Светя другим, сгораю сам/Aliis inserviendo consumor

Конспиративная квартира располагалась в том же районе, что и студия проводников. Фактически это был уже не Санкт-Петербург, а Мурино. Проводники жили подальше, так как жилье там традиционно стоило дешевле, зато приходилось раскошеливаться на транспорт до метро. Квартира императрицы располагалась намного ближе к метро, но сделано это было вовсе не для удобства возможных жильцов. У метро сосредотачивалось множество точек производства шавермы. Ждали своего часа маршрутки со спешащими пассажирами и мечтающими о чем-то своем водителями. Шла бойкая торговля различными безделушками, орали и бесились дети, кто-то стригся, кто-то затаривался продуктами, кто-то стоял в пробке на въезд или выезд. Иными словами - общий человеческий фон делал невозможным любую слежку из другого среза. Только погрузившись в это бушующее море людей, только приняв непосредственное участие в его жизни можно было хотя бы надеяться на возможность получить какую-либо информацию. Квартира располагалась на тринадцатом этаже. Не слишком высоко и не слишком низко, ровно в середине вечно копошащегося человеческого муравейника. Поездка в лифте прошла в напряженном молчании. Каждый думал о чем-то своем, предполагал, прикидывал и рассчитывал собственную линию защиты. В том, что защита обязательно потребуется, никто не сомневался. Императрица была хорошо известна своим весьма человечным отношением к подчиненным. Но также каждый небожитель прекрасно знал, сколько сожженных дотла миров было за ее плечами. Была, однако, и у императрицы одна-единственная слабость, которой Манфред собирался воспользоваться. Семья. Важнее семьи для нее не было ничего на этом и на любом другом свете. Феликс и Александр выглядели идиотски, каждый по-своему. Феликс - потому что его породистое лицо совершенно не сочеталось с веселеньким свитшотом и дурацкими кедами. Александр - потому что его лицо вообще ни с чем не сочеталось, кроме, пожалуй, традиционной формы. Сам Манфред относительно своего внешнего вида перед императрицей не переживал. Во-первых, ему достался проводник в классическом костюме, который шел практически всем. Во-вторых, как любила говорить сама императрица, подлецу все к лицу, и его костюм будет волновать ее в последнюю очередь. Лифт остановился на нужном этаже. Первым вышел Манфред. Феликс бросил на него короткий предупреждающий взгляд, но куда там. Манфред редко перетягивал одеяло на себя или вмешивался в ход чужих операций, но сейчас был именно такой случай, и дураков останавливать его не нашлось. И на том спасибо. Дверь студии оказалась слегка приоткрыта. Остановившись на пороге, Манфред аккуратно заглянул в комнату, стараясь сначала получить хотя бы каплю информации, а уж потом обнаружить свое присутствие. Императрица сидела в кресле, поджав под себя ноги. Лица ее не было видно: она отвернулась к окну, и лавандовые клубы дыма свидетельствовали о том, что ей удалось раздобыть небесный табак. Что ж, очевидно, хотя бы поэтому она не будет такой злой, какой могла бы быть. Всем известно: самый невыносимый человек тот, кто бросает курить. Манфред решительно толкнул дверь и вошел в студию. - Салют, сестричка! Она медленно повернулась. Манфред, как всегда при таких встречах, ощутил, как его настроение резко теряет высоту. Такая хрупкая, такая смертная. Никто не заставлял ее оставаться здесь, это был ее собственный выбор. Так почему каждый ощущал стыд за это, и он в том числе? За ее морщинки, которые уже легко можно было разглядеть: она часто улыбалась и хмурилась, и возраст с удовольствием рассказывал каждому желающему о спектре ее эмоций. За ее уставший взгляд, за ее собранные наспех в хвост волосы, в которых не было ни одного прекрасного украшения, как бывало наверху. За "я умру раньше, чем тебе надоест играть в героя", читавшееся в каждом ее жесте. Однако, увидев его, она улыбнулась, став на мгновение очень похожей на себя настоящую. Хотя... Разве можно считать тень императрицы настоящей? Тень, которая призвана лишь скрыть ее отсутствие, успокоить народ, то и дело появляясь на балконе с императором? Определенно нет. - Манфред, - она протянула к нему руки, но не встала. - Феликс, Александр... Васильевич. Я рада, что вам удалось добраться до меня. Я вижу, у вас возникли некоторые