Улисс

      Крепче сжав челюсти, я всеми силами старался сохранять спокойствие, стремительно улетучивающееся с каждой секундой. То, что день будет чертовски тяжёлым, я понял задолго до рассвета: не сумевшему толком вздремнуть из-за многозначительных скрипов, стука и приглушённых стонов, доносившихся из соседней комнаты, мне приходилось только сильнее надавливать подушечками пальцев на виски. До самого утра, мучаясь от головной боли, я бродил по гостиной из стороны в сторону, пытаясь хоть что-то противопоставить всепоглощающему чувству раздражения. И, мать твою, именно сегодня овсянке на дне алюминиевого ковшика необходимо было пригореть.       Из соседней комнаты всё ещё продолжали доноситься интригующие вздохи.       — Да чтоб тебя! — в сердцах вскрикнул я, с силой отшвырнув ковш к умывальнику. Шаткая конструкция, которую нам приходилось постоянно модифицировать, пошатнулась, жалобно скрипнув, но осталась на своём месте. Я тяжело задышал через рот, чувствуя, как воздух обжигает заднюю стенку нёба — сегодня мне хотелось что-нибудь разрушить. Обязательно.       — Эй, всё в порядке? — Мик, высунувшись из дверного проёма по плечи, смерил меня недовольным взглядом.       — В полном, — не смея оборачиваться, дабы не смущать молоденькую потаскушку, отражение которой, впрочем, всё равно отлично было видно в зеркале у умывальника, я только прищурился. — Прошу прощения, что нарушил твоё уединение, Коллинз.       — Брось, старик, — он широко ухмыльнулся и, показательно застегнув молнию на брюках, вышел из комнаты. — Я уже всё. Хочешь продолжить?       Мне хотелось только одного в тот момент — разбить его самодовольное, наглое лицо, уничтожить что-то красивое. Я не мог и не хотел мириться с тем, что вынужден, по его мнению, довольствоваться объедками, но так и продолжал стоять, крепче и крепче сжимая вспотевшими ладонями потрескавшуюся от времени столешницу.       — Пошёл к чёрту, Мик, — огрызнувшись, я всё же не сдержал широкой усмешки. — У меня есть дела поважнее, чем цеплять триппер на каждых выходных.       Вопреки моим ожиданиям, он даже не стал сопротивляться, только лишь махнув рукой — значит, в своих изначальных предположениях я оказался прав, и Коллинз стал размениваться на девочек, дежуривших у парка Сент-Эннс, злачного местечка, полного опиумных курильщиков и сутенёров, наблюдавших за своим товаром из-за стволов вековых деревьев. В те времена, когда мы ещё жили на Энфилд-роуд, мы часто проходили по его петляющим дорожкам, покрытым мелким гравием, направляясь к побережью. Усеянные носовыми платками со следами запёкшейся крови, окурками и пустыми бутылками, словно опавшей листвой, они не вызывали ничего, кроме тоски.       Когда я вернулся со стажировки, Мик предложил разделить с ним конуру — иначе наше воистину холостяцкое убежище назвать я не мог — и платить за аренду поровну. Деньги, которые я получал от написания статей в математических сборниках, позволяли мне с уютом расположиться в маленькой комнатушке на втором этаже и даже не отказывать себе в редкой, но достойной выпивке. Лишь спустя несколько месяцев осознание, ударившее меня в затылок со всей силы, вынудило поинтересоваться, куда делись благодетели моего верного товарища, столь рьяно обещавшие, что во время своего обучения в Тринити он не будет ни в чём нуждаться. Всё оказалось до одури прозаично: решив, что хороший трах и не менее хорошая выпивка куда интереснее постоянных сборов, Коллинз слетел со спортивной стипендии. То, что я считал протянутой в трудную минуту дружеской рукой — после Корка я не рискнул бы вернуться в отчий дом — оказалось простой выгодой. Платили мы напополам, но большей частью домашних забот занимался я. Дела обстояли худо, но стоило мне завести об этом разговор, как Мик огрызался и убеждал меня, что со дня на день пойдёт добиваться восстановления — о работе по специальности он и не помышлял. Или, когда настроение у него было совсем паршивое, указывал мне на то, что ставка ассистента приносит не намного больше, чем праздное лежание на диване. Поток поклонниц, в первое время заходивших по доброте душевной, быстро иссяк, и потому деньги, которые следовало потратить на пару добротных рубашек для нас обоих, уходили шлюшкам. Выпроваживать их за порог у меня не хватало духу.              Вежливо кивнув на прощание кудеснице, торопливо прячущей в маленькую сумочку сложенные пополам купюры, я с тихим вздохом отвернулся к умывальнику. Котелок с пригоревшими боками, сиротливо лежащий в мойке, вынудил меня нахмуриться и пробормотать нечленораздельно:       — Завтрака не будет. Остатки овсянки подгорели. Есть деньги?       — У меня? — Мик сдавленно хохотнул, скрываясь в своей комнате. — Я только что потратил последние. А что, мы обнищали?       — Я планировал…       — Твоя очередь платить за продукты, Снейп! — подобная непринуждённость из раза в раз вводила меня в ступор, заставляя закрывать глаза на поступки лучшего друга, но я твёрдо знал, что долго терпеть подобное не намерен. И из недели в неделю повторял себе одно и то же.       