на влюблённом легавом погоны горят

I за пару сотен метров от места, где кузя впервые попробовал вкуснейшую милицейскую еду и слишком трепетно прижался к нему во имя всех мировых благодарностей, в окне одной затёртой хрущёвки горел тускловатый свет, одиноко покачиваясь на мизерной лампочке. если бы в окно шестого этажа было возможно заглянуть, то человек или птица, сделавшая это сквозь великие или малые усилия, увидела бы через прозрачность стекла сгорбившегося и очень старательно делающего нечто человека. чем же можно заниматься в три часа ночи? ответ был достаточно извилист: за незамысловатым рабочим столом сидел юный прапорщик и сдувал с кормы деревянного кораблика даже самую мелкую опилку. работал он исключительно руками и вырезал каждый изгиб так, будто это было делом всей его жизни. мускулы на худых руках подрагивали, а брови достаточно мило сдвинулись в наблюдении за совестной работой. созерцать трудящегося диму было одно удовольствие, потому что, наверное, именно во время творческого процесса он открывал настоящего себя — упорного, слишком требовательного юношу с идеалами в своей голове. слово "изготовление" для того, чем он занимался, было слишком сухим, ибо во время того, как он выжигал что-то спичкой, подтирал наждачкой корабельную гладь и ловкими пальцами сшивал на тонких мачтах изящные паруса, это можно было сравнить с прикосновением к душе, со слишком интимным моментом в его жизни, слиянием с собой и осознанием чего-то в чертогах себя. шлюпки норовили вот-вот слететь с его рук, плавно качнувшись на невидимых волнах, раскрыть свои паруса сполна и уплыть в неизвестную даль — вот что значит "человек предан морю"... когда дима был маленьким и ещё лопоухим мальчишкой с добрыми глазами ходил пешком под стол, он твёрдо заявлял маме: "я хочу быть моряком!". родители лишь диву давались, но лживо поддакивали, мол, это что-то да и сделает. дима даже не обращал внимания на игрушечных солдатиков, а всегда находил на улицах ошмётки от коры и водил ею по песку, представляя, что он куда-то плывёт в красивенной матроске вмф прямо на этой коре, будто это был действительно роскошный морской гигант. со временем дима вырос, выучился в училище и ушёл в милицию, но вместе с этим уплыли и грёзы бороздить моря и океаны. юннат опечалился и всё думал, как он может это заменить, пока к нему на глаза не попался кусок осины. он купил рубанок, заточки и начал творить, браво оживляя некогда живую часть древесины. начиналось с малого и не сразу хорошо: мачты ломались, а паруса рвались, но дима был необычайно напористым и талантливым, и поэтому на полке над его столом покоились штук двадцать прекрасных бригантин. дима тыльной стороной ладони вытер со лба пот и глубоко выдохнул, будто был доволен тем, что упорно натворил. возле почти готового кораблика лежал десяток использованных спичек и пошарпанная стамеска. — ещё паруса остались... — он косо поглядел на красную, словно любовную ткань в углу, оценивая ситуацию и прикидывая, что он успеет сделать за ночь. кивнув сам себе, он улыбнулся, почесал бородку и положил корабль на бок, рукой дотягиваясь до мягкой ткани. на видимом боку корабля было размашистым почерком написано: "константин рябинов". II выпитое вечером "рижское" ударило в голову посильнее водки и уложило кузьму спать, кутая его в пелену из пивной пенки. дремалось скверно: то посреди раннего утра где-то в гуще квартиры включится тусклый свет — верный признак того, что олег собирается на работу; то на кухне громыхнёт кастрюля и послышится тихое "блять, стёпа!", потому что егор с его табором котов решил устроить внеплановую трапезу. впрочем, это было не так важно в момент, когда желудок скручивался в трубочку от выпитого алкоголя даже на утро: слава всем богам, что сегодня был не рабочий день. кузю пробудило нежное трение шерсти о его голое плечо. он, грешным делом думая о волосах димы, нехотя разлепил один глаз и увидел перед собой ласкового пишта, судя по всему, просившего у него еду. — ах ты, наглая мордаха... — прохрипел севшим от сна голосом кузьма и протянул к коту руку, чтобы почесать его за ушком. — откель я тебе кильку возьму? где ж