Metropolis
Has nothing on this
You're breathing in fumes I taste when we kiss
Take my hand, come back to the land
Where everything's ours for a few hours
Depeche Mode, Stripped
Вслед за блаженным августовским бездельем наступили времена, куда более напряжённые. До выборов оставалось три с небольшим месяца, три месяца, за которые Снейпу необходимо было сделать невозможное. Над головами сотоварищей сгущались грозовые тучи, и всё чаще в кабинете на Энфилд-роуд раздавались раздражённые окрики и усталые жалобы, лишь иногда разбавляемые треском зажжённых спичечных головок и звоном бокалов. Наблюдая за тем, как Артур мелкими глотками потягивает «Джеймсон», не отрываясь от десятой, кажется, по счёту правки предвыборного манифеста, у Снейпа тупой болью сводило скулы. Он бы очень многое отдал за то, чтобы сейчас, как и Гриффит, чуть откинуться на спинку стула, медленно покатывая карамельного цвета жидкость по языку, прикрыть глаза от трепетно-любимого вкуса, ласкавшего ротовую полость, но только крепче сжимал рукоять кофейника, наливая себе очередную порцию водянистого пойла. Иногда — и он точно это знал — алкоголь был не просто добрым другом, но и помощником, важным и столь нужным толчком для того, чтобы с головой погрузиться в тревожащее дело. Но не сейчас. Не тогда, когда он напряжён настолько, что приходится сжимать под столом подрагивающее колено, не тогда, когда прибытие очередного человека в их скромную рабочую обитель не вызывает ничего, кроме отвращения и желания поскорее скрыться. Северус Снейп был эгоистом и единоличником. Несмотря на все тяготы и лишения жизни за океаном, он слишком поздно понял, что находил особое очарование в том, чтобы писать, писать как сумасшедший, небрежно скидывая покрытые острым угловатым почерком листы на пыльные половицы; в том, чтобы чувствовать необъятной силы порыв, толкающий вперёд, что мирно засыпал лишь с восходом солнца. Только когда первые лучи касались тёмных вод Верхней Нью-Йоркской бухты, он, растирая ладонями лицо, прикрывал глаза. Засыпал порой прямо за столом, чтобы проснуться в сумерках и вновь приступить к делу, приступить вдохновенно, с верой во что-то высшее и лучшее. Он не привык потакать юнцам, с грохотом выламывающим дверь в поисках Коллинза, он не привык заниматься делом, ставшем зачатком его мировоззрения, под извечные стенания и недовольства. Людей в штабе на Энфилд-роуд, снующих из одного кабинета в другой, было вокруг него… слишком много. Настолько, что начинала закипать голова, что подскакивало давление и приходилось ослаблять узел треклятого галстука, чтобы не задохнуться. — Артур, — невнятно пробормотал Северус в один из бесконечно-суматошных дней, наполненных громкими разговорами и давкой в коридорах, — я хочу обсудить вопрос, касающийся манифеста. Гриффит, медленно оторвавшись от правки очередного табеля, снял очки, несколько мгновений смотря на усеянную столешницу усталым и расфокусированным взглядом, и так же медленно кивнул — сил на слова, по всей видимости, у него уже не было. — Тебе известна моя позиция о решении, принятом на последнем собрании и, боюсь, менять я её не намерен. Я согласен быть мнимым главой партии на момент и кампании, и самих выборов, но, если мы… когда мы победим, — Снейп сухо откашлялся в кулак, — я не готов возглавлять и собирать правительство. Решение, насильно проведённое Артуром, не стало для него неожиданностью: на собрании, прошедшем в ограниченном составе — ни ручных сторожевых псов Коллинза, ни новоприбывших тред-юнионистов и заводских рабочих — он единогласно был признан человеком, что должен будет вести «Шинн Фейн» через все перипетии и лабиринты предвыборной гонки. О том, что мужчина, не способный разобраться с собственными демонами, разевающими сочащиеся слюной пасти где-то на самой границе рассудка, может ступить на заведомо ложную тропу, никто, кажется, и не задумывался. «Иного и быть не могло, — раздавались возгласы воодушевлённых мужчин, что, как и он, добровольно положили свою жизнь на тончайшее лезвие ножа — Он ведь стал легендой, никто, кроме него и не может представиться более искусным политиком…». Но хмурый взгляд Коллинза, просвечивающий его душу, словно лучи рентгеновского аппарата, сказал всё за всех. Да, возможно, он был более искусен в построении диалога или многочасовых дебатах, но реальной, весомой властью, которая бы распространялась за границы общества белых воротничков, адвокатов и бывших профессоров, не обладал. За стенами зала в одном из зданий Гэльской лиги, где они собрались, котировалась сила, упорство и смелость. Считалось верным мнение человека, что не боялся смотреть в глаза смерти и заигрывать с ней, сплетаясь воедино, словно с любимой женщиной. Довести, подвести — но не вывести. Ему попросту не хватит сил на то, чтобы показать людям свет, ибо собственный разум пребывал в потёмках. — Я — не политик, и никогда им не был. Я готов повторять эти слова, подобно мантре, ещё сотни, тысячи раз. — И в который раз, Северус, я спрошу тебя — ты, правда, в этом уверен? — Артур коротко ухмыльнулся, потягиваясь. — Или в тебе говорит страх сделать что-то не так? То, с какой быстротой Снейп отвёл взгляд, привычным, но чуть угловатым жестом потянувшись за портсигаром, сказало Артуру куда больше, чем он рассчитывал услышать. — Я не буду настаивать, Северус, и никогда бы не стал. Если ты сочтёшь нужным передать полномочия кому-то… более подкованному и способному, я приму это должным образом. Если ты пожелаешь, чтобы пост, которого одновременно и страшатся, и желают все те, с кем мы работаем, занял я, я не посмею отказаться. Не буду спорить — опыта активной партийной жизни у меня больше, чем у тебя, и многие вопросы, что ставишь ты, рубя сгоряча, я бы… пересматривал, но в твоей внутренней силе я не сомневался никогда. А сила — это то, что будет нужно нашему народу для того, чтобы встать на ноги. Не заметив сухого, благодарного кивка, Артур залпом осушил хрустальный бокал и усмехнулся вновь, покачав головой. — Тем более, — произнёс он, растягивая слова, — ты уверен, что стоит говорить об этом именно сейчас? Полагаю, тебе прекрасно известно, что мисс Грейнджер ждёт гостей. О дне Рождения девчонки он узнал мимоходом, сцепившись языками с Коллинзом — и корил себя за собственный идиотизм ещё достаточно долго. Праздник, что должен был попытаться разгрузить разгорячённые головы, выпал на поразительно погожий день — солнце, заливающее лучами кабинет, делало его похожим на хрустальный замок, мерцающий бликами на стёклах очков. — Известно ли мне? — устало потянувшись, Северус нехотя поправил галстук и, выпив остатки кофе в кружке, поднялся из-за стола, чувствуя, как напряжены мышцы ног. — Боюсь, мы с мисс Грейнджер находимся не в тех отношениях, чтобы я радовал её своим постоянным присутствием и слушал бестолковую девчачью болтовню, пытаясь среди всего множества информации найти хоть что-то дельное. — Когда ты что-то скрываешь, Северус, ты начинаешь говорить слишком витиевато. — Гриффит хрипло рассмеялся, по-отечески хлопнув его по плечу. — Уже в действительности пора. Поговорим по дороге. Дублин, затянутый желтоватой с отсветами поволокой, привычно дышал возвышавшимися над домами печными трубами. Серые клубы, извергаемые гигантами в бесконечную лазурную высь, застилали собой солнце, чтобы спустя долгие часы своего путешествия осесть на город извечной пылью с привкусом гари. Даже казавшиеся ему некогда величественными бастионы Замка страдали, заходясь кашлем — стяг