проблемы... Хотя, не то, чтобы мы не предполагали подобного, не так ли, Фелек? Манфред усмехнулся растерянности Колчака, которого по определенным соображениям не поставили в известность о возможных осложнениях, и сделал для себя пометку, заметив краткое движение со стороны Феликса. Всего лишь дрогнул уголок рта, никто и не заметил. Никто, кроме императрицы. Занятное дело. - Совершенно верно, - Феликс скинул кеды и с видимым удовольствием зашлепал босыми ногами в сторону кухонного уголка, чтобы, очевидно, заварить кофе. - Одна из наших теорий подтвердилась. Как вы можете видеть, наши проводники... Хотел бы я знать, находятся ли они теперь хоть где-то, их жертва не будет забыта. Мы не рождались здесь, поэтому эффект настолько сильный. При непосредственном рождении возможен эффект, который наблюдал Лабиен и, соответственно, Сулла. Цезарь, как мы знаем из признания Лабиена, также наблюдал такой эффект, однако предпочитал о нем молчать. Не исключено, что с Метробием вышло то же самое. Я убежден, что Сулла не убил его, а вывез. В таком случае наша первостепенная задача - разыскать его и выяснить, подтверждается ли наша теория. Если нет, Метробий все равно будет полезен нам в противостоянии с Суллой. Феликс замолчал, подбирая слова и одновременно разливая кофе в полосатые маленькие чашечки. Манфред предпочитал кофе с молоком или сливками, желательно взбитыми, но сейчас было не до этого, поэтому он принял свою чашку и поблагодарил Феликса кивком. Кофе получился прекрасным, без горечи, с цитрусовой кислинкой, которая в послевкусии раскрывалась букетом сухофруктов и цветов. Сколько Манфред ни пытался сварить что-то подобное, каждый раз у него получалась горькая бурда, которую даже в цветы не выльешь: сгорят к чертям. Возможно, секрет крылся в том, что Феликс облагораживал все, к чему прикасался, или же достигал совершенства во всем, что делал. - В машине... - Манфред вздрогнул, совершенно позабыв о Колчаке, надтреснутый голос которого, кажется, одинаково напугал всех присутствующих. - В машине Рихтгофен заметил, что наше нынешнее состояние вызвано аномалией, которой является кто-то из нас, и даже любезно указал, кто именно. Я могу узнать, что это означает? Повисла неловкая тишина. Манфред, вообще-то, слышал обо всем этом только краем уха, да и то не слышал, а подслушал, задержавшись за дверью императорской спальни чуть дольше, чем следовало, поэтому уже рассказал все, что знал, и теперь находился в такой же растерянности, которую, однако, демонстрировать не собирался. Феликс, судя по выражению его лица, знал намного больше, но не был уверен, стоит ли об этом говорить. Короткий косой взгляд с его стороны сказал Манфреду, что зря он в такси вообще рот раскрыл, и что без этого было бы намного проще. Но укола совести на этот раз не ощущалось: надо тщательнее хранить свои секреты, и разговоров тогда никаких не будет. - Мы узнаем больше, когда вы встретитесь с Суллой и Лабиеном, - сказала императрица, поднимаясь и медленно подходя к Колчаку. - Все, что вам нужно знать сейчас, вы уже знаете. - Позвольте с вами не согласиться, - взгляд Колчака сейчас испепелял похлеще манфредового кофе. - Речь идет обо мне лично. Я имею право знать. Императрица поджала губы и отвернулась, не отходя, однако, от него. Студия была слишком мала, чтобы можно было разыграть в ней ее традиционные танцы вокруг жертвы, театральные заламывания рук и прочие женские штучки. Прямо перед ней - ледяная глыба Колчака, вокруг которой пространство и время вступают в очевидный конфликт между собой, что заметно даже невооруженным человеческим глазом. Справа - кухонный уголок, огороженный барной стойкой, за которой застыл соляным столпом Феликс, не представляющий, как поступить в данной ситуации: перетянуть внимание Колчака на себя или дать императрице самой принять решение. Сзади - Манфред, занявший ее кресло: можешь сесть на колени, сестричка, и весь трагизм ситуации сразу же потеряется. - Однажды, - голос императрицы звучал очень тихо, но Манфред уже слышал эту историю, и потому легко угадал каждое слово в какофонии звуков, заполнивших студию сквозь приоткрытое окно, - молодой лейтенант упал в трещину. Трещину во льдах. Он должен был умереть, потому что после такого купания не выживают. Он скрылся под водой весь... Вы знаете, каково