Светя другим, сгораю сам/Aliis inserviendo consumor

Бегичев заподозрил неладное, когда лейтенант, едва переступив порог склада, где хранился запас продовольствия, прошептал “они умерли”. После клятой трещины лейтенант вообще вел себя странновато. Бегичев все еще благодарил Бога за то, что удалось привести его в чувство, но теперь делал это несколько более настороженно. Уловив удивленный взгляд, лейтенант смутился, отвернулся и пробормотал что-то о сугробах, которые показались ему мертвыми телами. Ему поверили все. Кроме Бегичева. Спутать сугробы с мертвыми телами, конечным делом, можно было. Но чтоб такое случилось с лейтенантом, который до этого момента отличался отменным зрением и, что более важно, оптимистичным настроем по отношению к экспедиции барона Толля... Это никак невозможно было. - Вы меня, пожалуйста, извините, Александр Васильич, - сказал Бегичев, отведя лейтенанта в сторонку и следя, чтоб никто не увязался следом. - Только вам все ж таки поесть надо и поспать хорошо. - Поем, - неожиданно согласился лейтенант, до того отмахивавшийся от подобных предложений. - И посплю. Но потом. Сейчас нам нужно выяснить, куда все-таки они могли подеваться, и есть ли смысл... По лицу его было ясно, что смысла не было. Но, что странно, лейтенант Колчак улыбался. Десны его кровоточили, и от этого общее впечатление становилось еще более жутким. Бегичев часто потом возвращался к этому моменту. Лейтенант быстро пришел в себя. Но прежним так и не стал. Что было такого в этой трещине, Бегичев не знал. Он знал только, что льды пытались забрать лейтенанта с того самого момента, как тот ступил на них. То волны захлестнут вельбот так, что уже не знаешь, на каком ты свете. То льдина расколется, и придется на жилах последних вытягивать вельбот из бушующих ледяных вод. То вот трещина эта... Все преодолели ее. Все. Кроме лейтенанта, который до того на здоровье не жаловался, и на глазомер уж тем более. Бегичев каждый раз в воспоминаниях заново переживал тот миг, когда он услышал плеск и затем - тишину. Лейтенант Колчак скрылся под водой всего на несколько секунд, но здесь этого было достаточно, чтобы больше уже не всплыть. Здесь ледяная вода быстро превращала тело в столь же ледяную статую, место которой было на дне. Холод скручивал конечности, выбивал душу, не давал шевельнуться. Бегичеву удалось зацепиться за куртку лейтенанта и все-таки вытянуть его на берег. Когда он сделал это, тот уже не дышал. Крутилась в голове мысль о том, что Арктика всегда берет свое, что невозможно покинуть ее без жертвы, но отдавать лейтенанта, к которому он успел прикипеть, Бегичеву не хотелось. И он с остервенением человека, у которого ничего больше нет, и нет больше никакого смысла в дальнейшей жизни, если сейчас все останется по-прежнему, стал спасать лейтенанту жизнь. Спас. Спас? Глаза, которые взглянули на него после нескольких минут откачивания, были глазами лейтенанта. Без сомнения. Это было его лицо, его голос, чуть надтреснутый и осипший по понятным причинам. И улыбка тоже была его. Поэтому Бегичев и поверил. Но подмечать стал почти сразу. Ведь и было что! “Помилуйте, вашбродь” - сказал он тогда - “Переодеться все ж таки надо”. Колчак взглянул на него удивленно и... с любопытством. Едва не спросил “зачем”, как Бегичеву тогда показалось. Переоделся, конечно, и от стопки не отказался. А до того отказывался. С этого момента подозрения начали соединяться со страхом. Бегичев за лейтенантом следил неотступно. И днем, и ночью. Вопреки обещаниям, лейтенант не спал. Вообще. Другие не замечали этого, и распространяться о таком смысла не было, только беду на себя навлечешь. Ничего слишком уж необычного лейтенант Колчак не делал. Ну писал по ночам, не прерываясь на то, чтоб погреть замерзшие руки. Ну выходил в ночь, ну бродил под звездами. Можно было бы списать это на его нервический характер и нарастающее беспокойство за барона, которого Колчак мог бы назвать своим другом и наставником. Однако в одну ночь Бегичеву удалось-таки удостовериться в своих подозрениях полностью. Ночь была непривычно тихой. Не завывал невыносимый ветер, не сыпала с неба непонятная хмарь и морось, не хлопала ткань палатки, мешая уснуть. Поэтому Бегичев сразу услышал, что лейтенант Колчак