***
— И еще раз, — протянула она. Кальц выдохнул, расслабился всем телом, а после застыл. — Как ты себя чувствуешь? — она внимательно следила за каждым его движением. Он открыл глаза, пошевелил руками. — Мне стало легче. — На его лице появилась улыбка. — Спасибо. — Есть еще вариант щипать себя или бить по щекам, если совсем времени нет, — Аска засмеялась. — Причинять себе повреждения? — удивился Кальц. — Теперь мне жаль вас еще больше. Такое не должно быть нормой. — Ну, скажешь тоже, — марине’хе скривила губу. — Мои советы все запомнил? Он кивнул. — Ладно, хорошо, а дальше план какой? — не без сомнения спросила Аска. — Утром я отправлюсь в башню людусов и передам им доклад, — Кальц сказал это так, словно это было так же просто, как поход за водой. — И все? — она склонила голову. — Дальше все зависит уже от них, — выражение его лица даже не изменилось, и Аска нахмурилась. — А если они не захотят читать, или скажут, что это бред? — Я все сделал по протоколу, и они обязаны объяснить причины отказа, — Кальц на удивление сохранял почти железное спокойствие. — Как-то слишком просто, — не выдержав зрительного контакта, она приблизилась к нему и обняла. — У вас принято усложнять? — он обнял ее в ответ. — У нас обычно, если у старейшин плохое настроение, то они и слушать не станут. Ну… — Не самая надежная система. — Кальц, пожалуйста, давай без этого. Он вновь молча кивнул. — А если они примут твой доклад, то что? — Тогда наше общество изменится. Возможно, мы пересмотрим систему правления. — То есть, ты не знаешь? — Я прагма, это не моя специализация. Это прозвучало настолько абсурдно и нелепо, что Аска рассмеялась. — Что же ты тогда лезешь в это, если не знаешь? — она провела пальцами по его волосам и уткнулась в них носом. — Я бы ответил, что делаю это для блага общества, но не совсем. Свержение богини — это условие нашего перерождения. — А. Вот оно как, — Аска задумчиво прикусила губу. — Как ты вообще умудрился ввязаться во все это? — Торговец пришел ко мне и предложил второй шанс. Думаю, он наблюдал за мной и все знал, поэтому так стремился заключить контракт. — А ему с этого что? — Говорить он отказался. — Подозрительно. — Согласен, но я знаю, какую цель он преследует. Он хочет вернуть Древних, а Венера перестала этому способствовать. Можно понять, почему он хочет изменить ситуацию. — Это возможно? — аккуратно поинтересовалась она. — Ну, их возвращение. — В будущем — вполне, — на его лице расплылась надежда и какая-то особая чистая вера. Аска задумчиво уставилась перед собой, а Кальц поднялся и подошел к кровати. — Ак Фатая скоро вернется, нам следует подготовиться ко сну. — Хорошо.***
— Кальцерай, — тихо позвала Вирилим, когда заглянула в комнату. Он сидел на кровати и повернулся к ней. — Мы можем поговорить? Он неторопливо и тяжело встал. Вира вздрогнула, когда увидела его лицо: на нем отпечатались боль, сомнение и десятки других словно не связанных друг с другом эмоций. Да, он сообщил о том, что потерял возможность направлять, но спокойно принять это оказалось сложно. Взглянув наверх, Вира заметила спящую ак Сол. — Конечно, Вирилим, — он подошел к ней и посмотрел с сомнением, тревожным ожиданием и непонятно как здесь оказавшейся мечтательной наивностью. Его эмоции словно стали мешком со словами: каждое в отдельности понятно, но вместе не имело смысла. Разговор они продолжили в пустующем кабинете напротив. — Я ознакомилась с твоим докладом, — Вира села за стол. — Твои доказательства убедительны, но боюсь, что доводы ошибочны. Почему ты так уверен в некомпетентности богини? Кальц? Он лишь вздохнул и отвел взгляд. Она увидела в его руках мелкую дрожь. — Кальцерай? — Вира показала обеспокоенность сдерживаемую тревогу и готовность действовать, но запоздало вспомнила, что его способности к эмпатии вернулись к таковым у детей, если не хуже. Потому она озвучила свои чувства. — Кальцерай, ты уверен, что справишься? Почему ты не пойдешь к врачам и не попросишь помощи? Если нужно, то я сообщу им. — Они не смогут мне помочь, — отозвался