Светя другим, сгораю сам/Aliis inserviendo consumor

Мы прожили втроем несколько прекрасных месяцев. Казалось, что так все и должно было закончится. Я думал, что Сулла расслабился и принял свою зависимость от Метробия. Во всяком случае, за эти месяц он ни разу не возвращался к разговору о списках. Мне это нравилось. Я не знал, как он объяснил смерть Юлия, но меня никто ни о чем не спрашивал, когда я занял его кабинет. Оказалось, управлять мне удается намного лучше, чем выполнять поручения. Я переделал кабинет под себя, но все равно не мог отделаться от ощущения его присутствия. Я списывал это на излишнюю впечатлительность, хотя сам прекрасно помнил, как стоял за его спиной после собственной смерти, и наблюдал за его работой. Возможно, он теперь так же наблюдал за мной. Кто знает, враждебности я не ощущал, но и расслабиться в кабинете по-настоящему тоже не мог. Возвращаясь домой, я поглощал вкусный ужин от Метробия и слушал, как прошел его день. Сулла, как правило, возвращался позже. Он уходил куда-то раз в три дня на целый день, и внятного ответа на свои вопросы мы с Метробием так и не добились. В конце концов, мы просто оставили его в покое. После ужина мы валялись на общем диване, который Сулла однажды просто припер на своем горбу, смотрели фильмы или сериалы, ели всякую дрянь и чувствовали себя абсолютно счастливыми. Мне хотелось бы, чтобы так продолжалось всегда. Впервые за долгое время мне действительно было хорошо с кем-то. И впервые за долгое время я чувствовал себя дома. Мы были на его премьере. Собственно, это был последний раз, когда я видел Метробия. Сулле пьеса понравилась, хотя я ровным счетом ничего не понял. Метробий выглядел счастливым, когда мы вошли к нему с цветами и целой горой сладостей, которые он так любил. Я запомнил его таким. Радостным, смеющимся, воодушевленным, полным надежд. Еще я запомнил взгляд Суллы, теплый и любящий, каким он никогда не смотрел на меня, и, наверное, никогда не посмотрит. Я так и не понял, как он видит наши отношения, и воспринимает ли он вообще то, что между нами происходит, как отношения. Мне это не мешало нуждаться в нем, хотеть его, восхищаться им. Я не обманывал себя, называя это любовью. Но привязанностью это точно было. Я не знал, что он обо мне думает, и как ко мне относится. Это же Сулла. С ним ничего нельзя знать наверняка. За эти месяцы мы довольно хорошо изучили друг друга, чтобы понять, что нравится нам обоим, и что допустимо в постели. Он перестал набрасываться на меня, когда ему вздумается, а я стал терпимее к укусам и жесткому сексу. Метробий иногда отпускал сальные шуточки, оставаясь со мной наедине на кухне. Но и я не мог постоянно сдерживать себя, когда на Суллу находило бешенство. А оно находило на него почти всегда, стоило нам оказаться в одной постели. Ночи, когда он просто засыпал рядом, обняв меня так, словно мы что-то друг для друга значим, можно было пересчитать по пальцам одной руки. И вот, Сулла вернулся, а Метробий нет. Я не стал спрашивать его, что стало с Метробием. Я догадывался. Первые дни мне хотелось оказаться как можно дальше от Суллы, и я работал с утра до ночи, чтобы только не видеть его потерянного лица. Возможно, именно тогда он нуждался во мне больше всего. Я не знал и не хотел знать. Я не мог ничем ему помочь. И мне тоже никто не мог помочь. Наконец, он объявил, что мы переезжаем. Нет больше причин оставаться в чужой квартире, когда у нас есть своя. Впрочем, мы приехали в совершенно другой дом. Это была не та квартира, в которой был упокоен Юлий. И я не хотел знать, что стало с той квартирой, даже не стал гуглить. На этот раз он купил коттедж в новом загородном поселке. У него была машина, а о том, как я буду добираться до работы, он думать не стал. Конечно, ведь можно заказать такси, или он может отвести меня. Все проблемы решались для него очень просто, если не думать о других людях заранее. Вопреки всему, коттедж мне понравился. Теперь у меня было достаточно свободного пространства, чтобы побыть в одиночестве. И у него было собственное пространство для того, чтобы не скрывать собственных чувств наедине с собой. В таком странном ритме прошел еще месяц. Я стал писать. Я стал писать много, потому что мне нужно было куда-то отложить все, что со мной произошло. Я разделил свои воспоминания о прошлой жизни и свои истории из новой жизни, поскольку их нельзя смешивать. Я только рассказал эту историю самому себе снова, чтобы понять, как я отношусь ко всему, что произошло. И понял, что совершенно не испытываю стыда или сожаления относительно Юлия. Но вот исчезновение Метробия причиняет мне боль. В конце концов, я просто пришел к Сулле посреди