшие губы и как крепко он вцепился пальцами в деревянные перила, чтобы устоять на ногах. Сейчас он напоминал оглушённого, контуженного, лишённого ориентации в пространстве. — Ты… не сказал мне, что решил вдариться в чёртову политику, Коллинз, — несколько раз Северус моргнул, словно привыкая к ярким отсветам керосиновых ламп под потолком. — Ты не сказал мне. — Ну… — Майкл на секунду замялся, подбирая слова. — Это не было тайной. Сейчас большая часть из тех, кто посещает наши собрания так или иначе связаны с «Шинн Фейн», и… — Уж лучше с ними, чем с чёртовыми социалистами, верящими в утопию. — Ты такой же утопист, Северус, и понял бы это, если бы хоть раз перечитывал свои работы. Давай, раз уж согласился прийти, то поднимайся — не стоит заставлять джентльменов ждать. Кабинет, расположенный под самой крышей, был наполнен снующими туда-сюда посыльными с кипой газетных листов, громкой отрывистой речью и удушливым смрадом дешёвого табака, от которого ему нестерпимо захотелось чихнуть. Им потребовалась почти минута для того, чтобы пройти от порога к дальней стене, на которой, словно картина какого-то современного художника, решившего отойти от академизма, было закреплено алое полотнище с вышитой в центре арфой. — Ещё никто и никогда не смел так насмехаться над национальными символами, — едва слышно произнёс Снейп, не заметив изучающего взгляда, которым рассматривали его мужчины, собравшиеся во главе длинного дубового стола. Только когда гул утих и печатные станки перестали выпускать из своих недр бумажные листы, покрытые влажным шрифтом, он услышал спокойный, размеренный и убаюкивающий тембр, который явно принадлежал не Коллинзу: — Agusfós, Tuasal Snape, creidim ó chroí go bhfuil muid aontaithe ag rud éigin níos mó ná siombailí náisiúnta. Мужчина, приподнявшийся из-за стола и протянувший ему мозолистую ладонь, был немногим старше его, и, несмотря на прекрасное владение родным языком, в его речи слышались нотки бруклинского акцента. Того самого, на котором, чтобы не привлекать к себе лишнее внимание, приходилось говорить и самому Северусу на протяжении долгих шести лет. Добротно сшитый костюм выдавал в нём человека, ценящего собственный комфорт, но фигура — крепкая, приземистая и плотная — принадлежала отнюдь не камеральному рабочему. — Tá mé ag flattered go bhfuil aithne agat ar mo ainm. Tá mé ceart i ag glacadh leis go bhfuil Michael chonaic oiriúnach a thabhairt isteach dom leis an an-barr do eagraíocht, Tuasal Connolly? Он широко ухмыльнулся и, склонив голову, ответил уже на английском и жестом пригласил товарищей занять места за столом напротив: — Я понимаю, что, должно быть, это совсем не то, чего Вы ожидали, мистер Снейп — наши программы во многом расходятся, что не раз подтверждалась мной в рецензии на Ваши работы. Но все мы, думаю, готовы признать, что предложение, выдвинутое мистером Коллинзом, найдёт отклик в сердцах всех тех, кто любит и ценит Ирландию. Джеймс Конноли руководил лейбористской партией с начала двенадцатого года, перед этим успев порядочно насолить имперскому руководству: многочисленные стачки на экономически важных заводах по всей стране, организация профсоюзов и трейд-юнионов, антивоенные выступления рабочих — всё это было на его совести. Северус считал его конечные цели — всеобщее избирательное право, привилегированное положение рабочего класса, нормированные выплаты и компенсации, создание ассоциаций — не более, чем красочной утопией, которой позавидовал бы сам сэр Томас. Но в то же время не мог не признать, что наличие за спиной рабочих масс может помочь в безумном плане, озвученном Коллинзом… О том, как и что они будут делить после, он подумает в другой раз. Сейчас время строить из себя того, кем он никогда не являлся. Опять. — Должно быть, — мягко начал Снейп, присаживаясь на предложенное место, — Майкл сообщил Вам куда больше, чем мне. Или по крайней мере, у Вас есть идеи того, как можно развить его идею. Перед тем, как высказать своё мнение, я бы хотел услышать всё, чтобы понимать масштабы планируемого выступления. На несколько мгновений Конноли отвёл взгляд, совещаясь с однопартийцами, словно он не был уверен в убедительности собственных слов. Не выдержав, мужчина едва слышно фыркнул, за что сразу же получил несильный, но ощутимый тычок под рёбра. — Прояви уважение, — просипел Коллинз, нервно теребя рукав пиджака, — и выслушай их. — Джентльмены, всем нам известно, что нынешние события на Западном фронте являются катастрофическими для всех союзных войск. Внимание, как генерального штаба, так и самой короны всецело приковано к тому, что происходит на Сомме и у Вердена. И лучшего момента для того, чтобы претворить в жизнь подобную авантюру, не может и быть… — Авантюра — точное слово, мистер Конноли, — проговорил Северус несколько громче. — Выступить с оружием в центре густонаселённого города решиться не каждый. — Вы можете относиться к происходящему скептически, мистер Снейп, но в нашем плане учтены и подобные пункты. Как я уже говорил, мы собирались проводить подобную… акцию, — его губы скривились, когда он услышал, как Джеймс поменял слова, — с самого начала войны и ждали подходящего дня. Мистер Коллинз предлагает выступать в Пасхальную неделю, когда большая часть жителей будет находиться на улице — на площадях ли, около церквей — так как думает, что агитация будет более активной, и мы сможем привлечь на свою сторону как можно больше народу. План прост до смешного — исходя из данных, полученных мной накануне, в эти дни в город прибывают откомандированные солдаты, потому вооружённые молодые люди не привлекут столь сильного внимания к себе. От площади Нельсона несколько отрядов. Ваш, мистер Коллинз, и бойцы гражданской