Юнион-Джека, по нелепой случайности поднятый над землёй, в недрах которой веками кипела свобода, лишь жалобно подрагивал на редком ветру. Стук лошадиных копыт по брусчатке, эхом отразившийся от кирпичных стен жилых муравейников, стоящих не то особняком, не то в линию; гудок парохода, на всех порах примчавшийся со стороны Дандлока вместе с оседающим на языке вкусом соли и сельди; крик ребёнка, что, вопреки своему желанию бесцельно пошататься по полупустым в рабочий час улицам и поклянчить несколько груш у щербатой лицом торговки, следовал за усталой после ночной смены — и оставалось лишь догадываться, где эта смена была — матерью. Неприятный хлопок, который бывает лишь от соприкосновения кожи к коже — и крик сменяется безудержными рыданиями. Уставшая, потерянная, беспомощная мать избрала самый простой путь, но и её ругань, и слёзы утопают где-то за спиной, стоило мужчинам пересечь Гранд-канал, переступая через железные мостовые опоры. — Мисс Грейнджер — милейшая девушка, к тому же необычайно сообразительна, — продолжил разговор, которого стоило избегать, Артур. — И, разумеется, очень симпатична. — К чему мне слышать об этом? — остановившись и прикрыв лицо ладонью, не давая возможности усилившемуся ветерку затушить неровное пламя зажигалки, Северус неглубоко затянулся. — Она так прочно завладела вниманием всего нашего братства? Я, по всей видимости, многое упустил. — Очевидное всегда лежит на поверхности… — …или Коллинз просто так и не научился держать за зубами свой длинный язык, — выплюнул он. — Я прав? — Я догадался раньше, чем узнал подробности, — Артур непринуждённо пожал плечами, показывая, что не особо-то и интересовался обсуждением последних слухов. — К тому же я видел, как на праздновании она держала тебя за руку. И не только во время танца. — Накинешься на меня так же, как Майкл? Лекций о том, что я пудрю девчонке мозги, мне хватило с головой. — Думаю, мы работаем с тобой достаточно долго для того, чтобы ты успел понять, что я не намерен влезать в твою личную жизнь. Тем более, ваши… отношения, — он на мгновение осёкся, бросив на Северуса косой взгляд но, получив утвердительный кивок, продолжил, — выглядят куда гармоничнее того, что происходит между Майклом и Маргарет. — Сочту это за неявное, но одобрение, — Снейп коротко хмыкнул, спрятав ладони в карманы брюк. — Я готов, признаться, придушить его собственными руками — и даже не из-за того, что в последнее время его поведение переходит всякие границы. Праздник, что должен был принадлежать ей — и ей одной, сверкающей в своём скромном великолепии — оказался грубо разделённым пополам. Коллинз, оторвавший себе кусок, счёл, что идея сделать предложение своей женщине сегодняшним вечером, несомненно, возымеет успех. Как ни старался Северус найти в себе хоть капельку светлых эмоций, он так и не преуспел. Слишком поспешным ему казалось это решение, слишком натянутой и искусственной — взращённая любовь, и слишком хорошо он знал своего товарища, чтобы поверить в то, что Майкл в действительности пожелал остепениться. Человек, ещё полгода назад захаживающий в кабаки для того, чтобы уцепить не особо разборчивую девушку, человек, что менял партнёрш, как перчатки, не особо заботясь даже о том, чтобы попрощаться утром, не был похож на будущего супруга. Хотя, возможно, и его понимание было искажено — семейная жизнь, которую представлял себе Северус, никогда не была полна радостных моментов. Три-четыре месяца безудержной страсти и отпуск, проведённый на побережье, сменялись разочарованием, недосказанностью, ложью друг другу в лицо, медленно, но верно переходя к апатии или, в иных случаях, вспышкам безудержного гнева. Разумеется, искажено. Он никогда и никому не признавался в любви. Язык мой — враг мой. — Согласишься быть его шафером? — между делом спросил Артур, отставая на полшага. Скрип подошв его ботинок по дороге, покрытой мелким гравием, раздражал. — Не думаю, что моя кандидатура придёт ему на ум… Слишком много недосказанности между нами в последнее время. — Но я рассчитываю, что ты и мисс Грейнджер появитесь на свадьбе рука об руку. Ужасно хотелось ответить что-нибудь особенно едкое. Хотелось начать спорить — заведомо проигрышный вариант, ведь Артур обладал невероятной проницательностью, хотелось перевести тему и заговорить о чём-то более нейтральном… Но Северус только тихо хмыкнул себе под нос. Пытаясь делать вид, что ему абсолютно всё равно, он подушечками пальцев нащупывал покрытые бархатом грани лежащей в кармане брюк коробочки. В конце концов, он пообещал себе исправиться — слишком часто приходил к девчонке с пустыми руками. «Крайдемн» бурлил подобно кипящему котлу — прибывающие с каждой минутой гости хлопали входной дверью, радостно перебрасывались со знакомыми приветствиями и устремлялись к барной стойке, отбивая подошвами различные ритмы. Громкие поздравления смешивались с просьбами налить очередной бокал холодного пива — светлого или тёмного зависело от предпочтений публики — в разнородную симфонию, давящую на барабанные перепонки. Артур, с порога оглядевшись, громче, чем обычно сказал о том, что займёт привычный стол в конце зала, стараясь перекричать гомон толпы. Наверное, пришлось бы искать его исключительно на ощупь — за широкими спинами сотоварищей Снейп не видел ничего и никого, даже виновницу торжества. Пришлось прокладывать себе путь чуть ли не силой, то проталкиваясь плечом среди бурно обсуждающих последний матч сборной юнцов, то останавливаясь для короткого рукопожатия, чтобы оказаться пережеванным и выплюнутым толпой на берег. Прямо к барной стойке, что, украшенная электрическими лампочками, светилась подобно новогодней ели. Светилась, как и её глаза. Чуть больше недели они провели порознь — погружённый в партийные тревоги, Северус вряд ли мог быть достойным собеседником, не желавшим утопить свою усталость в алкоголе. Всю злость и раздражение он стойко переносил в одиночестве, лишь раз в несколько дней поддаваясь маленькой слабости — нескольким глоткам щадящего кровь «Бомбея» — меряя шагами скудно обставленную конуру, где пустые бутылки на полу вновь сменились рукописными листами. Такая картина, несомненно, понравилась бы ей гораздо больше, но вряд ли она смогла бы любоваться ею долго — в данном случае достаточно было раз огрызнуться. Но ожидание, несомненно, стоило того. Собранные в плотный узел на затылке каштановые пряди открывали алебастровую, тончайшую кожу её шеи — он знал её вкус, впитанный в кровь; румянец на щеках, появившийся исключительно в его присутствии, плавно ниспадающий к впадинке меж ключиц, оголённой в вырезе небрежно расстёгнутой шёлковой блузы… Снейп едва заметно ухмыльнулся, опершись о барную стойку — девчонка следовала его настойчивой просьбе. На мгновение — не больше — он позволил себе представить, как приятно, должно быть, собственноручно проталкивать в петлицы маленькие, норовящие сбежать пуговки, скользить ладонями по прохладной ткани, чувствуя каждый изгиб молодого тела, столь рьяно отзывающегося на каждую ласку. — Добрый день, мистер Снейп, — потерявшая его на несколько минут, Гермиона мягко рассмеялась, становясь напротив. Сжавший в напряжении челюсти, он выглядел раздражённым. — Он был бы добрым, мисс Грейнджер, если бы мне не пришлось делить Вас с превеликим множеством желающих поздравить. Но так как я сам являюсь одним из таких, — он вновь тихо хмыкнул, не отрывая взгляда от её губ, — то буду вынужден покорно терпеть. — Вы останетесь до вечера? — Мне пришлось