Светя другим, сгораю сам/Aliis inserviendo consumor

Если я чему-то и научился за годы с Суллой, так это тому, что то, о чем он не знает, ему не повредит. Возможно, Юлий был прав относительно меня, и предательство действительно у меня в крови. Возможно, моей матери меня подбросили германские эльфы, забрав ее родного малыша, которого она, безусловно, любила бы. Не знаю, я устал искать ответы в прошлом. В какой-то момент на меня просто свалилось осознание того, что их там нет, потому что прошлое статично. Его нельзя изменить. Если бы я продолжил копаться в нем и дальше, то же самое можно было бы сказать о моей нынешней жизни. Я жил статично тысячи лет, пропуская мир мимо себя, и теперь с удивлением и стыдом осознавал, что практически все прошло мимо меня. Где я был во время Великой Войны, которую затем нарекли Первой? Что я делал? Я не помню. Наверное, бродил таким же призраком, как и в любое другое время. Даже война не разбудила меня, даже она больше не доставляла мне удовольствия. А во время Второй? Черт возьми, я и этого не могу вспомнить. Это тоже не имело для меня абсолютно никакого значения. А вот для Суллы имел значение каждый миг, и именно поэтому мне потребовалось несколько лет для того, чтобы понять, что меня опять занесло куда-то не туда. Поначалу я не мог отличить его восхитительные, но выдуманные истории от правды. Я не помнил ни черта из того, что было со мной раньше, только смазанные черно-белые картинки, выброшенные на свалку памяти. Ярко и четко я помнил только "настоящую" жизнь, а все остальное превращалось в одну сплошную кляксу. Сулла же живописал свои приключения настолько невероятно и артистично, что не поверить ему было просто невозможно. К счастью, вскоре до меня дошло, что он может попросту издеваться над моим невежеством, и я начал гуглить. К его чести, выдуманных историй было не так уж и много, всего процентов тридцать. С Марком Антонием мы встретились совершенно случайно. Точнее, я-то, оказывается, давно уже его знал. Ну, как минимум, голос. Если бы по видео можно было разглядеть настоящее лицо - то я, безусловно, нашел бы его раньше. Это было несложно. Надо было просто купить билет. Но мне вечно недоставало то времени, то денег, а то и вовсе желания: все это время, как я уже писал, я жил в каком-то мутном киселе, не особо понимая, чего я хочу и хочу ли вообще. Возможно, у меня были варианты встретиться с ним и раньше, но я отметал их. Не покупал билет, не соглашался на свидание. Кто знает, что было бы, если бы я встретился сначала с ним, а потом с Суллой? Юлий, вероятно, был бы жив, вот, что было бы. Вопреки ожиданиям, мы встретились в кофейне. Сулла в своих записях утверждал, что он живет в Питере, но оказалось, что уже несколько лет как Марк Антоний перебрался в Пушкин. Не знаю, почему Сулла забыл упомянуть об этом: то ли хотел посмотреть, буду ли я искать, то ли у него были какие-то свои способы исчисления расстояний. Как бы то ни было, мы встретились в кофейне. Я развернулся с двумя стаканами какого-то невообразимого сладкого кофе со взбитыми сливками и вафельками сверху, потому что Сулле внезапно захотелось сладкого, и Марк Антоний оказался прямо позади меня. Тихий, незаметный, смущенный таким соседством. Марк Антоний, которого я знал, ни за что в жизни не позволил бы облить себя какой-то гадостью. Я уже точно схлопотал бы по морде. Человек, который стоял передо мной теперь, был совершенно другим. У него были печальные темные глаза глубокого старца: человека, который понял эту жизнь и спокойно дожидается, пока она закончится. Его взгляд поразил меня в самое сердце, я ни у кого не видел таких глаз. У Юлия все еще были глаза избалованного ребенка, у Суллы - глаза бешеного волка, а ведь они прожили не меньше. Я остановился в замешательстве, не зная, что предпринять, как исправить ситуацию. Бариста уже начал готовить мой заказ заново, Сулла ждал меня в машине и явно бесился, потому как ненавидел опоздания, а я смотрел на него и просто охуевал. Охуевал так, как не охуевал никогда в жизни. - В смысле блять?! - это