Светя другим, сгораю сам/Aliis inserviendo consumor

Бездна подобна материнской утробе. Лишенная сознания сама по себе, она, тем не менее, дает жизнь все новым и новым мирам. Из первоначального океана Хаоса раз за разом рождается Порядок, и этот цикл, подобно Ермунганду, никогда не остановится, ибо берет свое начало из собственного же конца. Бездна Гиннунгагап породила Нифльхейм и Муспельхейм. От столкновения вечных льдов и неугасимого пламени появился на свет великан Имир, ставший первым существом по версии северных народов. Манфред знал многие мифы, рождение некоторых из них он наблюдал лично, но воззрения северных народов были, по его мнению, ближе всего к истине. Олимпийцы, а вслед за ними и "зеркальные" римские боги не интересовались особо, куда именно они сбрасывают титанов, мешавших им править, как заблагорассудится. Северяне же знали об этом больше всех ибо для них Гиннунгагап была неотделима от их собственного мира, как и остальные девять ближайших миров, с которыми только они поддерживали кое-какие отношения. В основном благодаря Локи, который сам не был уроженцем конкретно этой планеты и мог кое-чем помочь коренному населению. К сожалению для них, его одного было явно недостаточно, чтобы остановить вторжение небожителей, пусть даже и с Нагльфаром, который теперь, восстановленный и доработанный, стал флагманским кораблем Королевства. Что должно было появиться при столкновении льдов и пламени в этот раз? Манфред закурил. Конечно, столкновение миров, как и все остальное, можно было считать метафорой. Просто Нифльхейм и Муспельхейм демонстрировали идеальный баланс противоположностей, дополняя друг друга и заполняя пустоты в познании. Однако теперь, судя по всему, от плодотворной работы плечом к плечу решено было перейти к более плотному взаимодействию. Не то чтобы он не догадывался, что этим все кончится. Еще в начале вечера на кухне, когда Александр Васильевич, как всегда туманный и холодный, внезапно решил показать Феликсу, как резать арбуз, стало ясно, что это шипение неспроста. Это не было возмущенным шипением рассерженного поляка: в большей степени это походило на шипение холодной воды, попавшей на раскаленный клинок. Поэтому Манфред решил следовать своей излюбленной тактике: притвориться дурачком и сделать вид, что его вообще здесь нет, и он не соображает, что происходит и вообще спит. Благодаря этой тактике ему удалось обмануть многих, в том числе Императора, и существенно обогатить свою собственную библиотеку знаний. Конечно, он не знал всего обо всех. Оставалось очень много белых пятен. Однако предположения и догадки вспыхивали в его сознании всякий раз, как Манфред замечал то, что не замечали другие. И происходило это исключительно потому, что он прекрасно умел наблюдать и слушать, хоть и выглядел несколько рассеянным и беспечным. Теперь, когда сигарета истлела практически наполовину, нити натянулись как никогда ощутимо. Подслушивать, конечно, было нехорошо. Однако Манфред успокаивал себя тем, что его интерес носил сугубо исследовательский характер. Итак, что мы имеем. Глубоко затянувшись, он на мгновение прикрыл глаза и представил доску, на которую можно было мысленно прикрепить карточки, которые затем следовало соединить между собой. Манфред не мог в точности определить, что именно выбивалось из привычной для него картины мира. Туманные объяснения Габриэль не давали ничего конкретного. Манфред всегда считал ее своей сестрой, и это мнение не изменилось, несмотря на то, что между ними, наконец, состоялся относительно откровенный разговор о ее действительном происхождении. Он не стал бы снова возвращаться к этому, если бы не некоторые нюансы. Так, прежде он никогда не замечал за Габриэль ничего необычного. Каждый член королевской семьи обладал собственными уникальными особенностями. Михаил прекрасно обращался с чистой энергией мироздания и любил поиграться грозами. Если где-то кого-то посреди бела дня и чистого неба жахнуло молнией - все знали, кто это сделал, а служба безопасности знала еще и почему. Рафаил был лучшим военным медиком: его Яхве, кажется, назвал в честь какого-то своего знакомого еще с альдебаранских времен, и не прогадал. Габриэль, помимо того, что оказалась единственной женщиной, обладала множеством