работать несколько дней подряд, не жалея себя — так что, полагаю, я могу рассчитывать на отдых. — Сегодня день моего рождения, мистер Снейп! — легонько стукнувшая его ладошкой по лбу, Гермиона была вознаграждена хмурым взглядом из-под сошедшихся на переносице бровей, который, правда, потеплел уже спустя несколько мгновений. — Вы могли бы и не говорить, — лениво протянул он, приблизившись ещё на несколько дюймов. — Только круглый дурак не понял бы причины происходящей здесь вакханалии. — Я потребую извинений… — …И, несомненно, получите их. А теперь, прежде чем я вновь стану жертвой Вашего агрессивного поведения, — он картинно потёр лоб тыльной стороной ладони, — налейте мне пинту «Гиннесса». И «Харпа» для Артура. Получивший в качестве аперитива нежное прикосновение к своему предплечью, Северус, вежливо кивнув, удалился в скрытый в полутени угол паба. Наличие в его руках бокалов, до краёв наполненных священной для каждого ирландца жидкостью, повлияло и на поведение окружившей барную стойку толпы — людское море расступалось перед ним, изредка бросаясь едва слышными приветствиями или иными комментариями, что не задержались в его памяти. Артур благодарно кивнул, явно не рассчитывающий на продолжение хоть какого-нибудь диалога, и, сделав несколько больших глотков, в наслаждении прикрыл глаза. Не привлекающие к себе внимания больше положенного, они впервые за несколько дней сумели насладиться хоть каким-то подобием покоя, необременённого ни напряжённой интеллектуальной работой, что изматывала обоих, ни проходным двором, образовавшимся в штабе с лёгкой руки Майкла. Последовавший примеру товарища, Снейп откинул голову на обитую искусственной кожей спинку диванчика. Распутывая узел галстука одной рукой, он не сводил взгляда с освещённой бархатной поверхности бильярдного стола, наблюдая за перемещением шаров по зелёному сукну. В памяти так некстати всплывали, как ему казалось, надёжно запрятанные на самое дно воображаемого сундука мысли и желания, и, вероятно, в глубине души он был благодарен возникшему словно из-под земли Коллинзу, с любопытством рассматривающему его с высоты собственного роста. — А я было думал, что не дождусь вас двоих, — обменявшись короткими рукопожатиями с мужчинами, Майкл по-хозяйски расположился рядом со Снейпом. — Вы порядочно задержались, я вам скажу. — Я не вижу никакого смысла торчать тут с открытия, — тряхнув головой, Снейп на мгновение зажмурился и вновь вернулся к мирному потягиванию «Гиннесса», сочтя, что подобное занятие повлияет на его нервную систему меньше, чем попытки воссоздать в воспалённом рассудке завлекающие сцены. — Маргарет здесь? — Да, отошла пообщаться с Гермионой… главное, чтобы она не подумала, что кольцо — это подарок сегодняшней имениннице, — коротко рассмеявшись, Коллинз внезапно напрягся, крепко сжав подушечками пальцев обивку дивана. — Ты так и не сказал, что думаешь об это всём, Северус. — Будто бы ты стал меня слушать. Честно, — Снейп снял очки и, повернувшись вполоборота, взглянул ему в глаза, — идея кажется мне настолько же безумной, насколько и несостоятельной. Я даю вашему браку чуть больше года, после чего всё пойдёт по привычной для тебя дорожке — ты начнёшь исчезать на несколько дней без объяснения причин, потому что смелости сказать правду в глаза сразу не найдёшь. Скандалы, хлопки дверьми и заявление на развод. Или вы разбежитесь по разным углам и будете упорно делать вид, что не замечаете измен друг друга. Прежде чем в мгновение побагровевший Коллинз успел высказать своё мнение, подкреплённое обилием бранных слов, Северус поднял ладонь в воздух в примирительном жесте: — Но этим бы занимался Мик. Тот, кого я знал как самого себя. Что будет сейчас — я сказать тебе не могу. — Да, — хрипло произнёс Майкл. Пальцы сжали искусственную кожу до побелевших костяшек. — Потому что изменилось всё. Я впервые, быть может, почувствовал, что значит любить — и твоё безудержное увлечение Эванс больше не кажется мне раздутым нытьём и затянувшейся детской забавой… Просто я привык ценить некоторые вещи, Северус. А ты так этому и не научился. Постарайся хотя бы сделать вид, что будешь рад за меня и Маргарет. — Если она согласится. — Она согласится, — не обращая внимания на то, как скривилось лицо собеседника от подобного жеста, Коллинз за несколько больших глотков осушил бокал Северуса до дна. Хмель, ударивший в голову подобно молоту, явно задобрил его — морщинка меж нахмуренных бровей медленно разгладилась. — Иного и быть не может. — Учитывая поспешность, с которой ты дошёл до мыслей о браке… я бы поспорил, но, боюсь, меня это не касается. — А вот здесь ты как никогда прав, старик, — он криво ухмыльнулся, вырисовывая подушечками пальцев на запотевшем стекле бокала узоры из точек и коротких линий. — Надеюсь, тебе хватило мозгов купить ей подарок? Пусть девчонка и играет роль твоей горничной и подавальщицы, поддавшись Бог знает на что, но она заслуживает капли внимания. Будь я на твоём месте… — Не уверен, что при нынешних обстоятельствах Гермиона будет продолжать входить в круг твоих интересов, — Снейп ухмыльнулся в ответ, жестом призвав Артура, что уже готов был выступить с позиции извечного дипломата, не вмешиваться. — Маргарет может взревновать. — Поверь мне, она будет входить в круг моих интересов, — Майкл придвинулся чуть ближе, опаляя хриплым дыханием с нотками жжёного солода лицо собеседника. — Хотя бы потому, что якшается по абсолютно неизвестной мне причине именно с тобой. Ты-то за эти годы абсолютно не изменился. — Майкл, — не выдержав, Гриффит всё же вступил в разговор, отбивая незатейливый ритм костяшками пальцев по столешнице, — быть может, уже пора? Было очевидно, что, несмотря на всю свою браваду, Коллинз боялся и потому оттягивал время любыми возможными способами. Бросив взгляд на циферблат наручных часов, он тихо выругался и резко поднялся, чуть было не потеряв равновесие от ударившего в голову хмеля. — Да, Артур, — хрипло пробормотал он, сглатывая. — Ты прав. Только опрокину рюмку, и… Не договорив, он, огрызаясь на каждого встречного и распихивая толпу локтями, удалился к барной стойке нетвёрдым шагом — Северус готов был поклясться, что у него подрагивают колени. Оскорбления, посыпавшиеся в адрес не слишком изящно передвигающегося Майкла, заставили его хмыкнуть себе под нос. — Ну, — Артур поднял свой бокал, с улыбкой покосившись на пустующую напротив Снейпа ёмкость, — за новое начало, я полагаю? — Я не рассчитываю на Божью благодать, но хочу верить в то, что Маргарет удастся его образумить, — устало произнёс он, прикуривая от зажжённой свечи. — За новое начало. В отличие от Гриффита, Северус так и не покинул своего места, предпочитая наблюдать за всем со стороны: людское море, словно ожидая представления, рассосалось, вжавшись в обитые деревом стены паба, и из-за спин молодых людей с изумрудными повязками на правом рукаве вышел Коллинз. Приблизившись к мирно щебечущей с мисс Грейнджер Маргарет, он несколько секунд простоял рядом, не рискуя нарушить женское общество, и только сухо откашлялся в кулак. Прошептав что-то на ухо будущей жене — хотя Снейп ещё не терял надежды на её благоразумие — он отошёл на несколько шагов назад и встал, сунув ладони в карманы. Сейчас Майкл как никогда напоминал школяра, с которым Северусу приходилось делить парту — здоровый не по годам, он, оказываясь на ковре перед отцом Батлером, никогда не мог сказать что-то хоть сколько-нибудь дельное. А после, глотая слёзы и закусывая ткань на