такое видано, чтобы кот хлеще человека жрал? пишт лишь умиротворённо замурчал, медленно моргнув большими глазищами, вальяжно спрыгнул и не менее важной походкой зашагал на кухню. проведя его абсолютно сонным взглядом, кузя потянулся до хруста в спине и понял, что ему всё же придётся сейчас встать, выпить хоть что-нибудь от головы и, возможно, посидеть у фарфорового товарища, ибо мутило невыносимо — согнулся бы даже егор. кузьма сел в постели, лениво одёрнул полосатую и мешковатую штанину и направился на кухню за рассолом, слегка скрипя половицами. он крайне прилежно зашагнул в ванную, дабы по пути ещё и зубы почистить: прямо цезарь наших дней. на рябинова смотрело из зеркала его же сражённое похмельем лохматое отражение, глупо вытаращиваясь своими карими глазюками. по ту сторону можно было рассмотреть каждый шрамик на животе и плечах кузьмы, напоминающий о неполноценном, но весёлом детстве, в том числе и о каждом падении с большой груши возле его первого дома. кузя невольно засмотрелся на небольшой пушок внизу живота и вздрогнул из-за услышанных им приглушенных голосов с кухни. он быстро сунул зубную щётку с порошком в рот и проследовал на звук, смешно задирая вверх большие пальцы ног. его кучерявая и растрёпанная голова юркнула в дверной проём, но увидела лишь олега, что стоял возле плиты и обнимал егора, выпивающего залпом стакан кваса у него под боком. — здрасьте, голубки, — съехидничал кузя и прошмыгнул к небольшому и больно шумящему холодильнику за банкой огурцов. — как вам поутру обжимается-то? — не ёрничай, иначе в нос получишь, — со спокойным выражением лица судаков перевернул омлет с докторской колбасой на сковородке, — рассол на столе, только поставил, хлещи на здоровье, всё равно не трогает никто... кузя неуверенно дотронулся к кончику своего носа-паруса, отливая себе немного рассола. он отложил щётку и принялся жадно пить его до стекающих по подбородку капель, что спровоцировало у обычно злостного егора сочувственный взгляд: — хуёвит, да? кузьма ядовито улыбнулся: — хочешь подъебать? — да нет, просто... уснул вчера прям на стуле здесь, стонал чего-то, плохо совсем дело было, видимо... ну, мы тебя и перенесли... — а я тебя думал как раз за маслицем послать, уходит так быстро, как чёрт знает что, но, вижу, в твоём состоянии лучше не надо... — олег осторожно присыпал яичницу перцем, — ты будешь? — так чё? я схожу, не инвалид, руки-ноги на месте, — ощетинился кузя и уже бодро заелозил зубной щёткой по резцам, на что поймал резкий взор олега: — костя, над раковиной. "ебучий пыл кгб", — пролетела мысль в его голове, пока он, ворчливо поглядывая на олега через щель между коридором и дверью, чистил зубы и попутно застёгивал объёмные джинсы. с волосами пришлось повозиться, ибо после вчерашнего вечера они беспорядочно расбросались по голове, торча в разные стороны чёрным кублом. спасибо хотя бы на том, что они были короткие.. отдраив и расчесав себя наконец в полной мере, кузя влетел на кухню с осознанием призрачного шанса встретить сегодня диму: он даже усики сбрил в честь такого события! очки в своей манере уменьшали и без того маленькие, слегка косоватые кузины глаза, но даже они были начисто вытерты. — ну жених, ну жени-их! — по-доброму хохотнул олег и потрепал его по голове, отчего кузя, конечно, в восторге не был, — с кем свататься идёшь? с димычем, небось? — михалыч... — процедил кузя сквозь зубы, но олег на это поднял брови в бескрайнем удивлении: — что? раскусил, что ли? или всё уже, завяли помидоры? а столько разговоров было вчера, ой... дима подвёз, дима сделал... фальшивомонетчик ты, кузя! — олег шутливо пихнул охуевающего от правды жизни кузьму. он боязливо поднял на него глаза: — это я под пивом наплёл?.. — не под травой же! — егор закинул в рот кусочек яичницы, опираясь копчиком на поверхность. — расхва-аливал его во всевозможных подробностях, дескать, такой и такой... прямо ромео и... ромео! — он засмеялся, опрокинув голову назад и выпятив остренький кадык. кузя неудобно поёжился на месте и покраснел, кажется, до пят. до этого момента он был твёрдо уверен в том, что помнит буквально всё, что он делал и говорил, вплоть