интересных свойств, и, пожалуй, единственное, что должно было насторожить всех ее братьев, но не насторожило - обо всех ее особенностях говорилось как-то вскользь. Основным ее качеством была способность управляться с тканью мироздания. Возможно, поэтому многие считали, что ее союз с Михаилом предопределен судьбой: в то время как он оперировал душой, Габриэль работала с телом. Особенности Люцифера определялись самим его именем: он мог аккумулировать свет внутри собственного тела. Именно поэтому его и отправили в Бездну: там, в глубочайшей тьме, эта способность была весьма полезна. Самаил умел создавать иллюзии настолько качественные, что однажды не рассчитал и начал гражданскую войну, хорошо подставив Люцифера: Яхве его так и не простил в итоге, а Самаила и вовсе вычеркнул из завещания. Тому, впрочем, это было даже на руку: на тверди ему нравилось куда больше. И, наконец, сам Манфред, переставший пользоваться своим небесным именем с первого земного "отпуска", прекрасно справлялся со стихией огня, что не раз помогало ему в, казалось бы, безвыходных ситуациях. В такой ситуации любые "отличия" воспринимались как должное. Итак, Манфред не замечал за сестрой ничего необычного, и потому вряд ли мог представить, чем будет отличаться ее отец, которого она пыталась вытащить из Бездны всю свою жизнь. Она, вероятно, и замуж вышла только поэтому: одна она бы не справилась, а Михаилу нужна была гарантия полной лояльности ее семейки после того, как дело было бы завершено. Вероятно, ее можно было бы назвать заложницей. От этой мысли Манфреду стало не по себе. Вспомнилось ее красивое печальное лицо, вечно обращенное куда-то в сторону. Ее прекрасные кобальтовые глаза, постоянно убегающие от встречного взгляда, скрывающиеся за пушистыми ресницами. Ее великолепные чувственные губы, поджимаемые в безотчетной горькой усмешке. Счастливые женщины так не выглядят. Впрочем, она и до замужества была такой. Манфред не помнил ее другой: воодушевленной или довольной. Только предельно собранной, еще яростной в пылу битвы, но никогда - расслабленной и радостной. Он вряд ли остановился бы на этом, раз уж прожил всю жизнь, совершенно не обращая на это внимания, поскольку считал, что заботу о близких необходимо проявлять делами, а не пустым беспокойством, однако теперь каждая мелочь казалась ему важной. - Я слышу твои мысли. Император появился, как всегда, внезапно, хотя Манфред и ожидал его, наслаждаясь самокруткой с лавандовым дымом в уютном гостевом кресле. К этой его особенности можно было уже привыкнуть, но он все равно вздрагивал каждый раз, как Михаил буквально возникал за спиной, словно бы выходя из самой ткани мироздания. Кто знает, быть может, так оно и было. - И что ты сам думаешь по этому поводу? - Что ты слишком строг ко мне, я не самый плохой муж. Император с улыбкой опустился в собственное кресло за крупным рабочим столом, высеченным из единого куска мрамора. Устланный множеством бумаг и совершенно секретных документов, этот стол никогда не был свободным полностью. Всегда на нем лежал великий груз ответственности и государственных забот, которые сломили бы любой другой стол, например - сделанный из дерева. Но этот, мраморный, не только выдерживал все это, но даже не протерся за все эти годы. Как и его хозяин. Манфред всегда восхищался им, хоть и не ощущал к нему такого же необъяснимого чувства близости, как к сестре. - Это не единственное, что меня тревожит, - признался он, стряхивая изумрудный пепел в красивую пепельницу, выглядящую практически девственной на фоне рабочего беспорядка, ибо Император не курил. - С адмиралом что-то очень не так, но я не могу понять, что именно. - С нами всеми что-то не так, Уриэль. Это особенность этого места. - улыбка исчезла с лица Михаила, но взгляд все еще оставался теплым и почти смеющимся. - Что именно тебя тревожит? Дверь в кабинет закрылась бесшумно, но Манфред почувствовал едва уловимое движение воздуха и подобрался. Михаил редко называл его именем, данным Яхве, зная, что брат считает его чужим и не очень любит такое обращение. Значит, дело действительно было серьезным. В какой-то степени он уже знал об этом, устраиваясь на ночлег на балконе, зная, что в комнате не уснет: там можно было буквально прикуривать