рукаве пиджака, получал по двадцать ударов розгами. Его голос, полный громогласных басовитых ноток, был тих, словно наличие зрителей не имело для него абсолютно никакого значения. Маргарет отчаянно покраснела и, опустив голову, спрятала лицо в ладонях — из своего убежища Северус видел, как в мелкой дрожи затряслись её плечи. Видел он и прижавшую руки к груди Гермиону, улыбающуюся, словно малое дитя. Задержав на ней внимание дольше положенного, Снейп глубоко затянулся, лениво прокатывая тяжелые клубы табачного дыма вниз, к лёгким, и задержал дыхание, позволяя сладостному яду пропитать каждый капилляр, каждую клеточку, затуманить его рассудок. Прежде чем он успел выдохнуть остаток, не пожелавший осесть в теле, через нос, и часто и глубоко задышать от недостатка кислорода, Коллинз, как рыцарь из книг Мэлори, опустился перед женщиной на одно колено. Северус видел, как нечётко блеснуло зажатое меж его пальцев золотое кольцо. — Ты выйдешь за меня, Маргарет? Гомон, неритмичные хлопки, чей-то задорный смех, звон бокалов — он с головой погрузился в жизнеутверждающую какофонию, заставившую его с особым остервенением затушить в пепельнице начавший жечь пальцы окурок. Для того, чтобы не потерять нить дурмана, помогающего отвлечься от всеобщего празднества — и он в который раз крепко сжал челюсти — что, вопреки всему, принадлежал теперь не ей, Северус потянулся за ещё одной папиросой. Разминая пальцами влажный табак, равномерно распределяя его по тонкой с просветами бумаге, он наблюдал за слезами, за глубоким, неспешным — воистину хозяйским — поцелуем, за крепкими объятиями. Он видел, как девчонка невинно клюнула Коллинза в щёку и что-то прошептала ему на ухо, вынудив устало, но довольно рассмеяться. Поздравления в её адрес непринуждённо смешивались с поздравлениями молодых, что не отходили друг от друга ни на шаг. Юнцы, ставшие завсегдатаями «Крайдемн», награждали Грейнджер невесомым поцелуем в тыльную сторону ладони и парочкой до зубной боли банальных комплиментов, чтобы уже спустя несколько мгновений вытягиваться в струнку перед Майклом, упрямо отдавая честь. Те, кого он знал по собраниям братства, проходящим в ограниченном составе, не скупились на подарки, вызывая только рвотный рефлекс и наигранно-приторное обожание. Стоило им отвернуться, как девчонка прятала многочисленные коробочки под барную стойку — и это грело его душу сильнее разъедающего клетки табачного дыма. Артур ограничился довольно сухими поздравлениями в адрес будущей супружеской четы, но пробыл у барной стойки почти двадцать минут. Несколько долгих изучающих взглядов, что он поймал на себе, вынудили его прищуриться. Страсть как хотелось попросить пару рюмок «Бейлиса» и скрыться наверху, но Северус понимал, что ему придётся терпеливо ждать — выступать посмешищем на потеху разгорячённой толпы он не стал бы ни при каких обстоятельствах. Присутствие до смешного напыщенного и довольного Коллинза этому только способствовало. Хвала всем богам, представление закончилось быстрее, чем он ожидал — в седьмом часу девчонка, стуча днищем бокала по столешнице, словно в гонг, призвала всех как можно быстрее ретироваться. Первые несколько минут в зале ещё вскипало недовольство, подкреплённое количеством выпитого, но кому, как ни ему, было известно, насколько мисс Грейнджер страшна в своём гневе. Мужчины, натягивая пиджаки и упрашивая налить им джина для того, чтобы веселье продолжалось ещё несколько часов, гурьбой высыпали на улицу, чуть ли не под руки подхватывая Майкла и Маргарет, явно не замечающих никого, кроме друг друга. Когда в стенах паба не осталось никаких напоминаний о прошедшей вакханалии — исключение составляли лишь заполненные пепельницы и опустевшие бокалы — он, наконец, медленно поднялся, разминая затёкшие мышцы, и медленным шагом вышел из тени. Поглаживая пальцами бархат спрятанной в кармане коробочки, он ухмыльнулся самыми уголками губ — встрепенувшаяся, девчонка явно не ожидала того, что у него хватит терпения досидеть до самого конца. — С днём Рождения, мисс Грейнджер, — тихо произнёс мужчина, остановившись в полуметре от неё. Несколько прядок выбились из крепкого пучка, ниспадая к плечам, и, словно пытаясь скрыть своё смущение и спрятаться за ними, она вздохнула и опустила голову. — Спасибо, мистер Снейп. — Подойди ко мне, — он произнёс эти слова с хриплым нажимом, будто раздумывал над разумностью своего жеста в самый неподходящий момент. По крайней мере, сегодня её настроение ему благоволило — не сопротивляясь, она приблизился к нему вплотную и медленно, наслаждаясь каждой секундой невесомого прикосновения, провела ладонями по его груди, скрытой под плотным хлопком. — Я не склонен бросаться в омут с головой, подобно своему старому другу, но искренне надеюсь, что такого жеста ты и не ждала, — вынув из кармана обитую бархатом коробочку, Северус коснулся её подбородка, мягким жестом вынуждая приподнять голову и смотреть ему в глаза. — Надеюсь, что тебе понравится, девочка. Тихий вздох и счастливая улыбка подсказали ему, что он не прогадал — пусть в нынешней ситуации подобный жест и стоил ему целого состояния, её реакция была воистину бесценной. Аккуратно подцепив подрагивающими пальчиками одну из сережек, инкрустированных янтарём, Гермиона приложила её к мочке и выжидающе взглянула на мужчину. — Ну, как? — Я выбрал их потому, что они напомнили мне цвет твоих глаз, — он позволил себе, склонившись, коротко коснуться её губ невинным поцелуем. И, услышав, что Гермиона вновь тихо выдохнула, улыбнуться в ответ. — Спасибо тебе. Они невероятно красивые, — девчонка смущённо закусила губу, отойдя на полшага, и взяла его за руку. — Ты ведь правда останешься сегодня? — Я не думаю, что ночевать здесь — это хорошая идея… — Сегодня мой день рождения, — она картинно надулась, остановившись на первой ступени лестницы, что вела к месту, поразительно похожему на дом. — Пожалуйста. — Порой ты ведёшь себя словно ребёнок, — недовольно пробурчал Снейп, нахмурившись. — Я ничего не могу обещать. Если не усну до одиннадцати, то мне действительно лучше… уйти к себе. Внимания, я уверен, к твоему детищу сегодня и без того было немало. — Хоть один вечер я хочу провести с тобой как со своим… — Гермиона запнулась, остановившись на мгновение, чтобы с особым рвением преодолеть оставшиеся метры до заветной двери. — Как с кем? — Северус явно смеялся над ней и, стоило им пересечь порог квартиры, был награждён ещё одним толчком в лоб. — Как со своим мужчиной, — гордо произнесла она, уперев кулачки в бока. — Ты голоден? — Предпочёл бы заняться чем-нибудь другим… но благодарю тебя за заботу, — приметив, как румянец вновь ласкает бархатную кожу девичьих щёк, он широко ухмыльнулся. — В рамках приличий — я не устаю тебе об этом напоминать. Есть идеи? Гермиона глубоко задумалась, оставаясь стоять в весьма угрожающей позе. Пока её взгляд бегал по комнате, обводя каждый угол в поисках возможного занятия, Снейп, тихо рассмеявшись, медленно разделся, небрежно кинув пиджак на спинку стула. — Он же помнётся! — на мгновение вырвавшись из анабиоза, произнесла Грейнджер. — Мне-то какое до этого дело? — Северус громко фыркнул и, бросив на столешницу рядом галстук, лёг на стоящий в гостиной диван, растянувшись во весь рост. Если бы он увидел ухмылку, которой наградила его девчонка, то предпочёл бы унести ноги как можно скорее, опасаясь за сохранность и без того подкосившейся нервной системы. Её тихая просьба, растворившаяся под высокими потолками, вынудила