это, не так ли? Вода настолько холодна, что тело немеет сразу же. Буквально леденеет, воздух сразу же выбивает из легких, конечности скручивает, ломает, вы не можете пошевелиться, не можете даже вскинуть руку, чтобы ухватиться за ледяную корку. За считанные секунды человек погибает в этой вязкой ледяной воде, похожей на водку из морозильной камеры. Но молодой лейтенант не умер. Он не только не умер, но сразу же встал и отправился дальше. Дело в том, что молодой лейтенант, понимаете ли, был проводником. Феликс глубоко и тяжело вздохнул. Манфред, не слышавший до этого финал истории, ощутил, как у него вспыхивают уши. Не от стыда: от любопытства. Лицо Колчака не выражало ничего. Будто вырезанное из камня, оно притягивало сейчас все взгляды, но никто не мог прочесть, о чем он думает. - Так, - проскрежетал Колчак, наконец. - Полагаю, проводников нельзя считать аномалией. - Верно, - императрица кивнула и, наконец, нашла себе место, вскочив на барную стойку и примостившись на ней подобно птичке. - Следовательно, аномалией было что-то, что его использовало. - Потрясающие способности, - Манфред не смог отказать себе в удовольствии вернуть многочисленные колкости и издевки, но в этот раз его слова, очевидно, прошли мимо колчачьих ушей. - Я сделаю предположение, что нисхождение или восхождение, чем бы оно ни было, произошло спонтанно, иначе я не забыл бы к херам, что я вообще здесь делаю, не так ли? О, раздражительность вернулась, базовая эмоция, живем. Манфред встал с кресла только за тем, чтобы отнести пустую чашку Феликсу, но, вернувшись, обнаружил, что птичка-сестричка легко перепорхнула с барной стойки на свое законное место. Что ж, мы не гордые, в отличие от вашего императорского великолепия. Манфред дождался, пока Феликс наполнит чашку, поблагодарил его сдержанным кивком, преодолел несколько шагов, отделявших его от кресла и величественно опустился на колени императрицы, каждой клеточкой тела ощущая ее негодование, которого, между тем, было намного меньше, чем удовольствия. - Очевидно, так, - Феликс недовольно покачал головой, выражая свое отношение к ребяческой возне на кресле. - Это одна из причин, по которой мы не допускали ваших посещений тверди, а также препятствовали вашему переводу куда бы то ни было. Фактически... Wybacz kochanie... Весь наш отдел службы безопасности строился исключительно вокруг вашей персоны. Наша совместная работа должна была выявить ваши особенности и предпочтения, в процессе представители Королевства исследовали бы вас так, чтобы не травмировать. Если бы не ситуация с Суллой, вынудившая нас действовать. Манфреду захотелось спрятаться. Такое желание возникало у него крайне редко. Однажды ему довелось лететь сквозь грозу, и он прекрасно помнил это ощущение. Ты знаешь, что ебанет. Но не знаешь, когда и где. Может шарахнуть в достаточной близости от тебя, может шарахнуть непосредственно тебе в дурацкую башку, а может погреметь где-нибудь вдалеке. Но напряжение, иррациональный страх, который возникает сразу же, стоит тебе оказаться во тьме... Все это заставляло его внутренне сжаться, и он был весьма благодарен императрице, обхватившей его тонкими лапками за талию и уткнувшейся носом в спину. Ей тоже было не по себе, а в присутствии дамы нельзя было демонстрировать свою собственную слабость. - Восхитительная история, - Колчак, наконец, сообразил снять обувь и пройти в комнату, распространяя вокруг себя поистине могильный холод, который нельзя было назвать метафоричным. - И никто из вас, конечно же, понятия не имеет, что будет, когда мы встретимся с Суллой и Лабиеном, и что будет с ними при взаимодействии со мной. Потрясающе. Мне нравится. Один вопрос. Феликс Эдмундович, когда вы настаивали на моей ликвидации, не смотрите на меня такими глазами, я все знаю, давно знаю, так вот, когда вы на ней настаивали, вы были в курсе этой истории, не так ли? Очаровательно, спасибо. Интересно, откуда у вас была такая информация. Как давно вы в действительности работаете на Королевство? На императорскую семью? Угробить одну, чтобы выполнить волю другой - это так по-польски. А ты, Манфред? По роже вижу, что половину из всего этого ты впервые слышишь, но что-то не припомню, чтобы другим людям поручали командование имперским флотом, имперским, блять! И вы хотите сказать, что это со