армии направятся к зданию Главного Почтамта. Дороги будут свободны, а заседаний на праздничные дни не планируется. Не думаю, что мы встретим какое-либо сопротивление. Как только здание будет захвачено, мы сможем координировать действия остальных групп, и направлять их на необходимые нам точки, основной из которых, разумеется, будет Дублинский замок. Его гарнизон на данный момент не превышает пятидесяти человек личного состава, а использовать артиллерию, как Вы выразились, в центре густонаселённого города, мистер Снейп, они не решатся. Если мы сумеем удерживать основные позиции — район Тэлбот и Парнелл-стрит, Почтамт, церковь Святой Марии — в течение нескольких дней, то, можете быть уверены, население займёт нашу сторону, и в город необходимо будет выслать лорда-протектора. Конец речи был ознаменован одобряющими кивками социалистов, принявшихся сходу бурно обсуждать возможность огневого штурма Дублинского замка, и, выждав восстановления относительной тишины, Северус откинулся на спинку стула, положив ладони на колени. Напряжение, исходящее от Коллинза, сидящего по правую руку, казалось ощутимым. — И что даст визит лорда-протектора, джентльмены, за исключением усиления охранительной политики? Я, признаться честно, до последнего думал, что Ваши бравады касаются исключительно тех трудов, что Вы именуете кодексом рабочего класса, мистер Конноли, но, к сожалению, склонен был ошибаться. Как могут, по Вашему мнению, несколько пусть и тренированных, но малочисленных отрядов занять не то, что Замок, но хотя бы здание Почтамта? Опора на народ, не спорю, может быть действенной, но не в том случае, когда мы будем идти по улицам родного города с оружием наперевес. Это сумасшествие, безумие, абсолютное и бесповоротное. Если Вы не желаете быть убитыми в первые же часы, то советую Вам пересмотреть Ваши идеи… Северус слышал, как тяжело сглотнул Майкл, крепко сжав кулаки, как с его языка готовы были сорваться ядовитые изречения, и уже приготовился к возможной атаке, напрягая плечи, но Конноли в очередной раз выступил вперёд, принимая огонь на себя. Хоть в чём-то он был хорош. — Наше понимание народных настроений, мистер Снейп, расходится, и мы с Вами выяснили это уже давно. Я позволю себе оставаться при своём мнении и, насколько мне известно, часть республиканского братства, от которой выступает мистер Коллинз, поддерживает его решение и стремится оказать посильную поддержку. Северус сжал челюсти с такой силой, что на виске, отсчитывая бешено скачущий пульс, вздулась жилка. В кабинете повисло напряжённое молчание, и, словно пользуясь этим, мужчина наклонился вперёд, опершись локтями о стол, и едва слышно проговорил, сдерживая готовое выплеснуться напряжение всеми силами: — Республиканское братство является демократической организацией, в котором решения принимаются строго путём открытого голосования. Если мистер Коллинз и его бравые псы решили, что готовы будут пожертвовать своими жизнями, не добившись ничего, значит, так решили только они, а не братство, мистер Конноли. — Как и у любой организации, Северус, — подал голос Майкл, — у братства есть прямое руководство и главный координатор. Его решения ставятся выше, чем решения кого бы то ни было. Он сумел осознать сказанное только спустя несколько секунд, когда тонкое, подобно игле, понимание пронзило мозг насквозь, а губы против воли исказились в печальной усмешке. На мгновение спрятав лицо в ладонях, мужчина выдохнул, медленно поднялся и, вежливо кивнув социалистам, произнёс: — Вы имеете честь обсуждать план с главой нашей организации, что на заре своего существования отказывалась от любой иерархии. Возможно, за те шесть лет, что меня не было здесь, поменялось куда больше, чем я осмелился бы предположить. Морозный воздух Дорсет-стрит, забравшись под скальп, приятно покалывал и заставлял отвлечься от тяжелых мыслей. Выше подняв воротник пальто, он прикурил, позволяя теплу серной головки на мгновение обласкать резкие черты лица и, под окрик грузчиков, направился в сторону Тэлбот. Он не думал ни о том, к какому решению придёт конгломерат, образовавшийся вопреки всем его ожиданиям столь быстро, ни о том, когда весть о долгожданном наступлении сообщат его собратьям не по крови, но по идее. Он был теоретиком — теоретиком в огромной университетской аудитории, пространно читающим лекции выше голов и исписывающим древними письменами меловую доску, теоретиком за письменным столом в своей спальне, плотнее укутывающимся в шерстяной свитер и перемежавшим бутылку скотча с апофеозом революции на примятых листках — и потому думал исключительно о том, в какой момент Коллинз, казавшийся ему всю сознательную жизнь единственным оплотом спокойствия и постоянности в этом бурлящем мире, стал жаждать власти. Возможно, всё дело в том, что юность, своё становление как мужчин, как граждан, требующих перемен в закостенелом обществе, насквозь пропахшем лживой преданностью королю, они провели раздельно. В то время, как он перебивался незначительными публикациями в технических журналах, пользуясь любой возможностью, и вёл лекции вместо пропившего последнюю рубашку профессора, ожидая получения копеечной ставки, Майкл крошил в труху лица своих соперников на ринге и, закинув в дальний ящик возможность открытия собственной адвокатской практики, наслаждался шумом толпы на ипподроме, мягкостью девичьих тел и стойким ароматом бурбона. Они оба стремились к тому, чтобы быть услышанными, но делали это разными способами: Майкл был напорист, смел и невероятно удачлив, избегая и смерти, и полицейских патрулей, а он был подобен ужу, проскальзывающему, если появится любая маломальская возможность, цепляющимся за своё существование. Майкл ценил публичные