он. — Боюсь, что я таким родился, а значит с этим ничего не сделать. Все, что я сейчас могу, это попросить тебя доработать доклад и помочь мне с его презентацией людусам. Вирилим раскрыла рот, чтобы высказать все свое непонимание и недовольство, но сдержалась. Она вновь посмотрела на Кальца, показала заботу, желание сохранить и защитить. Да, он не понимает, но это и не нужно. Он об этом знает. Первым молчание прервал Кальцерай. — Прозвучит странно, но я и был рожден ради того, чтобы лишить богиню власти, представляешь? — он скривил рот, словно показывая колкую предопределенность, но выглядела она как обязанность. — Ты… считаешь это своей миссией? — поинтересовалась Вирилим не до конца уверенная в том, что правильно истолковала его поведение. — Кальцерай, твоя ценность куда выше этого. — Было бы неплохо, — он усмехнулся, словно принимая это, а затем вновь погрустнел, отрицая свою значимость. В его глазах сверкнуло противоречие, и он поднял голову. — Почему ан Лей заменил меня? — Ан Лей… — она замерла. — Он тоже считал, что твоя жизнь ценней. — Но в итоге я подвел вас, пусть и не по своей воле, — на его лице проступило сожаление вместе со звонкой тревогой. — Получается, я подвожу близких уже второй раз. Выглядит как закономерность. Осталось переродиться еще раз и собрать три из трех. — Кальцерай, — чуть строже сказала Вира. — Ты не должен чувствовать ответственность за действия ан Лея. Левис это сделал по своей воле. — И как мне следует относиться к этому? — Кальц нахмурился и показал злость, какую никогда себе не позволял. — Я говорил ему, что буду удален в любом случае. Почему он решил, что его самопожертвование изменит это? Своим поступком он лишь сократил время своей жизни, не более. Вира посмотрела с ужасом. Кальц словно растерял весь свой возраст, забыл все, чему их учили, вернулся не просто к состоянию до посвящения, а к состоянию маленького ребенка. Только слез не хватает. — Кальц, позволь уточнить, — опасливо протянула она. — Ты отдаешь себе отчет в том, что ты чувствуешь? Он резко изменился в лице. Теперь там главенствовали растерянность и обеспокоенность. — Я не знаю, что я чувствую, но это чувство мне совсем не нравится, — он отвел взгляд. — Ты стал таким после общения с ак Сол, — Вира мельком посмотрела в сторону дверей, а затем вновь взглянула на Кальца. — Ты повысил голос, — она сделала паузу. — Это нормальная форма общения среди марионеток? — По моим наблюдениям и по словам ак Сол — да, — в его глазах пропала всякая уверенность, а злость перешла в форму нарастающего отчаянья, — Но я стал таким не из-за общения с ак Сол, а в момент, когда увидел поверхность. — Когда увидел поверхность — стал ребенком, — Вирилим широко раскрыла глаза и сжала зубы, показывая шок и отвращение. — Может ли это быть причиной страха богини перед поверхностью? Ведь если это так, то ты обрекаешь весь народ на превращение в дикарей с детскими эмоциями, — Вира сжала кулаки в жесте непоколебимости. — Дети не смогут поддерживать общество. Дети слишком жестоки, чтобы принимать решения. Если мы все потеряем контроль над собой, то станем как марионетки. — Мы не знаем, так ли это, — Кальц выразил протест. — Да, такая мысль тоже приходила мне на ум, но связь поверхности с моим состоянием не подтверждена. Вира вновь вгляделась в его лицо, нашла там колющее отчаянье, нужду, потерянность, страх и разбитость. Он сам не уверен в том, что делает, но продолжает гнуть свою линию. — Кальцерай, я ценю тебя и все, что ты сделал для общества. Но твои детские эмоции оказывают слишком сильное влияние на твое поведение и выводы. Я не могу ни согласиться с ними, ни принять их, — Вирилим встала из-за стола. — Я не буду участвовать в том, что ты делаешь, но из уважения к твоим заслугам не стану мешать. Прошу принять это. И прежде чем она ушла из комнаты, раздался его голос. — Нас ведь учили помогать друг другу. Вирилим замерла, медленно опустила голову и обернулась. — Да, — она посмотрела на него с заботой. — Учили. Он прав. И пусть Кальц ведет себя как ребенок, но он все еще Кальц, ее сокровный. Последний оставшийся сокровный. — Кальцерай, — ласково позвала Вирилим. — Я всегда говорила, что слова не должны влиять на принятие объективных решений, но раз для тебя это важно, то сегодня я сделаю маленькое исключение. — Спасибо, Вирилим. Мне это правда важно.***
