Улисс

      Несмазанные петли на старой деревянной двери пронзительно скрипнули — он был уверен, что его появление не останется незамеченным, если только единственный житель убогой квартирки на Энфилд-роуд не отсыпался после очередной пьянки. Кроме пары пустых ящиков из-под дешёвого самогона, появившихся на обеденном столе, в интерьере с момента его последнего визита ничего не изменилось. Запах керосина, от которого совсем скоро должна была начать неприятно ныть голова, стал несколько отчётливее — с наступлением холодов помещение требовалось обогревать чаще, но даже сейчас его пальцы неприятно покалывало. Он принял решение не раздеваться, чтобы не трястись от гуляющих сквозняков, и прошёл в комнату прямо в обуви. Учитывая состояние, в котором находились застеленные прожжённым ковром половицы, хозяину было решительно всё равно на такую вольность.       Престарелый мужчина, сидящий в кресле, недобро ухмыльнулся уголком губ и, словно не желая смотреть ему в глаза, отвернулся к помутневшему от грязи окну.       — Ты зачастил, — просипел он, плотнее закутываясь в подбитую овечьей шерстью дублёнку, доходившую ему до колен, явно женскую. — Соскучился по семье, Северус?       — Я пришёл поговорить. Позволишь?       — Разве ты хоть раз в своей бестолковой жизни поступал так, как того хотел я, а?.. Садись. Не хочу показаться негостеприимным, но ни кофе, ни чая нет.       Брезгливо поджав губы, Северус отодвинул стул и несколько раз провёл ладонью по рваной зелёной обивке сиденья, стараясь стряхнуть хотя бы часть пыли, крошек и прочей грязи, о происхождении которой он знать не желал. Ему пришлось вытянуть ноги, чтобы не задевать коленями крышку стола, и, наконец, разместившись, он почувствовал на себе тяжёлый взгляд отца.       — Сидишь тут с таким видом, словно пришёл сообщить, что выгоняешь меня. И сдался тебе этот клоповник, полный трухлявых книжек, а? Ты вон одет хорошо, можешь себе…       — Нет, — устало выдохнул он, снимая с переносицы очки. За те несколько дней, что прошли с момента его последнего визита в «Крайдемн», он успел заменить потрескавшиеся стёкла, но дужка так и осталась чуть искривлённой, — не могу, но и тебя трогать не собираюсь.       — Как же я мог забыть, — Тобиас Снейп рассмеялся хриплым, жалящим смехом, заставшим всё внутри сжаться в неприятный тугой комок. — Ты же отсидел ещё раз. Что дружки твои? Всех повесили? А голосили-то как, прямо заливались — право, свобода… Да не нужна никому здесь Ваша свобода, кормят нас, поят, мы благодарны быть должны.       Северусу стоило больших трудов сохранить безразличное выражение лица. Единственным, что могло выдать его эмоции, был громкий выдох сквозь сжатые зубы, но, казалось, Снейп-старший этого не заметил, продолжая бормотать себе под нос крепкие ругательства.       — Да пошли бы они все к чёрту, Ирландия — страна псов и рабов, да и страны-то не было никогда…       — Я хотел поговорить о другом, отец, — по слогам произнёс Северус, поднимая взгляд. — Пожалуйста. Я никогда тебя ни о чём не просил.       — Ну, так говори уже, что сидишь, — огрызнулся мужчина, нетерпеливо махнув рукой. — Только время тратишь.       В нервном напряжении потирая друг о друга подушечки большого и указательного пальца, он сглотнул, прежде чем начать. Последние несколько дней он просидел, запершись в своей квартире, изучая соединения потолочных балок над головой и не смея сомкнуть глаз с того момента, как идея посетить своего родителя снизошла на него, словно откровение.       — Сколько тебе было, когда ты начал пить?       — А с чего бы тебя это беспокоить должно, щенок? За отпрысков своих боишься? Правильно, бойся, ты у меня бракованный вышел…       — Достаточно, — Северус крепко сжал пальцами подрагивающее в напряжении колено и, прежде чем продолжить, мотнул головой. Как некстати встали перед глазами воспоминания о собственном детстве, отдающие болезненной горечью в груди. — Я прошу тебя ответить мне.       — Ну… — Тобиас чуть нахмурился, — лет в тридцать пять, когда мать твоя решила строить из тебя не пойми кого. Ты же знаешь, как она меня выводила, я первое время старался держать себя в руках, но делать это становилось всё труднее и труднее. Думаю, тебе известно, что алкоголь хорошо притупляет эмоции.       — Известно, — выдохнул он громче, чем желал, устало прикрывая глаза.       — А что?       — Я… — Северус неуверенно провёл ладонью по волосам. — Я не уверен, что вдаваться в подробности будет уместным.       — Да ладно, расскажи старику, раз пришёл. Хоть раз поговори со мной, как со своим отцом.       С языка были готовы сорваться ядовитые, смешанные с раздражением слова — «Ты для меня никогда им не был» — но он удержался, сжимая пальцами пряди на затылке.       — Я поссорился с женщиной.       — Это с какой? — заинтересованно подался вперёд Тобиас. — С девчонкой Эванс, что ли? Так она же укатила. А я всегда говорил, что она не лучше твоей матери, чтоб ей в земле тепло было…       — Не с Лили.       — Никогда не поверю, что на тебя кто-то глаз положил. Ты бы видел своё отражение.       — Мы не вместе. Не были и не будем, очевидно. Я оскорбил её, оскорбил сильно и не имею ни малейшего представления о том, что мне делать теперь.       Тобиас умолк на несколько минут, а когда вышел из задумчивости, внимательно изучил взглядом тёмных глаз лицо сына, сидящего напротив. Его губы против воли исказились в широкой ухмылке, и мысленно он дал себе оплеуху, — удивительно, что он не догадался раньше, ведь все ответы были на ладони.       — Понял, — со смехом пробормотал он, качая головой. — Ну, я не удивлён — от тебя нельзя было ожидать чего-то иного, Северус. Как далеко всё зашло?       — Достаточно далеко, чтобы почувствовать себя отвратительно. Если бы она не остановила меня, всё обстояло бы… ещё хуже.       — И? Ты хочешь спросить у меня совета о том, как следует поступить?       В глазах напротив, единственной явной черте, передавшейся от него самого, а не от треклятой Эйлин, он увидел раскаяние и страх, походившие больше побитой дворняге, нежели мужчине в добротно сшитом, хоть и помятом твидовом костюме. Он отчётливо различал подобные эмоции — больше, чем с два десятка лет назад, мальчишка смотрел на него так же, сжимая свои маленькие кулачки. Никогда ему не хватало смелости ударить в ответ. Бестолочь.       — Почему… она оставалась с тобой так долго? Почему терпела? — тихо произнёс Северус, упираясь согнутыми локтями в колени. Медленно, но его начинало колотить и, бросив взгляд на полупустую бутылку на краю стола, он подёрнул плечами — не время и не место. Хватит. Ему хватило тех часов, что он провёл на коленях в собственной ванной, выворачивая свой желудок наизнанку.       — Потому что любила, остолоп, — отрезал Тобиас, потянувшись к бутылке дрожащей рукой. — Тебя любила, меня любила, хоть говорила совсем обратное. Но она была трусливой, сын, такой же трусливой, как и ты, поэтому и сбежала. Порой я жалел, что не додумался до подобного первым.       Глядя на то, как мерцает при свете свечного огарка бурая жидкость, Северус тяжело сглотнул. Он завидовал отцу — решение всех его проблем находилось на дне, и его ни капли не заботило ни мнение окружающих, ни отсутствие работы, ни сын, о котором он не пытался ничего узнать почти двадцать лет. А был ли он лучше? Отправил ли он хоть раз весточку в квартирку на Энфилд-роуд или предпочел махнуть рукой, думая, что отправленные деньги будут пропиты? А свои собственные сбережения, Северус, ты в последние месяцы тратил на что-то иное? Или твоё решение тоже было на дне бутылки?       Судя по хмурому взгляду Снейпа-старшего, ответ был очевиден.       — Извинись перед ней, Северус, — устало пробормотал он, словно втолковывая нерадивому ученику простую истину. — Иди и извинись. Не захочет тебя видеть — значит, сам виноват. Она тебе хоть нравится? Или это просто жалость в тебе взыграла, а?       