от воздуха. За тысячелетия добровольного изгнания Манфред научился входить в нужное состояние мгновенно. Искусство медитации казалось трудным лишь поначалу, а затем, подчинившееся, оно существенно облегчило связь с Королевством. В результате Манфред мог не тратить время на связь с огромной цепочкой агентов, а подниматься в кабинет Императора, как только ему это потребуется. Конечно, человеческие ресурсы не безграничны, и подниматься слишком высоко было рискованно, как и находиться в таком состоянии слишком долго. Однако пара часов проходила вполне безопасно. Чем Манфред и воспользовался на этот раз, ощутив, что без разговора с Михаилом не сможет принять верное и, главное, своевременное решение. В том, что какая-то гадость вот-вот не замедлит случиться, он не сомневался. - Он слишком быстро набирает форму. Возможно, я мог бы дать тебе более детальный ответ, если бы знал, на что он в принципе способен, но мне не с чем сравнивать. Меня пугает лишь, что прошло чуть больше суток с момента, как он обрел плоть, а его возможности уже сравнимы с моими. - И что ты предпринял? - Ну, во-первых, доложил тебе, раз у меня нет полноты информации, чтобы самому принять решение. А, во-вторых, попытался перенаправить... так сказать... поток энергии подальше от себя и невинных людей. - Думаешь, служебный роман увлечет его настолько, что он перестанет прогрессировать? - Михаил тонко улыбнулся и извлек из-под стола бутылку вина с двумя бокалами. - Дело хорошее, но я вынужден тебя огорчить: это его стимулирует еще больше. - И что делать в таком случае? Не хочешь мне рассказать, что это за зверь? - И как его убить? - Михаил разлил вино по бокалам и подхватил языком последнюю каплю, грозившую шлепнуться на один из документов. - Убить его, к сожалению, нельзя, мы не располагаем такими ресурсами. Манфред не знал, что ответить. Он привык думать, что Император как раз может справиться с чем и с кем угодно. У него, во всяком случае, было Копье, которым можно было разрезать даже ткань мироздания. И, тем не менее, ответ Императора не предусматривал разночтений. - Собственно, боги, с которыми мы впоследствии разделались, пытались. Все, что им удалось - запихать его поглубже в Бездну, из которой он и вышел. И все, что мы можем делать - продолжать сдерживать его. - И поэтому ты разрешил императрице выпустить его на свободу, прекрасно зная, что внизу он быстро наберет форму? - ехидно поинтересовался Манфред. - Что-то мало похоже на сдерживание. - Это потому что ты ничего не знаешь, Джон Сноу, - несмотря на важность темы, настроение у Императора, по-видимому, было игривым. - То, что происходит сейчас - лишь очередная фаза очень долгой и кропотливой операции. Габриэль уже рассказала тебе, верно? - Не то чтобы рассказала, скорее - не стала отрицать. - Тем не менее, этого должно быть достаточно. Подумай, Манфред, - Император пригубил вино и блаженно зажмурился. - Твоя сестра похожа на жуткое чудовище, способное уничтожить все вокруг? - Нет, конечно! - А она может. Манфред снова не знал, что на это ответить. Михаил отличался своеобразным чувством юмора, но сейчас не шутил. Взгляд его, до того благодушный и рассеянный, сделался жестким и хлестким: поймав встречный взгляд Манфреда, он уже не отпускал его, ввинчиваясь глубоко в душу. Сейчас Император читал его как открытую книгу, но эта связь работала в обе стороны, и это следовало ценить. Это показывало максимальную искренность в конкретный момент времени. - Она, - тихо проговорил Император, - превратила в безжизненные глыбы льда столько миров, сколько нет волос на твоей золотой голове. И столько же обратила в пепел. Конечно, еще до того, как Яхве нашел ее. Знаешь, почему она это сделала? Ради своей семьи. Как ты думаешь, что может сделать ее отец? С этим миром? С другими? Если решит, как и ты недавно, что я удерживаю ее в заложниках? - Почему тогда было не запихать его обратно в Бездну? - искренне удивился Манфред. - Потому что семья важнее всего. И потому что первый этап адаптации прошел прекрасно. Как только аналитики обнаружили вероятность использования им своих возможностей во вред окружающей среде, мы прервали его пребывание на поверхности. - Ты это так называешь? - Уверен, его устроила бы эта формулировка, он показался