выполз наружу, стараясь не потревожить никого. В самом этом действии ничего необычного не было, все мы люди, в конце концов, но что-то подтолкнуло Бегичева выползти следом. В крайнем случае, всегда можно изобразить, будто за тем же самым. Лейтенант Колчак стоял на небольшом возвышении и напряженно вглядывался в темноту. Бегичев так и застыл возле палатки. Что он там высматривает, стало ясно почти сразу: по скрипящему снегу медленно брел медведь. Пока что он был еще далеко и вряд ли вообще подошел бы к людям, но лейтенант почему-то не сводил с него глаз. Затем взвился словно пружина и исчез за возвышенностью. Бегичев уж не решился следовать за ним, но весь обратился в слух. Круг света, позволявший худо-бедно разглядеть, что происходит снаружи, не распространялся так далеко, тем удивительнее было, что лейтенант ринулся во тьму, в которой в принципе сложно было бы сориентироваться и уж тем более что-то предпринять. Спустя короткое время послышался короткий, оборвавшийся на полувздохе рев. По спине Бегичева, несмотря на холодину, заструился мерзкий липкий пот. Лейтенант не показывался довольно долго, и Бегичев думал уже разбудить остальных, но вдруг нечто темное вошло в круг света, и стало ясно, что Бегичев раскрыт. - А я это вот... Покурить больно охота. Бегичев был не робкого десятка, но, когда он извлекал трубку из заиндевевшего кармана, руки у него дрожали. И было отчего. Это все еще было лицо лейтенанта, но то, что перед Бегичевым стояло, не могло быть им. Вместо лица - кровавая маска, только глаза темные сверкают на свету. Если это завалило медведя, то что оно могло сделать со всеми остальными?! - Что-то долго вы собирались, - хмыкнуло это. - Или вы думаете, что я вас не заметил? - У вас, меж тем, вашбродь, все лицо, простите, измазано, - неожиданно для себя прежним добродушным голосом высказался Бегичев. Это вздоргнуло и сразу же стало похоже на молодого лейтенанта как влитое. Такое же растерянное лицо, какое бывало, стоило уличить его в ошибке, которой просто не могло быть, потому что все, что он делал, должно было выходить идеально. Пользуясь его замешательством, Бегичев все-таки набил трубку и стал неспешно попыхивать, делая вид, что происходящее его нисколько не волнует. В конце концов, судьба его уже была решена. Это вполне могло перебить здесь всех и вернуться в одиночестве, сообщив об ужасной кончине спасательной операции, еще и получить награду какую за то, что само выжило. Будто могло быть иначе... А могло и не перебить, это уж как карта ляжет. Но в любом случае, трястись от страха бессмысленно. Куда тут бежать? Единственный островок жизни позади, там спят усталые собаки и люди. Все, что дальше - только тьма и смерть. Лейтенант Колчак (Бегичев решил про себя не акцентировать собственное внимание на том, что это больше не он) поспешно отошел к прежней возвышенности, зарылся руками в снег и принялся остервенело отмываться. Бегичев вздохнул, зажал трубку зубами и зашагал к лейтенанту, старания которого были обречены на провал без помощи. - Дайте-ко я посмотрю, не то ж остальные перепугаются, аль собаки почуют. - А ты? - темные глаза взглянули испытующе и с осторожностью, но лицо лейтенант все-таки подставил. - Не перепугаешься? Ты всегда начинаешь подчеркнуто просто говорить, когда боишься или не знаешь чего. Бегичев хмыкнул, но дела своего не бросил. - А толку-то с моих страхов? Что ты хочешь, то сделаешь, я уж видел. - Чтобы между нами не было недопонимания, - ледяная рука перехватила запястье Бегичева, и тот все-таки вздрогнул. - Этот медведь... Я съел его, чтобы не съесть вас. Но однажды медведя поблизости может не оказаться. - А если я тебя пристрелю? - искренне удивился Бегичев, не спеша, между тем, освобождать руку из захвата, чтобы не провоцировать лейтенанта. - Попробуй, - тот лишь ухмыльнулся и разжал пальцы. - Если интересно, почему бы и нет. Только это ничего не даст, меня может убить только определенный металл, здесь ты его не добудешь. Какое-то время провели в молчании. Бегичев растирал окровавленное лицо снегом, лейтенант с любопытством глазел на него, изредка трогая языком зубы, между которыми, очевидно, еще оставалось медвежье мясо. - Расскажешь мож? Откель такой? Этот вопрос, как следовало