мужчину повернуться и недоумённо нахмуриться. — Почитай мне, Северус. — Ты серьёзно? — он хрипло рассмеялся, закинув руки за голову, но столь же быстро замолк. Ситуация была крайне нелепой и отчего-то — нет, не думай об этом, идиот — напомнила ему, как лет с двадцать назад он упоённо читал отвратительно слезливую Остин другой женщине. Тогда ещё девушке. — Мне нравится твой голос, — Гермиона непринуждённо пожала плечами и, сбросив туфельки, улеглась рядом, упершись подбородком в его грудь. — Не возражаешь? Места на диване катастрофически не хватало: одно неверное движение — и он бы коснулся манящих изгибов её бёдер. Чувствуя, как к животу всё сильнее и сильнее прижимается упругая девичья грудь, Северус только мотнул головой. — Нет, — ему пришлось несколько раз моргнуть, привыкая к свету ночника. — Бога ради, Дефо? — А что? — Гермиона нахмурилась и чуть пододвинулась, прижавшись к его плечу щекой. Снейп только благодарно выдохнул и попытался расслабиться, насколько это было возможно в его невыгодной ситуации. — Я не читала эту книгу в детстве… пытаюсь восполнить упущенное. — Каждый уважающий себя мальчишка на моей улице читал «Робинзона», — он хмыкнул, прищурившись. — А девочки читали «Роксану». Ума не приложу, что они находили достойного в этом бульварном романчике… но спасибо и на этом. — У тебя есть любимые книги? Не считая задачников по математической статистике, разумеется. Тихо рассмеявшись, Северус привлёк девчонку ближе, оставляя короткий поцелуй в завитках кудрей на макушке. В задумчивости перебирая каштановые пряди пальцами, он поджал губы — подобные вопросы всегда казались ему тяжёлыми, но, во всяком случае, он был уверен, что в его списке никогда не окажется Остин. — Не считая того, что писал Пирс… Свифт, пожалуй — и это тянется ещё с детства, Шоу, Бодлер… Гюго, возможно. — Ты читаешь по-французски? — Это довольно простой язык, — он криво ухмыльнулся. — Во много раз проще гэльского. Но, сказать по правде, никогда мне не нравился… К слову сказать — и мне стыдно в этом признаваться, — но я глубоко ценю творчество Шекспира. Он — один из тех представителей английской нации, которых я ещё готов терпеть. — Моё имя… — начала девчонка, но была прервана мягким прикосновением мозолистых пальцев к своим губам. — Я знаю. И я ума не приложу, почему Коллинзу взбрело в голову выдумать это воистину идиотское прозвище. Твои родители назвали тебя в честь королевы — и имени лучше придумать было нельзя — потому и обращаться к тебе нужно, как к королеве. Так… где ты остановилась? Спустя несколько часов монотонного чтения романа, который уже не казался таким же увлекательным, как в детстве, Северус почувствовал, что всё тело затекло. Он не видел ничего плохого в подобном соседстве — до тех пор, пока оно не переходит определённые границы, разумеется — но, заключённый в объятия, чувствовал, как медленно вскипает кровь, а мышцы наливаются свинцом. Голос его, впрочем, не утих ни на тон и, перевернув очередную страницу, он лишь поправил сползшую на переносицу оправу: — Перечисляя вещи, перевезенные мною с корабля, как уже было сказано, в одиннадцать приемов, я не упомянул о многих мелочах, хотя и не особенно ценных, но сослуживших мне тем не менее большую службу. Так, например, в каютах капитана и его помощника я нашел чернила, перья и бумагу, три или четыре компаса, некоторые астрономические приборы, подзорные трубы, географические карты и корабельный журнал. — Почувствовав прикосновение к своему бедру, краткое и невесомое, Северус прервался, выдохнув через нос, но, сочтя подобное случайностью, вскоре продолжил всё тем же ровным тоном: — Все это я сложил в один из сундуков на всякий случай, не зная даже, понадобится ли мне что-нибудь из этих вещей. Затем мне попалось несколько книг на португальском языке. И всё же ему стоило остановиться. Ему стоило, с силой сжав её запястье — плевать, если останутся алые пятна — притянуть её ближе к себе и злобно огрызнуться. Пресечь любые невинные попытки на корню, приняться отстаивать собственноручно возведённые границы с боем, а не проглатывать язык, до боли закусывая внутреннюю сторону щеки. Он почувствовал, медленно прикрыв глаза, как, осмелев, её пальчики скользят всё выше и выше, проводят мысленный фронтир по кромке пояса брюк и тут же вторгаются на заведомо запретную территорию, касаясь ставшей немыслимо тяжелой, словно налившейся свинцом, пряжки ремня. Он почувствовал тепло её ладони и вновь прикусил щёку, на этот раз до крови, для того, чтобы не податься бёдрами вперёд, умоляя. — Я всего лишь мужчина, Гермиона, — хрипло произнёс Северус на выдохе, не открывая глаз. Не успев окончить фразу, не успев прочувствовать её учащённый пульс кратким прикосновением к оголённому запястью, он задержал воздух в лёгких. — Я хочу тебя. Медленно открыв глаза, он увидел перед собой ангела. Распустив тугой пучок, она позволила своим кудрям ниспадать, скрывая их от всего мира каштановым занавесом; в учащённом дыхании он чувствовал аромат мёда, лимонника, и ещё один, чужеродный, но не менее сладостный — хотя, вероятно, ему просто показалось — мускуса. Перекинув ногу через его талию, Гермиона оседлала его, прижавшись полыхающим — и Снейп чувствовал жар даже сквозь так мешающую сейчас ткань юбки — сосредоточением своего удовольствия к его паху. Неспешно, словно желая прочувствовать каждую судорогу, пронзающую его тело раз за разом, подалась вперёд по всей длине, болезненно давящей на ряд брючных пуговиц. Не нарушая ритма — назад, заставляя его потерять весь хвалёный и столь трепетно хранимый самоконтроль и дышать всё чаще и чаще, и чаще… Её руки потянулись к череде спрятанных в белом шёлке пуговиц, но крепкая хватка прервала любые попытки в зачатке. Горящий взгляд распростёртого — безвольного, беспомощного — мужчины под ней сказал ей о том, что он предпочтёт завершить начатое без разрешения дело самостоятельно. — Пожалуйста… — мольба, смешанная со стоном, была самой прекрасной мелодией из всех, что ему довелось услышать. Последовавшее аккомпанементом сладкое покачивание бёдрами заставило его шумно выпустить воздух сквозь плотно сжатые зубы и стиснуть хрупкие запястья ещё сильнее. — Ты нужен мне, Северус. — Полагаю, — собственный голос донёсся издалека, эхом отдаваясь в подкорке полыхающего алыми огнями разума, — в таком случае нам стоит удалиться в спальню, Гермиона. Несмотря на то, что шанс остановиться и сохранить хоть каплю собственного достоинства с каждой минутой становился всё более и более призрачным, Снейп был уверен, что ему хватит сил соблюдать границы. Он думал об этом, медленно, насколько позволяли уставшие мышцы, поднимаясь с дивана, думал об этом, подхватывая девчонку на руки, позволяя обвить ногами его талию и прижаться к телу так, будто от этого зависела её жизнь. Пересекая гостиную словно вслепую, он думал об этом, когда горячие губы томительно очерчивали линии его подбородка, а пальцы, подрагивающие от предвкушения, тянулись к вороту рубашки, желая отвести мешающую ткань назад и предоставить возможность прильнуть влажным поцелуем к пульсирующей в такт гулкому биению сердца яремной вене. Он почувствовал укус — не слишком сильный, но достаточный для того, чтобы ещё больше распалить — и крепко сжал ладонями её ягодицы, оставляя сквозь плотный габардин алые отметины, даже сейчас думая о том, что он сумеет остановиться, если только пожелает. Бесценная ноша, бережно опущенная на мягкий ворс ковра в девичьей спальне, ставшей оплотом