Когда я надоем тебе, то просто выброси меня, ладно?.. Не играй со мной, не играй с моими чувствами. Я лишь кукла. Когда я сломаюсь (а это обязательно когда-нибудь произойдёт), не мучай меня. Выброси меня…
***
Вокруг меня вновь тьма. Он держит меня за руку и куда-то ведёт. Мне страшно. Я знаю, знаю, что впереди меня… Пустота и боль. Я не выдержу. Я сойду с ума. Я сломаюсь. Я сбегу!.. Если он сделает это опять, то я закричу. Слабый огонёк свечи в его руках гаснет потихоньку, его колышет сквозняк. Я крепко сжимаю кулаки, моля небеса о том, чтобы свечка не погасла. Мне всё ещё есть, куда идти. Я иду за светом и за чужой рукой. Слёзы на моих щеках ещё не успели высохнуть, я дрожу и прерывисто всхлипываю. Но иду. Иду за незнакомым мне человеком. И хочу забыть, хочу вернуться обратно, проснуться, понять, что это конец. Я в доме этого человека всего лишь второй день. И хочу надеяться в то, что это ошибка. Меня просто с кем-то перепутали, верно? Душа уходит в пятки. Он отворяет дверь. Сердце выпрыгивает из груди. Я чувствую, что вот-вот зареву. Не сдержусь, оттолкну и позову на помощь. Вот только бесполезно… Я знаю — догонит, схватит за запястья, ударит, отвесит звонкую пощёчину. Я знаю, что эти стены слишком толсты, слишком холодны. Мой сдавленный крик никто не услышит. Никто не спасёт. Никто не заметит во мне боль и отчаяние, спрятанные в натянутой сквозь слёзы улыбке. Они слишком глупы… Весь этот мир жесток и беспощаден. Когда случается горе, то все слепнут и глохнут, теряя дар речи. Всем плевать. И я знаю это. А ещё знаю то, чтоИзуку Мидория Деку
***
Изуку метался меж стеллажей, явно встревоженный и смущённый. Милое личико раскраснелось от прилившей к нему крови, щёки подёрнулись румянцем, но заметить его было сложно, так как хрупкая фигурка мелькала от одной полки к другой, судорожно выбирая себе подарок. Мысли запутались, превратились в один ком. Ноги дрожали. Лицо пылало, будто обдаваемое языками пламени. Деку окунулся в прошлое… Давно он не испытывал подобных чувств. Мальчишка с удивлением обнаружил, что он… Он чувствует. Чувствует! За это время ему казалось, что его душа умерла. Казалось, вся любовь и добро угасли. Он истощился. Его душа более не могла никого любить, она обессилела. Она отдала все свои сокровенные слёзы одному человеку, она жила для него и цвела. Она приносила себя в жертву, надеясь, что та будет замечена и отплачена по заслугам. Напрасно она старалась, маленькая душа ошибалась… Она не знала, что искра в ней тухнет без поцелуев, она увядает без прикосновений. Однако душа продолжала. Продолжала сжигать сама себя, продолжала отдавать себя всю, продолжала верить… Только эта душа могла превращать боль в улыбку, кровь — в любовь. Только эта душа могла оторвать от себя кусок собственной плоти, лишь бы так было угодно Ему… Только она могла лепить саму себя для Него. А Он? Он не оценил порывы отчаявшейся души. Он неумолимо бил её, отрезал все пути к спасению. Он бил чужие руки, когда они тянулись к нему и пытались обвить шею руками. Он давал пощёчину, когда чужие губы пытались дать робкий невинный поцелуй в щёку. Он не понимал, что это единственный шанс на жизнь для этой души. Он не понимал, что, встретившись с насилием, она пыталась обратить его в любовь, чтобы скрасить всю боль. Он ничего не понимал и не желал даже думать… Он делал то, что доставляло ему удовольствие. Он превратил его в куклу. Из-за Него Изуку больше никого не сможет полюбить. Или сможет?.. Найдёт ли в себе новые силы эта душа? Она восстанет из пепла, слепит себя сама, слепит из себя то, что есть у неё: отчаяние, боль и слёзы. Эта душа должна разжечь в себе новую искру. Возможно ли одним слабым огоньком согреть всю планету? Любой скажет, что нет. Но Мидория смог же… Он смог хранить в себе нежность, доброту и мягкую улыбку. Смог дарить тепло льду, хоть и не растопив его… Значит, ещё раз сможет. Сможет оправиться, натянуть по обыкновению вежливую улыбку и мило помахать ручкой на прощание. И вот, сейчас, Деку застыл на месте. В сердце что-то вспыхнуло, заискрилось, загорелось. Нет, это был не смертельный взрыв, приносящий пустоту и боль. Это был яркий фейерверк, обогащающий обилием красок и цветов. Место на плече, куда дотронулся незнакомец, до сих пор горело. Изуку смутился, уткнувшись в стеллаж. Глаза бегают по товарам, хотя мысли где-то далеко. В голове застыл образ: парень с поделённой на две части причёской и красной длинной чёлкой, закрывающей один глаз. Дыхание перехватило. Деку прикрыл глаза, прерывисто выдохнув. Ноги предательски подкосились, а он чуть не рухнул на пол, если бы не опёрся на стенку. В груди гулко стучало сердце. Изуку прикусил губу. Эмоции выплёскивались через край. Он был подавлен, удивлён и… Счастлив? Да. Безумно счастлив. Впервые в жизни ему предложили помощь, о нём волновались… В одном чужом глазе Мидория увидел столько заботы, сколько не видел в пристальном взоре Каччана. От незнакомца веяло чем-то сладким, приятным и мягким. Это было что-то уютное и тёплое, заставляющее уронить свою голову на чужое плечо, блаженно прикрыть глаза и уснуть, мирно посапывая. Деку испугался. Испугался чего-то нового. Испугался того, чего давно не ощущал. Его бросало то в жар, то в холод. Он боялся вновь ошибиться. Ошибиться, как тогда. В тот роковой день. Когда он доверился незнакомому человеку, запрыгнул в чужую машину и всю дорогу провёл молча, не протестуя на то, что его увозят из родного города. Как можно было допустить такую ошибку?.. Изуку не понимает. Тогда он был убит горем. Тогда он был готов спрыгнуть с обрыва, утопиться, сброситься