Улисс

      Ружейный залп, раздавшийся за спиной, заставил мужчину на мгновение скривиться. Острая боль прорезала виски, а от пороха, что облаком накрыл их плечи и козырьки кепок, стало дурно. Для того чтобы сохранить равновесие — прикованные взгляды не давали возможности перевести дух — он со всей силы вцепился пальцами в деревянный поручень сколоченной на скорую руку трибуны.       — Выстрелы — вот единственный звук, что должен раздаваться над могилой мёртвого фения, — зычный окрик Коллинза, раздавшийся над толпой, всколыхнул её, подобно океанскому шторму. Со всех сторон послышался одобрительный гул, молодые люди из задних рядов оглушительно засвистели. Какофония, прорезавшая затылок, была отвратительна для него, отвратительна настолько, что он отдал бы всё, что имел, дабы скрыться незамеченным в петляющих проулках. Очередную волну, окатившую его с ног до головы, прервал мягкий шёпот, столь разительно отличавшийся от всех болезненно давящих на подкорку звуков:       — Всё хорошо? — ему хватило сил отрывисто кивнуть, выпуская воздух сквозь сжатые челюсти. Гордость не позволяла ему растерять остатки самообладания не только перед ней, но и перед воинственно настроенной толпой, перешедшей на скандирование антиправительственных лозунгов. Майкл, самодовольно ухмыльнувшись одними уголками губ, судя по всему, был доволен их реакцией.       Первая годовщина пасхальной недели должна была пройти в узком кругу посвящённых: несколько траурных речей, произнесённых над оврагом на самой окраине города, да затянувшаяся до захода солнца поминальная служба, после которой нестройными рядами мужчины потянулись бы в закрытый на сегодня «Крайдемн». Он смел ожидать чего-то подобного, чего-то, что закончилось бы жизнеутверждающими речами — в конце концов, они остались живы, они могли продолжать дело, бороться своей кровью за пролитую кровь других… Но ворвавшийся за три дня до годовщины в отделение на Энфилд-роуд Майкл, сжимающий меж подрагивающих пальцев кипу листков и дышащий тяжело и поверхностно, заставил его почувствовать накатывающее волнами напряжение ещё до того, как начал свою речь.       — Они согласились, — с порога начал Коллинз, привалившись плечом к дверному косяку. — Согласились. Тела сожгли, но прах идентифицирован по номерам… Мы сможем захоронить их, как подобает.       — Дело благое, Майкл, — не отрываясь от фиксации во внутреннем табеле тиража нового выпуска «Нации», пробормотал Артур.       — Ты мне поможешь?       — С чем? Подобрать достойное место для погребения? — тень от нависающей коренастой фигуры вынудила его поднять голову. — Думаю, ты способен справиться самостоятельно.       — Я говорю об организации митинга. Мне кажется, это было очевидно, Артур.       — Только для тебя, Майкл, — решивший вступить в разговор Снейп был награждён испепеляющим взглядом. От порции крепких и, он был готов поклясться, весьма витиеватых ругательств его вновь спас Гриффит — с каждой неделей он всё чаще и чаще играл роль миротворца, пресекая возникающее недовольство на корню. Но разговор о социалистах, так бесславно казнённых во внутреннем дворе каземата Дублинского замка, к его большому сожалению, выходил за рамки обычных пикировок.       — Всё ещё позволяешь себе самодовольно ухмыляться, а, Северус? Какой же ты, мать твою, молодец — торчишь здесь, разбавляя интерьер, будто вешалка для шляп, в то время как люди, сделавшие для этой страны гораздо больше, до сих пор так и не получили успокоения! Или Тюдор выслал тебе любовную телеграмму с просьбой в очередной раз высказать своё гребаное мнение?       — Надеюсь, ты сказал всё, что хотел, Майкл, — на довольную мину Коллинза не было никаких сил смотреть дольше пары минут. Потянувшись, он снял очки, медленно и благодарно выдохнув — силуэт перед глазами размылся, перестав вызывать столь сильное раздражение. — Мы можем сколь угодно долго заигрывать с властью, подавая ей прошение за прошением, но в определённый момент всё это обернётся против нас. В ближайшие полгода — по крайней мере до того момента, пока не пройдут достойные выборы — я не намерен идти на рожон.       — Я позволю себе согласиться с Северусом, — так же тихо произнёс Артур, всё ещё находя изучение журнальной выкладки занятием более интересным, чем наблюдение за пышущим злобой Майклом. — Нам не стоит дёргать тигра, раскрывшего пасть, за усы. Не в нашем нынешнем положении. Простого… погребения будет вполне достаточно, но я, право слово, не знаю, как хоронят идейных атеистов.       Несколько поразительно долгих мгновений Коллинз молчал, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Спрятав ладони в карманы брюк, он крепко сжал челюсти до проступивших желваков и, прежде чем оттолкнуться плечом от стены, бросил едва слышно:       — Ну, конечно. Спелись. Значит, я сделаю всё сам.       Коллинз не был бы самим собой, если бы не претворил свои угрозы — а иначе это слабоумие назвать было невозможно — в жизнь. К своему стыду и сожалению, глядя на то, как во влажную землю опускаются укрытые красными стягами гробы, Северус не чувствовал ни капли жалости или раскаяния. Образ испуганного, болезненно-бледного Конноли, осознавшего скорую кончину, часто вставал перед его глазами, но не вызывал ничего, кроме засевшего в подкорке страха. Он боялся оказаться на том же самом месте, оказаться такой же безвольной куклой без мыслей и чувств, пустым взглядом смотрящей в дуло направленной винтовки. Сейчас, стоя на трибуне, открытой всем ветрам, страх волнообразно накатывал с новой силой — в таком уязвимом положении он оказался впервые с момента той показательной казни.       Для столь многочисленной толпы народа, стекавшейся сюда словно из ниоткуда, охрана выглядела по меньшей мере смехотворно. Майклу удалось отловить нескольких молодых людей, обладающих охотничьими лицензиями с печатями королевского министерства из своей военизированной братии — в критической ситуации пальба в воздух вызовет чуть меньше вопросов — правда, десятка крепко сложенных ребят явно не хватало для того, чтобы сдерживать надвигающуюся волну. Судя по их лицам, страх в данной ситуации был характерен всем, кроме самого Коллинза. О, он явно упивался своей маленькой победой, возможностью, не опасаясь полицейского оцепления, декламировать статуты своих павших товарищей и лишь изредка — что доводило и его, и Артура до белого каления — поминать дела дней нынешних. Конноли, будь он жив, зашёлся бы очередной волной приторного обожания.       — Достаточно, Майкл, — сделав полшага вперёд, Северус сжал его крепкое плечо. Толпа, зашедшаяся очередным лозунгом, стала медленно сновать из стороны в сторону, и градус агрессии, ненадолго замерший, резко подскочил вверх. — Нам стоит сворачиваться, если мы не хотим привлечь к себе ещё большее внимание полиции.       — Не сейчас, Снейп, — на полтона тише гаркнул Коллинз, так и не соизволив обернуться. — Я не дам тебе и в этот раз всё испортить. Они — мы все — это заслужили.       — На соседней улице дежурят два отряда, против которых ты не сдюжишь при всей своей силе и выносливости.       — Боишься, что вновь окажешься за решёткой, а, Северус? — кривая усмешка на его побагровевшем от злобы и промозглого ветра лице выглядела как оскал, явно призванный запугать, но ничего, кроме очередной волны накатывающего отвращения, Северус не почувствовал. — Не переживай так, ты явно ходишь… в любимчиках у Тюдора и его шайки.       — Я сказал достаточно, — кто-то из них должен был сохранить хоть каплю трезвого рассудка — решать конфликт, конца которому не было видно, было не только бессмысленно, но и опасно. Ладонь, остававшаяся лежать на плече Коллинза, сжалась ещё крепче, оставляя на серой и влажной от мороси шерсти неровный отпечаток. — Расходиться будем поодиночке. Дойдёшь до Драмкондры, сядешь на поезд и доедешь до Бомонта и не вздумай пользоваться такси. Я пойду пешком, Артур заберёт Гермиону.       — Все продумал? — спустя несколько мгновений махнув рукой в сторону толпы, Майкл наконец сошёл с помоста. Внимание сотоварищей, направленное на него уже без ноток восторга, очевидно, не было столь лестным. — Лучше бы тебе…       — Хватит, — в разговор, рисковавший на заднем дворе «Крайдемн» — они оба были достаточно разумны для того, чтобы не проворачивать подобное на потеху публики и будущим избирателям — перерасти в мордобой, вмешался Гриффит. Под его холодным взглядом Майкл явно сдал и, выше подняв ворот пальто, спустился на покрытый брусчаткой тротуар первым — словно по команде расступившиеся юнцы отдавали ему честь, чем вынудили Снейпа тихо хмыкнуть себе под нос.       — У меня складывается впечатление, что мы многого не знаем о его летучих отрядах…       — Ты уверен, что стоит обсуждать это сейчас, Северус? — Артур едва заметно кивнул в сторону толпы, которая и не собиралась расходиться. — Если не хотим быть разорванными на сувениры за то, что имеем неосторожность быть знакомы с самим Коллинзом, нам стоит удалиться как можно скорее. Мисс Грейнджер…       — Да, мистер Гриффит, одну минутку. Мистер Снейп? — беспокойство в карих глазах было практически осязаемым, и впервые за весь сегодняшний день Северус позволил показаться истинным эмоциям. Всего на мгновение. Кивнув Артуру, они медленно, стараясь не привлекать к себе внимания больше положенного, спустились на покрытую брусчаткой мостовую, встав чуть в отдалении от импровизированного кордона.       — Не думаю, что моё присутствие в «Крайдемн» сегодняшним вечером будет разумно, Гермиона. Я не могу гарантировать, что мы с Майклом… — аккуратное прикосновение к тыльной стороне ладони вынудило его замолчать, внимательно следя за тем, как её пальчики выводят на бледной коже невидимые письмена. Подобное нехитрое действо, как он сумел понять за время их непродолжительного — романа? Отношений? Достойного слова Северус так и не сумел подобрать — успокаивало.       — Тогда приходи к самому закрытию. — Она пожала плечами, улыбнувшись одними уголками губ. — Я не уверена, что Майкла сегодня хватит надолго.       Как ни хотелось бы ему продлить ощущение ненавязчивого тепла на своей коже, встретившись взглядом с Гриффитом, он отступил. К разговору ещё и с ним он абсолютно не был готов, даже толком не зная, что можно будет ответить и как сохранить относительное безразличие на своём лице. Всё, что касалось девчонки, было для него делом куда более сложным, чем составление многочисленных теоретических выкладок и прокламаций.       — Я на пару часов зайду на Энфилд, есть несколько корректировок, которые стоит внести в свежий номер перед печатью.       — Как скажешь. Я тебя дождусь, — напоследок кратко сжав его чуть подрагивающие от холода пальцы, Гермиона приняла галантно протянутую Артуром ладонь и, заведя с ним нехитрую беседу — для того, чтобы не дать ему задать все интересующие вопросы, очевидно — они удалились к припаркованному на противоположной стороне площади легкомоторному «Рено».       — Мистер Снейп, Вас подвести? — один из крепко сложенных молодчиков с винтовкой наперевес перегородил ему дорогу, очевидно, желая выслужиться — или проследить за ним по указанию Коллинза — но Северус только мотнул головой. Плотнее затянув шарф и сунув ладони, которые всё ещё хранили тепло от её прикосновения — маленькая горячая точка — в карманы пальто, он медленным шагом побрёл в сторону Чапел-стрит, минуя и стоящие в отдалении полицейские патрули, так и не рискнувшие приблизиться, и не желающую расходиться толпу, и оставшихся контролировать весь этот… беспорядок бойцов республиканского братства.       Он не мог винить Майкла за желание проститься со своими товарищами, как подобает, но упорно не понимал, для чего требовалось такое скопление народа, большую часть которого представляли люди, до сих пор соперничающие с ними идейно. Разгромленные социалисты — та часть, которая, скрепя зубами, не вошла в их штаб, признав собственное поражение, ознаменованное троекратными выстрелами во внутреннем дворе Дублинского замка — относились к «Шинн Фейн» если не воинственно, то с неприкрытым презрением. Деятельность Коллинза, присоединившегося к ополчившейся после власти группировке в самый последний момент, воспринималась молодыми людьми с красными повязками на руках как данность, нежели как поддержка. Одни желали национализировать фабрики и заводы, скинув мешающее правительство насильственными методами, чтобы уже спустя несколько месяцев за недостатком и финансирования, и людских ресурсов заключить примирительный договор с Лондоном, вторые, как он смел осторожно надеяться в особенности после полноценного объединения с партией — национализироваться самим, возродить погребённую и вечно страждущую нацию с помощью веры, прежде всего, в окружающих их людей. Им требовалось затаиться до октября, посвятив ближайшие полгода плодотворной политической деятельности, тайно продвигать своих коллег на относительно значимые посты — в руководство тред-юнионами, в налоговые палаты — чтобы на выборах, выйдя, наконец, на свет после долгих лет преследования, их народ понял, что своим относительным благосостоянием в очередной год затяжной войны — не в пример Великобритании — они обязаны не метрополии, но людям, которые не отличаются от них вероисповеданием.       