Стук в дверь, раздавшийся в повисшей тишине, подобно грому, вынудил нас недоумённо переглянуться.       — Твоя подружка забыла что-то?       — Не уверен, — Мик нахмурился, почёсывая щетину на подбородке. — Обычно они уносят с лихвой.       — Платить моя очередь, но открывать дверь — твоя.       Не обратив внимание на злобное шипение Коллинза, даже сейчас выглядящего гораздо лучше меня, я отвернулся к умывальнику и, включив воду, попытался хоть как-то исправить ситуацию. Тёмный налёт оттираться упорно не желал, металлическая губка царапала пальцы, и мне вновь захотелось со всей силы швырнуть алюминиевую причину моей горести куда подальше. И повалить, наконец, мойку. Расколотить всё, что попадётся под руку. Разбить его наглую рожу в кровь…       — …Я не уверен, что это уместно, — приглушённый голос заставил меня на мгновение отвлечься и бросить взгляд в сторону порога. Как назло, крепкая фигура Мика перекрывала весь обзор. — Он не захочет тебя видеть, да и…       Ответа я не услышал. Наспех вытерев мокрые ладони о брючины, я, не переборов возникшего интереса, вышел в прихожую.       — Эй, Мик, что там такое? — очевидно, в глубине души я надеялся на то, что к нам по ошибке заглянул очередной коммивояжер. Или одна из подружек Коллинза решила вернуться, не ожидая, что его финансовое положение после их расставания стало только хуже. Я хотел на это надеяться, потому что реальность оказалась куда больнее, ударив точечно и очень метко. Прислонившись плечом к дверному косяку, я замер, бездумно открыв рот, и не смел пошевелиться.       Я мечтал разрушить что-нибудь прекрасное, но прекрасное успело разрушить меня.       — Так… Я думаю, вам стоит поговорить. Сев, до вечера. Только соберусь и ноги моей здесь не…       — Очень любезно с твоей стороны, Майкл. — Лили мягко улыбнулась, коснувшись его предплечья. От подобного невинного жеста вздрогнули мы оба. — Я не думаю, что займу много времени… Мне можно войти?       Неловко отступив, я, не оборачиваясь, ушёл обратно на кухню. Мир вокруг меня погрузился в вакуум, и не было слышно ни торопливых шагов Коллинза, ни куда более робких, но отбивающих набатом — Лили, ни криков, с которыми обычно жёны выпроваживали своих спутников жизни на очередную смену в порту. Только хлопок входной двери, явно раздавшийся для того, чтобы вывести меня из транса, ознаменовал то, что я остался со своей главной проблемой один на один.       Мы не общались и не виделись больше двух лет. Как оказалось, после нашего с Миком выпуска из колледжа я перестал быть удобной партией — ведь уделял времени поступлению куда больше, чем ей. Оскорблённая Лили подала документы — я услышал об этом много позже от Мика, любезно расписавшего мне всё в мельчайших подробностях — в одно из училищ, намереваясь стать учительницей начальных классов. Я был приятно удивлён её выбором и, возможно, после своего возвращения даже зашёл бы поздравить её лично, если бы не одно огромное чёртово «но»: быть третьим в её сумасбродном и жарком романе со Смитом, который всё-таки вновь мялся у её двери, я не желал. Одна неосторожно озвученная мной просьба — «Прошу тебя, подожди немного, я хочу устроиться» — и два чёртовых года молчания, что в конечном итоге привели меня к полному оцепенению на кухне злачной конуры.       Жалок ли я был? Определённо.       — Я слышала, что ты вернулся, — начала разговор Лили, вынуждая меня криво усмехнуться. Прочистив горло, я всё же нашёл в себе смелость повернуться к ней, опершись ладонями о столешницу за своей спиной.       — Если бы это тебя в действительности волновало, ты бы пришла ещё с пару месяцев назад. Чем обязан?       — Могу я рассчитывать на чашку кофе? — подавшись чуть вперёд, она положила подбородок на сцепленные в замок ладошки, изучая меня из-под полуопущенных ресниц. Каскад рыжих локонов свободно струился по спине, обрамляя её лицо, и на мгновение — или больше, я так и не смог определить — я вспомнил, как тонкие пряди касались моей обнажённой груди, щекоча разомлевшую от ласк кожу.       — Не хочу показаться грубым, но ни кофе, ни чая у нас нет.       — Ну, что ты, — Лили тихонько рассмеялась, мягко кивнув, — в недостатке гостеприимства, в таком случае, стоит винить Майкла…       — Что странно, — я тихо хмыкнул себе под нос. — Ведь в отсутствии манер ты всегда уличала меня.       — Ты очень сильно… — замолкла она на секунду, словно подбирая слова, — изменился, Северус. Возмужал, стал мудрее, сдержаннее.       — Благодарю покорно, но я не жду комплиментов. Не в подобной ситуации, Лили. Для чего ты пришла?       — Ты хорошо устроился? — между делом спросила она, мельком оглядев скудно обставленную кухню. — Джошуа рассказывал, что ты уезжал учиться в Корк.       — Устроюсь, возможно. Думаю, картина, которую ты наблюдаешь, даёт избыточное представление о моей нынешней жизни. Поэтому, если твой дружок не сумел погасить свои долги на скачках, я ничем не сумею помочь. Тебе лучше уйти, Лили.       — Почему ты думаешь, что я пришла ради этого, Северус? — поднявшись из-за стола, она стала медленно приближаться, растягивая слова с каждым шагом. Я почувствовал, как ощутимо дёрнулся кадык, стоило мне глотнуть воздуха.       — Потому что тебе всегда что-то было от меня нужно. Хорошие оценки. Внимание. Комплименты.       — Ты уверен? — её смех стал глубже, пробирая до самых костей. Он стал смехом настоящей женщины, в чьи силки я раз за разом попадался, словно глупая дичь, слепо идущая на приманку. — А что, если… — подойдя вплотную, так, что её носик почти что упирался мне в солнечное сплетение, Лили ощутимо и… властно… сжала мой член, — я нуждалась в тебе всё это время так же сильно, как и ты нуждался во мне?       — Тебе лучше уйти, Лили. — Нет, вопреки моим желаниям, эти слова были сказаны не тем же твёрдым голосом, что и пару минут назад. Они напоминали мольбу — пожалуйста-просто-не-трогай-меня-не-дай-мне-разорвать-тебя-на-мелкие-кусочки. — Между нами всё было кончено… давно.       — О, милый, — прошептала она в миллиметре от моих губ, чуть приподнявшись на носочках, — ты не можешь себе представить, насколько сильно я тосковала по тебе, памятуя о собственной глупости. Ты прав, мне всегда что-то было от тебя нужно — ты весь от макушки до кончиков пальцев. Ты весь со своими извечными талмудами и письменами, с уродскими шрамами на груди, наглостью и чёртовым раздутым самомнением мальчика, которому удалось вырваться с Энфилд-роуд… чтобы вновь оказаться в моих руках. Ты мой, Снейп, и всегда будешь моим. Разве за эти годы ты этого ещё не понял?       — Никогда тебе не поверю, — злобно прошипел я, всё ещё стараясь хоть как-то улучшить своё незавидное положение. Угол столешницы с силой давил на поясницу, а чёртов контроль постепенно ускользал от меня с каждым томным и долгим движением — я чувствовал, как её пальчики потянулись к верхней пуговице. — Что, Смиту не хватило сил сбить с тебя всю спесь, Эванс?       — Признаю, ему многому надо было научиться, — Лили порочно ухмыльнулась, медленно, словно рассчитывая каждое своё движение, опускаясь на колени. У меня был шанс её остановить… — В конце концов, у меня не было никого лучше, чем ты, милый.       У меня был шанс её остановить… Но злобное шипение переросло в протяжный грудной стон. С силой вцепившись пальцами в её мягкие локоны, я понял, что, несмотря на измены, на два года жизни без неё, на попытки отстроить себя заново, я буду раз за разом попадаться в её силки.       Потому что мне это невероятно нравилось.

***

      Упавшая с козырька капля приземлилась аккурат на папиросную бумагу, с тихим шипением затушив в последний раз мелькнувший алым огонёк на самом конце. Тихо выругавшись, он с силой сжал окурок в кулаке, медленно раскатывая меж пальцев отсыревший табак. Маленькие крошки, перемешанные с заводской пылью и производственным мусором, прилипали к коже. Всё же, если посмотреть, у жизни в Америке было одно неоспоримое преимущество — наличие в каждой забегаловке и бакалейной лавке «Мальборо», состоящего на добрую половину из вирджинского табака, грело его душу даже в самые паршивые дни. Здесь, в Дублине, достойных сигарет найти было невозможно: подделки на колониальные достояния стоили непомерно дорого, отличаясь лишь отвратительным привкусом, а то, что он брал на развес у лавочников, с каждым месяцем становилось всё хуже и хуже. Протянув руку над перилами пожарной лестницы, Снейп, наблюдая за неспешным падением обрывка побуревшей бумаги, расстался с наскоро скрученной папиросой. День казался всё отвратительнее с каждой минутой и, выше подняв ворот плаща, он занёс кулак над дверным полотном… чтобы в очередной раз не постучать.       Отвращение к самому себе поднялось во внутренностях с новой силой — даже холодные капли, оросившие лицо с очередным порывом, не сумели привести его в чувство — и, выругавшись вновь, он прижал костяшки к обветренным губам, резко повернувшись на пятках. Шаг, ещё шаг, куда более громкое ругательство, разочарованный хлопок ладонью по отсыревшим перилам. Он не знал, сколько простоял здесь в надежде на то, что ему хватит решимости, но невероятное чувство стыда подгоняло его если не сбежать, то завыть так громко, как он только бы сумел. Ребячество ли?.. Поведя плечами, он вернулся к своему посту, чтобы вновь занести кулак, как вдруг дверь открылась прямо перед его лицом.       Ожидал ли, что задача облегчится таким способом? Или, наоборот, усложнится, потому что теперь ему нужно было смотреть в её глаза, замечать, как лёгкое удивление сменяется обидой, гневом и… разочарованием? О, она имела на это полное право, поэтому отвести взгляд он не посмеет.       — Позволь мне, — сухо произнёс Снейп, забирая из рук девчонки поддон с пустой тарой. Очевидно, она готовилась к открытию, наводя порядок после безумия, устроенного завсегдатаями накануне. Хоть кто-то из них двоих занимается делом.       