23 декабря 1938
— Ну ладно, пока, — Том почувствовал, как Абраксас ударил его по плечу в дружеском жесте. — Увидимся на Рождество! — слева от него встал Орион Блэк и, скорчив рожицу, добавил. — Надеюсь, что в этот раз все будет не таким розовым. — Да, а то в прошлый раз меня чуть не стошнило, — подхватил подошедший Даренн Лестрейндж. — Ничего, тебе будет полезно, — ухмыльнулся Том в ответ, за что получил пару поддакивающих смешков от Эвана Розье и Дагворта Кэрроу, одновременно с этим стараясь высмотреть кого-то. Если честно, то он сам не знал, кого высматривает. Геллерт не сказал ему в последнем письме, как он будет выглядеть, а это значит, что либо за ним придет эльф, либо… В груди что-то неприятно сжалось и слегка закололо. Том помнил все обещания, которые давал Гермионе перед тем, как запрыгнуть в поезд, который сейчас все еще стоял на станции, не уезжая, будто ждал чего-то. И он помнил, как эти же обещания так безразлично нарушил. И сначала Том даже хотел сходить на следующий день после приезда в совятню и написать ей: что он попал на Слизерин, что встретил тут много наследников чистокровных семей, которые прилипли к нему практически сразу, скорее всего, потому что их родители сказали им, что он преемник самого Грин-де-Вальда и возможно, даже поинтересовался бы, как у неё дела. Но что-то его остановило, и продолжило останавливать на протяжении всех трёх с половиной месяцев, даже когда утром за завтраком он продолжал получать от неё нескончаемые письма. — Том! — этот голос. Он странными, ещё непонятными для него тогда, мурашками прокатился по всему его телу, заставив замереть, а затем, будто специально растягивая момент, медленно повернуться. Гермиона. Она стояла буквально в двух метрах от него, и в тот момент Тому показалось это расстояние чересчур большим, но он быстро отмахнулся от такой глупой мысли. Рядом с ней стоял высокий загорелый мужчина, с курчавыми, отливающими медью волосами. Одет он был в простой, слегка потрёпанный костюм коричневого цвета. Его тонкие губы были растянуты в приветственную улыбку, из-за чего на одной щеке проявилась ямочка. И лишь ярко голубые глаза, источающие пронизывающий холод, давали понять, кто на самом деле скрывался под личиной счастливого из-за скорого воссоединения семьи после разлуки отца. Том краем глаза заметил, что все, кроме чего-то ждущего Малфоя, уже разошлись. Он почувствовал растущее в глубине души раздражение, когда Абраксас, узнав Гермиону, расплылся в широкой улыбке. — Мне пора. — Угрюмо сказал Том, уже подойдя к Геллерту и радостно улыбающейся Гермионе и надеясь, что однокурсник не будет столь глуп и поймет намёк. — Увидимся на Рождество, Том, — кивнул ему на прощание Абраксас, а затем повернулся к Гермионе. — Я надеюсь, что с тобой тоже. Она покраснела, но, улыбнувшись, прошептала. — Я тоже на это надеюсь. Малфой, повернувшись к Геллерту и сказав уважительное «сэр», на что мужчина кивнул, направился к ждущему его у колонны фамильному домовику, который уже держал его чемодан с вещами, а затем аппарировал. Том не успел повернуться к Геллерту и уже поздороваться, как следует, как на него налетела Гермиона с объятиями. Она повисла у него на шее, из-за чего Тому пришлось слегка согнуться, чтобы стать с ней одного роста. Вмиг в нос ударил запах корицы, старых фолиантов и фиалок. Он обволок его, на секунду заставив забыть, что рядом стоит Геллерт, что им, возможно, уже пора трансгрессировать, потому что Оборотное может закончиться, что, возможно, они обнимаются слишком долго. Даже для брата и сестры. Особенно для брата и сестры. Поэтому, в последний раз неосознанно втянув ее запах в ноздри так, что Том был уверен — выдохнув, тот все равно останется глубоко в лёгких, он оттолкнул ее. Как обычно оттолкнул: грубо и безучастно. И прежде, чем вновь нацепить на себя безразличную маску, он увидел, как на лице Гермионы промелькнули недопонимание, боль и обида. Но не эти эмоции забрали из его легких весь воздух, высосав из самых мелких закутков альвеол. Не эти эмоции затуманили разум, толком не дав понять, что двигало им в тот момент. Не эти эмоции забрали из него последние частички самообладания, заставив всего на миг. Но дернуться обратно к ней. Смирение. На ее бледном худом личике, в ее всегда сверкающих светло-карим глазах читалось горькое смирение. Будто она и не ожидала от него чего-то другого… — Ну что, идём? — конечно, Геллерт не спрашивал на самом деле. Будто он вообще мог получить какой-то другой ответ, кроме «да». Но роль заботливого отца играть было надо, учитывая, что гриффиндорцев и их родителей тут было как надоедливой мошкары в жаркий летний вечер. — Д-да. Да, пойдёмте. — Запнулся Том, но, быстро поправившись, взял задумчиво нахмурившегося Геллерта за протянутую ладонь. А перед глазами было лишь ее смирение. И через секунду Том понял, что улыбается.***