Он был бы глупцом, если бы не признал очевидного — партия, в которую он до сих пор был не вхож, но номинальную верхушку которой представлял, раскололась надвое. По одну чашу весов был он сам и Артур, пытавшийся привести в чувство то одного, то другого, голос разума в вечной какофонии споров, тянущихся вот уже больше тридцати лет, по другую — Майкл Коллинз, его лучший, как он хотел в это верить, друг, человек, у которого в руках на данный момент была сосредоточена реальная власть. Дело обстояло не столько в летучих отрядах, напрямую подчинявшихся его — и только его — приказам, но в непререкаемом авторитете среди большей части их братства. Он, Северус Снейп, был легендой, бестелесным образом, запрятанным среди рукописных страниц, среди волн Атлантического океана, и, явив себя, снискал уважение… но не более. Что может теоретик, человек слова, противопоставить тому, чья кровь проливалась на городских мостовых, человеку, который раз за разом подкладывал самодельные бомбы под корпусы дипломатических автомобилей? То, что призвано было запугать, вопреки его ожиданиям, лишь раззадоривало толпу, раззадоривало каждого из тех, кто посещал отделение на Энфилд-роуд с целью получить настоящее, весомое задание. Против восторга, против всесильной безнаказанности, с которой Майкл раз за разом взводил винтовку, у него не было — да и не могло быть — никакого оружия, кроме ожидания. Он хотел верить в то, что в случае их победы будущий министр внутренних дел и обороны возьмётся за общее дело с рвением не меньшим, чем сейчас. Что запугивания станут законными действиями, направленными на защиту жизней тех, кто им довериться. Он со своей стороны проследит за этим не только как противник насильственных действий, но и как вышестоящее лицо, как его начальник.       На подходе к набережной Роял-канал стало холоднее и безлюднее. Спасаясь от промозглого ветра, редкие группки рабочих направлялись в скрытые за мутными от времени и грязи окнами пабы, надеясь пропустить пару пинт; хозяйка на высоте двух этажей над ним, причитая на сгустившиеся над городом тучи, висевшие так низко, что, казалось, их можно задеть козырьком кепки, скручивала верёвку для просушки белья; автомобиль, медленно выкативший из-за поворота и ослепивший его на пару мгновений, выглядел во всём этом пейзаже несколько нереалистично. Напоминая инфернальное существо, разевающее пасть с тысячей клыков, он медленно приближался, грузно опадая в выбоины на проезжей части.       Внутри у Снейпа — и он понял это слишком поздно, чтобы попытаться свернуть в ближайшую подворотню — всё напряглось. Каждая мышца сжалась, словно он готовился к прыжку, и, втянув носом воздух, он прижался к кирпичной стене спиной, удерживая руки в карманах. Из-за яркого света он не мог различить плашку номеров, но отчего-то был уверен, что простому водителю такси, коих в Дублине и так было немного, незачем плутать по узким улочкам даже для того, чтобы подвезти незадачливого пассажира к пункту назначения. Когда корпус машины, чуть сбавив скорость, поравнялся с ним, краем глаза он увидел, как медленно опускается боковое стекло.       И всё-таки это таксист. Это должен быть таксист, один из тех кокни, что, выставляя себя местным, ломит крупные суммы, стоя у Клонтарф с видом знатока, чтобы, как сейчас, спросить дорогу…       — Не лучший день для пешей прогулки, мистер Снейп, Вам так не кажется? — голос, раздавшийся из салона, чуть приглушил рокот двигателя, но он узнал бы его даже сквозь нечёткую пелену сна. Слишком часто он слышал отзвуки его в своих мыслях, чтобы сопротивляться, чтобы попытаться убежать прямо сейчас — он знал, что будет сбит если не прямым выстрелом, то прикладом в спину уже через пару-тройку кварталов. Где-то чуть поодаль, скорее всего, дежурит несколько рассредоточенных полицейских патрулей. Шанс скрыться незамеченным он упустил, предпочтя ошибиться. — Полагаю, нам с Вами есть о чём поговорить. Присаживайтесь.       Молодой мужчина в грязно-зелёном кителе, за которым даже в отсутствие шевронов безошибочно угадывалась форма охранительного корпуса, услужливо открыл перед ним заднюю дверь. Прикусив внутреннюю сторону щеки так, что появилось неприятное жжение и показавшийся отвратительным медно-солёный привкус, он забрался в салон. В первые секунды из-за повисшего табачного смрада и стойкого аромата дорогого парфюма он оказался дезориентированным, замерев, даже не дыша, и только спустя несколько бесконечных, как ему показалось, мгновений, почувствовал на себе тяжёлый взгляд. Генри Тюдор вежливо улыбнулся ему и, чуть качнув головой, призвал своего водителя трогаться.       — Я благодарю Вас за то, что Вы не стали оказывать сопротивление. Совсем не хотелось бы утруждать Джеймса ещё и погоней по ближайшим проулкам, которые, я готов поклясться, находятся в состоянии ещё худшем, чем эта дорога…       — Не уверен, что в этом была бы хоть какая-то необходимость — Ваши патрули были рассредоточены вокруг Чапел-роуд так, словно Вы вызвали из Замка всех, кто находится подчинении. Не думаю, что ситуация по городу… сколько-нибудь отлична.       — Ваша правда, — Тюдор рассмеялся тихим, скрипящим смехом, вынудив его поморщиться, и сбил образовавшийся столб пепла прямо на пол автомобиля. — В любом случае, я не думаю, что Вам стоило бы заниматься лёгкой атлетикой, особенно с Вашей страстью к выпивке.       — Имеет ли смысл спрашивать, куда мы направляемся? — с силой сжав ладонями колени, чтобы не показать сидящему по правую руку лорду-протектору проступившую так некстати дрожь, он откинул голову, прижавшись виском к запотевшему стеклу.       — Я уже говорил Вам, мистер Снейп, что не люблю повторяться… На набережной есть неплохое заведение с морской кухней, должен признать, одно из немногих в этом городе, что достойно внимания, — увидев замешательство на лице собеседника, Тюдор вновь рассмеялся, хлопнув его по плечу. — Многое я бы отдал за то, чтобы Вы увидели себя со стороны. Я ясно дал понять, что нацелен на беседу, а не на очередное Ваше злоключение в подконтрольных мне казематах — от них, как я выяснил опытным путём, нет никакого смысла. Джеймс, прибавь ходу!       