Улисс

      — Как поживает Джошуа? — достав зажигалку из нагрудного кармана пиджака, небрежно валявшегося у кровати, мужчина закурил. Несколько небольших клубов серого дыма сорвалось с его губ прежде, чем он успел сделать затяжку.       — Он так и остался в Буэнос-Айресе. В прошлом году я стала тётей — он женился на местной и теперь растит сына. Славный мальчик Андреас, но на него совсем не похож.       — Ты видела его?       — Только на фотографии, — тяжело вздохнула женщина, лежащая по левую руку от него, и подтянула колени ближе к груди. — Как только у меня появится возможность, я обязательно их навещу, но… не сейчас.       Задумчиво постукивая кончиками пальцев по подбородку, он затянулся глубже. Очевидно, ей не хватало денег. Он понял это ещё во время своего первого визита. Но… Что-то не давало ему покоя. Что-то, лежащее на поверхности, но так тщательно им игнорируемое.       — Так, а почему ты… вернулась? Ты ведь хотела посмотреть свет, насколько я помню.       — Я и посмотрела, — в её голосе зазвучала обида, заставившая мужчину тихо хмыкнув, покачать головой. — Джошуа ходил в море довольно долго. Около восьми лет. Но потом дела пошли на убыль — возить попросту стало нечего. В конечном итоге он понял, что места лучше Аргентины так и не увидел… Хотя, я подозреваю, его куда больше привлекала Лаура.       — Его жена?       — Да, да. Маленькая, ничем не примечательная девочка. Работала в порту. У Джошуа здесь были подружки гораздо симпатичнее, но он в ней души не чает… Несколько лет мы прожили в Буэнос-Айресе, а два года назад я вернулась сюда. Тоска по родине окончательно извела меня.       — Только ли это? — он чувствовал, что ступает на опасную территорию, тонкую, как лёд, и каждый неосторожный шаг грозит падением. Но он очень хотел знать, он обязан был знать.       — Как ты думаешь, Северус, чем будет заниматься белая женщина на корабле? — на мгновение она дрогнула, но, слава выдержке, быстро взяла себя в руки, коротко махнув в воздухе ладошкой. — До определённого возраста это было интересным, но потом я поняла, что нет особой разницы, где заниматься подобным: здесь или там.       — Но от меня деньги ты принимала с неохотой, — выдохнув дым через нос, он откинул голову на металлическое изголовье, избегая встречаться с ней взглядом. — И как? Оно стоило того?       — Северус, я прошу тебя…       — Нет, это я прошу тебя объясниться, — он пытался не дать эмоциям, погребённым с десяток лет назад, вырваться наружу, но правая ладонь предательски сжалась в кулак. — Ты ведь прекрасно всё знала, знала и сбежала. Не для того, чтобы повидать свет, нет, но…       — Что ты хочешь услышать? — Лили приподнялась с подушки, опершись рукой о его грудь. Прикосновение показалось ему обжигающим, и мужчина дернулся. — Что молодая девчонка испугалась ответственности? Того, что в один момент всё зашло слишком далеко? Я признаюсь, Северус, я признаюсь тебе в этом и я много раз жалела о своём решении… Но ведь если бы я вернулась, ты бы не принял меня. Я осознаю всю ту боль, что причинила тебе… — прикусив нижнюю губу, она вновь тяжело вздохнула. — И я прошу у тебя прощения.       — Мне казалось, что это само собой разумеющееся, особенно после стольких лет, — небрежным движением затушив папиросу в пепельнице на тумбе, Северус нервно провёл кончиками пальцев по волосам, собираясь с мыслями. — Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения.       — Я бы не была столь уверена, — перекинув тяжёлую копну волос через плечо, женщина едва заметно прищурилась и, наклонившись, коснулась губами яремной ямки. Проведя кончиком языка по коже, тотчас покрывшейся мурашками, она ухмыльнулась и, пряча улыбку, прижалась щекой к его плечу. — Если бы это не имело никакого значения, ты бы не реагировал на меня… подобным образом. Если бы это не имело никакого значения, ты бы не приехал вовсе, — проследив линию челюсти, напрягшуюся после первого прикосновения, её губы остановились в дюйме от его губ.       — Мне, несомненно, льстит то, что ты помнишь… о моих слабостях, — медленно проговаривая каждое слово, прошептал Северус. Правая ладонь, игнорируя предупреждающий вопль разума, скользнула от талии ниже, собственнически сжимая внешнюю сторону бедра. — И, я надеюсь, ты помнишь, что я не привык к тому, чтобы быть под тобой, милая.       Ему потребовалось мгновение, чтобы перевернуться на другую сторону постели и, не отрывая ладоней от бархатной, чарующе пахнущей карамелью кожи провести пальцами выше, поднимая подол ночной сорочки к бёдрам.       — Я тоже многое помню, Лили, — с тихим рычанием мужчина сомкнул зубы на хрупком плечике, срывая с полуоткрытых губ хриплый стон. — Я помню, что если коснуться тебя… вот здесь, — и вновь стон, только громче и протяжнее, ощущения, заставившие её прогнуться в пояснице навстречу крепкому телу. Из груди Северуса вырвался тихий смешок. — Да, именно так, милая. Я помню, как касался тебя, поднимая подол всё выше и выше, заставляя тебя смущаться собственной наготы. В то время как сам я, сидя напротив, позволял себе только расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки.       — Поцелуй меня, — остатки самообладания, грозящие рассыпаться на мелкие кусочки под хладнокровным напором любовника, заставили женщину запустить пальцы в отстриженные, но такие же мягкие, как и раньше тёмные пряди.       — Нет, милая, — сместив ладонь от разгорячённого сосредоточения её желания чуть ниже, на бедро, Северус подтянул податливое тело ближе к себе. Для того, чтобы расстегнуть брючную пуговицу, ему потребовалось несколько больше времени, чем обычно. Несмотря на попытку держать ситуацию под своим контролем, кончики пальцев едва заметно подрагивали в такт биению сердца. — Женщины, подобные тебе, не должны целоваться. Для них это… — одного плавного толчка было достаточно, чтобы заполнить её, понять, что она готова принимать его снова и снова, и коротко выдохнуть сквозь плотно сжатые зубы, — табу.       Переместив вес собственного тела на предплечья, он отвёл бёдра назад, чтобы толкнуться вновь, на этот раз соприкасаясь с ней кожей. Почувствовав, как вокруг его плоти сжались влажные тёплые стенки, Северус прикрыл глаза и опустил голову ниже, касаясь кончиком носа яремной вены, нечёткой синей линией проступившей под молочной кожей. О, разумеется, она помнила и то, как, казалось, в прошлой жизни он терял рассудок, чувствуя подобное… В прошлой жизни, где он был для неё чем-то большим, чем просто мужчиной, страстно желающим близости.       — Для тебя я стал… — головокружительные ощущения, вновь воскрешённые против воли, восставшие из пепла, чтобы попытаться разрушить неприступную оболочку, что он выстраивал долгие годы после расставания, не взяли над ним верх. Размеренное дыхание прервалось всего на ничтожное мгновение. — …Одним из множества любовников, Лили. Тем, кто приходит залечить раны, почувствовать себя, — сжав ладонями простыню, он стал двигаться резче, жёстче, реагируя на каждый одобрительный стон новым, ещё более сильным толчком, — нужным и любимым.       Он хотел её поцеловать. Он хотел, как много лет назад, пройти в натопленную кухню, где всегда пахло розмарином и молотым кофе, и обнять её со спины. «Погоди!», — сказала бы она ему с улыбкой, несильно ударив локтем, и, оставив его заполнять экзаменационные табели, продолжила готовить нехитрый ужин. После захода солнца они, сытые, разморённые вином и долгим разговором, переходили бы в спальню, утопая в мягкости кипенно-белого белья и пуховых одеял. Они бы занимались любовью, пользуясь очередным долгим отсутствием Джошуа дома, не сдерживая стонов и томительных признаний в любви, срывающихся с губ на самом пике. Прижимаясь спиной к изголовью кровати, он, пусть и в самом конце, но позволял бы ей оседлать свои бёдра, плавно раскачиваясь в такт одному им известному ритму, дикому, уносящему в дали. Они бы лежали рядом, глупо улыбаясь, словно малые дети, и позволяли себе оставлять на коже друг друга метки в надежде, что они проникнут глубже, к самому сердцу.       