с крыши. И если бы не чёрная машина Бакуго, то, вероятно, Мидория сильно заболел бы из-за времени, проведённого под ливнем, и слёг. А потом, скорее всего, умер. Оборвалась бы маленькая и никому ненужная жизнь. И Деку признаёт — так было бы лучше. Намного легче умереть, чем терпеть этот ад. Деку тряхнул головой, сбрасывая с себя белую пелену. Ему нужно срочно выбрать себе подарок. Тяжёлый шаг. Изуку замирает, отчаянно вскрикивает, но его тихий писк теряется среди шума зала. Эту поступь он узнает из тысячи. Он услышит этот шаг даже в шуме и гаме, даже крик и вой сирены не помешают ему. Этот шаг не один раз разрезал тишину, приближался к нему, вызывал дрожь в теле, заставляя рыдать. Этот шаг был днём, он топтался возле его двери, пока Мидория плакал, глотая воздух, стоя на коленях и моля небеса о том, чтобы он передумал, чтобы ушёл… Только не сегодня, только не сейчас!.. Но небо оставалось немо к его мольбам. Он не передумывал, врывался в комнату, принося с собой боль и слёзы. Этот шаг будил несчастного ночью, когда Изуку не успевал даже одуматься, как его уже грубо хватали за руки, сбрасывая на холодный пол или наоборот, закидывая на старую кровать, чьи пружины жалобно скрипели, давая понять, что вот-вот провалятся. Ему было совершенно плевать на чужие желания, на чужие слёзы и крики. Всё это лишь подстёгивало, заставляло приносить ещё больше боли, унижая и издеваясь самыми изощрёнными методами. И сейчас Мидория узнал его. Тело бросило в дрожь. Сладкие мечты о свободе, прелестный незнакомец, его мягкий голос и улыбка — всё позабылось, разбилось вдребезги и треснуло пополам, как тонкий лёд в его сне… Осталось лишь его эхо шагов. Хрупкий мир внутри Деку рассыпался. Тяжёлая рука, закинутая на его плечо, заставила крепко зажмурить глаза, на которых невольно выступили слёзы. Мидория понимал, что нельзя плакать… Он стиснул зубы, сжал кулаки. Нет, нельзя! Иначе его выволокут отсюда в спешке, его уведут. А как хотелось броситься назад, к тому незнакомцу, рассказать всё и молить защиты. Однако судьба неумолимо разорвала их. Где Изуку найдёт его, когда вокруг огромная толпа?.. Хотелось остаться подольше, хотелось найти его… Но мечты рушились, одна за другой. Едкая фраза полоснула сердца, охладив его пыл.Глупый Деку, ты приносишь людям лишь неприятности и боль!..
Изуку прикусил губу, опустив голову. Нет, он не хотел принести этому доброму человеку горе!.. Он хотел, чтобы хоть кто-то был счастлив в этой жизни. Ведь… Они не заслуживают, чтобы из-за какого-то Деку в их жизнь пришло несчастье. Мидория помнил. Помнил, как по его вине умер человек. Помнил, как умолял Бакуго, как рыдал и был готов подставить своё тело. Помнил, как чуть не сошёл с ума. Помнил, как один раз сбежав, нашёл себе подругу. Она всё знала. Это была премилая девушка, по её собственным словам, она училась на факультете психологии и искренне хотела помочь пареньку. Она много с ним говорила. Пару раз спасала от самоубийства, заставляла плохие мысли уходить. Она долго убеждала Изуку пойти вместе с ней в полицию, всё рассказать. И однажды он согласился… Под покровом ночи, спеша на очередную встречу, где всё должно было решиться, что-то пошло не так… Видимо, судьба распорядилась иначе. Придя на место назначения, Деку не увидел знакомую. Лишь записку, подписанную Каччаном. О, если бы тогда мальчишка не заметил этот клок бумаги на траве, если бы не послушал мучителя, пошёл бы сам, сам обратился в полицию!.. Но злосчастная записка гласила о том, что ему стоит вернуться. Изуку всё помнил. Помнил, как на негнущихся ногах с понурой головой пришёл в темницу. Помнил, как на холодном полу обнаружил брыкающуюся девушку, на чью голову был накинут мешок. Она мычала, плакала, извивалась змеёй. Перед её хрупким силуэтом, поставленном на колени, стоял Он. Бакуго. Ухмылялся, вертя в руках пистолет. Деку всё помнил. Помнил до малейшей детали. Помнил, как её лёгкое летнее платьице помялось, каштановые локоны разметались по плечам и лицу, а она, беззащитная и лишённая зрения из-за мешка, слепо вертела головой и скулила, часто всхлипывая и что-то нашёптывая. Помнил, как его душа ушла в пятки, когда Каччан перезарядил пистолет. Помнил, как она пару раз вырывалась. А ещё помнил то, как пуля прострелила несчастную девушку, засев в самоё её сердце. Помнил, как потерял рассудок и кричал. Помнил, как с той роковой фразой Он беспощадно застрелил молодую девушку, нисколько не смутившись. Помнил, как выкрикнул: «Ты убил её!». А на его отчаянный вопль Кацуки ухмыльнулся и спокойно ответил: «Нет. Её убил ты, Деку». Деку било в истерике. Деку сорвал голос. Деку больше не мог кричать, он лишь сипел над телом умершей, тихо всхлипывая. Алая кровь испачкала её волосы, растеклась по голубому платью… Она вскрикнула последний раз и с глухим ударом упала о землю. Каччан снял с её головы мешок. На её лице ещё не успели высохнуть слёзы. Она что-то шептала промёрзшими устами. Изуку помнил её мертвенное выражение лица, помнил, как она плакала. И помнил, как напоследок она слабо прошептала ему: «Борись…» Так и не стало самой обычной студентки психологического факультета Очако Урараки, которая хотела просто жить и помогать людям. Пропажу молодой девчонки заметили, но в институте всё поспешно замяли. Её похоронили в глухом лесу. Мидория навещал её могилку пару раз, там уже успела прорезаться молоденькая, как и сама усопшая, берёзка. И с того момента Деку уяснил, что он ничтожество. Ничтожество, из-за которого умерла ни в чём неповинная девушка. Он своей слабостью и беспомощностью убил её. Просто убил. Своими