Наблюдая за проплывающими в белой туманной дымке домами, Снейп крепко сжал челюсти, прикусив самый кончик языка. Информация о его задержании — и пусть сейчас всё говорило об обратном — уже в ближайшие пару часов достигнет ушей тех, кто в данный момент планомерно напивается в стенах «Крайдемн». Коллинз, опрокидывая джин рюмку за рюмкой, только хищно осклабится, сплюнув на пол, и прошипит что-то отдалённо напоминающее «я же говорил». Если оно продлиться дольше недели, он начнёт укреплять оборону, и после освобождения — если оно будет, это освобождение — он столкнётся с отторжением ещё большим, что было до Пасхальных событий. Тогда ему не повезло: вероятность того, что лорд-протектор узнает его в лицо, была слишком мала. Сейчас же он по собственной глупости и неосмотрительности угодил прямо в мышеловку, чтобы в очередной раз подкрепить мнение о пособничестве власти.       Ему следовало ехать с Артуром. Вопрос с пристрастием на тему их взаимоотношений с девчонкой был бы меньшим из зол.       Замедлив ход, «Рено» с жёлтой плашкой номеров остановился напротив неприметного заведения недалеко от набережной Башелор. Сотни, тысячи раз проходя по этим улицам, исследовав каждый закуток вдоль и поперёк, он не мог быть уверен в том, что замечал его хоть раз — очевидно, место, как и «Крайдемн», было для своих, и только покрытая свежим слоем краски дверь служила сигнальным маяком. Услужливый шофёр на этот раз пренебрёг своей вежливостью в пользу лорда-протектора, и, оказавшись на покрытой влажным булыжником мостовой, он вздохнул полной грудью — от приторного запаха парфюма у него начала кружиться голова.       — После Вас, мистер Снейп. — Тюдор указал ему в сторону входа и, не стремясь подавить усмешку, произнёс уже тише: — Я же должен убедиться в том, что Вы добрались в целости и сохранности.       Помещение, в котором он оказался, навевало тоску: тусклое освещение, которого недоставало даже днём, низкие закопчённые от канделябров потолки, зашторенные тяжёлыми пыльными портьерами окна, словно стремящиеся скрыть от постороннего взгляда всё, что происходило внутри. Публика, да и персонал, который он сумел мельком разглядеть, были под стать обстановке — почувствовав на себе несколько коротких, но многозначительно заинтересованных взглядом, Северус постарался отойти на полшага назад, чтобы скрыться в тени и не привлекать к себе внимания больше положенного. Лорд-протектор, чья персона в подобном антураже выглядела столь же ненатурально, сколь и «Рено», что преследовал его с полчаса назад, несильно хлопнул его по плечу, заставив пошатнуться и неловко оступиться, задев бедром один из стульев.       — Прямо и направо, мистер Снейп, я бы не хотел, чтобы у нашего с Вами разговора были свидетели.       Узкий коридор, который, как казалось изначально, вёл в заднюю часть ресторана и технологические помещения с постоянно висящим смрадом горелого, скрывал в себе несколько дверей без опознавательных знаков. Протиснувшись сквозь проём боком, Снейп наощупь сделал пару шагов, чтобы оступиться ещё раз и с тихим вздохом осесть на диванчик, обитый некогда, очевидно, тёмно-синей, во многих местах потрескавшейся и затёртой кожей. С тихим треском над его головой зажглась электрическая лампочка — он был готов поспорить, единственная во всем заведении — вынуждая на несколько мгновений крепко зажмуриться и пересесть чуть дальше, чтобы сохранить хотя бы видимость отстранённости от собеседника.       — Что будете, мистер Снейп? Здесь подают превосходную похлёбку из моллюсков, такой даже на Мерси не сыщете.       — Я никогда там не был, чтобы делать подобные выводы. Я не голоден, благодарю…       — И всё же, — лицо Тюдора напряглось, он видел, как явно дёрнулся нерв у него на виске, — я настаиваю.       — Бокал стаута, с Вашего позволения. — откашлявшись в кулак, Снейп потянулся во внутренний карман пиджака. Стоило креплению портсигара звякнуть в воцарившейся тишине, как лорд-протектор скривился ещё сильнее, медленно выдыхая через нос.       — Я бы попросил Вас не курить — не переношу запах табака. Так… морепродукты Вам не позволяет есть вероисповедание?       Настала очередь Снейпа хрипло рассмеяться, заталкивая портсигар обратно в разрез на подкладке пиджака. Глубоко вздохнув через нос, он откинулся на спинку дивана, стараясь не обращать внимания на то, как неприятно скользнули по искусственной коже ладони.       — Полагаю, об этом Вам доподлинно известно, господин Тюдор — досье даёт более чем… избыточное представление о моей личности.       — А, так вот в чём дело… Признаться, я был приятно удивлён, узнав, что Вы наконец-то решили посетить наше скромное заведение — надежда на то, что моя просьба будет выполнена, не угасала до самого последнего момента. Я был готов дать Вам фору — всё-таки Вы человек принципа, характеристика на всё ваше окружение несколько… выбивалась из привычного распорядка вещей, но Бог Вам судья, я так ничего и не дождался. Зато, насколько мне известно, Ваш близкий товарищ постарался сделать так, чтобы половина материалов на Ваше имя бесследно исчезла. Мистеру Коллинзу не чужды братские чувства?       — Не имею ни малейшего представления о том, что Вы говорите, — подавальщица, приветливо перебросившись с Тюдором парой фраз — вероятно, он в действительности был завсегдатаем места, в которое без принуждения его собственная нога никогда бы не ступила — смерила его тяжёлым взглядом из-под нахмуренных бровей. Бокал, поставленный так небрежно, что несколько капель пролились на столешницу, вынудил Северуса поджать губы и побороть в себе желание бросить вслед благодарность.       — Не только у Вашего клуба по интересам есть глаза и уши в нужных местах, мистер Снейп, — непринуждённо протянул лорд-протектор, ловкими движениями ножа разделывая запечённую треску. — Мальчик, который нёс караул, вопреки надеждам мистера Коллинза, работал на тех, кто больше платит. Получить от него поминутное расписание вашего пребывания в отделении на Энфилд-роуд было не самым сложным из дел, с которыми я когда-либо сталкивался. Нашли что-нибудь интересное?       — Из того, что могло бы по-настоящему меня увлечь, нет. Ваша агентурная сеть работает неплохо, раз располагает таким количеством материала, но им всё равно есть куда стремиться.       — О, позвольте с Вами не согласиться, Северус, — он на секунду прервался, махнув в воздухе ладонью. Снейп видел, как напряжены его челюсти, пережёвывающие мясо с непонятной ему быстротой и рвением. — Жаль, что Вы отказались, готовят здесь действительно неплохо…       — Мы говорили о Вашей агентурной сети.       — …с Вашим мнением о которой я в корне не согласен. Занимательный документ открывал Ваше личное дело, не припоминаете? Четыре адреса, если мне не изменяет память, даже тот, который Вы старательно пытались скрыть. Он особенно дорог моему сердцу, пришлось изрядно постараться, чтобы его отыскать. Вероятно, я считаю это своим личным подвигом.       — И Вы ни разу не посетили их с визитом? — стараясь скрыть вновь подкатившее отвращение, он сделал несколько больших глотков. Неизменно-кофейный привкус мягко осел на языке, медленно обволакивая всю ротовую полость, и, отставив наполовину опустевший бокал на столешницу, Северус заинтересованно подался вперёд. — На Вас это не похоже.       — Не уверен, что Вы слывёте гостеприимным и радушным хозяином, мистер Снейп. По крайней мере, Ваши попытки сбежать от нескольких отрядов моих людей там, в Нью-Йорке, ясно дали мне понять, что предупреждать о своём желании встретиться не стоит.       — Вы выбрали не лучший день.       — …да и к чему нам посещать заведомо пустую квартиру? Ведь, как мне известно, с недавних пор Вы обосновались совсем в другом месте.       Мост, по которому он медленно, рассматривая каждый свой шаг под разными углами, но передвигался, резко покачнулся и с грохотом обрушился прямиком в бездну. Он почувствовал, как из-под ног уходит всякая опора, но только тяжело, так, что ощутимо подёрнулся кадык, сглотнул.       — Не могу Вас винить — компания столь миловидной особы в действительности гораздо приятнее одиночества. Я и сам, буду честен, предпочитаю молоденьких — ещё не столь искусные, не изведавшие всего, они не будут ждать многого, но и аппетит свой не скроют. Вы, к слову, смотрели её документы?       — Мы не находимся в столь близких отношениях.       — А вот тут, Снейп, Вы уже врёте, — тихо хмыкнул Тюдор. — Я не думаю, что выгляжу как дурак, чтобы пытаться провести меня замечаниями в духе «помощи» или «чаепития», растянувшегося на всю ночь. Вас видели выходящим от мисс Грейнджер — и, замечу, через пожарную лестницу — ранним утром. Не поверю, что Вы помогали ей протирать стаканы.       Северус сжал запотевшие стенки бокала с такой силой, что на мутном стекле проступили явные отпечатки его пальцев. Для того, чтобы попытаться сделать хоть что-то с образовавшимся в горле комком, он сделал ещё несколько больших глотков, медленно выдохнув через нос. На дне остался мелкий ржаной осадок — как оказалось, стаут был таким же паршивым, как и само заведение.       — Интересно, какова будет реакция общественности, если идейного лидера одной из самых, если не сказать точнее, самой крупной партии, так упрямо борющейся против Богом данной власти, упекут за решётку не за антиправительственную деятельность, не за поджоги и разбойные нападения, которыми славятся Ваши товарищи, но за совращение?       — Ей больше восемнадцати. В любом случае, факт наличия каких-либо отношений с ней… остаётся весьма спорным, Вам не кажется?       — Но и меньше двадцати одного. Ну же, мистер Снейп, неужели Вы действительно думаете, что я, если представится случай, не изменю пару строчек в протоколе? Зрелище однозначно будет стоить того, чтобы несколько раз наведаться в головное отделение.       Вновь откинувшись на спинку дивана, Северус потянул пряди на затылке с такой силой, что скальп стал неприятно ныть. Секундная боль чуть отрезвила его, но взгляд, он готов был поклясться, выдавал с головой гораздо большее, чем он рассчитывал показать Тюдору.       Слабое место. Вот кем стала для тебя девчонка, вот чем стали для тебя ваши странные встречи, пронизанные столь желанной заботой и стойким, но тщательно скрываемым влечением с обеих сторон. Понравилось наконец просыпаться в постели не одному и начинать утро с завтрака? Понравилось, что твоих прикосновений жаждет — и ты прекрасно об этом знаешь — молодое упругое тело? Попробуй теперь сделать так, чтобы её не коснулся тот огромный валун, что ты по своей воле взгромоздил на собственные плечи. У неё нет ни дипломатической неприкосновенности Поттера, ни странной, явно отдающей сговором с охранительным управлением безнаказанности Коллинза.       У неё есть — нет, был — только ты, тот, кто собственноручно подвёл её под дуло винтовки, что рисковала выстрелить в любой момент. Неплохая благодарность за оказанное доверие.       — Изначально я и вовсе отмёл подобную мысль, сочтя её смехотворной, — продолжил, словно не заметив того, как побледнело лицо Снейпа, лорд-протектор. — Но только безумец будет из раза в раз повторять подобное, идти по одной и той же дорожке, словно его в действительности что-то влечёт, причём влечёт настолько сильно, что он забывает об элементарных, как мне казалось, правилах безопасности. А что Эванс?       — Прошу прощения? — челюсти сжались непреднамеренно, и проступившие желваки, очевидно, Тюдора позабавили.       — Ваша старая подружка. Вы были у неё в мае, после чего бросили на волю судьбы… Не счёл бы это мужским поступком, мистер Снейп, хотя признаюсь, что однообразие быстро приедается. Меня рыжие не привлекали никогда.       — К чему сейчас говорить о женщине, не имеющей ко мне никакого отношения?       — Так значит, мисс Грейнджер является женщиной, которая имеет к Вам отношение? Это важное дополнение ко всему вышесказанному, которое только подогревает мой интерес. Советовал бы Вам, кстати, поостеречься — шлюхи бывают очень мстительны, особенно когда лишаются своего пусть и бедного, но весьма обходительного клиента. Во всяком случае, корпус, расквартированный в Грейстонсе, она принимает без всякой охоты.       