до момента сна, но что-то дало сбой. неужто "рижское" — сильное пиво? — вы знаете, я пойду, да... забудьте, чё я там вам вчера наварнякал, это эта... бухая ересь, во! — он кивнул почему-то растерянному олегу и, угрюмо поджав губы, скрылся в утренней темноте коридора. — пойду... когда входная дверь захлопнулась с характерным щелчком, олег и егор ошарашено переглянулись между собой, ведь из всего ими сказанного шуткой не было только то, что кузя в пьяном бреду всего лишь уснул на стуле. III кузя выскочил из парадного, неуклюжим движением пригладив волосы, и привычно оглядел местность. на улице было почти что пусто: всё-таки, ранее утро, а наши люди бодрствуют только тогда, когда нужно на работу, в остальном восемь утра — идеальное время для подьёма. он выскочил на тротуар, сжимая в руке купюры, словно они сейчас куда-то убегут. большие штанины тёрлись о друг друга и издавали при этом приятный шуршащий звук, но кузе было как-то не до него, ведь прежде всего он надеялся увидеть здесь милую душе бородку и, может быть, даже к ней прикоснуться, а потом уже покупать масло да вслушиваться в звуки собственной одежды. он завернул за угол и ему тут же пришлось резко вернуться обратно, притаившись за стенкой. сердце застучало в висках, напоминая кузе о возможной тахикардии, ибо за углом стоял он. и не только он. рядом с ним возвышался на весь свой грозный рост достаточно молодой майор: кузьме приходилось его видеть, когда он попадал на допросы к олегу, но наблюдать его здесь, да ещё и рядом с димой, учитывая все его похвалы в сторону мешкова... было странно. вдруг лукич очень широко улыбнулся и с чувством обнял стоящего с ним мужчину, дружелюбно похлопав его по спине, после чего он скрылся где-то в арке домов. наблюдая за тем, как светящийся дима уселся в свой "жигуль", он сглотнул большой ком, застрявший в горле неприятными, щиплющими слезами. говоришь, "мешков — мужчина видный"? он понимал, каким инфантильным выглядит со стороны, но, увы, чувства с человеком могут сделать всё, что угодно, вплоть до того, что убьют его и выжрут всю душу в вечных терзаниях, даже если они были взаимными. кузьма, честно говоря, уже ничего не хотел и просто молча и обречённо присел на скамью рядом, с печалью в очах теребя красивый кубик-рубик, которого он сделал сам и хотел подарить лукичу за то, что он его накормил, подвёз, да и вообще... за всё. он ещё раз посмотрел в сторону, где стояла милицейская машина и глубоко вздрогнул, потому что от неё отделилась робкая фигурка и направилась прямиком к нему — заметил. рябинов, со всех сил стараясь не проронить даже одну-единственную слезу, сделал вид, что он очень занят рассматриванием собственных шнурков, но спрятал кубик в карман на всякий случай. — эй, костя! — лукич подбежал к кузе быстрыми прыжками и присел рядом с ним, положив ему руку на плечо. — я тебя ждал-ждал, а ты здесь сидишь... ты чего грустный такой? кузя промолчал и посмотрел на него рисково блестящими глазами: — да видел я тебя, с майором или кем... думаю, не буду мешать... дима немного опешил и даже опустил вопрос, откуда кузя вообще его знает. он легонько наклонился к нему, заглядывая рябинову в лицо: — ты подумал, что ты бы помешал?.. — он приобнял его и обнадёживающего улыбнулся почти до ушей. — ни в коем случае, костик! он наставником моим был каким-никаким первое время, помогал мне там, с поступлением, со всем... на ноги поставил... благодарен я ему очень, понимаешь? переминулись вот, он мне про тебя с егором рассказывал! говорил, мол, такие и такие, упрямые, но хорошие! не понимаю, правда, откуда вы друг друга вообще знаете, и почему ты... в эту секунду к нему пришёл миг ещё одного осознания. он посмотрел на неловкий, но такой хороший профиль рядом сидящего, очертил глазами редкие брови, ежовые глазёнки и дергающуюся время от времени нижнюю губу и, кажется, всё понял. где-то над пупком разлились тепло и холод поочередно, то ли от страха во верование неправоты, то ли от того самого звоночка и знака сверху, но он смолчал. ещё рано. сейчас перед ним стояла задача, как усмирить "буйного", и её решение тихо-смирно почивало у него за пазухой, выжидая