выступления, заканчивающиеся оглушительными аплодисментами в его честь. Он высказывал мысли и идеи на бумаге, чтобы потом, ступая по коридорам Тринити, слышать тихие перешёптывания студентов о том, насколько правдивы слова «этого борца за свободу». Майкл мечтал умереть героем на баррикадах, подобно французскому коммунару, отстоявшему светлое будущее. Ему было достаточно тёплой постели и горячего ужина, чтобы чувствовать себя счастливым. Они были слишком разными, начиная от внешности и заканчивая родительской любовью, которую один получал с лихвой, а второй выгрызал зубами. Они были слишком разными, раз один, отступившись от своих идей, отпустил вожжи, позволяя другому вершить судьбы множества молодых людей и заставляя их брать винтовки. Они были слишком разными, раз один поклялся не убивать, а второй с гордостью отмолит грех на воскресной мессе. Они были слишком разными, но прошли всю жизнь бок о бок, чтобы, наконец, мост, соединявший их, стал медленно разрушаться.***
— Господа, господа! — мерный стук кулака по кафедре заставил возбуждённую толпу нехотя, но замолкнуть. Сотни голов повернулись в сторону Коллинза, опиравшегося на деревянную поверхность стола, и, когда в зале настала благостная тишина, он откашлялся. — Прежде чем начать, я считаю необходимым сообщить Вам, что на сегодняшнем заседании присутствует делегация гражданской армии, возглавляемая господином Джеймсом Конноли. Гул голосов, поднявшийся вновь подобно волне и охвативший переговорный зал Блоссом-колледжа невидимой стеной, покачивающейся то в одну, то в другую сторону, обошёл Северуса стороной. Протискиваясь между так некстати вскочившими юнцами на задних рядах, он на ходу расстёгивал пуговицы пальто покрасневшими на холоде пальцами, задевая мягкой тканью кутикулы колющую шерсть, да ослаблял галстук — в помещении, полном народу, было невыносимо душно, так что страстно хотелось открыть окно и впустить ветер со стойким ароматом мокрого асфальта и талого снега внутрь, гулять подобно хозяину. Приметив одно-единственное свободное место на самых задворках, в глубине импровизированного балкона, он направился было туда, попутно извиняясь за свою бестактность — надо же, помешал кому-то лицезреть сытые лица социалистов — как почувствовал мягкое прикосновение продрогшим запястьем, то, которое не могло быть случайным. — Я заняла Вам место, — осторожно произнесла девушка, отводя взгляд в сторону. Первые несколько мгновений он простоял без движения, словно прицениваясь, и, решив, что, вероятно, такой исход будет лучшим, занял стул по левую руку от неё, накинув промокшее пальто на спинку. — Я хотела бы извиниться, мистер Снейп, — не обращая внимания на выкрики молодых рабочих позади себя, продолжила Гермиона. — Я не имела в виду то, что сказала. — Надо же. Трогательно, — ему пришлось спрятать ухмылку в кулаке, но покачивание головой девчонка всё же заметила. — Быстро Вы… меняете свою точку зрения. — Я бываю весьма эмоциональной не тогда, когда нужно. Майкл за последние несколько дней проел мне душу, и я сорвалась… на вас обоих. Меня это, разумеется, не оправдывает, но я действительно считаю, что мы можем сосуществовать вполне мирно. Почувствовав, как мужчина придвинулся чуть ближе, упираясь грудью в скрытое тёмной шерстью плечико, а тёплое дыхание коснулось чувствительной кожи за ушком, Гермиона задержала дыхание. — Я не склонен обижаться на девочку, что не умеет держать свой прелестный язычок за зубами, мисс Грейнджер. Расскажите мне, произошло ли что-то важное за то время, что меня не было — заполнение табелей в Тринити отнимает много времени. Как бы ни хотелось ответить ей что-то колкое, отпихнуть его от себя подальше, злобно смотря из-под опущенных век, и игнорировать его, Северус знал, что на подобное ей не хватит духу. Алый румянец залил её щёки, хрупкие ручки сложились в защитном жесте, подпирая упругую молодую грудь, от чего он на мгновение опустил взгляд ниже положенного, но продолжила она как ни в чём ни бывало: — Ничего особенного. Майкл поблагодарил всех присутствующих — явка с момента прошлого собрания увеличилась в несколько раз. Приехали члены братства из Килкенни и Грейстонса, к тому же… Конноли привёл своих людей, и, по всей видимости, готовится что-то значительное… — Да, — тяжело выдохнул Северус, занимая привычное положение и устремляя тяжёлый взгляд вниз, туда, где торопливо раскладывал бумажки Коллинз. — Значительное, если так можно выразиться. — А почему Вы, мистер Снейп… не с ними? — за поразительной вежливостью прятались, но весьма неумело, нотки любопытства. — Наши с Майклом… взгляды несколько разошлись, и я позволил ему взять на себя руководство в ближайшие несколько месяцев. Я, как Вам известно, теоретик, но никак не практик. — Вы стыдитесь этого? — ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать осторожно поставленный вопрос, и челюсти непроизвольно сжались. Он позволил себе не оборачиваться. — Я никогда не стыдился подобного. У Майкла куда больше энергии, запала, если хотите, на то, чтобы вершить великие дела. Моя участь была предрешена уже давно, задолго до того, как я был отправлен гнить в Америку — кабинетный учёный, разрывающийся между талмудами по философии, политике и высшей математике, утопающий в кипе листков, где изречения Вебера сменяются графами и функциями. — И всё же, мне кажется, Вы крайне недовольны самим собой, раз позволили Майклу занять главенствующее положение, пусть и на короткий срок. Вы похожи на человека, который должен держать контроль трезвой головой… При всём моём уважении, на эту роль Вы походите много больше. — Очередной комплимент, мисс Грейнджер? — ситуация стала веселить его, и он всё же обернулся через плечо, приподняв уголки