руками. Она так долго говорила с ним, убеждала сбежать… Почему он не послушал её раньше? Однако уже поздно тосковать. Теперь Изуку смирился окончательно. Теперь это будет его расплата — жестокая, не оставляющая и шанса. Этот незнакомец был похож на Урараку. Такой же добрый, мягкий и жизнерадостный. Он тоже хочет помогать людям, в нём столько же тепла и заботы. И Деку боялся. Боялся вновь сделать кому-то больно, боялся втянуть его в свой ад. Нет! Он ни за что не допустит этого! Они не заслуживают такой участи! Мидория всхлипнул. Парень в последний миг смог подавить в себе хрипы, задержав дыхание. Его беглый взгляд внезапно пал на полку, где красовалась фарфоровая статуэтка. — Ты уже выбрал себе подарок? — строго прозвучало над ухом. — Да! Вот эту фигурку! — в отчаянии выкрикнул мальчишка, просившись наперерез. Деку бросился к ней, как к последнему шансу на спасение. Весь красный и взволнованный, он выглядел жалко и трогательно одновременно. Парень вдруг пронзительно вскрикнул, когда, протянув руку к предмету, врезался в что-то твёрдое и тёплое, а ещё высокое… Изуку всхлипнул, отлетев на пол, как мячик. Мальчишка лежал на холодном кафеле, дрожа телом. Он закрыл лицо руками. Страшно поднять голову. Страшно расплакаться. Страшно привлечь внимание, страшно опозориться… Мидория чувствует, что вот-вот разревётся. Нет, не от падения. А от воспоминаний, которые всплыли в мыслях и готовы выплеснуться наружу. По губам потекло что-то солёное и тёплое, до боли знакомое, с привкусом металла… Деку сжался в клубочек, стараясь сдержаться из последних сил. Тело обмякло. Он не может даже встать. Внутри всё кричит и ноет. Слишком боязно… Он тихонько всхлипывает, не решаясь посмотреть на предмет, ставший виною падения. — Ой, простите-простите-простите! Я такой идиот! Простите! Я могу помочь! — обеспокоенно затараторил подозрительно знакомый голос, а чьё-то тело упало на колени перед распластавшимся на полу. Деку боязливо оторвал ладошки, наивно смотря на незнакомца. Тот ахнул, прикрыв рот ладошкой, когда увидел, как по щеке Мидории бежала струйка крови, а глаза были наполнены слезами. Изуку мгновенно узнал его — этот парень! Он выглядел переживающим. Нет, он правда волновался. Казалось, незнакомец уже сам ударится носом о кафель, чтобы искупить свою вину — огромный поток извинений и ругательств на самого себя обрушился на Деку, который лишь хлопал ресницами, не понимая, что происходит. Это было похоже на какую-то сказку… Здесь всё ново и красиво. Здесь перед тобой извиняются, здесь переживают из-за малейшей царапины, когда там, в темнице, Изуку спокойно швыряли, издеваясь над несчастным телом. Однако тело не привыкло… Оно инстинктивно сжалось, ожидая ещё больше боли, глаза заблестели; он дрожал. — Простите меня, я помогу… — встревоженно продолжал он, бережно и даже нежно утирая кровь с чужого личика. — Э-это В-вы?.. — недоверчиво пролепетал Мидория, испуганно косясь на чужака. — Да, это я, — на миг улыбнувшись, ответил он. — Я Шото Тодороки, приятно познакомиться, а Вы… Деку уставился на Шото, колеблясь. Он не знал, что делать, не знал, что отвечать и как изъясняться. Внутри всё дрожало и кричало. Хотелось одного — убежать, спрятаться в своём маленьком мире и запереться там. Тодороки прищурился, смотря на Деку. В этих зелёных глазах он видел что-то нездоровое, нечеловеческое… Что-то животное. Так боязливо смотрят дикие звери, вытащенные на волю. Это был взгляд не обычного человека. В нём плескалось отчаяние и страх, весь о вид молил о помощи. Он боялся. А ещё его кожа была холодна и дрожала… Это заставило Шото напрячься, нахмуриться и ещё раз окинуть взглядом незнакомого. Тодороки ласково погладил его, убедившись ещё раз, что всё тело дрожит, а кожа холодна, как у покойника. Ответом на нежность и ласку был тихий сдавленный писк. Изуку пытался выдавить из себя слабую улыбку, но губы его не слушались. Он улыбался сквозь слёзы. Тодороки побледнел. Он ещё никогда в жизни не видел таких людей: потухших, будто жизненно убитых изнутри. Это пугало. В Мидории было что-то опасное, неразгаданное и подавленное. Шото всё видел. Он видел, как чужое тело бьётся в судорогах. Он видел слёзы и странную улыбку, улыбку сломанной куклы, которая печально смотрит с запылённой полки. Изумрудные глаза блестели и сверкали, в них был неподдельный страх и отчаяние. Они кричали о том, что им нужна помощь. Весь вид Деку молил о пощаде. Тонкие пальцы крепко вцепились в рукав Тодороки, не желая отпускать его. Он будто шептал через этот жест: «Не уходите! Спасите меня!» Шото удивился, сколько силы в этом тщедушном тельце, с какой мощью он сжимает ткань одежды, которая может порваться. Он не хотел отпускать от себя тепло, заботу и доброту. Он знал, что вернётся в ад. Он понимал, что в этом огромном мире никому не нужен, никто не поймёт его и не спасёт… Все люди ходят в масках, они натягивают их на себя, приклеивают неумелые улыбки, вытирают слёзы, прячут раны… Также, как и Деку. А Деку не заметят. Сколько бы он не плакал. Прохожие не обернутся, не тронут холодную кожу, покрывшуюся мурашками. Не разглядят в весёлых бликах слёзы. Не догадаются, что эту маленькую душу переполняет отчаяние и боль. Они не разгадают то, что эта игривая улыбка не для того, чтобы флиртовать, а, чтобы привлечь внимание. Томный взгляд из-под опущенных длинных ресниц — это не кокетство, а стеснительность и страх. Это крик о помощи. Но Изуку не умеет кричать. Он может лишь глупо улыбаться, вежливо кивать головой и нарочито замедлять шаг, надеясь, что хоть один из тысячи догадается, что с этим запуганным взором и худым телом что-то не так. Надеясь на то, что они разглядят в нём слёзы и боль, отчаяние и беспомощность… Деку смотрит на Шото. Деку прикрывает глаза. Деку хочет прижаться сильнее. Деку успокаивается. Он хочет утонуть в чужих объятиях, рассказать всю правду, поплакать, ощутить мягкие прикосновения. Он застывает на месте, позволяя нарушить себе один из запретов Каччана:Никогда не прикасайся ни к кому, кроме меня