Мужчина молчал, задумчиво потирая пальцами подбородок. Несмотря на запланированный визит, в его планы не входило открывать душу перед человеком, которого он, вопреки своему порыву и одной крови, текущей в жилах, презирал. Он пришёл, чтобы постараться опровергнуть свои предположения, но потерпел в этом неудачу… как будто можно было рассчитывать на что-то иное. Порой он был невероятно наивен.       Медленно поднявшись, он сухо кивнул сидящему в кресле старику:       — Так я и поступлю. Спасибо, что уделил мне время.       Казалось, тот даже не попытается его остановить, сказав пару слов на прощание, но когда Северус уже сжал мелко дрожащими пальцами разболтанную дверную ручку, державшуюся на двух неплотно закрученных саморезах, Тобиас поразительно ровным голосом произнёс:       — Ты похож на меня, сын. И знаешь, нет ничего плохого в том, чтобы проводить свою жизнь так же и не быть никому обязанным. Во всяком случае, это лучше, чем клеймиться заключённым.       Он не нашёлся с ответом и, выйдя на пустующую в столь поздний час Энфилд-роуд, глубоко втянул в себя морозный речной воздух. В свете электрического фонаря на противоположной стороне улицы медленно кружились первые в этом году снежинки.       Он был не просто похож на него. К своему стыду, подкармливая болезненную горечь в груди, он понял, что был детальным отражением человека, сравнений с которым избегал всю свою сознательную жизнь.

***

      Он стоял перед входной дверью из красного канадского клёна уже добрых десять минут, раз за разом перечитывая текст на наскоро прибитой табличке. Ему приходилось дышать через рот — лёгкие горели огнём после пробежки по переулкам Энфилд-роуд до Бомонта — и неровные облачка пара, срывающиеся с губ, привлекли внимание рыжего кота, что разместился на перилах, как хозяин. С некоторым пренебрежением животное оглядело визитёра, которому явно были не рады, с головы до ног, широко зевнуло и пронзительно мяукнуло, заслужив, наконец, каплю внимания к своей персоне.       — И где она? — хрипло произнёс мужчина, словно неожиданный собеседник мог ему ответить. Разумеется, он не поверил в прочитанное — ни один дублинский паб не принимал поставщиков в выходной день, в один из самых прибыльных часов. Беспокойство, медленно разраставшееся в груди, заставило его крепко сжать пальцами влажные от снега деревянные перильца и заслужить в свой адрес недовольное шипение шерстяного комка, что, по всей видимости, чувствовал себя вблизи от «Крайдемн» вполне вольготно. А сейчас ещё и играл роль своеобразного, но защитника своей хозяйки. Прикусив нижнюю губу, он твёрдым шагом направился в сторону заднего двора, надеясь, что боковая дверь заперта не будет. В крайнем случае, он сможет посмотреть, горит ли в окнах на втором этаже свет.       Судьба ему благоволила: стоило ему, чертыхаясь, преодолеть баррикады из пустых деревянных ящиков и притворить за своей спиной железную калитку, он поднял голову и тихо хмыкнул себе под нос, — свет хоть и был приглушённым, но горел. Оставалось только подняться по пожарной лестнице наверх, но, ступив на первую ступеньку, Северус опустил голову. Она же его не впустит. Если решила прятаться, то будет это делать до конца… И наверняка у неё гостит Коллинз, высказавший желание побыть и подушкой, и жилеткой, и всем, чем только можно. Да и что он ей скажет? Как будто у него были оправдания. Но… отступать было ещё глупее. Особенно учитывая то, что он всё-таки пришёл. У неё есть право высказать ему в лицо всё, что она сочтёт нужным.       Когда он постучал первый раз, за дверью послышался шорох, словно кто-то отчаянно пытался свести к минимуму любые следы своего пребывания в квартире. Ему даже показалось, что оконные рамы поспешно закрыли портьерами — свет стал ещё глуше, но не настолько, чтобы он не сумел разглядеть плавно перемещающуюся от стены к стене тень. Когда он постучал во второй раз, послышались шаги, — торопливые, словно кто-то отчаянно пытался сбежать. В конце концов, ключ в замочной скважине провернулся дважды, но дверь ему так и не открыли. И только когда он коснулся дверного полотна занемевшими от холода костяшками в третий раз, она медленно, но поддалась. Тонкая щель стала Рубиконом, — у него ещё была возможность уйти.       