Для чего он приехал в Грейстонс? В попытках отыскать эту самую метку, почувствовать себя нужным, надеясь на возвращение былого, того, что насильно было им похоронено? Он продолжал, как утопающий, цепляться за призраков прошлого — отец, Лили, Майкл — рассчитывая найти в них отголоски былого постоянства, что было утеряно сразу после того, как он очнулся на берегах чужой страны. В его жизни не было ничего постоянного, в его жизни не было ни-че-го. Променянный отцом на бутылку самогона, избитый лучшим другом, преданный любимой женщиной. Ему стало омерзительно от самого себя, от того, что сейчас он бездумно вколачивался в тело, доступное любому пьянице за пятнадцать фунтов.       — Но я не чувствую себя ни нужным, ни любимым, — устало прошептал Северус, отстраняясь вновь, но на этот раз не желая продолжения. Отвращение в его душе сменилось… полнейшим отсутствием каких бы то ни было эмоций. Неловко перекатившись на край кровати, он поднял с пола небрежно сброшенную прошлым вечером рубашку.       — Наверное, ты всё же был прав, — откинувшись на подушки, Лили выразила своё разочарование исключительно красноречивым взглядом, мимоходом брошенным на высокую фигуру. — Сейчас это не имеет абсолютно никакого значения.       — Я давно тебя простил, Лили, — продолжая прерванный животным, неподконтрольным желанием диалог, он слабо ухмыльнулся, сосредоточив всё своё внимание на поиске запонки в кармане брюк. — Надеюсь, в скором времени тебе удастся повидать Андреаса.       — Кто она, Северус?       — Что, прости?       — Кто та женщина, что изменила тебя до неузнаваемости? — печальная улыбка исказила её уста и, почувствовав себя неуютно обнажённой, Лили накрылась влажной простынёй. — Когда ты постучал в мою дверь, я подумала, что вновь увидела перед собой без памяти влюблённого мальчишку… Но, как оказалось, всё несколько сложнее.       Хриплый, приглушённый смех вырвался из его груди. Она, несмотря на свою отнюдь непривлекательную судьбу, оставалась поразительно умной и проницательной женщиной, умеющей читать его, как раскрытую книгу. Они могли бы быть добрыми друзьями, если бы каждый раз не чувствовали пробежавший меж их телами электрический импульс, мешающий мыслить здраво и чётко.       — Благословенная Америка, — на этот раз она никак не прокомментировала оставленные на письменном столе цветные бумажки. Кивнув на прощание, Северус подхватил со спинки стула свой пиджак и, стараясь не оглядываться, сбежал по гнилой деревянной лестнице вниз, к входной двери.       Он оставил ей ровно тридцать фунтов — за два раза, согласно расценкам. Теперь у него хватало денег только на пачку сигарет и, мотнув головой, он направился по мостовой вниз, к скрытому в жилом квартале обиталищу местной ячейки братства — достать машину до Дублина будет не самой большой проблемой, с которой он сталкивался.       Но почему-то в глубине души ему казалось, что, отвечая на последний вопрос Лили, он безбожно солгал.

***

Мистер Снейп!

      Сообщаем Вам, что в связи с нарушением установленных Уставом порядков (ст. 43 подпункт 7, ст. 56, 79), Попечительским и Преподавательским советом Тринити-колледжа г. Дублин было решено отстранить Вас от преподавания до выяснения всех обстоятельств дела.       По прошению муниципального суда провинции Ленстер Попечительским советом Тринити-колледжа была одобрена передача Вашей педагогической характеристики в полицейское управление г. Дублин.       В ближайшие несколько недель Попечительским и Преподавательским советом будет принято решение о возможном сохранении за Вами степени кандидата математических наук.       Попечительский и Преподавательский совет Тринити-колледжа выражает Вам благодарность за многолетнее сотрудничество.

С уважением,

Эй Джей МакКоннелл, проректор Тринити-колледжа.