губ в кривой, но мягкой усмешке. — Очередная констатация факта, мистер Снейп. — Насколько Вам известно, джентльмены, — громко начал Коллинз, привлекая к себе вновь утраченное внимание, — события на обоих фронтах империалистической войны достигли своего апогея. С момента начала боевых действий я был твёрдо уверен в том, что, если у нас и будет шанс высказаться против, то это произойдёт лишь тогда, когда наши захватчики почувствуют своё поражение. Верден, Сомма — места, в которых полегли сотни наших братьев, за правое дело которых мы должны продолжать бороться, что бы ни случилось. Все вы прекрасно знакомы с программой агитации и теми трудами, что были написаны моим товарищем и в годы его вынужденной ссылки, и до неё. Но то время, когда мы могли опираться только на слово, ушло. За ним всегда следует дело и сейчас лишь в ваших руках находится главное решение, к которому мы шли столько лет — сражаться или отступить. Добиться, наконец, правды, отомстить за века унижений или позволить и дальше терроризировать нашу землю и наш народ. Свой личный выбор я сделал уже давно и никогда от него не отступался. Я предлагаю, джентльмены, сражаться. На Пасхальной неделе в Дублин будут направлены несколько эшелонов с откомандированными солдатами. Они, я уверен, будут готовы встать на нашу сторону, а обилие простого люда на улицах не просто обеспечит нам численное преимущество перед поредевшими отрядами охранительной гвардии, но и обеспечит нас и наше дело поддержкой духовной. Если мы сработаем с вами в едином порыве, позволив говорить ружьям и силе, они сбегут подобно крысам с тонущего корабля. Идея… государственного переворота нашла отклик в сердцах господина Конноли и его однопартийцев. Они готовы поддержать нас, но только в том случае, если вы, господа, выскажетесь за. Зал погрузился в тягостное молчание, и только сдавленный вздох, раздавшийся откуда-то из-за спины, заставил Северуса чуть повернуть голову — прижавшая ладонь к губам девчонка дышала быстро и поверхностно, словно в испуге. Боится за шкуру своего дорогого друга, греющего не только сердце, но и постель?.. — Мистер Снейп не одобрял насильственных методов, — раздался сломанный, молодой голос с первых рядов. — Какова его позиция по этому вопросу? — Хватит равняться на Снейпа!.. — Пока он был в Америке, многое поменялось!.. — У нас нет лидера… — Он здраво мыслит, но склонен действовать только на бумаге… Гул голосов проходил мимо него, не цепляя, не отравляя уставшую от бесконечных скитаний и недосказанности душу. Со стороны могло показаться, что мужчина вставил себе в уши вату и только следит за перемещением маленьких фигурок прямо перед собой, посмеиваясь над их порывистой жестикуляцией. До чего смешны они были, как забавны… — Мистер Снейп поддерживает мнение большинства, — отрезал Коллинз, скользнув взглядом по первым рядам. Плечи его чуть опустились, когда он не заметил среди пёстрой толпы товарища. — Которое я предлагаю узнать вам всем прямо сейчас. Прошу вас, господа, поднимите руки те, кто выступает против… Спустя полчаса Северус, не обращая внимание на окрики девчонки, что, вцепившись кончиками пальцев в рукав его пиджака, просила подождать, вышел на покрытую грязью и талым снегом Блоссом-стрит. Голова, гудевшая, словно чугунный котёл, который сбили неловким движением, нещадно болела, а перед глазами появились тёмные круги разных размеров, то мерцающие, то исчезающие. До двадцать четвёртого апреля оставалась всего неделя. Ему следовало раздобыть себе военную форму и двуствольную винтовку армейского образца.***
23 апреля 1916.
Накануне выступления в «Крайдемн» было не протолкнуться. Шныряющие то тут, то там парнишки в грязно-зелёной форме третьего ирландского пехотного батальона Его Величества так и норовили сбить с ног, не думая извиняться за толчки плечами. С минуту простояв в дверях, он хотел было вернуться назад, в относительную тишину и табачный смрад своей берлоги, наплевав на все свои молчаливые обещания и полные отчаяния взгляды, как громкий, перекрикивающий и щелчки затворов, и звон металлических пластин на мысках ботинок голос заставил его оторвать ладонь от косяка и протиснуться ближе к барной стойке, развязывая шейный платок. — И для кого ты так вырядился то, а? — грубо пробормотал Майкл, зажимая в зубах тлеющую папиросу, чтобы освободить руки для помощи мальчонке с заклинившим ружьём. — Я же сказал брать одежду, которую не жалко, кто его знает, что придётся делать с возможными уликами… — Значит, — уголки тонких, обветренных губ подёрнулись в усмешке, — у тебя всё же есть некоторые опасения. — …а ты вырядился, как на мессу, после которой тебе надо будет отчитать лекцию перед профессорским составом Тринити. Тьфу! — махнул Коллинз рукой, не смотря на собеседника, словно один только внешний вид вызывал в нём отвращение. — Никогда тебя не пойму: то ты позволяешь себе расхаживать так, что даже синяку с Мерси было бы стыдно, то… — Я пришёл за формой. Помнится, ты обещал мне её разыскать через своих людей, — Северуса не заботил ни недовольный тон, ни излишняя нервозность товарища. Отдав ему поводья, он откровенно наслаждался нарастающей в зелёных глазах паникой. — Как только я получу на руки то, в чём буду убивать, то сразу покину это сборище. Твоих речей я наслышался вдоволь. — Мы постараемся сделать так, — на несколько секунд, но Майкл всё же удостоил его тяжёлым взглядом, вздохнув через сжатые зубы, — чтобы пострадавших было как можно меньше. За форму отвечает Гермиона, она в другом конце зала, увидишь очередь — вставай. Только спустя полчаса, судя по медленному движению стрелок на циферблате наручных часов, ему удалось заприметить за крепкими мужскими спинами непослушную гриву каштановых