все, что я смог из себя выдавить, но получилось довольно угрожающе. - Извините, - знакомый бархатный голос с легкой хрипотцой породил табун мурашек, ну не может такого быть, не может! - Я заплачу. - Да иди ты на хуй! - я все еще не мог оправиться от шока и вел себя так, как повел бы себя он в свои лучшие годы, стыдился, но не мог остановиться. - Я в состоянии за себя заплатить! - За счет заведения! - поспешно вставил бариста. - И ты иди на хуй! Все идите на хуй! Я отказываюсь это понимать! Отказываюсь! Марк Антоний аккуратно прикоснулся к моей руке, вроде как вытирая взбитые сливки, но я понял: "остановись, бешеный". И я остановился. В ладонь скользнула какая-то хрень типа визитки, и это действие Марк Антоний сопроводил максимально тяжелым и долгим взглядом, от которого мне захотелось куда-нибудь срочно деться. Раньше за ним такого не водилось. Но то было... сколько тысяч лет назад? Люди меняются. Все, кроме меня, видимо. Какой же адовый пиздец. Я дождался, пока бариста закончит, забрал заказ и вывалился в адское летнее пекло. Сулла сидел на капоте и сверлил меня довольно жутким взглядом. Но, получив свой кофе, быстро успокоился и повеселел. Я решил пока не говорить ему о встрече. Я не знаю, почему мне тогда пришло это в голову. Возможно, потому, что Марк Антоний выглядел совсем не так, как Юлий. Совсем не так, как тот, кого надо было упокоить. Он сам, кажется, был способен упокоить кого угодно. Впервые за годы с Суллой я подумал, что он может и не знать, что происходит на самом деле. В его глазах не было ответов, в его словах не было ответов. А во взгляде Марка Антония были если не ответы, то хотя бы обещания поразмыслить над этим. Я украдкой взглянул на бумажку, которую он подсунул мне в кофейне. На ней не было ничего, кроме номера телефона. Вероятно, эти бумажки он держит специально для таких, как мы. Как выглядят стандартные визитки я все еще помнил, и эта хрень совершенно не была на них похожа. Сулла не был особо нежным или внимательным, но за моим настроением старался следить. В конце концов, мы жили вместе, пусть и не питали иллюзий относительно друг друга. Поэтому моя молчаливость, безусловно, не осталась без внимания. Он отнес это на счет своей раздражительности этим днем, и потому вечером вместо тяжелого разговора на тему "что ты от меня скрываешь" меня ждали вполне себе приятные попытки восстановить мое душевное равновесие. Не важно, сомневался ли я в Сулле так же, как до того я сомневался в Юлии. Как только он настраивался на эротический лад, мне сносило крышу точно так же, как в тот первый раз, когда он трахал меня в чужой крови. После ужина он сунул тарелки в посудомойку и аккуратно прикоснулся кончиками пальцев к моим плечам. Я допивал свой холодный чай с лаймом и базиликом, и его прикосновения впервые напугали меня. Я подумал, что он легко может свернуть мне шею или воткнуть под лопатку нож, которым только что нарезал торт. Я не смогу предугадать, когда он захочет это сделать, а он и не скрывал того, что однажды разберется со мной. Если я не разберусь с ним раньше. Однако на сей раз он был настроен весьма миролюбиво. Легкий массаж в его исполнении снял напряжение и помог настроиться на продолжение вечера. - Почему ты никогда так не стонешь в постели? - Сулла провел кончиком языка по ушной раковине и потерся носом о мою шею. - Потому что ты ничего для этого не делаешь, ммм? - я поддевал его специально, но доля правды в этом тоже была. - Неблагодарная скотина. Он сказал это беззлобно, оставляя дорожку легких укусов на моих плечах и проникая прохладными ладонями под футболку. Я уже хотел его, несмотря на то, что вот уже несколько лет мне приходилось терпеть его периодические загулы, вовсе не всегда связанные с необходимостью кого-то убить. Возможно, именно поэтому и хотел. Почему он все еще возвращался ко мне? Хуй знает, честное слово. За это время ему попадались объективно более интересные экземпляры. Вероятно, я единственный, кто действительно был ему полезен, с кем он мог поговорить о том, что он делает. Получить подтверждение