      Поигрывая плотным куском белой бумаги между пальцев, Северус сделал очередной глоток бурбона. Жидкость, что была гораздо дешевле «Джеймсона», к которому он так привык, неприятно резала глотку и отдавалась противным жжением в пищеводе, но со своей главной задачей — заставить его опьянеть как можно скорее — справлялась на удивление отменно.       Найденное по возвращении из Грейстонса под дверью письмо не оставляло ему ни единого шанса. Последний оплот постоянства рухнул с оглушительным грохотом, запирая прошлую жизнь на замок, к которому он никогда не сможет отыскать ключ. Ещё глоток и думать об этом становится не так досадно… не так больно.       Мик часто потешался над ним во времена их бурной студенческой юности. Пока он, молодой соискатель степени магистра юриспруденции, необременённый ничем, кроме регулярных свиданий, что всегда заканчивались в его комнате, да боксёрских поединков за честь университета вёл свою жизнь так, как ему заблагорассудиться, Северус грыз гранит науки. Он обивал десятки, сотни порогов научных издательств в надежде опубликоваться где-то не столько за сущие гроши, что гордо назывались «гонораром», но за признание в научных кругах, что когда-то казались ему недосягаемой вершиной. Потом — стажировка в Корке, публикация первого собственного сборника, посвящённого разбору погрешностей мальтузианской модели, ассистентская ставка в alma mater, первый прочитанный курс лекций. Защита диссертации, единогласное решение о присуждении ему степени, первые аплодисменты после завершающей семестр лекции. Собственный учебник по математической статистике. Наработки для главного труда всей его жизни, прерванные внезапным революционным порывом, сметающим на своём пути всё… Распространение агитационных брошюр в собственном университетском окружении, перешёптывания первокурсников, первая записка с предложением поставить оценку за экзамен с помощью… неважно чего, но вызвавшая у него улыбку. Любимый лектор, декан факультета, профессор старейшего и главного университета страны. Учёный, пусть и разочаровавшийся в преподавании, но не сумевший отказаться от того, что было с ним всю его жизнь.       «Чёрт подери, как же это больно», — думается ему, но ровно до того момента, пока он не делает ещё один глоток отвратительного дешёвого пойла. Денег у него теперь нет. Ничего, мать твою, у него нет.       Стук в дверь показался набатом, неприятно отозвавшимся в ушах и, откинув письмо в сторону, он медленно поднялся из-за стола, растирая костяшками пальцев виски. Путь до порога в этот раз показался ему невероятно долгим и отчего-то более сложным, чем накануне. Не слишком грациозно задев ногой табурет так, что он повалился на дощатый пол, он только хмыкнул себе под нос, пробормотав что-то не слишком приятное.       Тёплый и влажный после дождя воздух разморил его, стоило лишь открыть дверь, и заставил прижаться плечом к косяку, прикрывая глаза. О том, что он так и не увидел лица своего визитёра, он вспомнил только спустя несколько десятков секунд.       — Я думала, Вы пропали, — тихонько прошмыгнув мимо него, Грейнджер вошла в его квартиру как хозяйка и, цокнув языком, подняла многострадальный табурет на ножки. — Вас не было несколько дней…       — Следите за мной, Гермиона? — с её приходом он старался держать себя в руках, но при закрытии двери всё же немного подался вперёд, неаккуратно привалившись к деревянному полотну плечом. — Можете не пытаться. Тюдора с его ручными пуделями не переплюнете.       — Нет, мистер Снейп, не слежу, — как ни в чём не бывало пожала плечами девушка, привычно занимая место за кухонным столом. — Хотела Вас проведать, только и всего. Так… Вас не было несколько дней…       — Я услышал с первого раза, — взъерошив волосы на затылке, он замер посреди комнаты, не зная, куда себя деть. — Был в отъезде по личным делам. Чаю?       — Буду очень признательна, — мягкая улыбка, осторожный поворот головы, за которым она старается скрыть смущение, и его тяжёлые шаги в сторону плиты. Не с первого раза, но ему всё же удаётся зажечь газовую конфорку, не подпалив собственные брюки. — Личные дела?       — Да, Гермиона. Ничего такого, что могло бы Вас заинтересовать.       