удовольствия гораздо большего, чем он мог себе вообразить, властно потянулась к осточертевшему хлопку его смятой рубашки. За несколько резких, диких движений, столь непривычных для неё, она была насильно вытянута из-за пояса брюк; последние из пуговиц, что никак не желали поддаваться мановению её подрагивающих ладоней, были вырваны с корнем — он услышал стук одной из них, самой ловкой, откатившейся по деревянным половицам за комод. Шумно выдохнув через нос, он мягко — не в пример предыдущим своим попыткам сдержать, отвести от чудовищной ошибки — перехватил её запястье, прослеживая кончиками пальцев алые пятна собственного клеймения. — Позволь мне раздеть тебя, — отсветы в глубине карих глаз, показавшиеся ему первобытными, распаляющими естество, требовали действовать безотлагательно… Но он пообещал себе, что сумеет остановиться и, возможно, остановить её. Дождавшись короткого кивка, Северус осторожно, словно боясь повредить дорогую ткань, волшебно облегающую изгибы молодого тела, потянулся к спрятанным в шёлке перламутровым пуговкам. Неспешность, с которой он отмечал постепенно являвшиеся его взгляду участки бархатной кожи краткими влажными поцелуями, можно было назвать воистину аристократической: когда, опустившись на колени перед трепещущим в ожидании телом, он коснулся языком родимого пятна с правой стороны упругого живота, девчонка с силой вцепилась в тёмные пряди на его затылке, не сдержав приглушённого жалобного стона. Повинуясь невысказанной словами мольбе, он столь же томительно прошёлся костяшкой указательного пальца по молнии на поясе, чуть оскалившись от смены ощущений — сколь груба была эта нелепая вставка, украшающая её тело, напомнившая ему стража, последний оплот, удерживающий от безрассудства. В глубине души он желал, чтобы язычок, выскользнув из пальцев, не поддался его уговорам, глубже и глубже врезаясь в габардин, чтобы у него не было возможности вновь увидеть полноту её бёдер, искрящихся в приглушённом свете свечного огарка, подобно жемчугу. Но не мог скрыть восторга, отозвавшегося в тихом вздохе, стоило тёмно-синей ткани упасть к её ногам. Отстранившись, но не прервав тактильного контакта — ладони оглаживали талию, изредка касаясь кромки нательного белья — Северус кивнул в сторону заправленной лоскутным пледом постели. — Но… ты ведь… — вся смелость испарилась вместе с последними клочками одежды, скрывающими молодое тело, вынудив мужчину едва заметно ухмыльнуться и властным движением вновь притянуть её ближе к себе, касаясь неровным дыханием пояса простеньких трусиков. Втянув ставший обжигающе горячим воздух, он почувствовал, как рот вновь наполняется слюной — вкус, что был ему доподлинно известен, коснулся оголённых рецепторов, дразня. — Я даю тебе время хорошо подумать над своими желаниями, Гермиона, — глухо прошептал Снейп, прикрывая глаза. — Воспользуйся им с умом. Повинуясь несильному толчку, девчонка, не отрывая от него взгляда, отошла к постели. Покрывало, скрывающее кипенно-белый атлас простыней, было небрежно сдёрнуто на пол. Поднявшись с колен, Северус откинул от изножья мешающую ткань и, опершись ладонями о матрас, склонился над ней. На смену безудержной страсти, послужившей катализатором, пришло наивное детское смущение — некстати вспомнивший слова Тюдора, он нахмурился, наблюдая за безуспешными попытками прикрыть стыдливо оголённые участки бархатной кожи. — Положи подушку под поясницу и разведи колени, — его указ был мягок, но действовал безотказно, подобно мантре, гипнотическому видению. Придвинувшись ближе, Северус упёрся коленом в податливо прогнувшийся матрас и зацепил кончиком среднего пальца пояс её белья. — Боишься? — Нисколько, — краткая, такая ожидаемая ложь заставила его вновь ухмыльнуться и, разместившись меж её разведённых бёдер, рассмеяться тихим, глухим смехом. — Твой разум не согласен с телом, девочка, — несильно потянув хлопковую ткань на себя, он за несколько мгновений лишил её очередного оплота возможной обороны. И только с силой сжав в кулаке влажную материю, понял, что по глупости попался в ловушку, расставленную собственноручно. Игра, в которой он заведомо будет проигравшей стороной. Томительная пытка для лишённого на протяжении долгих лет взаимной ласки мужчины. Плоть, прижатая весом собственного тела, призывно подалась вперёд, вынуждая его зашипеть от трения с грубой шерстяной тканью брюк. Маленькая смерть?.. Возможно. Припав к её губам с маниакальной силой и остервенением, он хрипло зарычал, почувствовав, как её ноготки царапают скальп. Крепче сжав ладонями дрогнувшие от напряжения бёдра, он приник к ней ещё ближе, так, как только мог. Так, будто желал впитать в себя каждую каплю мускусно-металлической влаги, лишив её покоя, следуя за сладостным безрассудством с ощутимым на языке вкусом мёда. Всё, что она сулила ему каждым полным желания стоном, каждым невинным прикосновением в переполненном свидетелями бессознательной, невообразимой связи пабе, будет воздано — и более он в этом не сомневался. Он провалился под холодные воды бушующей реки следом за ней, не имея возможности всплыть из-под вековой толщи льда… Но стоило ли ему пытаться? Эхом отразившаяся от обитых деревянными панелями стен мольба, её пальцы, с силой оттягивающие тёмные пряди на затылке, хаотично одержимые, резкие движения бёдер навстречу его языку — благодарность за яростную атаку, за исступлённость и неистовство, за трение огрубевшей щетины о нежную кожу, за синяки на её ягодицах, будущие багровые кровоподтёки. Губы, сжавшие узелок обнажённых нервов, почувствовали дрожь, поднявшуюся из самых глубин юного, более неподконтрольного ничему, кроме его собственной воли, тела. С силой ударив языком по клитору, он почувствовал, как девчонка обмякла в судорогах, как жадно хватает воздух сквозь опухшие от стремлений сдержать стоны губы, как бесконтрольно подёргиваются её бёдра, зажатые в крепких тисках, прося, умоляя продлить столь необходимую ласку ещё на несколько мгновений, до тех пор, пока сладостный дурман, от которого у неё подрагивают ресницы, не отступит, оставив после себя лишь дымку. Запечатлев нежный, целомудренный поцелуй под её коленом, Северус мягко отстраняется, откинувшись на пятки, и блаженно выдыхает, поправляя давящую с немыслимой силой пряжку ремня. — Не смейте говорить о подарке, полученном на день Рождения, в приличном обществе, мисс Грейнджер, — его менторский тон был заглушен усталым, но довольным смешком. Он не нашёл в себе силы держать маску показной отстранённости дольше нескольких мгновений и, проведя ладонью по влажному подбородку, улыбнулся уголком губ. — А если я скажу… что Вы выполнили не все мои желания, сэр? Мнимый контроль над её телом. Дав возможность почувствовать себя Демиургом, обладающим невероятным даром, правом решать, шагнёт ли она в пропасть, девчонка играла с ним, полностью подчиняя своей воле. Пытаясь сохранить хоть каплю здравого рассудка, воющего в погребённой под каменными плитами совести, Северус тяжело выдохнул, глядя на неё чуть ли не с мольбой. Пожалуйста… подари освобождение? — Я дал тебе время на раздумья… — …В надежде, что я откажусь от своего самого сильного желания? Нет, Северус, — с придыханием произнесла Гермиона. — Ты мучил меня достаточно долго для того, чтобы вдруг изменить своё решение. — Ты ведь никогда не была с мужчиной, — едва слышно выдохнул он, прищурившись. Алый румянец, заливший её щеки, на этот раз не был признаком отступающего удовольствия. — Мне было семнадцать… — тихо пробормотала