мной что-то не так? Да вы сами знаете, кто вы такие? Себе можете ответить на этот вопрос? Типичный польский предатель, маскирующий свое естество под красивыми сказками о всеобщем благе. Золотой мальчик, которого все в жопу целуют, и которому охуеть как везет ровно до того момента, пока не вмешивается Сулла. Императрица-нищенка... - Zamknij się gówno! Александр послушно заткнулся, удивленный уже тем, что кто-то посмел ему перечить, причем настолько громко. Манфреду остро недоставало поп-корна. К обвинениям в свой адрес он давно уже привык, как и привык к тому, что не обязан никому и ничего объяснять. Не его вина, что существует определенная система допуска, по которой некоторым людям (или не людям) не положено совать свой без меры длинный нос в чужие дела. Поэтому и стыда за бросаемые обвинения он не ощущал. Злости за оскорбление императрицы - тоже, чай, не девочка, может за себя постоять. Конечно, Манфред не допустил бы оскорбления женщины, но в данном случае его вмешательство обидело бы ее больше, чем любые слова, брошенные в ее адрес. Сложно сказать, на что в действительности оскорбился Феликс: на претензии к самому себе или на попытку обругать женщину, которая, очевидно, не была ему совершенно безразлична. - Из-за таких как ты! Черт бы тебя побрал! Ты прекрасно знаешь, что сморозил дичь только что, но я, так и быть, не стану записывать это на свой счет. Ты можешь говорить что угодно обо мне, это понятно, но ты не смеешь... Ты не имеешь никакого права... Манфред встал, с трудом выпутавшись из объятий императрицы, и возник между Колчаком и Феликсом, надев самую дружелюбную из всех своих улыбок. - Приятно видеть, что вы, наконец, перешли на "ты", но нам некогда останавливаться на ваших достижениях. Необходимо решить, как нам действовать дальше. При всем уважении к личной трагедии, безусловно, вселенского масштаба, мы все еще должны остановить Суллу, который так и будет убивать ни в чем не повинных людей, если мы его не остановим. Могу я предложить вернуться к взаимным оскорблениям позже, когда мы закончим операцию? Феликс фыркнул, но вынужден был признать правоту Манфреда. Колчак смерил его внимательным взглядом, в котором на мгновение возникло какое-то новое, непонятное выражение. Возражений не последовало, как не последовало и обычных оскорблений, и Манфред счел это прекрасным знаком. - Вероятно, я смогу ответить на ваш невысказанный вопрос, что вам делать дальше, - подала голос императрица. Все обернулись к ней. Она сидела на своем излюбленном месте, поджав под себя ноги. Так же, как сидела, когда они вошли, и Манфред внезапно понял, что произошло. Еще до того, как они приехали. Поэтому она курила небесный табак, достать который здесь было очень сложно. Поэтому она сидела в такой позе, отстраненно глядя в окно. Поэтому она бросилась открывать дверь так быстро, поэтому она так ждала их. Сейчас она выглядела особенно хрупкой и смертной. Манфред бесшумно подошел к ней и положил руки ей на плечи. Такие маленькие, такие узкие и прохладные. Да, эта женщина могла сжечь множество миров. Но здесь, сейчас, она определенно нуждалась в защите. На экране ноутбука, который до сих пор оставался лишенным всеобщего внимания, легко было разглядеть то, что привело ее к такому состоянию. Лабиен выкатил обновление. В отличие от остальных глав его "признания", как Феликс изволил называть эту работу, новая глава имела название. Она называлась "Клеопатра". - Я предлагаю поступить следующим образом, - Манфред почувствовал приближение Колчака еще до того, как тот действительно приблизился: интересно, замечал ли еще кто-нибудь холод, который он распространял вокруг себя? - Мы с Феликсом займемся поисками Метробия. Я согласен с тем, что Сулла, скорее всего, спрятал его, но не согласен с тем, что вывез из города: он захочет иметь к нему доступ. Манфред, ты останешься здесь. На случай, если они заявятся или вообще проявят себя хоть каким-то образом. Твое присутствие здесь не вызовет подозрений. Манфред где-то слышал уже об этой его особенности. Колчак часто выходил из себя, нередко срывая злость на ни в чем не повинных людях, которые при этом значительно пополняли свой словарный запас, но так же быстро остывал. Извиняться он, впрочем, не считал необходимым, просто продолжая работать, как ни в чем не бывало. С