своей исключительности. Фактически... я снова вернулся к тому, что было у меня с Юлием, и от осознания этого захотелось приложиться лицом об стол. Сулла не дал мне сделать этого, запрокинув мою голову и приникнув к моим губам долгим блядским поцелуем с ненавистными облизываниями, которые мне надо было терпеть, если я хотел получить основное блюдо. В конце концов, отношения, даже такие ебанутые - это всегда компромиссы. В этот раз он решил быть особенно нежным и внимательным. Я не мог оторвать взгляда от его огненных волос, отросших настолько, что он теперь собирал их в замысловатые узлы и даже плел косы. Расплетая очередную косу, он проникал в нее своими тонкими пальцами, и я не мог отделаться от ассоциации с плотью очередной жертвы. Это меня заводило. Но еще больше меня заводил его взгляд. Спокойный, уверенный и в то же время совершенно блядский: только Сулла умеет делать такие глаза. Я знал, что они будут преследовать меня до конца моих дней, даже если я найду в себе силы бросить его и съебать куда подальше. Расправившись с волосами, он присоединился ко мне в постели, но в этот раз я больше не испытывал того трепета, который сопровождал меня каждый раз, как мы трахались до этого. Я знал, почему это произошло. Марк Антоний убил бога в Сулле. Бога, которого видел только я, потому что хотел. Я смотрел, как Сулла сосет, что случалось нечасто. Определенно, я получал от этого кайф, но не хватало чего-то особенного. Чего-то, что заставляло меня в таких ситуациях комкать простыни и скулить от двух противоположных желаний: кончить поскорее и чтобы это никогда не заканчивалось. Сулла, без сомнения, тоже это почувствовал, я видел некоторое разочарование и сомнение в его глазах, когда он поднимал взгляд. - Знаешь, что - сказал я, мягко отстраняя его от члена и поднимая за плечи к себе. - Сегодня будет не так. И вообще всегда будет не так. Или никак. Он выглядел заинтересованным. И легким. Я внезапно ощутил всю силу своего нынешнего тела. Возможно, оно было даже сильнее моего предыдущего. Я решил проверить. Быстрым движением подмяв его под себя, я провел языком по ключице, пробуя его на вкус. Солоноватый, как и следовало ожидать. И сладковатый. Соленая карамель, вполне ему подходит. Мне хотелось сделать с ним то же, что он сделал со мной. Смять, уничтожить, подчинить. Но, вероятно, что-то во мне изменилось, потому что его мягкое довольное урчание определенно нравилось мне больше, чем понравились бы болезненные крики. Он не возражал против смены ролей. Жестом фокусника извлек из-под подушки тюбик смазки, что наводило на мысль, что сегодня он был настроен на мягкий секс, кто бы ни оказался сверху. Сам щедро смазал мой член и собственную задницу, и это зрелище само по себе было достойно особенно пристального внимания. Войдя в него и ощущая, как он сжимается вокруг меня, я почувствовал себя почти счастливым. Я двигался медленно и аккуратно, несмотря на то, что такое положение вряд ли было для него в новинку. Позволял ему целовать и облизывать себя, наслаждался прикосновениями его рук и его красивыми щиколотками на своих плечах. Я кончил довольно быстро и не побрезговал позаботиться о нем, спустившись к его члену и сразу заглатывая на всю длину. Мысли мои тем временем блуждали где-то далеко. Примерно в районе кофейни. Впрочем, судя по всему, он этого даже не заметил. *** Мы встретились с Марком Антонием через несколько дней. Я позвонил по номеру, решившись далеко не с первого раза. На удивление - он приехал в город. Вероятно, не хотел видеть меня на своей территории. Конечно же, мы встретились там же, где судьба свела нас в прошлый раз. Не думаю, что у него в арсенале было много мест, где можно было поболтать, не привлекая к себе лишнего внимания. Здесь же было именно такое место. Вечно пустая кофейня на первом этаже и не менее пустой ресторан этажом выше. Судя по всему, он был здесь постояльцем, так как персонал не лупил на него во все глаза, а занимался своими делами. Вряд ли это показатель профессионализма: я работал бариста, я знаю. Он заказал мне