момента, когда кузьмин просунет за неё руку и вытащит на поверхность то самое. — кость, а знаешь, почему я тут стоял? — дима солнечно-солнечно улыбнулся и спрятал кораблик за спину, как какой-то жизненно важный сюрприз, что, на самом деле, таковым и являлось. — я, когда малышом был, очень хотел быть капитаном огромной бухты, раздавать распоряжения, общаться с матросами и отдавать честь, собирать ракушки на разных землях, общаться с папуасами... — он тихо засмеялся своим детским мечтам, — я обычно делаю такие штуки людям, с которыми я очень хотел бы таким поделиться! вчера полночи просидел, смотри... он вынул из-за узкой спины, на вид широкой только из-за кителя шлюпку с алыми парусами и вложил её в открытые ладони рябинова. в его глазах появилась неприкрытая, как будто детская радость, будто ему подарили пушистого котёнка. лукич и сам широко заулыбался, наблюдая за тем, как его давние грёзы сделали счастливым ещё одного человека. — такой... хорошенький... — кузя погладил большим пальцем своё имя и впервые взглянул на диму. — сурьёзный! — я очень-очень рад, что тебе нравится, кость, не представляешь, как! — лукич погладил его по спине, про себя удивляясь, какой же сильно выраженный у него хребет. — а я... вот... — он сунул руку в карман, протянул диме на ладошку свой кубик-рубик и криво залыбился уголком рта. — сам собирал... — ой, красивый како-ой! — он повертел его в руках и даже повернул какую-то грань: снял пробу. — ты такой молодец!.. — спасибо тебе большое... — кузьма взглянул в его глаза и вдруг заметил, что они не смотрят на его, а глядят, в свою очередь, на его губы. или ему показалось? он должен что-нибудь сделать? пододвинуться? что-то сказать? обнять его? или, может, даже поцеловать?.. он, не найдя выхода лучше, робко придвинулся к диме, громко втянул воздух через нос, зажмурился и... — ой, там товарищ твой, кажется... — дима смотрел куда-то кузе за плечо, выискивая кого-то взглядом. — егор, кажется... ой, он ушёл чего-то обратно... забыл, может, чего... кузя распахнул глаза так, как будто ему приснился самый ужасный кошмар в его жизни. он вскочил с лавочки и метнул взгляд туда, куда устремился дима, но увидел лишь мелькающие на фоне входной двери худые ноги, прячущиеся в подъезде. вот сука... — спасибо тебе, правда спасибо!.. — кузя в спешке тронул лукича за руку и побежал по направлению к парадному с корабликом в руках, оставляя озадаченного диму наедине с собой и с совершенно влюблённым, смешным сердцем. IV олег стукнул каблуками ботинок по асфальту, сбивая лишнюю грязь, и бодро зашагал по улице, втягивая носом утренний воздух. он шёл на работу, что удивительно, в прекрасном настроении, потому что ему наконец удалось уговорить егора вымыть голову и приготовить на всех чай с бутербродами с маслом. желудок был набит вкусностями, а китель идеально блестел погонами и чёрными пуговицами — что может быть лучше? он засмеялся слетевшему с проводов воробью и мельком приметил рядом стоящее здание милиции, важно и грозно блистающее начищенными окнами. может быть, заглянуть к диме и поинтересоваться, что он там да как? олег сошёл на траву, осторожно переступая окурки и удивляясь, как же у людей хватает совести такое делать. небольшая площадь под окнами была заасфальтирована, и поэтому судаков, заметив, что позже нужно отряхнуть себя от возможной дряни в виде клещей, без труда переступил на тротуарчик. он сдул с плеча невидимую пылинку и подошёл ближе. лукич сидел за столом, а на его солнечном юношеском личике застыла большая улыбка. волосы красиво ниспадали вниз элегантными волнами, очерчивая линию не особо выраженных скул; олег с пор лукичёвской бороды всегда ласково называл его "д'артаньяном". он что-то сосредоточенно вертел, крутил, словно решал неведомую головоломку. таким способом изучать можно было только одну, и при этом очень знакомую всем, а особенно олегу, вещь. он пригляделся, и его предположения подтвердились: у димы в руках мелькал красками кубик-рубик, как с кузиного кармана слетел. — ох уж эта милиция!.. — весело щебетнул олег сам себе и принялся осторожно переступать бычки снова, не переставая заливисто смеяться.