тем же Бегичевым, который впоследствии спас ему жизнь, возникла именно такая ситуация. Манфред считал ее очень показательной. Тогда еще вполне себе живой лейтенант-проводник забыл, что сам же отправил Бегичева за какими-то безделицами, и, не обнаружив его на вахте, устроил такой разнос, после которого Бегичев посчитал себя глубоко оскорбленным и отказался с ним работать. Колчак при этом очень удивился, потому как считал ситуацию исчерпанной: все ведь в конце концов выяснилось, можно работать дальше. В результате извинения таки были принесены, мир восстановлен, а лейтенант вытащен из разлома. Точнее - его подходящее тело, такое же раздражительное, такое же эмоциональное, очень удобное для чего-то, что ждало там. Сколько лет? Сколько тысяч лет? Кто знает. Страха Манфред не испытывал. Он привык полагаться на свое чутье, которое никогда его не подводило. Как бы Колчак ни нападал на него, угрозы от него Манфред не чувствовал. Кроме того, он не был в действительности "золотым мальчиком", которому не приходилось ничего делать в жизни. Манфред хорошо помнил практически все свои жизни, и все они были наполнены войной чуть более, чем полностью. Он умел постоять за себя, отличался хорошо развитым как тактическим, так и стратегическим мышлением, а ребячество, которое он проявлял довольно часто, помогало ему справиться с собственным возрастом и людьми, жизни которых вспыхивали и гасли, тогда как его собственный огонь продолжал гореть. Образ "небесного олуха", которого все любят, помогал получать доступ к нужной информации и достигать необходимых высот. Колчак не мог этого не понимать, но предпочитал продолжать эту игру, и Манфред не собирался нарушать традиций. - Я только напомню, - сказал он, отставляя пустую чашку на столик, - что мы теперь как бы живые. Понимаете, да? Как там в кино было... "Коль убьет, так умрешь", короче. Я даже больше скажу: это для нас буквально единственный способ вернуться назад, так что нам в любом случае придется умереть. Если, конечно, никто не захочет остаться здесь, кто бы стал его винить. Колчак отошел к окну, неопределенно мотнув головой. Кто-кто, а он оставаться здесь явно не захочет. Ему определенно не нравится, во что превратилась его страна, и даже сто лет назад он не чувствовал себя здесь в безопасности: теперь понятно, почему. Феликс стоял за стойкой с прежним упрямым выражением, но Манфред прекрасно видел истинную причину его сомнений и напряжения. Он должен был вернуться, но вряд ли хотел этого. Если бы Манфред не произнес этих слов, Феликс, скорее всего, не заметил бы, какой выбор стоит перед ним. Но Манфред, в дополнение к, в общем-то, приятному характеру, был довольно ревнив. И потому не мог промолчать. Сам он перед таким выбором не был поставлен, ведь его нисхождения не были ограничены, и он мог повидаться с сестричкой в любое время, когда ему только захочется. Они встречались редко не потому, что он сознательно ограничивал себя в нисхождениях, а потому, что его работа предполагала существенную ответственность и почти полную занятость. Императрица не могла не заметить его мотивов, но на губах ее, вопреки всему, играла легкая улыбка. Конечно, любая женщина ценит, когда ее ревнуют, даже если она твоя сестра. - Позвольте задать еще один вопрос, - Александр Васильевич слегка повернул корпус, держа руки сцепленными за спиной, и по его лицу сложно было предугадать, о чем он спросит. - Я отвечу на него, если смогу, - серьезно пообещала императрица. - Сколько вообще среди людей... людей? Она рассмеялась, легко качая головой, отчего ее темные волосы рассыпались по плечам тонкими ручейками. Манфред заправил несколько прядок за ухо. Он-то прекрасно знал ответ на этот вопрос. - Поверьте, Александр Васильевич, вполне достаточно для того, чтобы наше присутствие оставалось совершенно незамеченным. Колчак в ответ только хмыкнул и вернулся к созерцанию пейзажа за окном, который сложно было назвать приятным. Манфред подтянул к себе ноутбук и начал читать. В конце концов, именно ему предстояло, в случае чего, отбиваться от бешеных античных мужей-убийц, которым аномалия головы напекла настолько, что они решили, будто без них мироздание ну никак не справится. Чтиво обещало быть весьма интересным, ведь женщины в работах Лабиена появлялись нечасто. И какие женщины!..