Северус кончиками пальцев ощущал жжение, которое бывает при соприкосновении кожи с разбитым стеклом. Он видел перед собой сморщенное, покрытое подтёками лицо лорда-протектора, раз за разом скользящее по столешнице. Удар, ещё удар, прямо об тарелку — на щеке остаётся неровный след. Его каштановые с проседью на затылке волосы он сдавливает с такой силой, что кожа начинает белеть, лишённая притока крови, и, отведя его голову назад, со всей силы бьёт его об угол стола. И ещё, на этот раз виском. И ещё. Существо, смехотворно обладающее властью куда большей, чем он сам, начинает пронзительно вопить, но жалобные стоны заглушаются очередным глухим ударом. Разбитая губа не позволяет выть столь же громко, кровь, скопившаяся во рту, медленно стекает по подбородку вниз, окрашивая зубную эмаль в тошнотворно-алый цвет. Спустя полминуты сил у него хватает только на то, чтобы тихонько поскуливать, стараясь сплюнуть на дощатые половицы. С очередным ударом вдребезги разбивается уже и тарелка и, чтобы завершить столь милую картину, на которой избыток багровых оттенков уже не казался чем-то инфернально-несуразным, Снейп впечатывает в его лицо осколок, так и оставшийся зажатым между подрагивающих пальцев. Кривой глубокой царапины, взрезавшей плоть от уха до кончика губы, достаточно.       Он медленно моргнул. Генри Тюдор, вернувшийся к методичному нарезанию трески, изредка бросал на него многозначительные взгляды поверх пустого бокала, явно ожидая ответа.       Стоило ему заговорить о Лили, так ты стал помышлять об убийстве. Ещё одно его неосторожное слово, и ты бы претворил свои мысли в жизнь с особой тщательностью, даже не пытаясь скрыться с места преступления безнаказанным. Для тебя было бы подвигом стереть с его губ эту гадкую двусмысленную усмешку… Ты действительно настолько жалок, Северус?       — Мне ничего не мешает провернуть и в «Крайдемн», мистер Снейп, и против нескольких крепко сложенных молодчиков не сдюжит даже Ваш бесценный товарищ. В конце концов, шлюхи отдаются тем, кто заплатит больше, а здесь у Вас шансов нет.       — Это угроза?       — Простое напоминание. Ваша слабость, Северус, — Тюдор позволил себе тихо хмыкнуть, будто пробуя имя на вкус, медленно перекатывая по языку каждый слог, — заключается в том, что Вы довольно быстро привязываетесь к людям, оказавшим Вам хоть толику внимания. Немудрено, с таким то детством… Но довольно безрассудно. Если прямые и весьма настойчивые просьбы не действуют, и даже ссылка в Статен-Айленд перестала пугать Вас настолько, что Вы позволили себе забыться, я найду способ решить наши с Вами… недомолвки иным, куда более действенным способом.       Отодвинув от себя тарелку с обглоданным хребтом и нетронутой головой, лорд-протектор сыто зевнул и, хлопнув ладонью по столешнице, медленно поднялся. Ему достаточно было тихо присвистнуть, как дверь, скрывавшая доселе их уединение, отворилась, и всё тот же услужливый водитель уже стоял наготове, держа шинель.       — Отшельничество для Вас не будет чем-то новым. Надеюсь, в ближайшие полгода я не буду слышать о Вас — Вы превращаетесь в навязчивую головную боль, мистер Снейп.       Он слышал звук удаляющихся шагов и тихое кряхтение. Слышал, как распылялся Тюдор в благодарностях, задержавшись у стойки чуть дольше запланированного. Слышал, как звякнул колокольчик над входной дверью, и почувствовал едва заметное дуновение сквозняка, пробравшегося по половицам в жерло его личного вулкана. От духоты и выпитого на пустой желудок стало мутить, но он только оттянул узел галстука и трясущимися пальцами достал, наконец, портсигар.       Первая затяжка, жадная и неглубокая, прояснила его разум, и вместе с дымом под низкие потолки заведения, так и оставшегося для него безымянным, устремилась и маленькая часть самого Северуса.       Опрометчиво.       До Тэлбот-стрит он добрался гораздо быстрее, чем ожидал. Извечная привычка оборачиваться через плечо на каждом перекрёстке на время этой пешей прогулки ушла, уступив место пульсирующей головной боли в области затылка. Ещё никогда, пожалуй, он не был так благодарен своей судьбе за то, что вынужден находиться в отдалении — на этот раз не метафорическом — от основного очага партийной жизни, от места, где, как он предположил по эхом доносящемуся перезвону колоколов святой Марии, его братия уже изрядно напилась. Будь он несколько моложе, то сорвался бы по влажной брусчатке бегом, только бы достичь заветной двери и выслушать коллективное мнение о том, как быть дальше, как стоит поступить, к чему следует готовиться. Возможно, Артур, как единственный человек, что обладал рациональным складом ума, посоветовал бы ему что-то действительно дельное, возможно, даже Майкл, пусть и скрипя зубами, но протянул бы ему ключи от небольшого домика под Килкенни, наказав залечь на дно и не высовываться, пока проблема не будет устранена — и Бог свидетель, он бы закрыл глаза на варварские методы, стремясь вернуться в город как можно скорее по одной-единственной причине — но… это значило поддаться. Вступить в игру, сил выиграть которую у него не было при всём желании. Рискнуть, поставив на кон не собственное существование, но нечто более ценное. В конце концов, она всего лишь девочка, не повидавшая мира, впутавшаяся в заведомо обречённую на провал авантюру. Признаться, он думал, что сумеет протянуть дольше, наслаждаясь всеми рухнувшими с небес благами.       Бумажный пакет в его руках неприятно звякнул, стоило взгромоздить его на столешницу. Перепроверив, заперта ли дверь, он, не особо переживая за сохранность пальто, скинул его прямо на пол и, осев на ближайший стул, наощупь потянулся к первой из бутылок, приобретённых в лавке на противоположной стороне улицы. Сейчас важнее было не качество, а количество, потому разбавленный куда больше, чем следовало, спиртом бурбон не показался с первым глотком чем-то отвратительным.       Накачаться до такой степени, чтобы не чувствовать собственных конечностей. Чтобы мир перед глазами сначала покрылся мутной пеленой, смывающей грани между реальностью и забытьём, а потом, постепенно набирая обороты, закружился вокруг своей оси с тихими щелчками, словно в такт метроному. Чтобы единственным, на что будет способно его тело, был ещё один глоток — плевать на стекающие по подбородку капли. Чтобы, привалившись плечом к стене, наощупь пробираться по бесконечной лестнице наверх, ближе к лежбищу. Сбить одеяло к ногам из-за того, что под ним слишком жарко, спустя полчаса — или многим больше, или на следующее утро — накрыть грудь влажной от собственного пота простынёй, плевав на то, что пружины в матрасе давят на рёбра с нечеловеческой силой. Гипнотизировать стоящую на каминной полке, нарочно скрытую сложенными в неровную стопку папками, бутыль «Бомбей Сапфира», подаренную Коллинзом на Рождество. Ты помнишь, каким взглядом наградил его Артур, покачав головой, но так ничего и не сказал, словно приняв для себя тот факт, что ты вновь сорвёшься.       