Людус выразил настолько сложную для повторения эмоцию, когда изучил документ, что Кальц даже мысленно порадовался своей неспособности к этому. — Подождите… немного… — обронил работник и удалился к другим представителям касты. Ждать действительно пришлось недолго: как и ожидалось, такая новость вызвала взрывную реакцию со стороны вышестоящих чинов. Кальц из окна наблюдал, как десятки посыльных филий разбегались по всей столице и едва ли не силой приводили специалистов из эросов, сторге и людусов других областей. Среди приглашенных были даже мании и агапе. Из приемного покоя Кальц слышал обрывки обсуждений: люди с большим трудом не позволяли себе повышать голос. Хотя пару восторженных криков Кальц даже узнал — это были его знакомые эросы, чьи руки дотянулись до чего-то нового и неизведанного. Спустя считанный час о событии знала вся башня людусов, а спустя еще два — все общество. Остальное проходило уже без участия Кальца, потому он мог лишь предполагать, что происходило за закрытыми дверями. Но в чем он был уверен, так это в том, что сомнений не было ни у кого: как против изображений, так и против отчета о подавлении деятельности. Правда, эросы все же поделились кое-какой информацией о том, что были осуждены военные действия против марионеток, и, как оказалось, некоторые другие спорные решения, понять которые Кальц не смог. Собственно, его это и не особо волновало. Боль в груди была сильнее желания узнать, что случилось, потому Кальц пошел отдыхать. И к началу третьей четверти дня на панелях всех башен появилось заветное сообщение. “Венера потеряла право командования”.***
Аска испугалась, когда в кабинет вошли настркамны в черной военной форме. Они выглядели такими грозными, их лица были скрыты темными прозрачными масками. А когда на них падал свет — они и вовсе казались безликими. Вирилим поприветствовала их, выслушала, кивнула, а затем жестом указала Аске следовать за ними. Ну, раз она не показывает плохих эмоций, то и бояться нечего? Верно? Так хотелось в это верить. Военные повели ее по коридору вниз, и за весь путь они не проронили ни слова. Они даже двигались не как другие настркамны — это выглядело грубо и неестественно, точно в их костях были штыри, что мешали при каждом движении. Коридор закончился, перед Аской открыли двери. Снаружи — на площади среди башен — было так много людей, что марине’хе против воли вжала голову в плечи и боязливо скрестила руки. Ее вели… словно на казнь: настркамны провожали ее мучительно холодным взглядом и молчали. И это молчание было по-настоящему гробовым. Настркамны смотрели на нее, их лица не выражали ничего. Они стояли живыми статуями и вправду напоминали камни с натянутой на них кожей. Сердце кольнуло облегчением, когда Аска увидела среди толпы Кальца. Он улыбался. Военные сделали почтительный жест и покинули марине’хе, позволив ей двигаться самостоятельно. Кальц провел рукой, указывая на представителей различных каст. Перед ними стояло семь человек, каждый из которых был одет в свою особую форму. Только сейчас она поняла, что, помимо особого покроя, на одежде были и замысловатые символы. Прижав к себе руку, каждый из них кивнул, а затем они стройным рядом пошли в сторону светящегося озера у самой границы города. Оглянувшись, Аска заметила, как быстро рассосалась толпа: так тихо, словно позади и не было никого. Обычно такие мероприятия сопровождаются криком, гулом и стуком подручных предметов обо все подряд. Если праздник, то тем более. Но если это не праздник и, слава богам, не казнь, то что тогда? Настркамны впереди одеты явно богаче всех остальных. Они местные старейшины? А значит… о, боги. — Постой, — очнулась Аска, осознав, КУДА они идут. — А почему вы берете меня с