волос. Утирая рукавом капельки пота, хрусталём проступившие на висках, девчонка бегала подобно всем им то туда, то сюда, сначала со списком в руках, затем с небрежно сложенной стопкой одежды, ткань которой царапала мягкие подушечки пальчиков, после с обитой металлом каской и картонной упаковкой, разваливающейся при каждом резком движении. Сотня патронов на человека, что было весьма благородно. Вспомнив рассказы из детства, запрятанные в книжку в зеленоватой обложке, о пиратах, которых оставляли на необитаемых островах за малейшую провинность с мушкетом и одной-единственной пулей, он вновь ухмыльнулся, сложив руки на груди. И сам не заметил, как оказался прямо перед ней, ползающей на коленях у его ног в попытке подобрать раскатившуюся по деревянным половицам дробь. — Что тебе? — огрызнулась она, заприметив в поле зрения отглаженные брючины и начищенные до блеска оксфорды из тёмной кожи. — Давай список. Если не заверен, то это к Коллинзу. Северуса рассмешило то, как она прервала речь на середине, не успев перейти к оскорблениям, его, очевидно, любимой части, которой он удостаивался с завидной регулярностью, закусила внутреннюю сторону щеки, пискнув что-то, отдалённо напоминающее «ой», почувствовав прикосновение мозолистых пальцев к своему запястью, и подняла голову. От её губ его отделял какой-нибудь дюйм. — Встаньте, мисс Грейнджер, и позвольте Вам помочь. Его абсолютно не интересовал возникший за спиной гул, призывающий поторапливаться. Подбирая разлетевшиеся по полу снаряды, он не отрывал взгляд от тонких щиколоток, скрытых капроном. Подумай он об этом ещё чуть дольше, и дыхание бы сбилось. — Майкл сказал, да… Секунду, мистер Снейп, я сейчас! — она успела убежать куда-то в подсобные помещение, оставив его в том компрометирующем и крайне неудобном положении. Плюнув на собственное воспитание, он поднялся, презрительно оглядывая пыльные следы, оставшиеся на плотной шерсти, и только выдохнул. В том, что он в очередной раз был выставлен дураком, сомневаться не приходилось. Кончики пальцев предательски подрагивали. — Вот, — скрытая за высокой стопкой, пробормотала Грейнджер, чуть не врезавшись ему в грудь. — Майкл сказал, что Вам нужна форма офицерского штаба, чуть подшитая из-за Вашего роста… Нательное бельё там же. Оружием Вас обеспечат позднее, признаться, я в этом совсем не смыслю. — Ничего, — тихо произнёс он, перехватывая пропахшую плесневелой сыростью форму. — Вам не нужна помощь, мисс Грейнджер? — Что? — она уже приступила к изучению очередного списка, чисто механическими движениями снимая с прибитых полок кители и хлопчатые рубахи. — Нет, нет, мистер Снейп, спасибо… Если хотите выпить, то не отказывайте себе. Северус прекрасно понимал, что ему придётся пробыть в этом апофеозе бессмысленному существованию ещё долгое время, хотя бы для того, чтобы в последний раз спросить у Коллинза, не растерял ли он остатки своего светлого разума где-то на ринге. И потому отказаться от ненавязчивого предложения не посмел. За несколько широких шагов он вновь оказался у барной стойки, разрезая толпу подобно носу линкора, закинул обмундирование, явно содранное с какого-то трупа под Верденом на стул рядом с собой и, опершись о деревянную поверхность столешницы, без разбега перепрыгнул её. Майкл, заполняющий от руки какой-то отчёт, смерил его крайне недовольным взглядом. — Ми убьёт тебя, если узнает, что ты делаешь, Снейп, — всё так же хмуро произнёс он, приподняв светлую бровь. — С её же позволения… — на секунду мужчина замолк, сосредоточенный на количестве ликёра в своей рюмке. — Твоё здоровье, милый друг! — и осушил её до дна одним большим глотком. Кадык дёрнулся, словно с непривычки, но знакомое тепло, окутавшее его с ног до головы, покалывая, расслабило. — Прежде чем ты в очередной раз спросишь меня, уверен ли я в том, что делаю и прежде чем я в очередной раз отвечу тебе утвердительно, я бы хотел знать, что произошло в тот вечер, когда ты принимал у Ми последний экзамен. — А что-то произошло? — ответил Северус, наливая себе ещё. Кофейный привкус на языке придавал невероятной смелости. — Не прикидывайся идиотом, раз сам упоминал об этом. Она несколько дней ходила сама не своя, стараясь как можно дольше избегать со мной встречи. А когда увидела тебя и вовсе залилась краской. И я искренне хочу верить, Северус, что ты не позволил себе распустить руки. Терять перед атакой одного из лучших своих людей из-за разбитой челюсти мне бы не очень хотелось. Он глухо рассмеялся, опершись локтями о столешницу, и снял очки, проведя ладонью по лицу. Силуэт Майкла стал несколько более размытым, но всё ещё относительно различимым, чтобы поддерживать беседу. — Если ты беспокоишься за сохранность своей девочки, то не стоит. Тебе прекрасно известно, что я не завожу никаких отношений со своими студентками и вряд ли когда-либо опущусь до подобного. — Она… — начал вскипать Коллинз, но был прерван призывно поднятой ладонью. — Что бы ты мне не говорил, я всё равно не поверю. Ты разве что только слюни не пускаешь, но плетешься следом, как заправский сторожевой пёс. Она попросила проводить её сюда после того, как экзамен закончился. Было уже довольно поздно, и я могу понять её опасения. Если то, что я держал её под локоть… можно признать распусканием рук, то я должен быть приговорён к повешению самым гуманным судом в мире. — Хватит паясничать, старый дурак! — карандаш в пальцах мужчины треснул, и он злостно зашипел. — Раз всё было настолько невинно, то чего она глаз с тебя не сводила на собрании? — Элементарная вежливость, — пожал плечами Северус, делая ещё один глоток, но много меньше. — В отличие от тебя, она не посчитала мою компанию там неподходящий. Желаю тебе и Конноли вместе