Но сейчас ему плевать. Слёзы начинают высыхать, улыбка проясняется и теплеет. Изуку жмётся ещё крепче. Он забывает обо всём. Забывает о Каччане. Забывает о том, что ждёт его на обратном пути. Забывает о клятве, данной самому себе. Забывает о милой Урараке, которую постигла незавидная участь. Забывает о том, что Шото может закончить точно также, как и Очако… Он позволяет себе оступиться, позволяет впустить в своё сердце капельку нежности и любви. Он мгновенно вспыхивает, как спичка. Его очень легко зажечь, но тяжело потушить… Душа, изголодавшаяся по заботе и доброте, сейчас жадно глотает воздух, прильнув к чужаку. Душа готова побежать за ним вслед, душа загорелась. Душа слишком долго ждала, слишком долго она пыталась растопить лёд… Но когда она встретила другой огонёк, то позволила себе ошибку. Теперь душа обречена мечтательно вздыхать по тому, которого, возможно, она больше никогда не увидит… Душа обречена помнить незнакомца, его прикосновения и голос. Он уйдёт, а его доброта останется. Но ещё хуже от той мысли, что душа должна оттолкнуть его от себя, чтобы не сделать ещё хуже. Изуку понимает, что Тодороки должен исчезнуть, он не увяжется за ним. Он пропадёт из маленькой жизни, подарив ей глоток свежего воздуха. — Может, я провожу Вас?.. — тяжело дыша, промолвил Шото, на лице которого читалось волнение, смешанное с любопытством и желанием помочь. — Н-нет! Н-нет! Н-нельзя! — испуганно вскрикнул Деку, закрывая личико ладошками и тихонько всхлипнув. — Н-не надо! Нет! — продолжал он, отчаянно мотая головой. Тодороки удивился, на миг впав в ступор. Такой реакции он не ожидал. Внутри неумолимо жгло чувство вины перед этим мальчишкой, которого он сначала сбил с ног, а теперь заставляет бояться ещё больше. Шото прикусил губу. В сознании начало всё постепенно проясняться… Какой-то туманный голос шептал: «Держи!» Держи его и не отпускай! Ты отпустил его в тот раз, позволил ускользнуть. Однако судьба вновь свела их, столкнула лбами. Тодороки чувствовал неладное. С этим очаровательным, но и в то же время испуганным незнакомцем что-то не так. Не клеился образ запуганного мальчика с его дерзкой одеждой. Он лишь марионетка, пешка. За ним стоит кто-то другой, тот, кто дёргает за ниточки… Он кукла, которую одели и выпустили на волю. Шото хмурился. Внутри всё шептало о плохом предчувствии. Тодороки понял, что нужно действовать. Парень схватил чужую бледную ладонь, погладил её и торопливо прошептал, боязливо оглядываясь: — Пойдём! Мидория улыбнулся, едва заметно кивнув головой. Он посмотрел с благодарностью на неожиданного спасителя. Он готов был сбежать. Мальчишка засиял, слабо сжал руку Шото и собрался идти, как замер, словно опомнившись, качнул головой и пискнул, испуганно пятясь назад: — Нет-нет-нет! Улыбка спала с миленького личика. Тодороки сам испугался, как увидел Деку. Он весь преобразился. Его кожа стала белее фарфора, губы задрожали и посинели, глаза заблестели. Именно сейчас Шото понял, что не так. Изуку услышал шаги. Он предсказал появление Бакуго. Вид у Деку был жалкий. Во взгляде плескалось отчаяние и ужас. Липкий ужас, заставляющий тонуть в бездне, разрываться в немом вопле. Таких лиц Тодороки ещё никогда не видел… Став похож на мертвеца, Мидория готов был заплакать. Он выдернул свою худую ручку, будто обжёгся, обернулся и бросился на шею незнакомому для Шото блондину. Преображение Изуку было стремительным. Тодороки видел, как он расцвёл и тут же завял, поник и погас. Внутри всё перевернулось. Сердце сжалось от жалости к несчастному. Ещё недавно Деку ласково прижимался к нему, был мягок и податлив, нежен и благодарен, готовый убежать. А сейчас висит на шее чужого человека и искоса смотрит на Шото, притворяясь, что не знает такого и видит в первый раз. — К-как?! К-как ты посмел толкнуть его?! Да ты хоть знаешь, с кем связался?! — вскричал Бакуго, в два прыжка оказавшись перед носом обескураженного Тодороки. Он схватил парня за грудки и встряхнул, размахивая руками и ругаясь. Шото обмяк. Он даже не пытался сопротивляться, а лишь хлопал глазами, смотря на выскочившего блондина. От этого человека веяло постоянным напряжением, нервами, терпким запахом табака и злостью. Неприятный тип. Он кричал, обещая разобраться с ним, дёргал за одежду и уже было поднял руку, чтобы занести удар, как завопил Деку, всё это время мирно сидевший в стороне. — Нет! Кацуки! Не смей! — Изуку подбежал к Бакуго, обняв разгневанного парня со спины. — Этот человек хороший, он помог мне… Оставь его, прошу! Мальчишка повис на шее Каччана, умоляюще смотря тому в глаза. Бакуго подобрел. Его доброта была вызвана внезапной нежностью Деку. Это был первый раз в жизни, когда Изуку по собственной воле обнял его. Первый раз в жизни, когда настолько испугался. Первый раз в жизни победил отвращение, забыл, что творил с ним этот человек, в порыве отчаяния прижался крепче и сильнее, имитируя любовь. А ещё нарушил второй запрет, назвав «Кацуки» вместо «Каччан». Мидория трепетал, прижимаясь ещё сильнее, стараясь переступить через себя, через омерзение. Он обнимал того, кто бил и насиловал его, кто издевался, унижал, надругался над бедным