собой? — Ты представитель марионеток, — пояснил Кальц. Она кивнула, хотя была, мягко говоря, не в восторге от такого расклада событий. Тишина, в которой они шли — пугала, а путь извивался, уходил все ниже и ниже. Аккуратные строения сменились на темные коридоры, вдалеке зашуршала вода. Аска видела, как старейшины время от времени переглядывались и едва заметно шевелили мышцами лица. Если они могут общаться одним только лицом, то зачем им тогда вообще речь? Обернувшись на Кальца, она поняла, что он в этом молчаливом разговоре не участвует и просто смотрит по сторонам. Обстановка дружелюбной не была, но рядом с ним было и правда спокойнее. Когда открылся вид на пропасть с уходящими бесконечно вниз светящимися корнями, у Аски перехватило дыхание. Дальше были владения богини. Как выяснилось, обитала она далеко не в столице и даже не на том же этаже: Венера умудрилась найти себе пристанище глубоко внизу, в пещере по ту сторону пропасти. Вел туда невидимый мост, потому неудивительно, что никто не мог до нее добраться. Спряталась, как полагается божеству. Чем дольше они шли, тем больше нервничала Аска. И причиной тому был далеко не предстоящий разговор с богиней, нет. Кальцу становилось хуже. Поначалу его улыбку она восприняла, как что-то само собой разумеющееся, но чем больше видела, тем сильнее задумывалась: улыбался он только тогда, когда на то была причина. Сейчас же это было уже явной попыткой скрыть боль. Поначалу Аска убеждала себя, что Кальц сильный, что если он прошел весь этот путь, то никак не проиграет за мгновение до конца. Затем ее сковала тревога, что это может быть карой богини, и она просто не пустит Кальца к себе. Ведь без него ничего бы не получилось. Но лишь когда его движения стали столь болезненными, что он не смог устоять на ногах — Аска запаниковала. Представитель касты врачей тут же кинулся на помощь, но по его жестам она смогла понять лишь то, что у Кальца что-то не так с головой и, кажется, спиной. Жестами врач также спросил, есть ли укусы или порезы. Но, осмотрев раны, покачал головой. Настркамны вокруг засуетились: они явно хотели взять Кальца на руки и отнести обратно. Но верить им Аска не спешила. Может они правда помогут, а может сразу отправят на удаление. И знание того, с какой легкостью они отвернулись от собственной богини, доверия им не прибавляло. Крепко обняв Кальца, Аска поймала его слабый неровный пульс. Было так страшно. Глубоко в душе Аска знала, что это она виновата: предложила посмотреть поверхность, убедила пройти через все подземелье, не уберегла в конце концов. Если бы не она — ничего бы не случилось. На мгновение ей показалось, что она падает: в ушах заложило, а тело стало необычайно легким. На последних крупицах воли Аска вцепилась в тело Кальца и открыла глаза. Она не успела даже закричать, как все вокруг закрыло непроглядной чернотой, а рядом с ними появился золотой силуэт. Он виднелся словно сквозь воду или грязное стекло: мутный, расплывчатый, точно не настоящий. Но Аску потрясло даже не это. Такое знакомое чувство сухого воздуха, песка в груди, удущья и болезненной тяжести. Она везде узнает этот запах. Быть этого не может… Аска вгляделась в мутный образ человека перед ними, но не верила глазам. Она знала, что это. Перед ними Тьма. Оно приближалось, извиваясь и плывя. Казалось, протяни руку, и дымка рассеется как круги на воде. Было так дурно, почти больно. Горло царапало, хотелось упасть и прижаться к холоду влажной земли. — Мне нужно забрать его душу, — сказало существо. Его голос не был похож ни на голоса предков, не на зов всематери, нет, это было нечто жуткое и невозможное. Бьющее прямо вглубь и звучащее внутри головы. Вопреки страху, отходить от Кальца Аска отказалась. Мало того что тьма, так она еще и забрать душу хочет. Не бывать этому. Ни за что не бывать! Марине’хе схватила ближайший булыжник и приготовилась защищаться даже ценой своей жизни. В этот момент из спины существа выросла огромная черная лапа и, схватив Аску за талию, силой оттащила в сторону. Она огрела эту штуку камнем, но тот отскочил в сторону. Тогда марине’хе вцепилась ногтями, но пальцы прошли насквозь, словно через воду. Тьма в обличье человека протянула к Кальцу руку, и Аска почувствовала, как бешено забилось ее сердце в попытке сломать ребра. Настркамн задрожал, безмолвно закричал и резко затих, оставшись без движения. Из его тела воспарило нечто бесформенное, что тут же исчезло в руках этого чудовища. — НЕТ! — закричала Аска. — Верни! Верни ему душу, тварь! Забери лучше мою, но верни его! Нет! Собственный крик застыл эхом в голове.***