состариться, разгадывая кроссворды, а по воскресеньям после мессы хорошо иметь друг друга, так чтобы искры из глаз сыпались. Жилка на виске Майкла вздулась. Так происходило каждый раз, когда он выходил из себя настолько, что готов был накинуться на обидчика с кулаками. Бедный, маленький эмоциональный Мик… Сейчас он по своей старой привычке притянет его к себе за лацканы пиджака и первый удар нанесёт головой точно по носу. Если противник останется стоять на ногах, то в ход пойдёт сначала защитная стойка — прижать локти к груди, а кулаки к подбородку на случай контратаки — а затем и прицельные, невероятно сильные удары по челюсти справа, слева и в солнечное сплетение, чтобы наверняка… Предвкушая металлический аромат крови, что вскоре смешается с кофейным привкусом, Северус подобрался и с блаженной ухмылкой прикрыл глаза… …но услышал только полные пренебрежение слова, сорвавшиеся с губ товарища. — Состриги волосы, — проговорил Коллинз, сжимая и разжимая саднящую ладонь. — Ты слишком выделяешься своими патлами. — Тебе прекрасно известно, что я никогда этого не сделаю, — в тон ему прошипел Снейп, не открывая глаз. — Хочешь быть застреленным в первые же минуты — твоё дело, но… — Майкл, я всё! — звонкий девичий голосок вывел их из оцепенения, возвращая к позабытым делам. С особым усердием мужчина стал поглощать ликёр, примостившись на край стула, и только облизнулся, как кот. — По спискам точно. В ближайшие полчаса они получат ориентировки и уйдут. Боже, бесконечный день… Как же хочется просто лечь спать, иначе завтра меня придётся нести. — Герми… — заметив свою оплошность, он откашлялся, пряча нерасторопность в кулаке. — Мисс Грейнджер тоже выступает завтра? — Разумеется! — о, милая девочка, глупая девчонка, бесстрашная, походившая на Валькирию. И твои разметавшиеся по плечам кудри уже не вызывают в его душе того раздражения. Он находит прекрасным твой вздёрнутый подбородок, мечтая коснуться его губами… Но он не позволит себе в этом признаться, потому что алкоголь хоть и располагал его к интересным мыслям, но всегда держал в узде. — Гермиона вызвалась быть сестрой милосердия. Одному Богу известно, что может произойти, и я решил… — Как всегда, за нас всех. — …решил, — продолжил Коллинз, как ни в чём ни бывало, — что её диплом об окончании курсов доврачебной помощи может нам пригодиться, если кого-то придётся латать. И я всё ещё настоятельно прошу, Северус, подстригись ты! — Нет, — сухо отрезал мужчина, не подняв головы. — И на Ваши слова, мисс Грейнджер, тоже нет. Не женское это дело, оставайтесь в стенах «Крайдемн». — Вы постоянно так говорите, — порывистым движением она отняла у него рюмку, вынудив против воли встретиться с ней взглядом и, вторя его движениям, выпила её до дна. — Не женское дело… Когда завтра будете захлёбываться собственной кровью, то станете думать совсем иначе, помяните моё слово… — Но внезапно, всего на какое-то мгновение в её глазах промелькнула нежность, смешанная с неподдельным интересом. Резко, но он сумел уловить эту крошечную перемену. — Если желаете, мистер Снейп, я подстригу Вас лично. — Что?! — Что? Переведя взгляд от глаз тёмных, в которых плескалась первобытная злоба к изумрудным, где мерцали искорки детского веселья и обратно, Гермиона осторожно улыбнулась, чуть смутившись. — Я не позволю… — Ты окажешь нам огромную услугу, Ми, — затараторил Коллинз, сгребая исписанные убористым почерком листы со столешницы. — Его невозможно уговорить и я ненавижу его за это. Сбежал он подозрительно быстро, словно подобное предательство входило в его план. Отказать даже в грубой форме Северус не мог. Только лишь представив, как её пальчики касаются скальпа, он едва сумел подавить сдавленный вздох. — Здесь очень многолюдно и крайне неудобно, — уперев кулачки в бока, с деловитым видом произнесла девчонка. — Пойдёмте наверх, у меня есть и мыло, и горячая вода. Он не запомнил дороги по поразительно крутой и узкой лестнице на второй этаж, даже учитывая то, что успел дважды, если не трижды задеть низкий потолок затылком. Но когда поворот ключа, отзвучавший набатом, открыл перед ним Райские врата, он замер на пороге, опасаясь сделать шаг. Никого и никогда не приглашал он в свою обитель, считая самого себя затворником. А она… она… — Ну же, мистер Снейп, — чуть задела его хрупким плечиком Гермиона, не вызвав при этом никакого дискомфорта. — Проходите и садитесь за стол. Только снимите пиджак, а я пока всё приготовлю. Очнулся Северус только в тот момент, когда тёплое, чуть влажное махровое полотенце коснулось обнажённой кожи его шеи, а по вискам скатились первые капли проточной воды с едва заметным ароматом мёда и лимонника. Он разгадал её маленькую тайну. Его тело будет пахнуть ее телом… Пьяный, старый дурак, прикусивший кончик языка и сжавший пальцы на ремне с такой силой, что те стали неметь, лишенные крови. — Откиньте голову, — всё так же серьезно произнесла она, взяв в ладошку деревянный гребень. Первое движение было чуть болезненным, зубчики оцарапали его скальп, но вслед за краткой вспышкой тело затопила томная нега. Казалось, он ощущал, как течёт по венам кровь и, вопреки своим словам, расслабился и позволил ей звенеть лезвиями прямо над своим ухом. До одури, до дрожи в коленях хотелось закрыть глаза. Но он понимал, что, сделав это, окажется не в уединении Эдема, а в трюме, в брюхе железного монстра, питающегося его страхами и отвращением. — Почему Вы отказываетесь стричься, мистер Снейп? — словно прочтя его мысли, спросила Гермиона, отстригая тёмные пряди у виска. — Майкл прав, Вы будете очень сильно выделяться среди солдат… Или тех, кого будут изображать его подручные. На этот раз кончик языка был прикушен до крови, так что ему