Гермиона сидела за столом и всеми силами старалась не поднимать на него взгляд. Хрупкие плечики, опустившиеся, понурые, скрытые под шерстяной тканью шали мелко подёргивались, словно ещё пара мгновений — и она расплачется, дав волю своей злости, обиде, разочарованию… боли, которые появились в юном теле исключительно благодаря ему самому. Очередная волна омерзения поднялась по пищеводу вверх, и ему пришлось тяжело сглотнуть, чтобы иметь возможность сделать хоть шаг по направлению к ней. Постараться сделать шаг, не испугав её ещё больше, сделать так, чтобы она не прокусила до крови свои губы.       Она не шевелилась, пока Северус медленно, не отводя от неё взгляда, раздевался. В натопленной квартирке было так жарко, что спина тотчас покрылась испариной, но пиджак он снимать не стал. Чем более отстранённым он будет выглядеть, тем лучше для них обоих… правда же?       — Полагаю, нам стоит поговорить, — глухо произнёс он, дожидаясь хоть какого-то признака одобрения со стороны девчонки… девушки. Он думал, что и кивок в его сторону будет манной небесной, но, когда она приоткрыла рот, голос её был до того безжизненен и пуст, что его пробило дрожью.       — Вы действительно так полагаете, мистер Снейп?       Аккуратно отодвинув стул с противоположной стороны, он разместился напротив, не решаясь поднять на неё взгляд. Пожалуй, впервые в своей жизни он чувствовал себя таким ублюдком, хотя, судя по всему, тех, кто входил в его окружение, подобное поведение давно перестало удивлять.       — Я… — он на мгновение замялся, доставая из внутреннего кармана пиджака плотно закрученную баночку из мутного стекла. — Я принёс мазь. Она быстро убирает синяки, покраснения…       — Откуда Вам знать? — прошипела Гермиона, с особым остервенением укутываясь в шаль.       — Я сужу по личному опыту, — произнёс мужчина жёстче, чем хотел. Говорить о матери, маскирующей последствия большой и искренней любви милого Тоби, ему не хватило бы духу. — Это действительно поможет, Гермиона. Это меньшее, что я могу для Вас сделать.       — Это всё, чего Вы хотели?       — Вам прекрасно известно, что нет. Нет, это не всё…       — Желаете продолжить начатое? Или, быть может, сказать мне ещё несколько приятных слов?       Медленно выдохнув через нос, Северус покачал головой. Ощущения, сковавшие его тело, походили на вылитый ушат холодной воды, — не спасало даже полыхающее в аккуратном камине пламя.       — Мои слова и поступки в тот вечер были недостойны мужчины. Я прошу у Вас прощения, хоть и понимаю, что… что вряд ли могу надеяться на подобное, — он откашлялся. — Я хочу, чтобы Вы знали, Гермиона, что всё, сказанное мной в тот вечер, было ложью. Я никогда не думал о Вас подобным образом. Не хотел думать.       — Но Вы подумали, — тихо прошептала она, наконец, встречаясь с ним взглядом. Света и солнечного блеска в глубине её карих глаз совсем не осталось. Сейчас они напомнили ему два зеркала, в которых он видел своё отражение — гнусное, отвратительное и жалкое. — И сказали, мистер Снейп. В тот вечер я, признаюсь, возможно, и дала повод… потому что смела надеяться. Но я же глупая маленькая девочка, — хмыкнула Гермиона, вымученно улыбаясь. — Вы оказались правы.       — Значит, сказанное Вами…       — Я, мистер Снейп, не привыкла лгать. Ни в словах, ни в мыслях, ни в чувствах.       Они замолчали. Напряжённую тишину, повисшую за обеденным столом, разбавлял только треск брёвен для растопки в камине да ход тяжёлых напольных часов.       — Всё ещё? — в горле пересохло, а пальцы пришлось сплести меж собой — дрожь оказалась настолько сильной, что он не сумел бы её контролировать, даже если бы захотел.       — Всё ещё, — печально подытожила она, вздохнув. Он почувствовал, как под шерстяной шалью хрустят её кости. — Я…       — Вы же понимаете, Гермиона, — с трудом произнёс мужчина, чуть оттягивая узел галстука, — что, несмотря на мою симпатию, это чувство не взаимно.       Он мог бы обозвать самого себя гнусным лжецом, ублюдком, рушащим мечты молодой, красивой и искренней девушки, втаптывающим в землю её надежды, посыпающим золой её заботу и поддержку, оказанную ему, разбивающим юное сердце по собственной прихоти… Но слова, сказанные им, были правдой. Именно по этой причине он не нашёлся с ответом у отца, именно по этой причине он проводил бессонные ночи, стараясь разобраться в собственных чувствах и не погрязнуть в разочаровании, затопившем с головой, ещё сильнее.       Ему нравилось её тело, её улыбка, её смех, её глаза. Так, как нравились Майклу поклонницы, которых он менял каждый месяц, не особенно задумываясь о последствиях. Он вновь сравнил себя с дворовым псом, спущенным с цепи, впервые за многие годы получившим капельку ласки, опьянённым ей.       Но это была не любовь. Кому, как ни ему, было знать разницу.       — Я не просила и не прошу взаимности, мистер Снейп, — продолжила Гермиона тем же отстранённым тоном. — Я никогда не позволяла своим мечтам зайти настолько далеко. Я лишь… — похоже, несмотря на показное безразличие, говорить о подобном ей было столь же тяжело, как и ему. — Я лишь хочу быть нужной. Я хочу, чтобы Вы знали и понимали, что Вас в трудную минуту будут ждать горячий ужин и тёплая постель. Я хочу… быть рядом.       Громко выдохнув сквозь сжатые челюсти, Северус нервно провёл ладонью по тёмным прядям на затылке. Она была поразительно упрямой… настолько, что это даже влекло.       — Вы должны понимать, что сейчас не лучшее время и не лучшее место для игры в доброго самаритянина, мисс Грейнджер.       — И именно поэтому я хочу, чтобы у Вас была… безопасная гавань. Никто не знает, что ждёт нас всех завтра.       — Вам прекрасно известно, что за мной следят. Если они чудом не сумеют добраться до меня, то доберутся до тех, кто мне дорог. Гермиона, пожалуйста…       — Что мешало им сделать это раньше? — чуть улыбнулась она. — Что мешало им забрать и меня, и Майкла в тот момент, когда Вы были наиболее уязвимы? Я говорила Вам, что не боюсь и не хочу убегать.       — …я на целую чёртову жизнь старше тебя, девчонка! — рявкнул Северус, ударив кулаком по столу. Чем снова её напугал, идиот. Но, вопреки дрожи, она расправила плечики и стойко выдержала его взгляд, не подумав отвести глаз.       Невероятная.       — Вы действительно считаете, что меня это беспокоит? — поразительно беспечно произнесла Гермиона.       Столь же невероятная, сколь и безрассудная.       — Если на этом Ваши аргументы закончились, то боюсь, Вы проиграли, мистер Снейп.       Северус с силой сжал отросшие на затылке волосы и едва слышно застонал, откидываясь на спинку стула. Он в действительности не нашелся, что ответить на её слова. Впервые в жизни его подкованный язык, жалящий и не знающий пощады, был не в силах противопоставить что-либо… да и кому — девчонке!       — Это всё крайне безрассудно, Гермиона…       — …но в глубине души Вы сами нуждаетесь в подобном. Признайтесь. Если не мне, то хотя бы самому себе.       Разумеется. Он был бы глупцом, если бы хотя бы на мгновение позволил себе задуматься о том, чтобы отказаться от такого блага. Сколько лет он мечтал о том, чтобы возвращаться не в пустую квартиру? Чтобы прижимать к себе желанное тело, сливаясь с ним воедино под покровом ночи, а поутру, просыпаясь в одной постели, чувствовать себя не просто одним из десятка визитёров, что уйдёт, оставив заслуженную оплату, а… кем-то большим? Он хотел этого со всей страстью, что была в его сердце. Именно сейчас, когда мир вокруг рушится, он не может позволить себе упустить единственную возможность почувствовать себя любимым. Пусть это и будет фикцией, подделкой, что рассеется как дым, стоит ей встретить кого-то более достойного, пусть всё это продлится совсем недолго, он будет счастлив. В глубине души, но счастлив.       — Почему именно я, Гермиона? За что? — тихо выдохнул мужчина, с удивлением наблюдая за тем, как из-под мутных стёкол карих глаз впервые за всё время их разговора мелькнула хоть какая-то эмоция. Она вновь смеялась над ним, и кончики его губ приподнялись против воли.       — Потому что я влюблена в Вас, мистер Снейп. Любят просто так, а не за что-то конкретное, — втолковывала она ему, словно нерадивому юнцу.       — И что Вы предлагаете?       — Полагаю, что это можно назвать… связью, эмоциональной и физической. Разумеется, я не собираюсь стремглав бежать к Коллинзу и рассказывать ему о том, что мы, м-м-м… встречаемся. Такой термин совсем не подходит.       — Я не хотел бы ставить в известность кого-либо. Прошу не воспринимать это на свой счёт — вопрос Вашей безопасности является для меня приоритетным.       — Как Вам будет угодно, мистер Снейп, — осторожно, словно вслепую прощупывая путь, произнесла девушка. — К тому же Майкл… Я не могу быть уверена в том, что при нынешних событиях он воспримет подобную новость оптимистично.       — Он же помогал Вам, разве я не прав?       — В том-то и дело, что он помогал мне. До последнего, кажется, он хотел верить в то, что наш план пойдёт прахом — он ревнует меня к Вам столь же сильно, сколь ревнуете меня к нему Вы. Полагаю, за эти годы я стала для него младшей сестрой, которой у него никогда не было, и его охранительные инстинкты порой выходят за рамки здравого смысла. А учитывая ваши напряжённые отношения…       — В любом случае, разговор сейчас ведётся о… нас, — как же приятно это звучало, Боже, — и я был бы Вам крайне благодарен, если на этом упоминания Майкла Коллинза на сегодняшний вечер закончатся.       Заметно расслабившись после того, как она позволила себе тихо рассмеяться, Северус сложил руки на груди и, чуть наклонив голову, произнёс, не рассчитывая, впрочем, на ответ:       — Значит, и физическая связь? — стоило признать, что румянец на её щеках был невероятно мил, хоть и подбивал его на абсолютно неправильные мысли.       — Я бы солгала, если бы сказала, что не думала о подобном… — шепнула Гермиона, пряча пылающее лицо за спавшими кудрями. — А Вы?       Каждый Божий день, девочка.       — И я, — хриплые нотки в его голосе выдавали с головой, но какой был смысл отступать теперь? — Порой гораздо чаще и сильнее, чем необходимо. Но… — Северус на мгновение поджал губы, — после произошедшего…       — Вы были пьяны. Я хочу верить в то, что Вы не будете использовать силу…       — Разумеется, нет.       — …пока я сама того не попрошу.       Господь. Если бы он не сидел, его колени подкосились бы от одного взгляда, который она бросила из-под опущенных ресниц. Она была искусительницей, этого не признал бы только слепец, и узел галстука пришлось оттянуть ещё ниже — дышать стало слишком тяжело.       — В таком случае, я считаю должным сообщить Вам, что не терплю измен. Если Вы встретите кого-либо… кого-то, с кем пожелаете продолжить отношения, я прошу поставить меня об этом в известность прямо и не увиливая, но до того момента, когда Вы сблизитесь. Со своей стороны я могу заверить, что не позволю опуститься до подобного.       — Это было ясно с первой нашей встречи, Северус, — она позволила себе чуть опустить занавес официозности. — Вы можете быть уверены во мне так же, как я уверена в Вас. У меня есть ответная просьба.       — Я слушаю Вас.       — Я бы попросила Вас ограничивать себя в алкоголе. Я не знаю, с чем связано Ваше пристрастие, но оно явно болезненное — поверьте мне, за время своей работы я видела многих мужчин, ценящих выпивку, но…       — Хорошо, — отрезал он, мотнув головой. — Думаю, что в Вашем обществе мне это не потребуется, — он хотел в это верить, хотя бы для собственного спокойствия.       — Вы желаете поговорить об этом?       — Нет. Есть темы, которые я не желал бы поднимать ни при каких обстоятельствах, — ему пришлось прикусить кончик языка, чтобы не дать сорваться ядовитым словам, грозящимся разрушить их начавшее строиться соглашение в самом начале. — Я прошу, Гермиона, не жалеть меня. Я готов терпеть многое, порой слишком многое, но не жалость.       — Простите…       — В этом нет Вашей вины. В моей жизни было достаточно эпизодов, которые должны остаться только в моей памяти и нигде более.       — Да, да, разумеется… — протараторила она, нервно теребя кончиками пальцев края шали. — Большую часть времени я провожу в «Крайдемн» и была бы рада, если бы и Вы тоже, ну… оставались здесь, когда Вам было бы удобно.       — Я буду навещать Вас по выходным, Гермиона, — мягко улыбнулся мужчина, склонив голову, — в те дни, когда меня не будут беспокоить ни тонны корреспонденции, ни Гриффит, ни, тем более, Коллинз. Если Вы так желаете завладеть моим временем, будет крайне некультурно, если я буду тратить его на кого-то другого.       — Спасибо, Северус, — выдохнула Грейнджер, улыбаясь в ответ. Камень, лежащий на её плечах, кажется, если не исчез совсем, то стал значительно меньше. — Время уже позднее, Вы?..       — Нет, боюсь, что не могу позволить себе остаться. Не сейчас, — аккуратно поднявшись из-за стола, он потянулся к лежащему во внутреннем кармане пиджака портсигару, но замер, прежде чем, осторожно подбирая слова, проговорить, — Я только хочу надеяться на то, что Вы простили меня за моё поведение, оправданий которому нет и не может быть.       — Ваши извинения будут приняты только в том случае, если Вы поцелуете меня, Северус.       — Простите? — сглотнув, он сумел, наконец, оторваться от пристального изучения бордовой подкладки пиджака и поднять на неё до того удивлённый взгляд, что девушка вновь улыбнулась.       — Прощаю, но требую поцелуй.       Она стремилась довести его до белого каления всеми возможными способами — о, в этом он не сомневался. Шумно выдохнув сквозь сжатые зубы, он твёрдыми шагами преодолел разделяющее их расстояние, чем вновь навлёк тень испуга на красивое личико и, словно извиняясь за несдержанность, медленно склонился над ней, целомудренно коснулся губами бархатной кожи щеки.       Он собирался, попрощавшись, покинуть её до выходных, наслаждаясь внутренним спокойствием, след которого, казалось, давно был утерян, но одна фраза, произнесённая с придыханием откуда-то сзади, заставила его замереть на полпути и вновь шумно выдохнуть:       — Не так, Северус. По-настоящему.       Медленно, словно желая убедиться в том, что ему не почудилось, он обернулся.       — Я… не целую женщин в губы, Гермиона. — Очевидно, он стал гораздо более спокойным с появлением девчонки в своей жизни, если последующая за этим фраза заставила его только сжать кулаки. На силу, с которой сделал это, он счёл нужным не обращать внимания.       — Её Вы тоже не целуете? — голосок её хоть и был твёрд, но нотки обиды нет-нет, но пробились.       — Она тоже относится к темам, которые я не желал бы поднимать, мисс Грейнджер, — в тон ответил он и, кивнув на прощание, вцепился в бронзовую ручку, будто та была спасательным кругом.       — Доброй ночи, Северус… Я понимаю, что, вероятно, прошу слишком многого, но если Вы почувствуете хотя бы… долю того, что чувствую я, умоляю, скажите мне.       — Разумеется, — достаточно разрушенных девичьих надежд на сегодня — ему стоит хотя бы попытаться отплатить ей той же монетой. — Доброй ночи.       Втянув через нос морозный воздух, он, окрылённый, сбежал с лестницы и только у первой ступени нашел в себе силы остановиться, прижавшись спиной к стене. Дышалось тяжело, лёгкие снова жгло, словно огнём, но Северус широко улыбнулся: он, опасавшийся, что их сегодняшняя встреча может стать последней, обрёл то, о чём и не смел и мечтать. Он чувствовал себя мальчишкой, получившим подарки на Рождество за все годы бесконечных лишений и одиночества, от которого хотелось бежать.       Несмотря на всю ту темень, что окружала его, быть может… в его жизни всё было не так уж и плохо?