И ты сорвался. С каждым шагом, что отделяют тебя от блаженной голубоватой бутыли, ты находишь препятствия. Пару раз оступаешься, задеваешь ногой пустые емкости, которых должно было быть — так тебе казалось вчера вечером, когда ты направлялся за добавкой — меньше, чуть не падаешь лицом на пыльные половицы, сумев ухватиться за край стола в самый последний момент. Хрипло и натужно смеешься, наблюдая за тем, как предательски подрагивают колени, и редко вздымается грудная клетка, и, плюнув на всё, оседаешь прямо на пол, прислонившись затылком к холодному облицовочному камню камина. Победно сжимая горлышко «Бомбея» в ладони, ты понимаешь, что жидкость, вновь ставшая целительной, согреет тебя даже в самую сильную стужу, заставит не обращать внимания на змеившийся сквозняк.       В отличие от бурбона с наскоро, и оттого криво приклеенной этикеткой, его стоит смаковать мелкими глотками, медленно раскатывая по языку. В отличие от «Плимута», чей аромат можжевельника пробивает голову с первой рюмки, его вкус мягче и приятнее. Вслед за миндалём, тяжёлым и вяжущим дёсны медленно проступает лимонная цедра, сменяясь, спустя несколько тягучих мгновений, лакрицей и фиалковым корнем. Выпаренный вручную, а не с помощью медных дистилляторов, «Бомбей» переносится гораздо легче любого алкоголя, который он когда-либо пробовал. Только кофейно-кремовый вкус «Бейлиса» он не променял бы в своей жизни ни на что, даже на подобное сокровище, в действительности мерцающее при свете свечного огарка подобно сапфиру. С последними каплями, которые ты, умалив старую привычку допивать прямо из горла, сосредоточенно выливаешь в рюмку, уходит и усталость, и разъедающая ненависть к самому себе, и тлеющее на периферии разума, мерцающее алыми всполохами, чувство стыда.       Британцы умеют делать некоторые вещи чертовски хорошо. Например, ломать твою жизнь раз за разом. Или гнать джин.       Он потерял счёт времени на пятом дне своего заточения. Лишь открыв тарахтящую на все лады морозильную установку, он несколько раз медленно моргнул, фокусируя взгляд, и так же медленно выдохнул, пока не почувствовал, что в лёгких не осталось воздуха. Папиросная бумага закончилась вчера вечером, алкоголь — вернее, дешёвая подделка — тоже, из еды оставались только сухие овсяные хлопья. Из дома он выйдет только при самой крайней необходимости. Совсем не потому, что опасался ставшего явным наблюдения, нет — не было ни сил, ни желания делать лишнее движение даже кончиком пальца.       Небрежно прислонившись бедром к потёртой столешнице, Северус вскользь проглядел колонки на выпуске «Индепендент» недельной давности. Сообщения об очередном успешном — челюсти крепко сжались — наступлении британской армии на Синайском фронте, стенограмма парламентского выступления Ллойд Джорджа, читать которую он не собирался, даже если будет находиться под дулом винтовки, котировки цен на нефть, прогноз погоды в Калькутте… и ни одной даже самой маленькой заметки о восстании, пошатнувшем основы власти огромной метрополии на этом острове. Даже списка погибших в тот роковой майский день, в который он старался не выблевать собственные внутренности, глядя на распотрошённые выстрелом черепа. Определённо не стоящая его внимания, газета была разорвана на десяток, быть может, чуть больше ровных полосок шириной с ладонь. Подобный опыт пусть и был малоприятен, но знаком — отчаянно не желая покидать убежище, за последнюю неделю превратившееся в кишащий смрадом клоповник, он будет давиться типографским дымом, скуривая набившие оскомину строчки с каждой затяжкой.       Нехитрое дело увлекло его сильнее, чем можно было предположить: кучка рассыпного табака с едва заметной яблочной ноткой постепенно уменьшалась, превращаясь в ряд ровных, уверенно скрученных папирос. Поглощённый нехитрым занятиям, Северус не заметил, как с тихим скрипом приотворилась входная дверь, не услышал робких, осторожных шагов и приглушённого ругательства, столь ей несвойственного, и очнулся лишь в тот момент, когда хрупкие ладони, холодные из-за непогоды на улице, накрыли плечи. Ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы вскочить, словно ужаленному, и прижаться спиной к деревянным перекрытиям, дыша неровно и поверхностно. Лишённый очков, закинутых в угол спальни, он вначале и вовсе не признал её, и только спустя несколько мгновений напряжённого молчания жадно втянул воздух пересохшими губами.       — Майкл сказал, что не видел тебя с самых похорон, — осторожно начала Гермиона, делая маленькие шаги навстречу. Сила, с которой сжались побелевшие от напряжения пальцы на поручне лестницы, напугала её. — Что-то произошло?       — Как ты вошла? — пробормотал Снейп, не шелохнувшись. Он чувствовал, как резко бьётся нерв на виске, как медленно расходится по черепной коробке пульсирующая, опоясывающая боль.       — Через входную дверь, очевидно. Она была не заперта.       Глухое покашливание, сорвавшееся с губ, довольно быстро переросло в истерический смех. Опершись на колени, Снейп согнулся пополам, зашедшийся кашлем, и почувствовал, как в уголках глаз стала собираться влага. Его колотило, внутренности скручивало, словно тугим узлом, а где-то в подкорке вновь зажглась алыми всполохами сигнальная лампа.       Идиот.       — Я старался, — жадно хватая воздух, прошептал он, — старался спрятаться. Я не заходил дальше ближайшего квартала, я не сообщал никому о своём местонахождении, чтобы… избежать всего этого, и не закрыл дверь.       Напился до такой степени, что не удосужился перепроверить замок. Тюдор был прав — ему даже не потребуется приглашение, чтобы войти.       Какой же ты, блять, идиот.       — Ты не пришёл ни в тот вечер, ни на выходных… Что произошло, Северус?       Ему хватило гордости медленно выпрямиться и постараться — хотя бы сделать вид — сфокусировать взгляд на одной точке, на её лице, что, кажется, под магическим действием «Сапфира» и вовсе выветрилось из памяти, став чем-то чуждым.       — Я похож на дрессированного пуделя?       — О чём ты…       — Я, мать твою, должен следовать за тобой неотступно? — для нескольких широких шагов не хватало решимости, да и концентрация алкоголя в крови не позволяла рассчитывать на большее. Покачнувшись, он вновь прижался спиной к дереву, зажмурившись на несколько мгновений. — Шаг за шагом, позволяя следить за каждым своим действием?       Он не видел, но чувствовал её испуг. Оголённые рецепторы уловили сладковатый аромат, и Северус задышал глубже.       — Отвечай, когда с тобой разговаривают!       — Я переживала за тебя, — глухо произнесла девчонка, отворачиваясь к стене. Разумеется, ведь ты ей омерзителен. — Думала, что произошло что-то…       — Я не подписывался на это, — Снейпу пришлось сглотнуть, чтобы не дать голосу предательски надломиться. — Не подписывался на то, что выходит за рамки бесплатного ужина и отличного траха пару раз в неделю. Даже со вторым чёртовым пунктом Вы, мисс Помощь, знатно облажались. Если собралась меня стеречь, рассматривая каждый шаг под микроскопом, то мне стоит обратиться к шлюхе.       Её лицо, перекошенное гневом, вдруг оказалось поразительно близко — ещё шаг, полметра, и она упёрлась бы своим милым носиком в солнечное сплетение. Следом в поле зрения, более чётком, чем ранее, появилась её ладонь. Подобравшийся, ожидавший удара по щеке, он не сразу сумел двинуться под её напором.       — Пойдём наверх. Пожалуйста, — одно слово — и она расплачется. Убежит, словно маленькая обиженная девочка, и ты добьёшься того, чего так сильно желал, избавишь её от своего общества навсегда, потому что никогда не сделаешь первый шаг. Ни к примирению, ни к чему бы то ни было.       Но вместо этого покорно следуешь за ней, чувствуя обжигающую, но мягкую хватку на своём запястье, подстраиваешь шаги под ритм её собственных, плетёшься следом, как дрессированный пёс. Стараешься сделать вид, что всё в порядке, что об этом вечере никому, кроме вас двоих, не станет известно.       — Душ? — между делом бросает она, прибирая беспорядок, что ты в бирюзовом помутнении устроил в четырёх стенах собственной спальни. Мотаешь головой из стороны в сторону, но вновь приваливаешься на ближайшую вертикальную поверхность, сдавленно шипя — любое движение болезненно, скальп пронзают сотни маленьких иголок.       — У меня нет горячей воды, — нечленораздельно мычишь себе под нос, покорно позволяя стащить с себя покрытую бледно-жёлтыми разводами нательную майку. Слишком поздно осознаёшь, что более ничего не отделяет вас от соприкосновения кожа к коже, но благодарно киваешь, когда изучению перламутровой карты твоих шрамов девчонка предпочитает вновь подхватить тебя под руку.       Девочка.       Когда место для манёвра более не остаётся, ты, покорно следуя каждому завету её движений, опускаешься на продавленный матрас в углу комнаты. Завалиться на бок тебе не позволяют, и к горлу подкатывает протестующий рык, но, почувствовав мягкость под затылком, ты покорно прикрываешь глаза. От свечного огарка слишком больно, слишком больно даже дышать, но…       — Что произошло, Северус? — её голос раздаётся издалека, он кажется столь же несуществующим, нереальным, но оттого ещё более желанным, как и прикосновения прохладных пальчиков к твоим вискам. Медленно выдохнув через нос, ты всего на секунду, но прищуриваешься — сосредоточенно разделяя пряди тёмных волос, она ждёт ответа. И будет ждать, если ты не прогонишь её — всё ещё достаточно одного лишь слова…       — Я имел честь отобедать с самим лордом-протектором, — хриплый смешок вырывается несмотря на то, что ты всеми силами стараешься сохранить серьёзный вид. На мгновение движение пальцев в твоих волосах прекращается, но, судя по тому, как скривилось твоё лицо, она считает нужным продолжить.       — И?       — За «Крайдемн» установлена круглосуточная слежка. Им известно о наших встречах… и ни слова о Коллинзе, конечно.       — Вопрос касается нас, Северус, — с силой произносит девочка, ты чувствуешь ненавязчивое тепло на покрытых грубой щетиной скулах.       — Нет больше никаких «нас». И не было, если ты не хочешь… не хочешь испытать всё это… на себе.       — Испытать что?       — Он не отступится, не отступится ни при каких обстоятельствах, Гермиона. — ты вновь сглатываешь, пряча собственные эмоции, кажущиеся крайне неуместными, искусственными. — Этот человек отнял у меня… слишком многое. Я не позволю.       — Я обещала тебе, что не сбегу. Я говорила тебе, что, если бы он так страстно желал избавиться от тебя, то уже давно бы разобрался и с Майклом, и со мной.       — До сего момента ситуация не была столь накалённой. Один неверный шаг, пусть даже не мой — и я не смогу тебя отыскать. Ты хочешь сломать себе жизнь?       Она не отвечает. Пальчики, обводя судорожно дёрнувшийся кадык, скользят ниже, оставляя дорожку кратчайших прикосновений на острых ключицах, обводят контуры ярёмной впадинки, совсем так, как делал это недавно ты, поддавшись на искушение Райского Сада, прослеживают не зажившие с течением времени белые борозды, напоминающие о той, сравнение с кем было неизбежо… Её ладонь дрогнула, оказавшись в твоей крепкой хватке, и впервые за весь вечер ты рискнул взглянуть в её глаза.       — Не надо, — шепчешь сдавленно, словно сам не веришь в свою просьбу. — Не тронь.       — Я тоже говорила тебе «не надо», — медленно, но она склоняется над тобой. Каштановые кудри, мягкие, похожие на шёлк, словно скрыли вас от всего мира. Ты чувствуешь мёд и лимонник в её дыхании, тронувшем твои губы, и, кажется, готовишься встретиться с неизбежным, но, вопреки собственным запретам, столь желанным, что её слова заставляют облегчённо выдохнуть.       Не готов. Потому что тогда окончательно отдашься во власть той, которую не хотел видеть. Тепло кожи которой не хотел чувствовать подушечками своих пальцев.       — Я не сбегу. Я могу повторить это ещё сотню, тысячу раз, Северус, но я не сбегу. И не позволю сбежать тебе, если ты сам не захочешь.       Одно слово. Одно слово, чёртов эгоист, и ты избавишь её от нависшей угрозы, от дамоклова меча, грозящегося обрубить уже не только твою жизнь, но и жизни всех тех, кто тебе дорог.       Одно слово.       — Не захочу.       Когда Гермиона отстраняется с мягкой улыбкой, когда ты вновь чувствуешь, как мягко она массирует виски, чуть потягивая тёмные пряди, ты позволяешь себе шумно выдохнуть и снова закрыть глаза.       И не думать о том, к какой черте ты подтолкнул её собственными руками.