девчонка, вцепившись в простыню, словно та была спасательным кругом. — Это был единственный раз. Здесь в Дублине. Внезапный приступ неконтролируемой ярости заставил его с силой сжать кулаки до побелевших костяшек. «Нет, — твердил ему тот закоулок разума, что не был окончательно потерян, — вот здесь, Снейп, ты чертовски ошибаешься». Испугавшаяся его тяжёлого взгляда, помутневшего от гнева, девчонка подалась вперёд, касаясь его тела сквозь хлопок нательной майки. — Это был не Майкл… Один из молодых людей, который позже уехал работать в ваше отделение в Килкенни… — У тебя есть кондом? — бросил он жёстче, чем желал, потянувшись к ремню. Утянутый вниз тяжёлой пряжкой, он неприятно звякнул о половицы, заглушая болезненный выдох. — Нет… — ему стоило догадаться. Придётся прибегнуть к давней юношеской привычке. — Ты не… — Я чист. Вопрос другого характера, — стянув майку через голову и откинув её за спину, он на маниакальном автоматизме стал расстёгивать ряд бесконечных, как казалось сейчас, брючных пуговиц, не отрывая от девчонки затуманенного взгляда. — Повернись ко мне спиной и встань на колени. Ограничить физический контакт. Не дать ей прикоснуться к своему телу, к белым полосам на груди, принадлежащим другой женщине, рассмеявшейся ему в лицо. Он помнил то чувство невообразимого стыда, вызванное её звонким смехом, стоило ему впервые обнажиться перед ней, и помнил слишком хорошо, чтобы совершить подобную ошибку дважды. Не дать рассмотреть его, словно под микроскопом, подивиться излишней худобе, обвести нежными подушечками пальцев выпирающие рёбра и тазовые кости. Оттянув брюки чуть ниже — частичная нагота всегда заводила его сильнее — Северус крепко сжал в кулаке пульсирующий орган, проведя ладонью по всей длине. Сочившаяся предсеменем головка побагровела от скопившегося напряжения и, прижавшись к ложбинке меж выставленных напоказ — только ему — ягодиц, мужчина блаженно выдохнул, потираясь о мягкий бархат кожи. Господь свидетель, он не чувствовал омерзения, позволяя себе закатить глаза — будь его воля, он кончил бы, как мальчишка, прямо сейчас, не заботясь об исполнении её настойчивой просьбы. — Последний шанс, Гермиона, — хрипло прошептал он, не прерывая неспешных движений. Очевидно, ему стоило следить за её поведением лучше — перенеся вес тела на один локоть, другой рукой девчонка потянулась к нему, заведя руку за спину, и дразняще, вынуждая его с силой закусить губу, провела пальчиками по его плоти, накрыв ладошкой кулак. — Ты уверен, что сам сумеешь остановиться?.. Не после этих слов. Не тогда, когда мир перед глазами померк, сузившись до размеров обнажённого, жаждущего его — его всего — тела. Вскипевшая в жилах кровь, шум которой заглушил последние из решивших явиться сомнения, испарина на висках и невероятное, сладостное ощущение, за которое он был готов продать душу. Чуть подавшись вперёд, коснувшись сочащегося новой порцией сладостной амброзии входа головкой, он склонился над ней, запечатлев влажный поцелуй на верхнем позвонке. Он попытается быть осторожным — ради неё. Ему десятикратно воздастся в тот миг, когда она примет его полностью. Аккомпанементом его сдавленному шипению был приглушённый стон — попытавшись скрыть реакцию собственного тела, девчонка прикусила сустав большого пальца, но вопреки острой, иглой пронзающей боли, медленно подалась вперёд. Дюйм за дюймом, неспешно, растягивая горячие плотные стенки, теряя голову от накрывших ощущений. Не сдержавшись, мужчина вновь впился пальцами в упругие ягодицы и, запрокинув голову, протяжно выдохнул. Никогда в жизни он не чувствовал ничего подобного. Аккуратно подаваясь бёдрами навстречу, Снейп закусил белеющий с левой стороны нижней губы шрам, крепко зажмурившись — невозможная, исключительная пытка, самая жестокая из всех, что доводилось ему переносить за всю свою жизнь… до одури сладкая, порочная, роскошная. Потерять свой блядский разум в тесноте и жаре её глубин, исходящих целительным нектаром, и, войдя до основания, не сдержать, наконец, глубокого грудного стона, соприкоснувшись с ней, кожа к коже — пылающая точка их соединения, разгоревшийся впервые очаг. Самая сладостная из перенесённых мук. — Как ты себя чувствуешь, девочка? — отведя каштановые пряди, Северус огладил подёргивающуюся в дрожи линию плеч, стараясь перевести сбитое дыхание. Едва заметно качнув бёдрами — но и этого невинного движения было достаточно, чтобы челюсти сжались так, что проступили желваки — Гермиона подавила всхлип, сильнее стиснув сбитую простынь меж пальцев. — Ты такой… большой, — на выдохе произнесла она, привыкая к давно позабытым — но, возможно, и вовсе неизведанным — ощущениям, позволяя пульсации, зарождавшейся в месте их соединения, сливающейся в едином ритме, расползаться по всему телу. Снейп не сдержал кривой, вымученной усмешки — любому мужчине, вне зависимости от его статуса и материального положения, было бы приятно слышать подобное. — Пожалуйста, двигайся. Не в его правилах было отказывать девушкам, особенно столь соблазнительно молящим, прогибающимся в пояснице и требующим большего. Страсть, пронизывающая его, судорогой пробегала по спине, но он не давал ей одолеть себя окончательно, неторопливо отклонившись чуть назад и дав первому толчку, самому блаженному из всех, заполнить каждую клеточку тела. Казавшийся ему ещё несколько минут назад обжигающим воздух спальни неприятно ужалил влажное основание, вынуждая как можно скорее вновь скрыться в её теле полностью. Холод — нестерпимый жар, арктические льды — Преисподняя. От смены ощущений кружилась голова, он чувствовал, как пот струится по спине, оставляя влажные линии на напряжённых мышцах, как наливается томительной болью низ живота и сводит ладони, всё ещё удерживающие в жадных тисках ягодицы. Будь его воля, он бы схватил её за волосы, заставляя сначала закинуть голову назад, предоставляя ему доступ к манящей, пахнущей кровью, бьющейся в неровном ритме жилке, а затем уткнуться лицом в смятые подушки, жадно хватая воздух и не сдерживая стонов. Не тогда, когда он будет безудержно вбиваться в её тело, о котором грезил так долго, вынуждая молить его о столь же яростном продолжении после каждого столкновения бёдер, после каждого хлопка кожи о кожу, приглушённого лишь шерстью его приспущенных брюк. Но он не смел, набирая темп с каждым неспешным движением, заполняя её полностью и страдая от потери, отстраняясь. Склоняя голову, чтобы наблюдать за тем, как томительно налившийся кровью член скрывается внутри вожделенного тела. Понимая, что его собственные желания абсурдны — потому, что в подобной медлительности есть своя необыкновенная притягательность. Очарование, подобное греху Эдемского сада, пленительность, с которой он был готов распасться на мелкие осколки, рвано шипя. Ничего подобного он не чувствовал за всю свою жизнь. Вечно второй, нескладно-смущённый, торопливо заталкивающий края рубашки за пояс из-за не вовремя открывшейся входной двери. Один из множества, из десятка множеств мужчин, приходящих для того, чтобы почувствовать себя нужным и любимым. Сейчас, опершись ладонями о продавленный матрас, прижавшись грудью к её спине, оставляя неровную дорожку влажных поцелуев меж позвонками, пускаясь — всё быстрее и глубже — в омут с головой при каждом толчке, он, наконец, понял, что чувствует счастливец, обласканный взаимным влечением. Нужду. Нужду в ней, только бы не останавливалось это возвышенное мучение, заранее обречённое на смерть, на потерю рассудка и пурпурный