кофе прежде, чем я успел сделать это самостоятельно, и мне пришлось принять этот жест. Вероятно, он должен был показать, что Марк Антоний настроен дружелюбно. - Давно не виделись, - сказал он таким знакомым мягким голосом, который дичайшим образом контрастировал с тем, что я теперь о нем знал. - Есть какая-то особая причина, по которой ты меня нашел? - Я тебя не находил, я просто зашел за кофе. - Ну да, в компании Суллы, который настолько нервничал, что даже из авто вылез, - улыбка чрезвычайно ему шла, но улыбающимся его видели крайне редко, хотя в былые времена, скорее, все было наоборот. - Я... теперь не уверен в том, что мы оказались здесь случайно, но, поверь, я о его планах на этот счет ничего не знал. - И о списке тоже? Я подавился кофе. На этот случай я не заготовил никаких ответов, и, судя по его смеющимся глазам, он прекрасно знал об этом. Как и знал о моей роли в игре Суллы. Я успел подумать о том, что этот мир намного больше, чем мне казалось. Я впутался в какое-то дерьмо, совершенно не соображая, что делаю: как обычно. Я не знал, как работает этот новый мир, не понимал, какие в нем действуют законы и совершенно не задавался вопросом, что поделывают другие мои старые знакомые, раз уж оказалось, что Юлий помнил все, хоть и дурил меня все это время. - Откуда ты знаешь про список? - осмелился поинтересоваться я. - Полагаю, оттуда же, откуда и ты. Сулла чрезвычайно болтлив и хвастлив, и некоторое время тому назад активно искал сторонников. - Некоторое время? - Лет сто назад. Убедившись, что я не стану ему помогать, он убил меня. О, ему пришлось постараться, - Марк Антоний коротко хохотнул, что выглядело совсем уж дико. - Но, конечно, не в его власти решать, возвращаться мне или нет. - А в чьей власти? - Полагаю, в моей собственной, - Марк Антоний откинулся на резную спинку стула. - Ну и во власти императорской семьи, конечно. На моем лице, вероятно, отразился полный спектр недоумения, потому что он снова рассмеялся, что на сей раз привлекло внимание персонала. Конечно, такое событие. Вероятно, они решили, что я беру у него интервью. - Ты удивляешь меня, Тит Лабиен, - сказал он, дождавшись, пока я сделаю успокаивающий глоток. - Я помнил тебя совершенно другим человеком. Я был уверен, что уж кто-то, а ты разглядишь гнилую суть этого ублюдка, но ты позволил ему окрутить тебя. Был бы ты нормальным мужиком, этого бы не произошло. - Мы живем в 21 веке, Марк Антоний. - сухо заметил я. - Понятие нормального мужика несколько расширилось с тех пор, как ты не пропускал ни одной юбки, чтобы доказать, что ты-то как раз нормальный. - Ты совершенно прав, мы живем в 21 веке, и у меня теперь совершенно другое имя. - Как и у меня. - Да, но им всем насрать, как тебя зовут. Здесь мне нечего было возразить. Некоторое время мы провели в молчании. Видимо, он и сам не знал, что мне сказать, раз уж я обнаружил такую невероятную глубину своего невежества. Наконец, он вздохнул, быстро огляделся и наклонился ко мне. - Судя по твоей реакции, ты не совсем уж меня не знаешь, Тит, - его шепот звучал так же завораживающе, как на записи, и я на какое-то время потерял ощущение реальности происходящего. - Сказано: имеющий уши да услышит. Это все, что я пока могу тебе сказать. Он вышел, оставив меня в недоумении и растерянности. Я понял, что он хотел сказать. Но я совершенно не знал, что мне теперь со всем этим делать. *** Лучшее место для того, чтобы слышать - метро. Садишься на конечной, накидываешь на голову капюшон и принимаешь образ глубоко спящего человека. В вагоне еще дохрена народу, готового уступить место, а я сижу в углу, и почти похож на чемодан. Наушники с шумоподавлением глубоко вставлены в уши, голос Марка Антония проникает в самое сердце, заставляя меня задаться простым вопросом: где раньше были твои уши, Тит Лабиен? Ты же слышал эти песни тысячи раз, почему ни одна из них у тебя не наложилась на то, с чем ты был знаком раньше? Почему? Да потому что мне было все равно. Я жил как в посмертии: эти жизни не были жизнями для меня. Я будто отбывал наказание, ожидая, когда