Неловкое молчание, повисшее в квартире на несколько минут, было прервано резким свистом чайника. Звук был до того громкий, что заставил Северуса скривиться и ещё раз сжать виски. Стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения и пульсирующую боль, он сумел достать из серванта пару фарфоровых чашек со сколами. Себе без сахара, крепкий, ей — с двумя, нет, тремя ложками и молоком. Невероятное сочетание, которое ему, видимо, понять не суждено будет никогда.       — Вы запомнили, — радуется она, словно маленький ребёнок рождественской ели, и не сдерживает ещё одной осторожной улыбки, но на этот раз смотрит прямо в глаза. Не смущаясь. — Очень мило с Вашей стороны.       — С недавних пор мне не нужно будет помнить слишком… много всего. Я могу разменяться и на такие мелочи, — очевидно, он думал, что не самая смешная шутка сможет скрыть неловкость, отражавшуюся в каждом его движении. Но заметив, как изменилось выражение лица девчонки, мысленно укорил себя за подобную недальновидность.       — Что-то всё-таки случилось, мистер Снейп, — мог ведь не открывать дверь и не выставлять из раза в раз себя идиотом. — Во всяком случае, полупустая бутылка бурбона под Вашим столом в два часа дня не сулит ничего хорошего.       А ведь внимательная, чертовка. Хотя, признайся себе, старый дурак, что аромат, тянущийся за тобой шлейфом, не учуял бы только мёртвый. Отпираться было бесполезно, да и не особо хотелось. А потому Северус, сделав глоток, протянул ей письмо, небрежно оставленное на самом углу стола. Чай, хоть и был добротным, вызывал приступ тошноты не меньше, чем бурбон. А вкупе с её тяжёлым вздохом, сорвавшимся с пухлых губ в момент прочтения, практически сбил его с ног, заставив тяжело осесть на стул напротив.       — Господи Боже, — вновь вздохнула Гермиона и, потянувшись через плохо отполированную поверхность стола, сжала его пальцы.       — Не упоминайте всуе, — буркнул мужчина в ответ, мотнув головой. — Этого следовало ожидать. Правда, признаюсь, не так скоро… Повезло, что сейчас весенний семестр, и от замены преподавателя высшей математики никто не пострадает.       — Я… — кажется, впервые ей не хватало слов, чтобы поддержать его, успокоить или просто создать видимость. И потому она ещё крепче сжала его пальцы, накрыв их своей маленькой тёплой ладошкой. — Мне очень жаль, мистер Снейп.       — Вам не повезло, — постарался вновь отшутиться он, но только сокрушённо покачал головой. — Случись подобное несколько раньше, и Вам бы не пришлось сдавать мне экзамен. Другие преподаватели факультета… более лояльны.       — Быть может, но ведь они — не Вы.       Он — не Вы.       Они — не Вы.       — Мисс Грейнджер, — осторожно, стараясь не спугнуть её, начал Северус, чуть меняя положение руки и сжимая подрагивающую ладошку в ответ, — мне, несомненно, лестно Ваше внимание, но я так и не понял, чем оно вызвано. Вы — подруга Майкла, близкая, насколько я могу судить, и должны были в любом случае…       — Что? Занять его позицию? Пусть он мне друг, мистер Снейп, но истина дороже, — храбро ответила Гермиона, расправив плечики. Пташка. — Я уже говорила Вам, что, раз у нас с Вами завязалось некое подобие… — после его кивка она нашла в себе силы продолжить, — дружбы, то Вам стоит рассчитывать на мою помощь. Так же как и мне — на Вашу, я надеюсь.       — И всё же, — тяжело вздохнув, Северус откинулся на спинку стула, разрывая физический контакт, и обхватил пальцами горячий фарфор, — мне не кажется, что всё ограничивается только этим. Объясните мне, мисс Грейнджер, почему именно я.       Поздравь себя, дурак — она снова закрылась. Ладошки задрожали ещё сильнее, плечи опустились. Взгляд, полный теплоты, направленной только тебе, спрятался, изучая потёртые половицы, сбегая от тебя. Нетронутая чашка ознаменовала твой кретинизм. Стоило залить в себя ещё пару бокалов бурбона, чтобы неприятное ощущение, поселившееся в груди, исчезло.       — Потому что Вы этого заслуживаете, — от удивления ты не можешь найти в себе сил даже на то, чтобы вздохнуть. Ты не ожидал столь откровенного ответа. Да ты вообще ничего не ожидал. — Потому что среди всей этой вечной круговерти жаждущих крови и расплаты Вы остаётесь единственным, кто мыслит здраво. Потому что даже Майкл, который помог мне, когда о помощи я не могла и молить, сошёл с правильного пути, подорвал всё то, что выстраивалось годами. Потому что Вы, мистер Снейп, а не он были в Америке. Вы, а не он наблюдали за расстрелом. И только Вы корите себя за это, не получая ничего взамен — даже простого человеческого тепла. Я… знаю, как порой нужна постоянность. Как нужен порой бывает оплот, за которым ты будешь чувствовать себя более уверенно.       