пришлось сглотнуть несколько выступивших на шершавой поверхности капелек. Ножницы, перестав лязгать своими челюстями, замерли прямо над ухом. Ждёт, что ты скажешь? Очевидно. От металлического аромата, что так некстати смешался с кофейным привкусом, захотелось блевать. Или это просто потому, что ты вспомнил то, что помнить было нельзя?.. — Это тайна? Какой-нибудь из Ваших женщин Вы нравились таким? — пальцы всё-таки сжались в кулаки, и его напряжение почувствовала и девчонка. Остановилась на мгновение, вновь смачивая в тазике с тёплой водой губку, словно думая, стоит ли продолжать. — Простите, если я… — Перед тем, как меня бросили в трюм парохода, идущего до Нью-Джерси, мисс Грейнджер, меня побрили практически наголо. Чтобы ни у меня, ни у моих… товарищей по несчастью не завелось вшей. Обычная санитарная процедура, что тут можно добавить. Но для меня она стала… символом отступления, окончательного поражения. С того момента, когда я впервые ступил на американскую землю, я поклялся себе не отстригать волосы выше плеч. Как видите, женщины здесь не при чём. Молчание, повисшее в комнате, отрезвило его. Неслышно было даже звона капель, опадающих обратно в тазик, неслышно было даже её краткого, поверхностного дыхания. — Простите меня, мистер Снейп, я не… — Так что завершайте Ваше дело как можно скорее, если это возможно. Через полчаса в пабе не оказалось никого, кроме Коллинза, всё ещё самозабвенно строчащего что-то на раскиданных то тут, то там листах. Северус, давший знать о своём присутствии покашливанием, заслужил одобрительный кивок. Гермиона — крепкое объятие и очередную сладкую речь, полную восторга и всепоглощающей любви. Мужчина и девушка, чей краткий период уединения прервался столь же неожиданно, как и начался, более не сказали в тот вечер ни слова друг другу. Только проводя по коротко остриженному затылку ладонью, привыкая к старой-новой личине, он чувствовал виноватый взгляд.***
24 апреля 1916, 8:15 утра.
Солнечные лучи, преломляясь от витринных стекол и проезжавших мимо трамваев, заливали светом О’Коннел-стрит. Праздничные толпы окружили плотным щитом колонну Нельсона, отбивая каблуками туфель и скрипом потёртых подошв влажную после дождя брусчатку. Со стороны Эббей-стрит показался небольшой отряд вооруженных людей в военной форме. Большинство из них скрывали лица под опущенными полями шляп гражданской армии и плотнее укутывались в тёмно-зелёные кители с вышитой на правом плече эмблемой гражданской армии. Те, у кого в петлицах красовался трилистник, замыкали шествие, не стараясь обогнать своих товарищей. Отошедшие на второй план они осматривали толпу, готовые подать сигнал сразу же, как в поле зрения появятся армейские бронетранспортёры, патрулирующие местность близ Дублинского замка. Отряд пересёк улицу, повернул направо и, скрывшись за колонной, направился в сторону Главного Почтамта. Они не привлекли к себе особого внимания. Раздавшийся из толпы возглас: «Так это же компания Конноли из Либерти-холл!» потонул в равномерном гуле, никем не замеченный. Только офицер, возглавлявший караул у здания на О’Коннел, оторвавшись от утреннего чая, пробормотал куда-то в потолок несколько нелестных фраз. «Должно быть, отряд с Блоссом-стрит, как и обещалось. Запоздали на полчаса, но то не критично… Странная компания». Поравнявшись с фасадом, отряд резко остановился, повернувшись, словно по молчаливой команде лицами к мраморным колоннам и парадной лестнице и сомкнув штыки, устремился в здание. Через несколько секунд из высоких деревянных рам посыпались стёкла и вся заседающая в Почтамте публика, представлявшая собой уже упомянутого английского офицера, связиста да пару-тройку караульных, была удалена. Когда служащие вышли через заднюю дверь, из главного входа показалась малая часть этого отряда, судя по погонам — руководство, возглавляемая мужчиной лет пятидесяти, со смятым, множество раз переписанным листком бумаги в руках. Стоило мужчине кивнуть как над фронтоном взвились три флага: по бокам два трёхцветных, отливающих изумрудом и медью, республиканских, и огромное зелёное знамя с буквами, вышитыми золотыми нитями и образующими слова «Ирландская республика» — в середине. Мужчина с листом бумаги в руках, председатель временного революционного правительства Джеймс Конноли, начал читать: — Ирландцы и ирландки! Именем Бога и прошлых поколений, от которых она получила свою древнюю традицию национального существования, Ирландия в нашем лице призывает своих детей под свой флаг и к борьбе за её свободу… На втором этаже раздался оглушительных хлопок, выбивший остатки стёкол. Из расколоченного окна клубами повалил тёмный дым, но мужчина, откашлявшись, продолжил: — Мы заявляем, что народ Ирландии имеет суверенное и неотъемлемое право владеть Ирландией и свободно распоряжаться судьбой своего государства. Стоявший достаточно близко люд, приваливший от колонны Нельсона на отзвук взрывов, казалось, потерял от изумления способность понимать. — Подписано от имени Временного Революционного правительства Джеймсом Конноли, Томасом Кларком, Джозефом Планкеттом, Майклом Коллинзом. Как только голос его затих вместе с общим животворящим лозунгом «Боже, спаси Ирландию!» прозвучал треск оружейных выстрелов на другом берегу Лиффи, подтверждая провозглашение и установление Ирландской республики как словом, так и оружием. Взглянув на развевающиеся под лучами весеннего солнца флаги, Коллинз со слезами радости на глазах сжал руку мужчины, стоявшего чуть поодаль от взволнованного отряда и, широко улыбнувшись, сказал: — Возблагодарим Бога, Северус, что мы дожили до этого дня. Его губы исказила вымученная ухмылка, но в душе, вопреки произошедшему, покоя не было.***
24 апреля, 18:30.