На несколько минут воображаемая казнь была отсрочена. Перехватив деревянный ящик удобнее и подивившись его весу, несоизмеримому с её хрупкой фигуркой, он медленно спустился на задний двор. Среди залежей пустующих бочонков и ящиков, таких же, как тот, что был у него в руках, разместился и рыжий комок, прячась от постепенно стихающего дождя. Оторвавшись от утренних водных процедур, он жалобно мяукнул, привлекая к себе внимание, но мужчина только покачал головой — не в этот раз, чудовище. Не тогда, когда я спиной чувствую её взгляд, желающий пригвоздить меня к месту и мучить так долго, как хватит желания.       — Как его зовут? — перепрыгивая через ступеньку, он потёр ладони друг о друга, стирая осевший из-за влаги пыльный отпечаток, и громко выдохнул — состояние его лёгких, вероятно, оставляло желать лучшего. Повод ли бросить курить?.. Вряд ли. Не в тех обстоятельствах, что он оказался.       — Крукс, — небрежно бросила девчонка, оглядывая его с ног до головы. — Давно ты здесь стоишь?       — Я… не уверен. Около часа, быть может.       — Тебе стоило зайти через главный вход, если ты хотел о чём-то поговорить… правда, я не вижу в этом необходимости, — она отчитывала его, словно школяра, забывшего сделать домашнюю работу по арифметике. Вместо того, чтобы противопоставить ей хоть что-то — да просто открыть рот, сказав пару слов в свою защиту — Северус только опустил голову, прижавшись плечом к дверному косяку. Из-за влажности, окутавшей город с самого утра, её кудри завились ещё сильнее.       — И всё же? — тихо произнёс он, делая неуверенный шаг. Несколько мгновений Гермиона внимательно изучала его с ног до головы, но, поджав губы, отступила, пропуская за порог. В каждом её угловатом движении чувствовалась невысказанная обида.       — Раздевайся у порога. Я не хочу вытирать за тобой мокрые следы.       Скинув отяжелевший из-за влаги плащ в прихожей, Северус медленно разулся, не сводя с неё взгляда и, поправив пиджак, прошёл в натопленную гостиную. Девчонка, явно предпочитая вовсе не замечать его присутствия, водрузила чайник на плитку и, приподнявшись на носочках, достала с верхней полки посудного шкафа лишь одну чашку. Он вновь ухмыльнулся — даже несмотря на то, что своё собственное поведение он считал воистину отвратительным, подобное ребячество его веселило.       — Удели мне несколько минут, пожалуйста, — мягко попросил Снейп, занимая место за столом. Она не приблизилась, явно обомлевшая от его наглости или просто желавшая сохранить остатки дистанции, так грубо растерзанные прошлым вечером, и принялась как можно старательнее пересыпать заварку в красный фарфоровый чайничек с покатыми боками.       — Мне предстоит тяжёлая смена… Я не думаю, что нам стоит говорить сейчас, Северус.       — Удели мне несколько минут, — ногти до боли впились в потёртую столешницу. Краткая вспышка неприятных ощущений чуть отрезвила его. — Я рассчитываю на то, что и мои просьбы будут услышаны, Гермиона.       — Что ты хочешь мне сказать? «Спасибо, было чертовски хорошо»? — Её вскрик заставил мужчину откинуться на спинку стула, бездумно приоткрыв рот. Подобной эмоциональности, столь ей несвойственной, он опасался более всего. — Или, быть может, «Я внёс тебя в свой чудесный список шлюх, с которыми провожу время»? А может, тебя записать на следующую неделю, Снейп?       — Я не хочу оправдываться за произошедшее, — сухо, не повышая голоса, произнёс он, наблюдая за тем, как кипяток окатывает кружку с небольшой трещинкой на покрытой эмалью стенке. — Но, как мне кажется, будет разумным объяснить моё… поведение той ночью. Если наши взаимоотношения — какими бы они ни были — будут продолжаться, это и подавно необходимо. Пожалуйста, сядь за стол, Гермиона.       Сцепив пальцы рук в замок — в ином случае ему пришлось бы с силой сжимать подрагивающее в нервном напряжении колено — Снейп подождал, пока девчонка займёт место напротив, бормоча при этом что-то себе под нос, видимо, высказывая своё неодобрение. Воспользовавшись секундной заминкой, он закинул ногу на ногу, не поднимая головы и, глубоко вздохнув, произнёс так отстранённо, как только мог:       — Я прошу тебя не искать причин в себе. Это решение не приведёт ни меня, ни тебя ни к чему хорошему, и…       — Почему же? Очень удобно иметь под рукой девчонку на ночь, Северус. Порой мне кажется, что Майкл, при всей своей сумасбродности и неумении держать язык за зубами, был прав…       — …И я бы попросил не перебивать меня до тех пор, пока я не закончу. Понимаю, — он позволил себе короткую усмешку, — что ты никогда не отличалась особой усидчивостью и терпением, используя это в своих корыстных целях, но тем не менее.       Несмотря на гордо вздернутый подбородок и сложенные под грудью руки, девчонка тем не менее последовала его настойчивой просьбе — вполне возможно, прикусив кончик языка.       — Я должен повторить слова, сказанные мной той ночью. Восторг — вот то чувство, которое я испытываю, находясь рядом с тобой. Уважение, доверие, влечение — всё это вторично, потому что ты… ты стала подобна лучам солнца, что пробиваются в пасмурный день. Одно твоё слово, одна просьба, одно движение — и я готовлюсь к тому, чтобы потерять себя, потерять весь треклятый самоконтроль. То, что произошло тогда, — он на секунду остановился, набрав в грудь воздуха, — я впервые почувствовал подобное. Я почувствовал нужду, столь острую, что на мгновение мне и вовсе стало страшно. Ни разу за всю свою жизнь, сближаясь с женщиной, я не испытывал подобного. С испугом, поселившимся внутри, я сумел совладать — в конце концов, смею надеяться, ты ощущала тоже самое — но не с уязвимостью, преследующей меня долгие годы. Я никогда не проводил с женщинами… всю ночь. По разным причинам: чаще всего я был одним из постоянных клиентов, и у моих спутниц был расписан каждый час. Создавать неудобства и быть сторонним наблюдателем… хотелось не так, чтобы сильно. Но главным, пожалуй, было то, что я становился похожим на Майкла. — Невесёлый смешок сорвался с его губ, заставив Гермиону недоумённо нахмуриться. Северус поднял ладонь в успокаивающем жесте. — Нет, я не выставлял их за порог, не кичился своими изменами направо-налево… я просто не умел — и не умею до сих пор — держать язык за зубами. Той ночью я понял, что если… если останусь, то выскажу куда больше того, что собирался бы сказать. И дело здесь не в доверии лично к тебе — я… — Северус вновь замолчал, с силой хрустнув суставом большого пальца. Смелости на то, чтобы признаться ей в лицо, требовалось гораздо больше, чем при декларировании статутов, стоя перед нескончаемой людской массой. — То, чему меня научила жизнь в Америке — нельзя показывать свою слабость, нельзя оставаться уязвимым. В любой момент, пусть даже и в самый прекрасный из всех, что удалось тебе пережить, это может обернуться против тебя. Любая мысль, любое сказанное слово, каждый жест и движение ударят тебя сильнее тогда, когда ты менее всего к этому готов. Я должен быть готов, Гермиона, и, полагаю, ты прекрасно понимаешь, почему.       С силой вдавив кулак в продолжающее подёргиваться — слабак, не умеющий контролировать даже собственное тело — колено, Снейп медленно, словно боясь обжечься, поднял свой взгляд, оторвавшись от изучения мелких переплетений трещинок и царапин на столешнице. Поджав губы, он, чуть расслабившись, выдохнул через нос — в её глазах не было более злобы. Лишь мерцающий в глубине карих глаз огонёк обиды, слабо разгорающийся от его неровного дыхания, пробивался поверх… сочувствия? Жалости?       — Ты не чувствуешь себя в безопасности рядом со мной? — сдавленно произнесла девчонка, тяжело сглатывая. От горечи, осевшей на кончике языка, он прикусил внутреннюю сторону щеки.       — Это не связано с тобой и никогда не будет. Глупо говорить об этом, с момента нашего знакомства я позволил себе чертовски многое из того, чего никогда не делал и не совершал ради других женщин. Но когда вся моя жизнь за последние десять лет напоминает сущий кошмар, от которого нет лекарства, довольно трудно порвать с некоторыми из своих… установок. Я никогда не состоял в отношениях.       — Но ведь…       — В нормальных отношениях, — Снейп вновь коротко усмехнулся, покачав головой. — То, о чём ты подумала, выглядело не столь романтично, как, вероятно, об этом рассказывал Майкл. Юношеское сумасшествие… Впрочем, это дела дней минувших, тех, что никак не соприкасаются с нами. И, я надеюсь, никогда не будут.       — Я похожа на неё? — повисший в наступившей тишине вопрос больно кольнул в висок, вынудив его судорожно сглотнуть. Возможно, он и сравнивал их в глубине своего воспалённого разума, раз за разом поддаваясь ласке, которой был обделён. Возможно, обладая ею прошлой ночью, он чувствовал себя… таким образом во многом из-за того, что чётко осознавал, что не будет сдвинут в сторону очередным доходягой. Что, в конце концов, ему не придётся по привычке краснеть, застёгивая рубашку, и оставлять на тумбе пятнадцать фунтов.       Нет. Мудрая женщина, читающая его как раскрытую книгу, и девчонка, вобравшая в себя остатки всех его светлых эмоций, готовая вобрать и прегрешения, если он того попросит.       — Есть темы, Гермиона, на которые я не готов говорить. Пожалуйста, — суше, чем хотел, произнёс Северус, — не заставляй меня делать это против воли.       — Разумеется, — устало выдохнула девчонка, вновь закрываясь в себе. Замечательно, идиот.       — Я никогда не был в отношениях, — продолжил он, вновь откидываясь на спинку стула, — и понятия не имею, как стоит поступать. Порой мне кажется, что в подобных вопросах ты куда проницательнее меня, во всяком случае, я, когда чувствую себя ведомым, не горю желанием сопротивляться. Я… есть вещи, которые мне никогда не хватит смелости объяснить. Есть вещи, которые я не объясню и под дулом винтовки, опасаясь — но не за себя, а за тех, кто меня окружает. В списке моих приоритетов, Гермиона, ты на первом месте. И если для твоей защиты я попрошу… отнестись с пониманием к одному из множества тех кирпичей, что вложены в стену, мешающую мне нормально жить, я хочу быть уверен, что так оно и будет.       В ответ она не произнесла ни слова, но, подметив, как печально опустились её плечи, как злоба и обида сменяются на милом личике болью и апатией, Северус чуть отодвинулся от стола, протянув руку. Вторая часть его выступления, вероятно, собиралась быть куда более тяжёлой, но необходимой для их будущего совместного существования, как воздух. Если он и собирался сохранить хрупкий баланс, что так внезапно появился в его жизни, ему стоило быть решительнее. Пусть и задержав дыхание, скрывая пробежавшую вниз по позвоночнику дрожь.       — Подойди ко мне, пожалуйста, — тихо произнёс мужчина, потянувшись пальцами левой руки к плотно затянутому галстуку. Ожидая, пока Гермиона приблизится, не сводя с него внимательного взгляда, он медленно развёл полы пиджака в стороны, оголяя белый хлопок рубашки на груди и, стянув не до конца завязанный узел, стал расстёгивать пуговицы одну за другой, являя ей бледную, как мрамор, кожу.       Ни одного напоминания о полученном удовольствии, ни единой метки, оставленной её рукой — но несколько глубоких, уродливых белых борозд, протянувших мысленную границу по его стойкости.       — Всё, что произошло в ту ночь, было прекрасно. — Ласково коснувшись её запястья, Северус привлёк девушку ближе к себе, расставив ноги. — Пусть и сумбурно. Мне кажется, что мы многое упустили… нечто очень важное. Я бы хотел поговорить с тобой о возможных ограничениях, но только в том случае, если ты на это согласна.       Мягкий, осторожный кивок был ему ответом. Набрав в легкие побольше воздуха, Гермиона прошептала ему в тон, не повышая голоса:       — Я хочу понять тебя… потому что приняла уже давно. Со всеми теми мыслями, что ворохом скопились в твоей необыкновенной голове, Северус.       Не сдержавшись, он мягко рассмеялся, коснувшись небрежным, коротким поцелуем выступающей косточки большого пальца, прежде чем положить её ладонь к себе на плечо, отодвигая ворот рубашки.       — Признаю, возможно, я не дал тебе той свободы, что ты заслуживаешь — в конце концов, синяки на твоих ягодицах…       — Сущие пустяки, — она смущённо усмехнулась, опустив голову.       — …Это следы моего собственного клеймения. Твои прикосновения для меня — ни с чем несравнимая сладость. Они дарят успокоение, излечивают меня, заставляя забыть… многое. Но я прошу тебя — умоляю, если тебе угодно — не касаться меня, — перехватив её ладонь, он положил её на свою грудь, чуть выше отбивающего неровный ритм сердца, — здесь. Спина, руки, шея и плечи — всё, что тебе будет угодно, но только не это.       — Твои шрамы…       — Когда-то я считал себя храбрым, — Снейп криво усмехнулся. — Считал, что достоин носить знаки отличия. Я был юн и чертовски глуп, и знаками отличия для меня теперь является то, что внутри. Это же… не более чем очередной повод устыдить себя. Моё прошлое останется со мной.       Он поднял на неё уставший, затравленный взгляд. Взгляд мужчины, что потерял в этой жизни слишком многое для того, чтобы продолжать бороться с тем же упорством и смелостью, мужчины, который сомневался в каждом, кто его окружает, но более всего — в себе. Маска, которую он привык носить долгие годы, дала ощутимую трещину, на мгновение приоткрыв его истинное лицо; тепло, исходящее от аккуратной маленькой ладони, расплавило её, дав узреть слабость и острое, единственное желание — попытаться забыться. Забыться в её пусть и неловких, неопытных, но искренних ласках, в её объятиях, вдыхая тонкий аромат её кожи и волос, оставив если не всё, то многое позади. Медленно, словно опасаясь нарушить хрупкий установившийся баланс, Гермиона опустилась на половицы, разместившись меж его коленей, и опустила голову на его бедро.       — С самого начала я знала, что с тобой будет трудно, Северус. Что-то мне было известно — в общих чертах, разумеется — от Майкла ещё до твоего прибытия, что-то мне сказали и твои привычки, и манера держаться, и порой неконтролируемая злость, нет-нет, но пробивающаяся в самые тяжёлые моменты. Но, вероятно, если бы ты не был… таким, — на мгновение она замялась, тихо выдохнув, — то не выжил бы. Твоя история закончилась бы где-то в Америке, и страна, за которую ты столько лет отчаянно боролся, осталась бы без лидера. Нет, — Гермиона подняла ладошку, призывая его замолчать, — ты можешь не согласиться с моими словами, но в последние несколько месяцев ты только и делаешь, что пропадаешь в штабе. Я же каждый вечер слышу, о чём шепчутся люди, и как они замолкают, стоит тебе появиться в пабе. Для той части, что не допускает кровопролития, что не желает, чтобы смертей в нынешнее