Не внимательная, нет. Проницательная. Такая же, как Лили, но сумевшая увидеть в нём… Большее?       Нет. Абсурд.       — Вы молоды, — стараясь скрыть эмоции, готовые вырваться из-под глухой брони, Северус тяжело сглотнул, — и многого не знаете.       — Но я знаю, о чём говорю. В четырнадцать я осталась сиротой. Отец погиб во время обвала шахты под Корком, а мать умерла сразу после родов, я её и не помню. Мне было семнадцать, когда я приехала в Дублин к умирающей тётке. До того момента приходилось перебиваться то горничной, то подавальщицей в местах, где… Да Вы лучше меня знаете, что происходит в местах, где обычно требуются подавальщицы. Для меня это было манной небесной. Я думала, что у меня наконец-то появится свой угол, своё место в жизни… Но я не учла того, что работа в пабе даже в качестве хозяйки ненамного лучше. Постоянные драки, выяснения отношений, пьяницы, орущие, требующие очередную порцию, недвусмысленные намёки, слёзы, вечные слёзы в попытках себя защитить… А потом пришёл Майкл. В один из вечеров он заступился за меня, за что довольно сильно получил, — пусть и сквозь проступившие слёзы, но она вновь улыбается. — Да, даже опытные боксёры порой ничего не могут противопоставить кастету. Пришлось латать его с помощью подручных средств. Он приходил вновь, снова и снова, и в какой-то момент предложил мне сделать паб «только для своих»… Его ребятам пришлось постараться, выдворяя за шкирку вчерашних завсегдатаев, но я была ему невероятно благодарна. Он присматривал за мной, как за сестрой и никогда более не дал никому и возможности… сделать что-то. Вероятно, с его помощью я и обрела то самое постоянство, о котором так долго мечтала. Спокойной жизни, конечно, нам не видать, но я чувствую себя…       — Более уверенно, — тихо прошептал Северус. Сжав переносицу, он медленно, стараясь не привлекать к себе большого внимания, поднялся из-за стола и за пару шагов оказался перед ней. Маленькой, беззащитной… Он так хотел понять, что движет ей. И, кажется, понемногу, но стал приближаться к своему желанию. Идиотскому, наивному желанию, что отчего-то невероятно грело душу…       Гермиона дёрнулась, но, почувствовав невесомое прикосновение к своему запястью, руки не отняла. Наблюдая за тем, как медленно он опускается перед ней на корточки, не сводя с покрасневшего лица внимательного взгляда тёмных глаз, она позволила себе чуть поднять голову.       — Бедная девочка… — всё так же тихо сказал мужчина, мягко поглаживая тонкие венки на тыльной стороне.       — Вы… — Снейп мягко улыбнулся, приметив, как заалели мочки её ушей. — Почему Вы называете меня… так?       — Тебе не нравится? — его пальцы замерли, не смея продолжить знакомый маршрут, но продолжали согревать её кожу гораздо сильнее, чем рукав шерстяного свитера. О том, как неловко он перешёл границу, Северус предпочёл не задумываться.       — …Нравится, — в тон ему прошептала Гермиона, выдохнув громче обычного. — Даже слишком.       Хвала его терпению — он был поразительно близок к тому, чтобы привлечь её запястья ближе к своим губам и попробовать её тело на вкус. Близок, но не настолько, чтобы решиться. Однако одной невинной фразы хватило, чтобы почувствовать напряжение в паху.       Девочка. Совсем ещё девочка, Снейп, сбавь свой пыл.       — Приходите завтра в «Крайдемн» обедать, — торопливо пробормотала она, глядя на него сверху вниз, впервые, кажется, за всё время их знакомства.       — Я теперь беден, как церковный сторож, мисс Грейнджер — если Вы помните, меня официально лишили единственного дохода.       — Я заведу Вам счёт, как Майклу, — её смех прозвучал тихо, словно звон колокольчиков в чаще леса. — И даже не буду накидывать лишние шиллинги.       — Как благородно с Вашей стороны, — он позволил себе улыбнуться в ответ, поднимаясь. — Я приду, но только если Вы снова приготовите ту чудесную фасоль.       — И даже налью рюмку «Джеймсона».       — Две, на этом и сойдёмся.