Кончики пальцев стало неприятно саднить уже после первой перезарядки. Ощущение было настолько незнакомым и оттого раздражающим, что ему пришлось отставить винтовку у подоконника и прижать ладонь к груди, потирая содранную кожу о грубую ткань. Чёрт бы побрал Коллинза, не сумевшего заставить социалистов разработать более точный план, исключающий подобные просчёты! Чёрт бы побрал самих социалистов, не поскупившихся ни на финансирование, ни на претворение этой… авантюры в жизнь. Страсть как хотелось курить, ударить кулаком по облицованной мрамором стене и, прижавшись к ней спиной, осесть, отдавая всё в руки судьбы. Но, к большому сожалению, он должен был следовать протоколу. Сам виноват. Задним числом, но одобрил его, признал мнение большинства, не наложив своё вето. И пусть не подписал документ о провозглашении, все равно шёл в первых рядах. Изысканная цель для устранения третьим Нортумберледским стрелковым полком, засевшим за баррикадами в пятидесяти метрах от Почтамта. В то время как мальчишки, проживавшие в доме напротив, стремились отправиться во главе экспедиционного корпуса в неизведанные страны с ружьями наперевес, маленький Сев с головой погружался в чтение, представляя себя в будущем исключительно учёным или, в самом крайнем случае, учителем в колледже. Он ненавидел кровь и когда сдирал коленки, крепко жмурился, чтобы не видеть алых капель, окрашивающих бледную мелованную кожу в какой-то инфернальный оттенок. Он считал, что оружие было придумано глупцами, неспособными решить возникающие трудности с помощью диалогов. Все в его окружении восторгались Нельсоном, Наполеоном и Александром Великим, он — Аристотелем, Коперником и Микеланджело. Много лет прошло с тех пор, как маленький Сев отказывался участвовать в войнушке на пустыре за домом, но мнения своего он так и не изменил. Он любил постоянство и относительный покой, и потому лишь крепче зажмурился, медленно выдыхая через нос, сердце билось где-то под горлом, вызывая приступ тошноты. Казалось, он отвлёкся всего на минуту, на крошечную частичку времени, не имеющую никакой силы, но и её было достаточно. Стоило ему сделать полшага вправо, скрываясь за углом оконного проёма и, вероятно, он так и остался бы погружённым в свои воспоминания. Кончики пальцев, как по чьему-то безмолвному приказу, перестали саднить, уступив место боли куда более жалящей, отвратительной, свирепой, измывающейся над ним… На выбритых висках выступил холодный пот, и, чтобы не потерять равновесие, ускользавшее столь же стремительно, как и песок сквозь пальцы, он глубоко вздохнул, чтобы испытать знакомое чувство отвращения. Опрометчивый шаг назад, ещё один, задетый плечом подоконник, ещё несколько вздохов, но судорожных, только бы ухватиться, только бы не потонуть в алом мареве. Плотная ткань кителя, успевшего покрыться тонким слоем мраморной пыли, окрасилась в тёмно-бордовый рядом с воротом. Ужасное, нагоняющее животный страх пятно расползалось и аромат крови, смешанный с тяжёлым запахом пота, ударил в ноздри, заставляя протрезветь и застонать во всё горло. В отличие от Майкла, боль он терпел плохо. И чувствовал подобное последний раз чуть больше шести лет назад, когда был избит до полусмерти бравыми английскими молодчиками прямо перед вынужденной высадкой в Нью-Джерси. На задворках сознания замигала красная лампочка: ни в коем случае не закрывай глаза, попытайся зажать рану, чтобы не потерять слишком много крови. Неистовая боль сменится шоком, и чтобы преодолеть его, ты должен думать… Думай, чтоб тебя! И не смей, не смей откидываться на бок! И плевать на то, что собственное тело тебя уже не держит, предавая. Не смей… — Твою мать! — возглас Коллинза он слышит словно из-под толщи воды, не находя в себе сил, чтобы поднять взгляд. Оказывается, в здании Главного Почтамта замечательные полы: дубовые половицы натёрты до блеска, и приди он сюда с обычным визитом, наверняка сильно удивился бы тому, как отражается на них мягкий свет канделябров. — Сев, ну, ну же, давай! Сильные руки подхватывают его под грудь, от чего с прокушенных губ скрывается слабое сиплое шипение, и оттаскивают в полутёмный угол. Кажется, его успевают раздеть, пока он помутнённым взглядом осматривает силуэт товарища. Уголок губы слабо приподнимается, Майкл распадается на десятки кусочков, будучи то маленьким, то несоразмерно большим. Наверное, он уже успел разбить очки. Чёртов Майкл… — Гермиона! — ему знакомо это имя. Ореол пышных каштановых волос, что топорщатся в разные стороны, невыносимый заносчивый характер, гордость, граничащая с полнейшим безрассудством и… Боже, какие же глубокие медово-карие глаза… — Красивые… — срывается с сухих губ полувздохом. Кажется, все те мысли, что посещали его ранее, были невероятно глупы. Ему всё же стоит немного вздремнуть, чтобы найти в себе силы терпеть эту боль и дальше. Последнее, что он видит перед тем как, закрыв глаза, повалиться на пол — ореол пышных каштановых волос и медово-карие глаза. Боже, какие же они красивые…