телом, нисколько не заботясь о чужих чувствах. Он обнимал его и плакал. Он уткнулся ему в плечо, чтобы скрыть свои слёзы. Он обнимал и представлял на его месте совершенно другого человека, он жмурился, старался не дышать, чтобы не вдыхать знакомый до боли аромат. Он хотел в тот миг ничего не чувствовать. Однако… Он вновь прятал свои слёзы за мимолётными весёлыми бликами, игриво улыбался, надевал новую маску. Он привык плакать. Но ещё никогда он не обнимал этого человека, счастливо смеясь, а как только прильнув к груди и положив голову на чужое плечо, плакал… Послушная и удобная кукла. Кукла, скрывающая боль и слёзы. Кукла кажется радостной. Но никто не знает, что внутри она пуста… — Отпусти его, прошу. Он хороший, — часто дыша, сладко прошептал Деку на ухо Каччану. — Ладно, так уж и быть. А ты послушный мальчик, — Бакуго усмехнулся, закидывая руку на плечо Изуку. — Но, а с тобой я ещё разберусь дома, почему ты говоришь с незнакомыми людьми… — угрожающе промолвил он, а его уголки губ расплылись в недобром оскале. Деку в тот момент чуть заплакал. Душа ушла в пятки. Сердце вылетело из груди. Он знал, на что намекает Бакуго. Слёзы потекли по щёчкам, усыпанными милыми веснушками. Ноги подкосились. Голос дрожал. Изуку не выдержал и прерывисто всхлипнул, но тут же пугливо зажал рот ладошкой. Слёзы текли из глаз, они заставляли жмуриться, предметы размывались. Внутри всё похолодело. Ему захотелось разреветься, упасть на колени и молить о пощаде. Он был словно маленький мальчик — зажал рот двумя ручками, давясь слезами. Неприятно осознавать, но именно Тодороки станет сегодня причиной очередного… Издевательства. На языке вертелось совсем другое слово, схожее по звучанию, но Деку был не в силах даже подумать об этом, так как его колотило в истерике при малейшем упоминании того кошмара, через который он проходит каждую ночь… — Х-хорошо… — тихо пропищал он, прижав руки к груди, сдержавшись от очередного громкого всхлипа. Мидория прикрыл глаза. Ему казалось, что он вот-вот сломается. Мальчишка встал на цыпочки и робко поцеловал Кацуки, стараясь ничего не ощущать, представлять на месте этого злого и раздражительного мучителя кого-нибудь другого, кого-нибудь с мягкой и приятной кожей, кого-нибудь более милого и доброго, кого-нибудь похожего на того чудного незнакомца… Хотелось тут же отпрянуть, вытереть губы рукавом и сплюнуть. Это ещё противнее, чем можно было ожидать. Но Деку терпит. Он изображает симпатию, ловко меняя маски. Он изображает любовь. Он кукла, которая взяла собственные ниточки в свои руки и дёргает за них. Нет ничего хуже, чем обнимать и целовать того, кого ненавидишь всей душой. Нет ничего хуже, чем прятать свои слёзы. Успокаивает только одно — он делает это не ради себя, а ради этого парня. Пусть он уйдёт. Пусть хоть одна жизнь, узнав отчаяние и боль, не притронется к нему, не черпнёт из глубокой чаши грусть и слёзы. Деку мечтал, чтобы хоть кто-нибудь заметил его. Но сейчас он вынужден оттолкнуть своё спасение… Он должен. Должен пройти мимо. Должен сдержаться, чтобы не завопить вслед «Нет! У меня не всё хорошо! Помоги мне, не уходи! Прошу, не бросай меня здесь, не оставляй меня в лапах этого мерзавца…» Но Деку лишь сглатывает и покорно шепчет. — Х-хорошо, — повторил он, сжимая тощие кулачки, размазывая слёзы по лицу, — Т-только о-отпусти е-его… — заикаясь, чуть ли не переходя в рыдания, продолжил он. Бакуго кивнул головой, презрительно поморщившись. — Тебе повезло, неудачник, — хмыкнул Кацуки, разжав кулаки и сплюнув на пол. — Однако если попадёшься мне ещё раз, то я из тебя отбивную сделаю, понял?! — прорычал он, беря Деку под руку. Тодороки встал как вкопанный. Он ещё не мог поверить. Не мог понять, почему такой милый и покладистый Деку внезапно бросил его, побежал к какому-то блондинистому ублюдку, ещё ластился возле него… Парень скривился, скорчив недовольную мину. Это было просто отвратительно! Видеть столь ласковое и нежное существо возле этого тирана, который грубо лапал его. А Изуку ещё и целовал его… Фу! Шото тихонько выругался себе под нос, смотря на удаляющуюся сладкую парочку. Обидно. Он хотел всего лишь помочь, а его чуть не избили. Он хотел обнять и спасти, а его отвергли. Вишенкой на торте стало то, что Бакуго всем своим видом давал понять, что Деку занят. Немного злило, оставляя досаду. Шото тяжело вздохнул. Нет, всё-таки здесь что-то не так. Он чует это. Он не мог ошибиться! Даже объятья и поцелуи не оправдывают слёзы и испуг этого зелёного клубочка с изумрудными глазами. Тодороки знал, что такое отчаяние невозможно подделать. Невозможно настолько сильно изображать страх и ужас. Нельзя так дрожать и плакать. Шото явно видел в нём немую мольбу, запечатанный посыл о помощи, печаль и тоску… В таких вещах нельзя ошибиться! Однако в этой истории много пробелов. Будто он что-то упустил. Какая-то скользкая мысль вилась в голове, извивалась, как змея, но сколько бы Тодороки не пытался схватить её, она выскальзывала из рук, тонула в сознании и тут же всплывала. Необычный мальчишка не давал ему покоя… Чувство недосказанности, омерзения и досады глубоко засело в груди, вонзилось больной ноющей занозой. Шото вновь упрекал себя. Какой же он герой, если не смог разгадать в этих больших глазах что-то ещё? А они явно говорили ему, шептали и умоляли… Но что они молвили, о чём были пролиты хрустальные слёзы? Тодороки не знал. Столько много вопросов и так мало ответов. Они уже скрылись, где-то далеко, за горизонтом. Чистый шлейф аромата от Деку исчез, растворился в воздухе, а Шото всё ещё смотрит в даль, надеясь выудить