из его формулировки, дался Бегичеву непросто. Он одновременно хотел и не хотел знать, что это за существо и как оно здесь оказалось. Захватило ли оно тело лейтенанта или просто приняло его форму, и чем вообще планирует заниматься дальше. - Со звезд, Никифор. С далеких. И из глубин, каких ты никогда не знал. Строго говоря, я здесь застрял... довольно давно. На мою удачу, среди вас нашелся подходящий экземпляр. Среди тех, что вы тут ищете, подходящего не нашлось. Бегичев замер. Лейтенант явно наслаждался произведенным эффектом. Казалось, будто бы он подначивал Бегичева: ну давай, напади на меня, расскажи всем, выстрели или утопи, сделай что-нибудь, ведь я же убил людей, которых ты знал, всех их, и, скорее всего, сожрал и косточек не оставил, как того медведя, так чего же ты медлишь, почему ты просто продолжаешь омывать мое лицо колючим снегом? Но Бегичев не смог заставить себя сделать ничего иного. Какая-то сила была в темных глазах лейтенанта. Она и раньше проступала, когда он еще был самим собой, но теперь она чувствовалась явно. Противиться ей не было решительно никакой возможности. - Не бросишь меня - тьма, которую я принесу с собой, обойдет тебя стороной. - Лейтенант снова коснулся кисти Бегичева, но на сей раз пальцы не были ледяными, несмотря на мороз. - Обещаю. Веришь? Бегичев не знал и не хотел знать, почему существу, которое могло справиться, наверное, со всем на свете, потребовалась вдруг его помощь, и как он вообще мог его “бросить”, если сам находился в патовой ситуации. Однако же угрозы от лейтенанта он не ощущал. Пожав плечами, он докончил свое дело, убедился, что следов крови не осталось и протянул лейтенанту трубку. Насчет следов крови на снегу он не беспокоился: нередко такие следы встречались у палатки и раньше, и всегда приходили к выводу, что порезвилось зверье. Теперь становилось ясно, какое. Трубку лейтенант взял. Откинулся на сугроб, похлопал по снегу рядом с собой и сладко пыхнул добрым табаком. - Вон, - сказал он, когда Бегичев улегся рядом, едва не трясясь от холода. - Вон моя звезда. Видишь? Бегичев прищурился. Заметив это, лейтенант вытянул руку и ткнул пальцем в конкретную светящуюся точку. Улыбнулся мечтательно и стал глядеть на нее, тихо мурлыкая что-то себе под нос. Бегичев хотел сказать, что лежать так опасно, что надо возвращаться, но неожиданно понял, что и ему самому тепло лежать на снегу. Вероятно, это было какой-то особенностью существа, а во льдах такая особенность крайне полезна. - Мне знаешь, отчего грустно? - неожиданно спросил лейтенант, отрываясь от звезды и встречаясь взглядом с удивленными глазами Бегичева, который даже не нашелся с ответом. - И ты, и я, еще видим ее свет, но она уже давно умерла. И ты умрешь, и тело это умрет, а она еще будет светить своим мертвым светом над всеми нами. Более уж лейтенант до самого утра не раскрывал рта. И Бегичев был ему премного за это благодарен. Водитель вдавил клаксон со всей дури, и Александр Васильевич дернулся, вынырнув из липкого сна о прошлом, которое так и оставалось бы далеким и туманным, если бы не недавний разговор. Феликс сидел на переднем сидении, то ли обидевшись за вспышку со стороны Колчака на конспиративной квартире, то ли пытаясь таким образом дать ему время побыть наедине с собой и справиться с новостями, которые, строго говоря, не должны были стать для него таковыми. - Куда мы едем? - хриплым со сна голосом поинтересовался он, для надежности пнув кресло Феликса коленом. - Ты же не думаешь, что мы вернемся? - фыркнул тот. - Я нашел несколько вариантов, пока ты дрых, отмел большинство из них, если сейчас не подойдет, придется ночевать на вокзале. - Или вернуться. - Мы не можем, - Феликс извернулся немыслимым образом, чтобы взглянуть на Колчака одновременно осуждающе и сочувственно. - Но! Я учел твои пожелания и подобрал однушку с раздельным санузлом. - Нас двое, - Александр Васильевич попробовал вложить в свой взгляд всю глубину своего разочарования и зарождающейся мигрени. - Вот и прекрасно, будем спать на кухне посменно, других вариантов все равно нет, у нас ограниченный бюджет! Феликс отвернулся и больше уже не поворачивался и ничего не говорил. Александр Васильевич откинулся на спинку и прикрыл глаза, ожидая, пока