рабочего дня, когда он явно не ожидал меня увидеть. Я заказал такси и уехал с работы, никому ничего не сказав. Теперь я мог себе это позволить. Я обнаружил его в моем кабинете за моим маком. Он читал то, что я написал, и выглядел несчастным. Рядом с ним стояла бутылка вина, к которой он периодически прикладывался.. Он сказал, что ему понравилась эта история. И те истории, что он прочел до нее. Он спросил меня, действительно ли он настолько ужасен, как я его описал. Я ответил, что на самом деле он еще хуже, и он слабо улыбнулся. Тогда я сказал, что мне жаль. Я не стал уточнять, к чему я говорю это, да он и так это понял. Я сказал, что, возможно, он захочет рассказать мне свою историю. Как он пришел к выводу о том, что необходимо взяться за упокоение. Как он вычислил систему. Как он справлялся без меня. Он обещал рассказать мне. Впереди у нас было много времени на то, чтобы узнать друг о друге если не все, то многое. В ту ночь он был нежнее обычного, и мне это понравилось. Как будто он перестал притворяться хищником и стал домашней кошкой. Он не забыл о своих когтях, это очевидно. Но его присутствие стало напоминать мне ту теплую атмосферу, какая была в доме Метробия. Я подумал, что верно поступил, приехав к нему и показав, что я признаю его право на скорбь. Наутро я отправил текст человеку, который должен был проверить его на наличие ошибок. Я никогда не отличался писательским талантом, и мою писанину надо проверять. У меня был только один способ выговориться и при этом остаться незамеченным. В тот день, когда я, наконец, открыл глаза и увидел мир вокруг по-настоящему, я сказал Юлию, что пишу фанфики, а он сравнил меня с сильной и независимой женщиной с сорока кошками. Вспомнив об этом, я улыбнулся. Я знал, что это только начало истории. Пока мы разобрались только со своим собственным прошлым, и впереди было еще много работы. Мы уже наметили себе следующие цели. Я должен был расправиться с Марком Антонием, который проживал в моем городе, но ни разу не попадался мне на глаза. Сулла должен был разобраться с неким Багоасом. Я погуглил и пришел к выводу, что это будет чрезвычайно интересно. В особенности потому, что в этот раз Багоас уродился женщиной, и я даже встречал следы его присутствия в сети. Мы потратили целую неделю на то, чтобы предположить, в чем могло заключаться его предназначение, и пришли к выводу, что существование Багоаса непостижимо, и смертные мужи, даже такие, как мы, не в состоянии постичь эту тайну мироздания. В наших списках оставалось еще очень много имен. Сначала надо было зачистить наш город. Затем мы планировали разобраться в масштабах страны. И только затем выбирать, куда мы отправимся после. Только в этот момент я понял, что мое собственное упокоение произойдет, возможно, даже не в этой жизни, и это несколько успокоило меня. Я не готов был расставаться с Суллой. И мне начинало казаться, что он тоже не готов пока расставаться со мной. Возможно, мое предназначение всегда состояло в том, чтобы следовать за кем-то, подобным ему. Юлий оказался лишь слабой тенью Суллы, и не смог сохранить свое величие. А Сулла сумел пронести его через тысячелетия. Даже в то утро, с босыми ногами и взъерошенной копной медно-рыжих волос, с заспанным лицом, он выглядел величественно. Во всяком случае, для меня. Юлий в той жизни просил меня о самой малости. Перейти с ним через Рубикон, выступить на Рим, признать его исключительность и его право делать то, что он захочет. Я отказался. Тогда я думал, что отказался, поскольку не верил в его идеалы. Теперь я понимал, что отказался потому, что не верил в него самого. Уже тогда – не верил. На этот раз я был готов идти до конца. Возможно, мне придется отдать все, что у меня есть. Возможно, мне придется претерпеть немало трудностей и столкнуться с тем, что я не смогу принять. И, конечно же, мне придется смириться с тем, что Сулла никогда не посмотрит на меня так, как он смотрел на Метробия. Но разве смысл в том, чтобы быть для него важным человеком? Разве смысл во мне? Нет, смысл в нем и в том, что он делает. И моя задача заключалась в том, чтобы помочь ему осуществить свой замысел. Правильно это или нет – мне все равно. В этот же день я купил диктофон, чтобы записывать его истории. Я надеялся когда-нибудь рассказать и о них тоже. Возможно, кто-то из тех, кто прочтет это, окажется моей или его следующей целью. Возможно, кто-то из тех, кто прочтет это, окажется таким же, как мы, и тогда у него будет только два пути: присоединиться к нам или покинуть этот мир навсегда. Больше всего мне было интересно, что сказал бы Метробий, прочти он все это. Я бы очень хотел узнать. Мне очень его не хватает.