знакомые силуэты… Однако старания напрасны. Парень сжимает руки в кулаки. — Чёрт, чёрт! — зло кричит он. Опять упустил. И, возможно, больше никогда не встретит. Или встретит, но уже труп несчастного мальчика… Последняя мысль пронзила стрелой, заставляя встрепенуться. Нет! Он не должен допустить этого! Тодороки обжёгся. Сейчас ему нужно действовать аккуратно, не привлекая внимания. Но как?.. Парень испустил пар. Его заполнила опустошённость. На душе паршиво. Чего-то не хватает… Не хватает чужого взора и вида, которого он увидел всего на пару мгновений. Смутное и знакомое лицо. Но где он мог его видеть? В каком журнале, брошюре или по телевидению? Шото нахмурился. Мысль не давала ему покоя. Но в следующую минуту он самодовольно улыбнулся, чувствуя некое облегчение. Парень развернулся и не спеша двинулся вперёд. С души словно спал камень. Тодороки вновь совершил ошибку. Однако Деку так хотел. Хотел убежать, хотел подарить пару мгновений любви и нежности, а после раствориться, оставив после себя горький привкус горечи и печали. Он словно душистый аромат, словно бабочка с волшебной пыльцой на крылышках: впорхнул в чужую жизнь, одурманил и вскружил голову, а после ловко ускользнул. Однако что-то не так! Об этом кричала вся душа. Не клеится образ кокетливого ветерка. В нём было другое. Нет, за этой игривостью скрывает совсем другое чувство… Шото всё ещё не по себе от внезапного перевоплощения Деку. Он врезался в память. В голове застыл беспомощный мальчишка, который тихонько рыдал в уборной, скрывая слёзы и совсем отчаявшись. Тогда он был пуглив и боязлив. Что с ним произошло? Быть может, он спрятался на один миг от этого мира для того, чтобы сменить очередную маску? Ему надоело держать тяжёлую улыбку… Слёзы прорывались сквозь неё, он давно сломался, позволил себе слабину. Плакал всего несколько минут. А что потом? А потом он встал, выпрямил спину и опять натянул на себя маску счастья, которых у него полно… Твёрдо стоял на ногах и улыбался. Шото видел его пару минут и то, со спины. Эти хрупкие плечи тряслись, руки были прислонены к лицу, а сокровенные слёзы проливались и текли по щекам. Удерживать маску слишком долго бывает сложно… И когда Изуку повернулся к нему, то Тодороки не мог ошибиться. В его глазах он видел слёзы отчаяния. Те же самые эмоции он смог разбудить в нём тогда, при второй встрече. Тогда изумрудные глаза засияли, в них появилось новое и неизвестное чувство — надежда. Призрачная надежда, слишком слабая, чтобы ухватиться за неё, но слишком сильная, чтобы дать стимул дальше жить. Жить, терпеть боль и унижения, а вечерами, лёжа без чувств на грязном полу, смотреть сквозь толстые стальные прутья и верить, что солнышко улыбается именно тебе. Верить, что синий клок неба так близко. Верить в то, что за тобой придут и обязательно спасут… Наверное. Или… Спасут когда-нибудь. Или… Найдут слишком поздно. Или… Слишком много «или». Легче просто отвернуться, утереть слёзы и прошептать: «Нет. Не найдут».***
Люди удивительны. Они умеют страдать, могут любить, скрывать свои чувства, а могут быть холоднее льда. Люди жалки. Людишки настолько слабы, что горюют по кому-то, терпят и ломаются, как спички. Они вспыхивают, сгорают и мучаются. Однако их слабость — великая сила. Эмоции вдохновляют их, позволяют стать сильнее. В этом мире чувства стали не более, чем маски… А люди — куклы. Человек может стать куклой, но сможет ли кукла стать человеком?.. Они натягивают маски, улыбаются и плачут, они счастливы, однако внутри уже спрыгнули с крыши, они выдавливают из себя слезинки, но в душе уже составили коварный план, как манипулировать и давить на жалость… Однако всегда приходит тот момент, когда лжецы вскрываются, куклы ломаются, а маски рвутся. Всегда приходит тот момент, когда маски срываются, и обнажается истинное уродство. И сколько бы мерзавцы не пытались скрыть свои пороки, час расплаты рано или поздно приходит.***
Мидория дрожал и плакал, тихо скуля. Слёзы градом лились из глаз. Бакуго уже ушёл. Деку прикрыл глаза, обнял себя руками и зарыдал, истошно завопив. Ещё недавний наряд, купленный на прогулку, сейчас превратился в ком грязной и порванной одежды, которая скомканная валялась в углу. Изуку попытался привстать, но тут же рухнул. Плечи дрожали, тело билось в истерике. Противно, омерзительно! Хочется умереть. Внутри настолько гадко от своей личности, что хочется вывернуть себя наизнанку, вырвать из себя всё, оставив одну оболочку. Изуку не мог терпеть. Когда Кацуки ушёл, как ни в чём не бывало, прикурив сигарету, он заплакал. Слабые кулачки колотили бетон, рвали на себе волосы. Руки скользили по собственному телу, натирали раны и багровые метки до крови. Ногти вонзались в собственную плоть, сдирая недавние поцелуи, оставленные в порывах страсти. Кровь текла тонкими струйками… Хотелось содрать с себя кожу, убрать чужие прикосновения, запах и неприятное ощущение опустошённости. Деку обидно. Обидно до такой степени, что хочется умереть. Почему?! За что?.. Неужели он настолько жалкий? Неужели он заслуживает подобного обращения? Он кто? Кукла? — Куклам х-хорошо-о-о… А я… Я… А м-мне п-пло-о-охо… — дрожащим голосом, сбиваясь на громкие всхлипы, вслух протянул он. Холодно. Мерзко. Противно. На полу дует сквозняк. Бакуго нисколько не позаботился о чужих чувствах. Как всегда. Бросил полуобнажённое тело на полу, даже не удосужившись прикрыть за собой дверь. Ему всё слышно. Слышны всхлипы и глухие рыдания Деку, слышны его возгласы и слезливые обращения к небесам. Деку плачет. Он жалобно скулит, дрожит от страха, боли, обиды и холода. Он