мне весьма практичным. - А если бы вы не успели? Ты не видел, как быстро он... - Вероятность составляла одну тысячную процента, Манфред. - Вы убили его из-за одной тысячной процента?! - Определись, что для тебя важнее: безопасность планеты или временное пребывание на тверди незнакомого тебе существа, - Император искренне наслаждался диалогом, периодически припадая к бокалу. - Мы разработали схему, которая не давала сбоев с момента обнаружения. Достали, поместили в распределитель, отслеживали весь жизненный цикл, вмешались при возникновении вероятности прорыва, встретили, поместили в реабилитационный центр, применили Забвение. Затем, когда период реабилитации завершился, перешли к следующей части адаптационного периода, вернув его на твердь посредством нисхождения. Это ускорило бы наращивание энергетической массы, что и произошло. Безусловно - под нашим чутким наблюдением. Наша задача на сегодняшний день - выяснить, способен ли он сотрудничать с нами принципиально. Простейшая боевая задача. У тебя есть основания полагать, что он не справится с искушением? - Нет, - подумав, ответил Манфред, до сих пор не притронувшийся к своему бокалу. - Не думаю. Но, как ты и сказал, семья важнее всего. Пока он, кажется, не подозревает о Габриэль. Возможно, Забвение все еще действует или он сам блокирует эти воспоминания, я не знаю. Но, как ты и заметил, служебный роман... - Который не входил в наши планы, - Император широко улыбнулся, что совершенно не вязалось с тем, что он говорил. - Так что не тебе жаловаться на недостаточно продуманные алгоритмы. - В любом случае, если опасность будет угрожать Феликсу, я ни за что не ручаюсь. Это похоже на одну тысячную процента? - Вполне, - Михаил допил вино и откинулся на спинку стула. - Но в этот раз мы вмешаемся только в самом крайнем случае. Дадим ему шанс. Не справится - мы защитим людей, как всегда защищали. Но он отправится в Бездну. Императрица извещена об этом. - Ты говоришь, что служебный роман не планировался. Но даже я заметил, что буквально с первых дней... Манфред хотел взять бокал, но рука прошла сквозь него. Время заканчивалось. Обидно: Император редко делится своими запасами. Тело там, внизу, просыпалось, и урвать хотя бы капельку теперь было совершенно невозможно. Михаил, тем временем, склонил голову к плечу, очевидно, размышляя над чем-то очень важным. - Ты не знал, что у Яхве не было своих детей? - внезапно поинтересовался Император. - Конечно, не знал, кто бы тебе сказал такое. Мы все здесь - сироты, которых он собрал в разных уголках мироздания. Сироты, которые так и остались таковыми в прекрасном новом мире, который он завоевал и обустроил для нас. Иногда я завидую вам. - Нам? Кабинет Императора пошел рябью, Манфред уже слышал земные звуки: пение птиц, отдаленные сигналы машин, шелест листвы. Михаил взглянул на него с неожиданной теплотой и лаской. - Тебе и твоей сестре. Манфред проснулся. Медленно поднявшись (после посещения Королевства таким способом его всегда немного штормило первые полчаса), он извлек сигарету из помятой пачки и закурил. Как раз вовремя, чтобы, подняв взгляд от собственных босых ног, обратиться в некое подобие соляного столпа. Нет, в том, что Феликс с Александром Васильевичем предались относительно греховным утехам ничего странного не было: еще с первой встречи видно было, что их неудержимо влечет друг к другу. Просто в Королевстве физические особенности ощущаются несколько иначе, чтобы не сказать - не ощущаются вовсе. Однако же здесь, на тверди, накапливаемое десятилетиями прорвалось буквально за сутки, и ничего странного в этом не было. Странное было в самом облике Александра Васильевича. Искажения, которым он подвергся, нельзя было назвать ожидаемыми. Манфред ожидал чего угодно, но только не стандартного набора "на пикник с чаехлебом №1". Если бы за спиной Александра Васильевича развернулись крылья, Манфред бы заорал и бросился с балкона. Однако, очевидно, даже в порыве плохо контролируемой страсти адмирал понимал, что разнесет крыльями арендованную квартиру, и за это придется отвечать, поэтому сдерживался, и стандартного набора "на пикник с чаехлебом №5" не случилось. А жаль, этот набор Манфред любил больше всего: от него бриташки срались до того, как испускали