туман, застилающий взор. Нужду в нём самом, способном как подвести к самому краю, преподнося ключ от врат Эдема, так и бросить на произвол судьбы на самом пике, лишить лучшего из возможных удовольствий. Распотрошившее его душу до основания, осознание заставило его замереть, прочувствовав, как усиливается во влажном и гибком теле под ним дрожь. Пара чуть более жадных, глубоких толчков, накрывшие обнажённый узелок нервов пальцы, короткое трение; полная потеря контроля, восторг, смешанный с грудным стоном, первобытным, диким, воистину женским, и слезами облегчения. Отстранившись, ему потребовалось лишь несколько секунд, чтобы последовать за ней — одного взгляда на неё, в беспамятстве потиравшуюся щекой о его предплечье, было достаточно, чтобы кончить с тихим рычанием. Белёсая жидкость, в мягком свете свечного огарка отдающая перламутром, оросила его пальцы. Разум походил на девственно чистый лист — ни одной эмоции, ни одной мысли, и никакого сожаления. Прикрыв глаза, он чувствовал трепет в подёрнутых мелкой судорогой мышцах живота, чувствовал тяжесть, стремящуюся придавить расслабленное тело к матрасу и погрузить в бесконечно томительный сон… Чувствовал прикосновение опухших губ к своей ладони, чувствовал, как её язык медленно обводит каждую фалангу, бережно очерчивая переплетения мелких морщинок на сгибах суставов, чувствовал подушечками пальцев тепло и влагу её рта. Медленно, будто не желая усомниться в своих предположениях, он открыл глаза, шумно втянув воздух раздувшимися ноздрями. Собирающая отдающее перламутром семя с его пальцев, девчонка выглядела не менее уставшей, чем он, но явно наслаждалась своей маленькой и чертовски опасной игрой. Хвала всем богам, он не в силах будет противопоставить ей что-либо прямо сейчас. — Можжевельник и чистый мускус, — тихо подытожила она, укладываясь на его тяжело вздымающуюся грудь. — Я могу привыкнуть. Смутно возбуждённый, он не нашёлся с ответом, в задумчивости перебирая спутавшиеся каштановые пряди на её затылке. Наслаждение, подаренное ей, постепенно отступало, воздух спальни, влажный и терпко-насыщенный запахом из связи, перестал обжигать — по коже пробежали мурашки. Подтянув простыню ближе к себе, он накрыл ей девичье тело, доверительно свернувшееся под боком и, приподнявшись на локте, потянулся за лежащим на тумбе портсигаром. — Ты впервые куришь в моём доме, — пожурила его девчонка, невзначай коснувшись покрытых влагой плеч. — Ничего не могу с собой поделать, — напрягшись, Северус выпустил неровную струйку дыма выше её головы, не отводя взгляда от разрумянившихся щёк. — Всё хорошо? — Немного… тянет, — прошептала она, спрятавшись от изучающего взгляда у него на груди, — Но этого следовало ожидать. Почему ты терпел так долго? — в её голосе сквозила обида. — Словно решал, достойна ли я… — Я действительно решал. Мысли и желания, которые у меня были, Гермиона, присущи любому мужчине — настоящая трудность состоит в том, чтобы научиться их контролировать. Я бесчисленное количество раз представлял себе… подобный исход событий — начиная с той треклятой партии в пул — но лишь в своей голове. Как оказалось, совсем не зря. — Так значит… Осторожно, но крепко сжав её подбородок, он приблизился, выдыхая пряный дым в полные девичьи губы. — Восхищение — вот, что я испытываю, Гермиона. Восхищение тобой, восхищение твоим полным скрытой страсти телом, твоей решимостью. Я ни за что не отказался бы от того, что произошло, но терпеливо дожидался согласия, если бы ты решила повременить. Всего, что происходит между нами, достаточно для того, чтобы я потерял рассудок, окончательно и бесповоротно… Но так ли это необходимо в тот момент, когда весь чёртов мир трещит по швам? В задумчивости проводя пальчиками по его груди, то и дело касаясь побелевших со временем борозд под ключицами, она едва слышно вздохнула, словно не замечая, как напрягался под её прикосновениями каждый мускул, как, словно ожидая удара, замер мужчина, сжавший тлеющую папиросу зубами. Клубы серого дыма, развевающиеся под потолком, застилали его загипнотизированный, но настороженный взгляд. — Позволить себе потерять рассудок в единственном оплоте спокойствия, что есть в твоей жизни, не кажется мне дурной идеей, Северус. Проницательная. Читающая его с той же невинной лёгкостью, как некогда это делала женщина, чья кожа пахла карамелью. Нуждающаяся в нём, позволявшая быть самим собой, терпящая и пьяные помутнения рассудка, и необъяснимую грубость, и извечную, пробирающуюся под кожу подобно червю, угрозу. Мягко коснувшись губами покрытой испариной лба, Северус поднялся с постели, застёгивая пуговицы брюк. Потянувшись за майкой и рубашкой, небрежной кучей сваленными на алый ворс ковра, он поймал на себе растерянный взгляд: — Я говорил тебе, что лучше мне будет… переночевать в другом месте, — он знал, как ведёт себя. На что похожи его хаотичные попытки скрыться за смятой тканью, автоматизм, с которым он застёгивал пуговицы на вороте рубашки — под самое горло, не давая её взгляду уцепиться ни за дюйм бледной кожи с переплетениями пульсирующих под ней вен. — Ты серьёзно? — не обращая внимания на соскользнувшую простынь, Гермиона села, подтянув колени к груди. Найдя поиск запонки в кармане брюк занятием более увлекательным, он только отрывисто кивнул, не рискнув поднять головы. — Абсолютно. Суровая необходимость наших… — чертовски усложнившихся — …отношений, если тебе угодно. Я не уверен, что на неделе найдётся время зайти — работа в штабе сжирает не только моё время, но и всё накопленное терпение. Вряд ли я буду достойным собеседником до того момента, как всё кончится. — О, — девчонка разочарованно ухмыльнулась, наградив его тяжёлым взглядом. Взглядом разъярённой греческой богини, фурии, сметающей всё на своём пути. — Сегодня ты был замечательным собеседником, просто необыкновенным, Снейп. Я в восторге. — Гермиона… — с силой сжав переносицу, он медленно выдохнул — прошу, не надо делать вид, что тебе всё стало понятно. Он был готов умолять, только бы… — Тебе лучше уйти. Пожалуйста, уходи, Северус, — девичий голосок надломился от слёз, вот-вот грозящих пролиться — но, он был уверен, не в его присутствии, она не позволит себе такой слабости. Поджав губы, он, не оборачиваясь, твёрдым шагом направился в гостиную за забытым пиджаком и сиротливо лежащими у ночника очками, аккуратно прикрыв за собой дверь. Он успел выйти на пожарную лестницу, прежде чем раздался первый всхлип, полный уже не томительной страсти и ожидания большего, но обиды и усталости от извечной недосказанности. Прислонившись затылком к влажной от мелкой мороси кирпичной кладке, Снейп спрятал руки в карманы, прикрыл глаза и тяжело выдохнул — с губ сорвалось едва видимое облачко пара. Ему хватило смелости только на то, чтобы переступить собственные, тысячи раз извалянные в пыли, принципы. Он трусливо, поджав хвост подобно побитому дворовому псу, сбегает. Не потому, что привык поступать именно таким образом, потому что и женщина, с которой он позволял себе чувствовать… хоть что-то, поступала так же. В этот вечер, проведённый за закрытыми дверьми её спальни, проведённый в единении с ней, он понял, что, оставшись ещё на несколько часов, не вытерпит и прильнёт к её припухшим, но от этого лишь более сладким губам глубоким, упоительным поцелуем, схоронив все свои тревоги и прегрешения в трепетно доверчивом теле. Если бы он позволил этому случиться, его нужда в ней стала бы слишком очевидной. В первую очередь для него самого.