***

      В два часа пополудни в «Крайдемн» было пустынно и тихо: единственным шумом, что прерывал идиллию, был грохот экипажей по мостовым да окрики работяг, шедших на обеденный перерыв. Сюда же публика, не всегда многочисленная, но шумная стекалась после шести и засиживалась до глубокой ночи, подгоняемая пусть и уставшей, но решительно настроенной Гермионой.       — Вам бы выспаться, а не меня кормить, — следя за тем, как девушка поправляет тяжёлые портьеры, забравшись с ногами на подоконник, он невольно поймал себя на мысли, что она прислушалась к его пожеланиям в письме… Хоть и не полностью. Во всяком случае, белая блузка, плавно очерчивающая всё, что необходимо было очертить, смотрелась на ней превосходно.       — Не привыкать, — улыбнувшись, ответила она, подвязывая бордовую ткань на манер балдахинов. — Всё равно мне пришлось бы приводить всё здесь в порядок… Сами понимаете, что заниматься этим после полуночи у меня нет никакого желания. Вкусно?       — Просто замечательно, — буркнул мужчина, поднося полную ложку ко рту. — Если я буду так питаться каждый день, то прилично накину…       — Вам бы не помешало, — фраза была произнесена на грани слышимости, но всё же достигла его, заставляя скорее проглотить тёплый бульон и недоумённо поднять бровь.       — Простите?       — Говорю, что не помешало бы, у Вас рёбра выпирают.       — И когда же Вы успели меня так досконально рассмотреть? — непроизвольно он потёр бок, цепляясь подушечками пальцев за грубую ткань пиджака.       — Было время, пока я зашивала Ваше плечо, проклиная тот день, когда Вы согласились присоединиться к Майклу, — оглядев напоследок творение рук своих оценивающим взглядом, Гермиона удовлетворённо кивнула и, не заботясь о собственной грациозности, спрыгнула на дощатый пол.       — Я бы мог подать Вам руку, — раздражённо, с некоторой обидой произнёс Северус, вновь отворачиваясь к барной стойке. — У меня с детства были проблемы со здоровьем. Худоба — обычное дело, я к ней уже привык. Если соберетесь меня откормить, то знайте, что я стану ленивым и добродушным, а это не есть хорошо.       — Зато избежите очередных неприятностей, — повинуясь внезапному порыву, девчонка провела ладонью по его боку, ровно по тому месту, которого он коснулся сам. — Хотя бы пару фунтов.       Вероятно, он бы попытался разобраться в том, что она себе позволяет и постарался бы всеми возможными способами убрать довольную ухмылку с милого личика. Вероятно, он бы медленно поднялся с табурета и, загнав её в угол между стойкой и стеной, потребовал объяснений, наскоро придумывая план мести за столь глупое проявление заботы — который, конечно же, провалился бы — но хлопок входной двери нарушил все его ожидания. Относительное спокойствие, поселившееся в его душе, рассеялось, как дым, уступив место обиде и непониманию.       — А он что тут делает? — закинув кепку на плюшевую вешалку, Майкл брезгливо скривился, но ближе не подошёл.       — Здравствуй, — кивнула девчонка, как ни в чём ни бывало, и потянулась за бутылкой джина. — Присаживайся.       Рюмка, поставленная по правую руку, заставила Северуса сжать кулаки и отодвинуть от себя тарелку. Предложенный Гермионой обед не был съеден, но сейчас у него не было никакого желания продолжать скромную трапезу.       — Спасибо, мисс Грейнджер, — тихо проговорил он, застёгивая пиджак. — Думаю, на этой ноте нам стоит распрощаться.       — Стой! — от резкого окрика замерли оба, непонимающе уставившись на разгневанную девушку. — А ты, Коллинз, иди сюда. Если Вы собрались бегать друг от друга, словно малые дети, то будьте добры заниматься этим в другом месте. Оба. А сейчас сядьте, выпейте и поговорите наконец, чёрт возьми!.. Ну же!       Маленькая фурия, следившая за каждым их шагом, удовлетворённо кивнула лишь тогда, когда мужчины заняли места друг против друга, залпом осушив предложенные рюмки. Несколько минут они просидели в тишине, внимательно изучая произошедшие за несколько дней друг с другом изменения, прежде чем Коллинз, глубоко вздохнув и опершись локтями о стойку, пробормотал:       — Ты выглядишь слишком хорошо для того, кто избежал расстрела, Сев.       Снейп от души рассмеялся. Хриплый, усталый, но искренний хохот, вырвавшийся из груди, пусть и немного, но разбавил повисшее напряжение. Упершись ладонями в колени, он позволил себе откинуться чуть назад и бросить мимолётный взгляд на наблюдавшую за ними из-под опущенных ресниц Гермиону.       — Сочту это за неловкий, но все же комплимент, Майкл… Давно ты не называл меня так.       — Твоё слёзное письмо всколыхнуло то, что я надеялся никогда больше не вспоминать. Признаюсь, поначалу было тяжело, но, в конце концов, — он протянул правую ладонь вперёд, тыльной стороной вниз, — ты сказал несколько правильных вещей.       — Ты подавал прошение в головное охранительное управление? — Подавал, разумеется, — мрачно пробормотал Коллинз, нервно проведя по каштановым прядям кончиками пальцев. — Они бы не выдали тела даже под страхом собственной смерти, так что придётся ждать, когда всё… всё закончится. Будь я проклят, если не устрою достойных похорон людям, что пожертвовали всем за нашу идею.       — Нашу ли?..       — Заткнись, Северус, сейчас не время для того, чтобы давать оценки. Если так хочешь, выпусти очередную брошюру. Озаглавить можешь как «Опыт Пасхи в оценках современников».       — Обещаю подумать над этим, Майкл… У тебя есть предложения, что нам делать далее?       — А у тебя? — Коллинз неловко постучал по деревянной столешнице, прося следующую порцию. — Не поверю, если ответишь, что нет.       — Рискну предположить, что ты не захочешь меня слушать. Я всё ещё придерживаюсь ненасильственных методов и масштабной агитации. Полагаю, что нам нужно расширять влияние на север и направляться в Белфаст. Дела у местной ячейки идут не то, чтобы хорошо. Я бы отправился туда на несколько недель, чтобы попробовать решить проблему изнутри. Дальше будем действовать по… по ситуации. Тебе что-то известно о реакции на апрельские события?       — Слухи ходят разные, Снейп, нельзя делать какие-либо выводы. Прошло ещё слишком мало времени. Впервые с момента твоего возвращения я думаю, что агитация будет иметь смысл. Нам необходимо посмотреть, увеличилось ли число сочувствующих и, исходя из полученных результатов, решать, что делать дальше. Кроме того, я уверен в том, что за тобой, мной, О’Коннелом и ещё несколькими членами братства, имеющими какой-никакой, но вес, верхами полицейского департамента устроена слежка. Искренне надеюсь, что это не связано с твоим возможным посещением инспектора… — почувствовав на себе тяжёлый взгляд, Майкл запнулся. — Ты был в Тринити после случившегося?       — Нет, и более возможности там появиться у меня не будет. — Если бы Коллинз не был разморён выпитым джином, он бы, вероятно, смог прочувствовать печаль, промелькнувшую в тихом голосе.       — Жаль. В целом, я думаю, что сейчас нам стоит направить все свои силы на решение проблем внутри нашего окружения. Ты поедешь в Белфаст, а я попробую разобраться с доносчиками.       — Постарайся сделать так, чтобы не было крови, — он позволил себе слабо ухмыльнуться и, прежде чем продолжить, сделал глоток обжигающей жидкости. — Я был… в Грейстонсе.       Майкл удивлённо выдохнул и придвинулся ближе, переходя на шёпот.       — Только не говори мне, что…       — Да, я был у Лили. Мы… вновь поговорили, пусть и не совсем так, как я надеялся. Передаёт тебе привет.       — Как она себя чувствует?       — Паршиво, насколько я могу судить. Хочешь, дам адрес, убедишься сам. Я дал ей денег, но в том, что она потратит их на то, что действительно необходимо, не уверен. Ты знал, чем она занимается?       — Догадывался, но до последнего отгонял от себя подобные мысли. Возможно и потому, что не хотел задевать тебя.       — Вряд ли твои слова смогли бы меня задеть. Убедиться в худших своих предположениях лично было куда… неприятнее.       Хлопок двери, ведущей к лестнице на второй этаж, заставил мужчин вздрогнуть. Постукивая кончиками пальцев по губам, Майкл задумчиво разглядывал подёрнутые сквозняком портьеры, прежде чем, снова открывая неизвестную для себя самого истину, прошептать:       — Не стоило говорить на эту тему при ней.       — Почему?       — Порой ты любишь прикидываться идиотом, Сев. Всем вокруг понятно, что ты ей нравишься.       — Что?!       — Что слышал. Она с тебя глаз не сводит и мотается к тебе чуть ли не каждый день. Как думаешь, исключительно по доброте душевной? Уж не знаю, что такого она в тебе нашла, но… Стоять!       Внезапный порыв, появившийся, словно искра, разжёг в его груди пожар, но был прерван резким окриком товарища. Вскочив с табурета, Северус хотел было направиться следом в её квартиру, перепрыгивая через ступеньки, и отчитать её, как провинившуюся школьницу. Но, почувствовав крепкую хватку на своём предплечье, замер, тяжело дыша через нос. Наблюдая за тем, как одна за другой — от осознания до стыда и злобы — мелькали эмоции на его лице, Коллинз тихо рассмеялся и вновь силой усадил мужчину рядом с собой.       — Не смей к ней лезть с расспросами — придушу голыми руками, ты меня знаешь. Виски?       — Джина. Давай сразу всю бутылку.       Когда в седьмом часу «Крайдемн» стали наполнять первые посетители, Гермиона обнаружила обозлённых друг на друга мужчин, мирно сопящих за стойкой. Ей потребовалось всё её самообладание, чтобы не вытащить за шкирку одного и не дать затрещину другому, а когда они всё же соизволили проснуться, даже не посмотреть им в след.