поездка закончится. С одной стороны, в однушке отдельная кухня, и ванная комната наверняка побольше, и может балкон нормальный, можно не сливаться с соседом в безумном экстазе победившего капитализма, а сохранить некое подобие личного пространства. Некоторые однушки настолько большие, что в них можно разместить сразу два дивана, и еще для стола место останется... - Приехали. Феликс грубовато вытряхнул все еще сонного Колчака из авто и решительно потянул за собой. Видимо, ему жизненно необходим был мужик хотя бы отдаленно представительного вида, учитывая его веселенькие кеды. Не удивительно, что предыдущие варианты ему "не подошли", небось не захотели связываться с таким колоритным персонажем. Однушка располагалась на пятом этаже девятиэтажки. Ничего сверхъестественного: довольно чистенький ремонт, на первый взгляд ничего нигде не отваливалось. Александр Васильевич хотел заметить, что им не нужна добротная квартира, ведь они здесь ненадолго, но затем вспомнил, что им обоим предстоит снова умереть и решил не озвучивать эти слова. Теперь не ясно, сколько они здесь пробудут и как будут выкручиваться из ситуации. Хозяйка квартиры не обращала на них особого внимания, то и дело зависая в смартфоне, что им, в принципе, было только на руку. Нет комиссии для агентства, платишь сейчас - ключи в руки и живи. Колчак не особенно разбирался в современных ценах, но на озвученную стоимость Феликс сначала поморщился, а затем все же кивнул, поэтому смысла отпираться и ехать куда-то еще он не видел. Договор должны были заключить на днях, а пока в виде исключения (и за дополнительную плату) им было позволено въехать сразу же. Как только за хозяйкой закрылась дверь, Александр Васильевич в ультимативной форме заявил, что занимает ванную комнату. Феликс попытался что-то возразить, но дверь перед его носом закрылась с пугающей громкостью. Ванная действительно была довольно просторной, даром что санузел действительно раздельный. Здесь помещалась и чугунная ванна, и простенькая, но добротная стиралка, и раковина, и даже пара шкафчиков. Конечно же, здесь не было ни мочалки, ни шампуня, ни, прости Господи, геля для душа. Зато был какой-то обмылок хозяйственного мыла, и этого было вполне достаточно. Убедившись в том, что вода из крана подается нужной температуры (по сравнению с водой в трещине - парное молоко), Александр Васильевич разделся и улегся в ванну, расслабленно упокоив голову на довольно широком изголовье, куда при желании можно было поставить кучу тюбиков не совсем понятного предназначения. Отстраненно подумалось, что детям такая ванна понравилась бы. В ней можно было плескаться вдоволь. Девчонки устраивали бы заплывы... Колчак зарычал, сел, переключил смеситель на душ и подставил голову под холодные тугие струи. Стоило приоткрыть дверь в собственное прошлое, как оттуда посыпались совершенно не нужные воспоминания. Что толку в них, если нельзя больше ничего изменить?! Что толку в этой боли, если ты все равно считаешься живым лишь условно?! В забвении, которое даровала смерть, были свои очевидные плюсы. Оставалось лишь догадываться, испытывает ли Феликс нечто подобное, и что он чувствует по этому поводу. Впрочем, из того, что Александр Васильевич о нем знал, следовало, что особенных несчастий на его долю не выпало. Он действительно оказался счастливчиком: помогла магия имен. Учитывая выбранный им путь, его правда можно было назвать вполне счастливым и удачливым человеком. Да, более десяти лет в сумме в лагерях. Невозможность увидеть жену и ребенка... Но его сын хотя бы был жив. Его сын хотя бы ждал отца, получал от него письма. А его девочки... Его маленькие ласточки... Он не мог, не хотел думать об этом. Вода, которая должна была успокоить и восстановить силы, на этот раз только разбередила старые раны. Если бы они были физическими, он, наверное, прямо тут и сдох бы, а это означало бы - о, слава Бездне! - забвение, к которому он так стремился. Александр Васильевич ощущал себя невероятно усталым, будто бы все годы, которые ему удалось скинуть в королевстве, внезапно навалились на него неподъемным грузом, приплюсовав к себе еще и чужие. Наскоро помывшись вонючим обмылком хозяйственного мыла, он выкарабкался из ванны и осознал, что полотенец