оно завершится, и все обернется вечным мраком. Господи, каким же я был долбоебом. Но, где бы мы не прятались от других, Всюду будет виден наш белый свет. Мир, покрытый пятнами всех цветов, Станет нам укрытием здесь, на земле. Я эту песню слушал тысячи раз, она приходилась мне по сердцу, но я считал, что каждый меломан так или иначе примеряет на себя те или иные тексты. Каким идиотом я ощущал себя теперь в темноте питерской подземки, зная, чей голос напевает это мне в уши! К моменту, когда день приблизился к вечеру, я обнаружил, что мое лицо мокро от слез. Слез сожаления о потерянном времени, слез раскаяния за то, что я был настолько слеп. Слез жалости к самому себе. Песня зазвучала, когда я выходил из вагона на очередной конечной, чтобы пересесть в состав, следующий в обратную сторону. Я замер, ошеломленный. Что же я такого Сотворил худого? Раньше я, как сокол, В небесах парил. Но что? Что же я такого сотворил? А теперь прикован Намертво к земле я. Маюсь, спотыкаюсь В непроглядной мгле. Но что? Что же я худого сотворил? Что? Что же я худого сотворил? Что? Что же я плохого сотворил? Что же я такого Натворил плохого? Раньше я в хоромах Жил и не тужил. Но что? Что же я такого натворил? А теперь в трущобах Коротаю век я. Объясни, в чём дело, Мудрый человек. Но что? Что же я такого сотворил? Что? Что же я худого сотворил? Что? Что же я дурного натворил? Я никогда так не бегал. Несся как умалишенный. Вероятно, даже мой конь Цицерон в свое время не развивал такой скорости, какую я открыл в себе сейчас. Кофейня, конечно, была уже закрыта: она располагалась в центре, а меня унесло на Ветеранов, так что я потратил приличное количество времени, чтобы добраться до нее. Я остановился, упираясь ладонями в бедра, дыша тяжело и рвано. Слезы текли по щекам и от осознания непоправимого, и от бега, и от усталости. От невероятной силы катарсиса, который я испытал. Это было похоже, вероятно, на чувства апостолов, которые впервые увидели Христа. Конечно, Марк Антоний не был Христом. Но у него были ответы. У него были все ответы, какие только были мне нужны. А у Суллы их не было, я понимал это теперь. Не было никогда. Зато был план. Жуткий план, страшный. Ему мало было человеческого мира. Он не хотел видеть себя диктатором: им он уже был. Уверовав в свою неуязвимость, он стал аккуратно расправляться с теми, кто мог ему помешать. Кого-то он убирал просто из мести, а кого-то включал в свой список по политическим мотивам. В точности как тогда с проскрипционными списками. И он нашел идиота, который согласен был помочь ему в этом. Потому что этому идиоту было наплевать на себя и на мир вокруг, он просто хотел, чтобы все кончилось. И привык прислуживать богоподобным диктаторам. Марк Антоний отлепился от стены и медленно подошел ко мне. Я был благодарен ему за то, что он не стал драматично класть ладонь мне на плечо, стоя позади меня, иначе у меня остановилось бы сердце, и разговор пришлось бы отложить. Мобильник вибрировал в кармане джинсов, будто бы Сулла почувствовал, что что-то не так, хотя я часто задерживался допоздна. В последнее время мне понравилось бывать в разных местах, чувствовать себя частью живого организма, частью человечества, живого, обновленного, немного дурацкого, но все еще такого родного. Я смотрел на его красивое лицо на экране, ощущал теплую тяжесть руки Марка Антония и понимал, что очередная песня, выпавшая на рандоме, не могла бы сказать мне теперь о Сулле больше, чем ее автор, стоявший сейчас так близко. Он крадётся, бесшумно смеётся в кулак. Он блистательно умный расчетливый враг. Если ты повернешься, он даст тебе знак. Если ты отзовешься, он скажет так: Мы живем ради мига, Мы живем ради тьмы. Мир – кровавая книга, Мир – арена войны. Он зовёт из тумана, он начеку. Он расставил капканы на берегу. Если ты отвернешься, прошепчет – дурак. Если ты улыбнешься, он скажет так: Мы живем ради мига, Мы живем ради тьмы. Мир – кровавая книга, Мир – арена войны. Я сбросил вызов, выключил телефон и медленно разогнулся. Я был готов узнать правду.