время было ещё больше, ты остаёшься опорой. Они клятвенно верят в то, что и ты, и Артур найдёте способ договориться, не прибегая к помощи летучих отрядов братства. Майкл… Майкл желает того же, что и ты — свободы — но забывается, полагая, что капли крови насытят землю во благо. Сколько лет после этого придётся нести на своих плечах кабалу, сколько лет смотреть в глаза женщин, чьи сыновья умрут за общее дело? Нет, ты повидал более, чем кто бы то ни был, и знаешь цену опрометчивым поступкам. Ты — сложный человек, но я сделаю всё, что будет в моих силах для того, чтобы попытаться понять тебя и дать тебе то, чего ты желаешь, но о чём никогда не заговоришь вслух. Прости меня, я… погорячилась. Мы, пожалуй, стоим друг друга. Но не сбегай, пожалуйста. Только не уходи.       Мягко, почти невесомо Северус коснулся каштановых завитков на её висках и, дождавшись осторожной улыбки и кивка, запустил пальцы в её кудри, наслаждаясь, как шёлк тёмных волос ласкает огрубевшие подушечки пальцев. Повинуясь каждому его движению, девчонка подалась чуть вперёд, потираясь щекой о шерстяную ткань брюк, и прикрыла глаза.       — Не сбегу, потому что попросту не захочу. Вряд ли я сейчас способен здраво отреагировать на произнесённые тобой слова, — Снейп хмыкнул. — Но способен сказать спасибо. Хотя бы за то, что, несмотря на всё происходящее, ты находишь в себе силы… выслушать. Возвращаясь к разговору об ограничениях — есть ли вещи, которых я должен избегать?       Несколько секунд они просидели в молчании, которое впервые с момента их встречи перестало быть напряжённым. Постукивая по губам кончиками пальцев, Гермиона чуть нахмурилась, упершись подбородком в его бедро:       — Я не лягу с тобой в постель, если ты будешь пьян… но, как мне кажется, вопрос об алкоголе уже поднимался. Что касается остального, то я, — алый румянец коснулся её щёк, — как ты мог понять, не столь опытна. Я согласна учиться тому, что будет приятно и тебе, и мне.       — Toucher, девочка, — Северус нежно очертил линии её подбородка, улыбнувшись уголком губ. — Я давно уже не твой профессор. Но если ты решила отдать бразды правления мне, пусть даже и в таком виде, то я позволю себе оговорить несколько важных аспектов. Во-первых, контрацепция обязательна и это не обсуждается. Несмотря на свои прежние связи я чист, но привычки отнюдь не потерял. Во-вторых, всё, что касается передачи контроля в твои руки… в рамках нашей физической связи… должно оговариваться заранее. Всё, что я делаю и буду делать, — он улыбнулся шире, наслаждаясь смущённым взглядом, — как я надеюсь, должно приносить удовольствие в первую очередь тебе. Это для меня первостепенно и всегда будет. Из этого вытекает третий пункт — никаких оральных ласк, Гермиона. Настоятельная просьба.       — Почему? — Она задержала дыхание, вновь нахмурившись. — Ты не считаешь, что я способна на это в должной степени? Но мне хочется!       — Твоё удовольствие первостепенно. Я — взрослый мужчина, так что позволь мне решать самостоятельно, — он старался говорить ровно, не давая себе возможности лишний раз вздохнуть. К большому сожалению, смотря в её глаза, он не мог сказать, что собственные слова были до конца правдивы. Вполне вероятно, что он, желая оставить своё прошлое с собой, оставил и память о самом ярком впечатлении молодости. В конце концов, она была единственной, кто способна была уничтожать его по кусочкам столь томительно.              — Как считаешь нужным.       Гермиона опустила голову, вновь прижавшись щекой к его бедру. Её пальчики вырисовывали запутанные линии и полукруги на скрытой тёмной шерстью икроножной мышце, прежде чем он, прочистив горло, тихо произнёс:       — Я хочу показать тебе кое-что, если у тебя есть время. Не против прогуляться?       В самом конце парка Сент-Эннс, который с момента его последнего визита успел преобразиться, не напоминая более тот злачный клоповник, что остался в его памяти, находилась обширная каменная гряда, уходившая прямиком в холодные, тёмные из-за повисших над городом туч воды Дандлока. Песчаная полоска пляжа, соединяющая Норт-Булл с большой землёй, была покрыта мутной зеленью водорослей и пустых бутылок, словно отмечая любимое место жителей Клонтарфа незримым флагштоком, раз за разом приводящим их к нужному месту. Аккуратно спустившись с деревянного настила на влажный песок, Северус подал Гермионе руку, но, стоило мыскам её аккуратных туфелек зарыться в мягкую вязь, вопреки и своим, и её ожиданиям, ладони он не отнял. Мягко поглаживая большим пальцем тонкое запястье, он прошёл мимо раздавленных бурной пеной волн водорослей, остановившись у самой кромки воды. Порыв ветра принёс с собой стойкий запах соли, он которого защипало стенки носа, и, куда более омерзительный — сельди, но он только прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как жалящие потоки воздуха касаются его разгорячённой кожи. Её близость только подпитывала нужду в самом сокровенном, в том, по чему он скучал долгие годы.       — Видишь несколько валунов, врезавшихся прямо в берег? Тех, на которых бегают мальчишки? — он указал ладонью чуть в сторону от песчаной насыпи, ведущей к одиноко стоящему, словно бастион, острову, и, дождавшись её кивка, коротко ухмыльнулся. — Им не хватит сил для того, чтобы забраться наверх. Пустая трата времени.       — Почему ты так думаешь? — спасаясь от ветра, она плотнее запахнула полы пальто, прижавшись к нему боком. Северус притянул её ближе, прижав спиной к своей груди, и, уткнувшись подбородком в макушку, тяжело вздохнул.       — Для того, чтобы взять эту гряду, требуется не меньше трёх. Когда мы были такими же, как эти мальчишки, то называли их Утюгом. Зимой между ними можно было проложить снежную горку и с разбегу врезаться прямо в снег, скопившийся на берегу — побережье замерзало целиком, насколько я помню, только у порта постоянно кружили корабли, разбивая глыбы. Однажды мы с Майклом поспорили на пять пенни о том, кто быстрее заберётся на самый верх. Он, разумеется, выиграл, но денег у меня не было… Помнится, я старался так сильно, что порвал свою единственную тёплую куртку. Мне порядочно досталось тем вечером… Майкл был славным парнем. Везде мы ходили вместе, будто были братьями. Сидели за одной партой, играли за одну команду в регби, Мэри, как тебе уже известно, кормила нас после занятий в колледже обедом. Она, кстати, и подлатала мне мою куртку, наказав больше сюда не ходить, но, разумеется, мы её не послушали. Мальчишки со всей округи собирались здесь, мы делились на отряды и пытались брать эту бесконечно далёкую каменную гряду раз за разом, подбадриваемые смехом девочек, что нам нравились. Поразительно, как при таких обстоятельствах мы с Майклом всегда находили себе разный любовный интерес… Разумеется, мы возвращались сюда раз за разом, сначала для того, чтобы забраться на самый верх этих чёртовых валунов — и однажды у нас это получилось, Майкл орал так, что я чуть было не оглох — а затем и для того, чтобы полюбоваться на огни заходящих в порт кораблей с девочкой, которая нравилась. В городе есть несколько мест, которые важны для меня, но мало из них оставили за собой тёплые воспоминания. Пожалуй, не считая… тупичка в конце Энфилд-роуд, где я жил в своё время, это место — единственное в своём роде. И я не был здесь… чертовски долго. Если ты хочешь понять меня, девочка, то начать стоит, как мне кажется, с подобных, маленьких, но значимых вещей. Это — то немногое, что я могу тебе дать.       Он отступил на полшага, почувствовав, что она пытается разомкнуть его объятия. Спрятав начавшие замерзать ладони в карманы пальто, Северус чуть нахмурился, наблюдая за каждым её движением. Каблуки аккуратных тёмных лодочек зарываются в песок, когда она пытается сократить разделяющее их расстояние, руки, потянувшиеся вверх, дрожат то ли от промозглого ветра, то ли от того, что накрывают его скулы, пальчики нежно прослеживают контур тонких губ, сжатых в линию, ямку на подбородке, скрытую пробивающейся щетиной. Заглянув ему в глаза, притягивая его чуть ближе к себе для того, чтобы хоть как-то попытаться сократить существенную разницу в росте, она улыбается одними уголками губ, шепча:       — Этого вполне достаточно, — и приникает к его губам мягким поцелуем.       Она впервые поцеловала его. Поцеловала сама, без стороннего принуждения, вкладывая в каждое невесомое, невинное движение всю свою трепетную нежность. Его колени мелко дрожат, как у мальчишки, руки против воли тянутся вперёд, обхватывая тонкую талию, ладонь правой руки скользит по спине выше, зарываясь в растрепавшиеся на ветру кудри. У её губ, покорно открывшихся, стоило ему лишь провести по ним кончиком языка, вкус морской соли, мёда и чая, что она пила чуть меньше часа назад, слушая его исповедь со спокойствием, достойным служителя божественного культа. Их языки, коротко коснувшись друг друга, сплелись в медленном, невероятно тягучем танце, наполненном невысказанными надеждами и томительным ожиданием. Шумно выдохнув через нос, Северус прижал её к своей груди, сжимая хрупкое тело в кольце своих рук, словно возжелал соединиться с ней в один бесконечный пульсирующий от боли, осознания, принятия очаг, поселиться в ней, единственном оплоте спокойствия в этом безумном, трещащем по швам мире. Нужда, всколыхнувшаяся в нём той ночью, возросла во сто крат, стоило ей прикоснуться к нему, дать ему почувствовать рваное дыхание на своей коже, коснуться кончиком языка нёба, прикусить на мгновение полную нижнюю губу, срывая едва слышный всхлип.              Схорониться, спрятаться, чтобы найти в себе силы вновь выбраться на свет. Нужда в самом сокровенном, в том, по чему он скучал долгие годы.       Он успел притушить её, осторожно отстранившись. Улыбнувшись ей, невинно покрасневшей, уголком губ, прошептав слово, впитавшее в себя многим большее, чем он собирался сказать:       — Домой?