здесь не было так же, как не было других банных принадлежностей. С чувством выругавшись, он придал себе невозмутимый вид и вышел в коридор, благо температура на улице колебалась в районе +30, и влага испарялась буквально мгновенно. Феликс что-то делал на кухне. Шумел чайник, лилась вода. Возможно, он успел сгонять за продуктами или что-то заказать, пока Колчак собирал себя по кусочкам под ледяной водой, да так и не собрал до конца. В любом случае, смерть от разрыва сердца на сей раз ему не грозила. Александр Васильевич прошел в комнату, цапнул с дивана пачку сигарет (Феликс всегда разбрасывал пачки в стратегически важных местах, чтобы никогда не "стрелять" и уж тем более не узнавать внезапно, что сигареты кончились) и вышел на балкон. К его удивлению, он оказался не застекленным и вообще довольно открытым. Теплый ветерок приятно обдувал стратегические места, окна выходили на тихий зеленый двор, и настроение понемногу выправлялось. Прошлое осталось там, где ему и положено было быть: глубоко на задворках памяти. Оно все еще было с ним, он помнил теперь о нем каждую секунду. Но оно больше не причиняло боли. - Я чай заварил и заказал суши, - оповестил Феликс, выглядывая на балкон из комнаты. - Ну и там еще по мелочи... Ой, здравствуйте, как поживаете? Александр завертел головой, пытаясь понять, к кому Феликс обращается, и встретился взглядом с соседкой, замершей над цветами с опустевшей лейкой. Балкончик у нее был прекрасный: по периметру высажены красивые цветы, листья которых изящно скрывали горшки. Сама бабка выглядела благообразно: по виду ей далеко за 70, может даже и за 80, сухонькая, но ухоженная, волосы собраны в сдержанный пучок на затылке, вместо застиранного халата уютная подростковая пижама. Видно, что за современными трендами бабка следит, или же внуки следят за нее и за ней. В любом случае, с такой соседкой надо было дружить, а теперь сложно было сказать, что поспособствовало ее временному параличу в большей степени: незнакомый голый мужик на балконе или Дзержинский, который сообщает ему, что заварил чай и заказал суши. Александр Васильевич подумал, что не хватало еще, чтоб их выкинули из квартиры в первый же день, и потому обратился к бабке максимально теплым и спокойным тоном: - Мы только въехали, извините, пожалуйста. Я с жары сразу под душ с дороги, глядь - а ничего нет. Ну и... Думал, нет никого, или балкон закрытый... Больше так не буду. Бабка грохнула лейку на балконный пол и скрылась в квартире, ничего не сказав. Пожав плечами, Колчак докурил, щелчком отправил бычок в ближайшие кусты и вернулся в комнату. Надевать грязную одежду не хотелось, но смены все еще не было, поэтому он ограничился относительно свежими трусами и пошлепал на кухню вслед за негодующим Феликсом. В дверь позвонили. - Спорю на косарь, что бабка, - неожиданно для самого себя сказал Александр, подходя к двери. - Скандалить пришла. - Спорю на два, что не скандалить. - Принято. Пожали руки. Выиграл Феликс. Бабка, конечно, от наглости новых жильцов знатно ошалела, но, видимо, близость Дзержинского пробудила в ее старческой душе девочку, которой она когда-то была, потому что вместо скандала она принесла несколько комплектов домашней одежды, предупредив, однако же, что если хоть один из них будет кидать окурки во двор, яйца вырвет обоим вот этими вот руками. Впечатлившись и пообещав, что никто такого безобразия делать не будет, бабку с благодарностями отпустили восвояси. Все это было слишком буднично и мило, чтобы оставить после себя приятное впечатление. - Таким мог бы быть каждый день еще очень и очень долго, - сказал Феликс, попивая чай на подоконнике, где лучше всего обдувало сквозняком. - Мог бы, - согласился Колчак. - Но не будет. Мы здесь не для того, чтобы пустить корни, подружиться со всеми бабульками и зажить счастливой жизнью, каждый раз вешая на ручку двери галстук, если кому-то из нас вздумается привести даму. - Но мы можем хотя бы сутки отдохнуть, не так ли? Здесь Колчаку возразить было нечего. Во всяком случае, им еще нужно изучить обновления, которые выкатил Лабиен, а затем разработать новый план действий. Посчитаем это за отдых. Тем более, что суши уже привезли, а на сытый желудок соображается, как известно, намного лучше.