протяжно кричит. Он ненавидит себя. Слёзы текут по лицу. Они выжигают изнутри, они убивают его. Больно. Изуку прикусывает губу. Он даже не может встать. Он ползёт. Какой-то лоскут ткани волочится за ним, напоминающий футболку. Мидория сдирает в кровь локти, но ползёт. Холод приглушается жаром солёных слёз. Деку глотает их, захлёбывается. Он доползает до двери и тянущейся рукой прикрывает её слабым толчком. Ему кажется, что он потеряет сознание. Однако, к сожалению, он чувствует всё. Каждой клеточкой своего тела. Чувствует то, как его обесчестили, как унизили и бросили. Чувствует боль и слёзы. Деку вспоминает. Он извивался в чужих руках, кричал и вопил. Он вырвался, сделал рывок к приоткрытой двери. Он поскользнулся, вывихнул лодыжку, пронзительно закричал и упал. Он трепетал, он бился. Он сопротивлялся, прижимал руки к груди, стараясь выдернуть хрупкие запястья из чужой хватки. Комната заполнялась душераздирающим воплем. Бакуго лупил его, покрывал тщедушное тельце побоями. Одна за другой, пощёчины заставляли на щеках появляться синяки. Каччан хлестал бедное лицо до тех пор, пока Деку не обмяк в его руках, лишь иногда всхлипывая и моля остановиться. А потом его грубо схватили, вновь ударили и опрокинули на пол. А потом — чёрная полоса и нестерпимая боль. Он плакал, много плакал, вырывался, но тщетно. Он умолял, трепыхался. Всё смешалось в одну кучу. Едкий смех Бакуго, его собственные слёзы, боль и колкие реплики. Кацуки тянул его за волосы, вырывал пряди, нещадно колотил и издевался. После всего этого Деку не выдержал, обмяк. Каччан творил с его телом всё, что хотел. Дальше — провал в памяти. Сознание словно в тумане. И сейчас он окутан неясной дымкой, проливает слёзы и кричит, раздирая горло. А в ответ ему звенящая тишина… Помощи нет и не будет. Никто не спас, никто не защитил. Сегодня Деку попытался воспротивиться. Сегодня он умолял о пощаде. Обычно в такие часы опять приходит Бакуго и продолжает унижения уже почти с бессознательным телом. Но сегодня решил пощадить. Или ему просто скучно издеваться над тем, кто не сможет кричать, рыдать и вырываться. Деку всхлипнул. Неприятные воспоминания застыли комом у горла, подкатили, перекрыли доступ к воздуху. На глаза вновь навернулись слёзы. Изуку зашёлся в кашле, прерываемом всхлипами и воплями. Тело било в судорогах. Чувство беспомощности и безысходности засело где-то глубоко в груди. Мидория завопил. Завыл от той мысли, что так будет проходить его каждый день. И никакие мольбы не помогут… Он сойдёт с ума. Он подполз к углу, схватил лохмотья, отдалённо напоминающие шорты, и прижал их к себе. Он свернулся в один клубочек. Клубочек, который пульсировал и жалобно хныкал, стараясь зарыться в вещах, сдавленно всхлипывая. Он хотел всё забыть. Деку уткнулся носом в ткань. Ему больно, обидно и грустно. Ему хочется забыть этот кошмар. Ему не хватает тепла и ласки. Как можно так с живым человеком? Душа умерла. Одна её часть безвозвратно засохла, откололась, увяла… А вторая — выжила, вцепилась в жизнь. Она вырвала ногти, с её рук сочилась кровь. Она хотела жить. Однако с каждым днём это желание становилось всё меньше и меньше… Она угасала. Деку уже давно решил. Лучше он умрёт, чем будет терпеть это. Но всё равно каждый раз, делая порез, не мог вонзить лезвие поглубже. И нет, это не из-за причуды, которая восстановит его. Он не мог переступить через себя. Внутренний голос шептал, что ещё рано. Он должен пока жить. Должен терпеть. И это невыносимо! Омерзительно и противно. Изуку задержал дыхание. Боль не утихала. Стараясь приглушить её, он прикрыл глаза. Вновь всплыл вид приятного незнакомца. Незнакомца, который сейчас где-то далеко. Он знает всего лишь одно его имя. Шото Тодороки. И всё… Однако он успокаивает. Деку затихает. Тело инстинктивно подрагивает. Боль притупляется. Только чувства и эмоции отказываются утихнуть. Слёзы всё ещё текут, а тусклый взор с горечью смотрит на свой обезображенный и жалкий вид: новые багровые отметины, небольшие капельки крови, рассыпавшиеся по стройным ногам и синяки на бёдрах. Жгучая обида гложет душу, заставляет плакать ещё сильнее… Мидория сжимает руки в кулачки, но тут же замирает, боязливо подняв голову. Шелест. Мальчишка жмётся в угол, пищит и закрывается руками. Однако никто не вошёл. Пустота. Шелест продолжается. Деку с опаской осматривает комнату, его взгляд падет на вещь, которую он крепко сжимает в руках. В одном из карманов шорт что-то шелестело… Изуку пугливо оглянулся. Никого. Немного посомневавшись, он выворачивает кармашек. Сердце гулко стучит, в ушах повис звон. Слёзы застывают в глазах, устилают те белой пеленой. Внутри всё похолодело и сжалось. Дрожащими пальцами Изуку выудил клочок бумаги. Записка. Мальчишка ещё раз оглядывается, а после, убедившись, что Бакуго нет, разворачивает её. В тот миг замерло всё. Всхлип оборвался, Деку бросило в жар. Лицо вспыхнуло. Незнакомый ему почерк, небрежный и написанный в спешке, но красивый.«Завтра в 23:00 у Большого Холма»