Прямые линии, струи света и сложенные перед собой руки. Розжиг разноцветных бликов, касание сладкого ветра. Путь, столь ветвистый, столь долгий, среди навсегда застывших образов. Кальц остановился на середине пути и обернулся. Он не очень понимал, как здесь оказался: его окружал огромный коридор из витражных желтых окон, колонны и пятнистая каменная плитка. Кажется, его кто-то ждал впереди. Кто-то очень важный. Взгляд ушел вниз, и Кальц вновь замер. Черный длинный плащ и фиолетовая рубашка никогда не были частью его гардероба, но отчего-то казались такими родными, словно были единым целым с его кожей. Белой мраморной кожей. Кальц уставился на длинные, тонкие ладони, коснулся глаз и губ, в панике схватился за голову. Это не его руки. Это не его лицо, не его тело. Это не он, это кто-то другой. Пол бесшумно покрылся трещинами, сквозь далекий свет виднелись чьи-то силуэты. «Мы лишь наполнение его истории. Живые куклы, которые он отдаст на растерзание другим. О какой любви можно говорить?» Голоса заплясали в голове как брошенный в водоворот песок. Влага сочилась из-под ногтей, пальцы безуспешно хватались за влажную ткань. Кажется, он помнит. «Я не хочу для них такой судьбы. Не хочу, чтобы живущие одним днем, они сошли с ума.» Причины, границы, следствие. Тяжесть принятых решений, боль, разлука и жалость к самому себе. Клубок из мыслей и нервов, капкан забытых желаний, ловушка ладоней. Никто не слышит, никто не видит. Все забыли. Мир без ничего. Везде и всюду. Маленький кусочек масла на бесконечном ломтике хлеба. Так ничтожно и бессмысленно. Так весело и смешно. Так нелепо и колюще. Кальц танцевал по летящим осколкам потерянных воспоминаний. У него была семья, близкие и друзья. Все было хорошо. «Они живы, Сол. Они живы!» Бог-создатель, что бродил среди них в облике безобидного животного и смотрел, с кем интереснее всего будет играть. Красный, голубой, синий. Белый, черный, фиолетовый. «Вам выбирать, чему верить. Я лишь заключаю контракт.» Безграничное все и великое ничто. Семья Кальца показалась богу хорошей игрушкой. Нити торчали из огромного ковра на стенах. Потяни за одну, и полотно разойдется. Но где его нить, куда она делась, почему нить его жизни выбросили из картины с такой легкостью? Боль, в легких вода. Нечем дышать. Кальц тянул руки, хватался за рассыпающийся пол, но никак не мог вспомнить собственное имя. «Ой, какое имя, похоже на звон колокольчика: динь-динь». Реальность со стороны это так странно. Все знакомое и все чужое. Все забытое. «Обладая вашими знаниями и умениями, я бы нашел другой выход из сложившейся ситуации.» Выход, а какой был выход? Убить бога. Нет-нет, никто не хотел убивать его. Лишь закрыть доступ в мир. Кто же знал, что так получится? Да, цель была одна: построить машину, которая не даст богу играть с их жизнями. Столько бессонных ночей, вычислений, цифр на руках и ногах. Ради дня, когда все пропало. Бог нашел его раньше. Он все забрал, Он вышвырнул Кальца на изнанку мира, откуда тот мог все видеть, но ничего не мог сделать. «Друг мой, я перед вами.» Шанс. Второй шанс умирающей личности. Но Кальц не хотел смерти. Он не хотел, чтобы все так вышло. Второй шанс. А был ли этот шанс? «Мы игрушки в чьих-то руках.» Что, если никто не приходил, не предлагал, а все вокруг лишь сон умирающего разума. Ведь как легко поверить в сказку. В сказку, где есть второй шанс. Где вновь встретишься с любимой. Где можно исправить ошибки. В такую красивую сказку. «Сол, прости меня.»