последний вздох, и мясо получалось более мягким. Интересно, у Габриэль тоже бывают такие зубы? Она ела кого-нибудь? Император в курсе? И позволяет? Ну конечно, он все ей позволяет. И ему, раз уж на то пошло. Манфред не мог сдвинуться с места, его парализовало внезапно обрушившимся осознанием. Почему она не сказала раньше? Не хотела, чтобы он чувствовал себя чужим. Страдала, брошенная единственным кровным родственником, но молчала, чтобы не делать его таким же несчастным, какой была она сама. И без этой информации слишком многие ненавидели его за излишнюю привилегированность. Он, конечно, не обращал особого внимания на это, но, расскажи она... Кто знает. Поэтому Император сохранил за ним все титулы, какими он только успел обрасти за свои человеческие жизни? Поэтому он освободил для него место главнокомандующего? Только лишь потому, что он - родной брат его жены, в отличие от остальных? Манфред ощутил жгучий стыд, вспомнив тот вечер, после которого сестра вызвала его на дуэль. Как он хвалился тем, что ему нет равных, хоть обычно и не отличался излишне раздутым самомнением. Какой стыд, Боже... - Манфред. Он моргнул. Сигарета давно истлела, рука затекла и дрожала от напряжения. Колчак стоял в дверном проеме с весьма обеспокоенным лицом, что само по себе можно было считать событием мирового масштаба. Манфред попытался что-то сказать, но в горле пересохло, и вместо слов послышался сдавленный хрип. - Сейчас. Александр Васильевич скрылся в комнате, и Манфред запоздало отметил, что изначально он выскочил к нему в чем был, точнее - в чем не был. Вернувшись в более цивильном виде, Колчак хлопнул его по спине, заставляя развернуться лицом во двор, вытащил пару сигарет и закурил, протягивая одну из них Манфреду. - Что именно тебя испугало? - непривычно ласково поинтересовался Колчак. - Я выгляжу испуганным? - Скорее - ошарашенным, но я уверен, ты в курсе, что люди иногда занимаются сексом, так что подобрал другое определение. - Люди, - Манфред глубоко затянулся, и дым обжег горло. - Люди занимаются, это как раз естественно. - Ты тоже не человек. Я в курсе, что там, наверху, акценты несколько смещаются, но императорская семья вполне себе трахается, разве нет? - Не знаю, свечку не держал, - чуть более раздраженно, чем собирался, ответил Манфред, которому неприятно было обсуждать личную жизнь своей сестры. - Мне показалось, ты сам этого хотел. Или ты по чистой случайности приперся ночью? Манфред тяжело вздохнул. - Меня не это... удивило. - А. Колчак замолчал. Очевидно, до него дошло, в каком он был виде. Манфред украдкой скосил на него взгляд. Адмирал стоял, опираясь локтями на балконную оградку. Курил, забавно отставив мизинец, как его последняя матушка, когда пила чай в саду. Сейчас он выглядел абсолютно обыкновенно. Единственное, что оставалось необыкновенным - нос, который будто прилепили наспех к, в общем-то, красивому лицу. - Что ж, все это немало нам пригодится, когда мы будем брать этого урода, не так ли? - Адмирал неожиданно подмигнул Манфреду и усмехнулся. - Самое время навестить его гадюшник, как думаешь? - Мы не можем вламываться к нему, - автоматически ответил Манфред. - Феликс скажет тебе то же самое. Мы можем только следовать нашему первоначальному плану. - Ну тогда, - Колчак положил ладонь ему на плечо и аккуратно сжал, глядя, кажется, прямо в душу своими странными почти черными глазами, - ты можешь быть спокоен, потому что ты видел, какая ебучая хуевина будет тебя прикрывать. На это Манфреду возразить было нечего. Поэтому он улыбнулся, как улыбался всегда: легко и открыто, будто бы ничего не было. Удовлетворенный, адмирал щелчком отправил бычок в полет к урне, стоявшей в доброй сотне метров, и ушел с балкона. Вкусно запахло кофе. Манфред постоял еще немного, разбираясь с самим собой и новыми приоритетами. Времени особо не было. Рефлексировать он будет потом, как и готовить обстоятельный разговор с сестрой. Сейчас надо было действовать, чтобы поскорее завершить "операцию" и исключить вероятность негативных последствий. Входя на кухню, чтобы выпить на дорожку хотя бы одну чашечку горячего кофе, щедро приправленного специями, Манфред знал, что поступит так же, как до того поступила сестра. Он не скажет. Просто не сможет сказать.