Мидория потупил взор, прижал к себе записку, быстро сложил её дрожащими руками пополам и нервно сглотнул. Это мог быть кто угодно. Мало ли кому он мог понравиться, толпа большая, можно не заметить… Но почему сознание предательски подкидывает улыбчивый вид парня с причёской, разделённой на две части? Деку рвано выдохнул. Внутри всё помутилось, перевернулось. На щеках горел румянец. Бледная кожа засияла, покрылась алыми пятнами. Однако наслаждение и радость быстро сменяет страх. Глупый, глупый Деку!.. Изуку понурил голову, печально взглянув на записку, бережно проведя кончиком пальца по ней. Он ему не ровня. Он лишь запуганный мальчик, живущий в аду. Он жалкий. Из-за него могут умирать люди… Он похож на смерть: бледную и несчастную. Всё, к чему он прикоснётся — умирает. Всех, с кем он заговорит, ждёт такая же участь. А ему остаётся омывать своими слезами своё проклятье и мучителя, терпеть, закрывать глаза и вновь плакать. Знал бы Шото, что с ним происходит здесь, то побрезговал бы даже взглянуть на Деку, не то, что прикоснуться. Мидория закрывает рот ладошкой, а в груди зарождаются новые хрипы. Глухие рыдания прерывают тишину. Деку жмурится. Деку сжимает ещё крепче бумагу. Деку прижимает её к груди. Деку рвёт записку… Медленно, но верно. По одному кусочку. До тех пор, когда записочка не изорвана на мелкие клочки. Мидория чередует всхлипы с отрыванием кусочков. И вот в его руках остаётся крошечная бумажечка с цифрой 3, которая недавно обозначала время встречи. Время несостоявшейся встречи. Ведь Деку знает, как бы не звало и не ныло сердце, он не пойдёт. Так зачем же тешить себя ложными надеждами? Зачем приютить в груди надежду, зачем дать ей стимул жить? Чтобы она, убегая, отчаянно протянула руки к свету и встретила там… Пустоту. Чтобы весь мир её разрушился в один миг. Чтобы она замерла на месте, словно пуля прошила её насквозь. Ведь Деку до сих всё помнит. Помнит уже заросшую одинокую могилку одной милой девушки, которая точно также хотела просто помочь. А сейчас она лежит в сырой земле, пропавшая без вести. Так и лежит в своём прекрасном, окровавленном и запятнанном летнем платьице, горюет по свободе, запертая в тесные стенки гроба. Что она увидела перед своей смертью? Страх? Боль? Отчаяние? Что она слышала? Тщетные мольбы Деку? Ведь даже тогда, когда Кацуки нашёл её, схватил, она сопротивлялась. Она была слаба, она трепыхалась в мощной хватке. Она мотала головой, мычала, ползала на коленях. Она вырывалась до последнего. Однако… Она всё знала. Она знала, что это не поможет. Она знала, что её пристрелят. Она знала, что никто её не спасёт. Она знала, что тратит последние силы зря. Зря кричит перед смертью, зря рыдает, зря вопит и вырывается. Зря пытается укусить похитителя, зря получает многочисленные пощёчины, зря брыкается… Она знала. Но она не смирилась, она до последнего рвалась на свободу. Даже перед смертью она подала пример Изуку. О, как она кричала… А Бакуго оборвал её вопль и слёзы одним нажатием на курок.Прости, милая Урарака… Однако твоя жертва была напрасна. Прости. Я ослушаюсь тебя и твоего последнего предсмертного желания. Прости меня, на том свете, если сможешь, прости, но я предам тебя. Я не буду бороться, как боролась ты, я слишком слаб для этого… прости меня.
Поэтому Мидория решил, что больше не будет допускать таких ошибок. Он одно несчастье. По его пятам следует смерть и боль. Каждый день он испытывает эту боль. Он накапливает её, хранит в себе. Иногда он точно также сопротивляется, но после пары пощёчин успокаивается, позволяя Бакуго делать всё, что угодно. И он не хочет разносить и сеять боль. Уж если и жить счастливо, то остальным. Но точно не ему. Деку закрывается руками. Деку плачет. Деку забывает о Шото… Деку отбрасывает изорванные клочья в сторону. Теперь он точно решил. Тот незнакомец так и останется для него незнакомцем, и ничем более. Сказочный образ должен остаться всего лишь красивой, сладкой, но сказкой… Образ Тодороки будет оплакан долгими слезами, он не раз всплывёт в голове при очередном унижении… Но в конце концов, он рассыплется, как рассыпается песок, пропущенный сквозь пальцы. Он исчезнет, растворится во мгле. Или укоренится ещё прочнее, твёрдо засев в сознании. Это зависит от Деку… Но в любом случае, он уже сделал свой выбор. А сейчас… А сейчас остаётся одно — плакать. И с этой задачей Деку справляется. Он плачет, уже тихонько и неуверенно, пока Бакуго сидит в соседней комнате, задумчиво смотря в одну точку. Его слух тронули глухие рыдания. Он задумался, закинул ногу на ногу и продолжает слушать. Слушать то, как страдает Деку, как рыдает, постепенно ломается. Странно, но теперь это не приносит столько удовольствия… Это даже не раздражает. Это производит совсем другое чувство, оно задевает потаённые струны души. Кацуки хмыкнул. Он тряхнул головой, освобождая её от дурных мыслей. Что за вздор! Разве может растаять душа мучителя из-за пары отчаянных всхлипов? Нет. Поэтому Каччан берёт в руки пульт, небрежно закидывает ногу на ногу и включает телевизор, звуки которого перекрывают и заглушают рыдания несчастного Деку. Деку, который сейчас прижимает руки к груди и рыдает, окружённый изорванными клочьями. Он сам разбил свою надежду, сам отказался от спасения, сам отвергнул спасительную соломинку, поломав её пополам. Деку опять остался никем незамеченным. Прозрачная слезинка скользнула по щеке и тут же растворилась в воздухе. Деку опять кукла. Кукла, которая устало склонила голову набок, облокотилась на стену и печально смотрит на решётку, за которой находится желанная свобода. В этих потухших глазах пустота, ни одной умной мысли. Глупая пустота. Так стеклянны и глупы только глаза кукол. Но что кукла? Она всего лишь кукла. Она не достойна любви. Куклу уберут в ящик, когда закончится игра. И кукла знает это. Поэтому она просто складывает руки на колени, судорожно вздыхает и прижимает порванные вещи к себе. Кукла остаётся куклой, даже когда плачет. Кукла всё равно будет преданно ждать своего хозяина, ведь она глупа… Ведь ей уготована самая ужасная участь — смотреть, вечно улыбаться своей нарисованной улыбкой и терпеть. Однако это её судьба. Ведь она кукла…