3 января 1939
— Том? — он дернулся и больно стукнулся головой об стол, громко уронив при этом книгу на пол. Огонёк на свече тревожно заколыхался, из-за чего силуэт, стоящий в двери стал тёмным, слившись со стеной. Хотя Тому не надо было никакого света, чтобы понять, кто так беспрецедентно нарушил его одиночество в ночи. — Том, ты здесь? — А ты как думаешь? — огрызнулся он, наконец-то разглядев бледное лицо в скудном свете успокоившегося огонька. Гермиона, робко топтавшись, стояла у двери. На ней была белая, доходящая до колен, совсем лёгкая для зимнего времени, ночнушка. На ногах были надеты такого же цвета махровые тапочки. Волосы были растрёпаны. На ее тонкой шее красовался с огромным изумрудом и с высеченной на нем змейкой медальон, который Том подарил ей несколько месяцев назад. Опустив взгляд на ее лицо, Том заметил слегка посиневшие от холода, гуляющего в мэноре, губы и слегка покрасневший кончик носа и нахмурился. — Почему ты не в постели? Гермиона замялась, отвела взгляд, что значило — она думала, что ответить, но спустя несколько секунд протараторила. — Мне стало холодно, и поэтому я решила погулять по особняку, а затем увидела, что дверь в библиотеку открыта и отсюда свет шёл. А потом я увидела, как ты тут под столом сидишь. — Не ври мне, — холодно отрезал Том, грозно посмотрев на сестру. — Тебе не могло стать холодно под одеялом, на которое каждый вечер эльфы накладывают согревающее заклинание. Да, даже, если бы и стало, Ло лично каждые два часа обновляет их в твоей комнате. Поэтому я задаю вопрос ещё раз: почему ты не в постели? Повисла напряженная тишина. Том пристально глядел на мявшуюся с ноги на ногу Гермиону, ожидая ответа. И лишь завывающая метель за окном прерывала это молчание. Но Гермиона, вдруг уперев руки в бока, упрямо заявила. — Я не обязана перед тобой отчитываться — это во-первых. А во-вторых, не тебе решать, когда и где мне находиться! Том зло стиснув зубы, прошипел. — Нет, обязана! — С чего это вдруг? — попыталась ухмыльнуться Гермиона, но ее личико явно не было создано для таких злых гримас. Поэтому вышла какая-то кривая улыбка. — Потому что я твой брат. Старший брат. — Процедил Том, постепенно теряя терпение. Его нервы и так были сегодня весь день на пределе из-за Геллерта и его причитаний: «ты совсем расслабился» или «отправляя тебя в Хогвартс, я думал, что ты научишься чему-то новому, но, видимо, я ошибся», и он чувствовал, что если Гермиона продолжит в том же духе, то без криков не обойтись. — О, ты неожиданно вспомнил, что мы родственники?! — раздражающе наигранно воскликнула она, уже недовольно скрестив руки на груди. — Да и к тому же, чего ты так разволновался?! Помню, тебя вообще не особо волновало, где я! — Перестань разыгрывать сцену и скажи мне правду! Почему ты не в постели?! — не выдержав, закричал он. Гермиона вздрогнула, и вмиг все её наигранность и упрямство исчезли, оставив на ее лице лишь несвойственную ей ошарашенность. Она ступила один шаг назад. — Гермиона, — Том, выбравшись из-под стола, медленно направился к ней. — Гермиона, я не хотел. Она вдруг всхлипнула. И только сейчас, когда он приблизился, увидел скопившиеся слёзы в уголках карих глаз, которые сестра сдерживала, по всей видимости, давно. Возможно, на протяжении всего их разговора, а возможно, она уже пришла к нему в слезах. — Ты опять это говоришь, — Гермиона отвела взгляд, но отступать, когда он снова сделал шаг к ней, оказавшись на расстоянии вытянутой руки, не стала. — О чем ты? — он попытался взять ее за руку, но она отдёрнула ладонь. — Ты знаешь, о чем! — Том мог прочитать нескрываемые раздражение и обиду на ее личике. И, о конечно, он понимал, о чем она говорит, но сейчас, когда она злится, лучше сыграть в дурака, чем признать вину. — Нет, не знаю. — Тому все же удалось схватить ее за запястье и аккуратно притянуть его к себе, мягко поглаживая выпирающие косточки. — Расскажи. — Ты опять говоришь, что не хотел, но я-то знаю, что на самом деле тебе плевать! Ты ведь потом опять накричишь на меня и опять скажешь эту глупую фразу! — взорвалась Гермиона, стараясь выдернуть свою руку из его хватки, но Том лишь крепче сжал ее ладошку, сплетая их пальцы. — Мне не плевать, — тихо прошептал он, проникновенно смотря ей в глаза и то еле царапая, то затем нежно заглаживая оставшиеся практически незаметные следы. Он так часто делал в приюте, когда Гермионе за что-то доставалось и знал, что для сестры этот жест значил слишком многое. Она даже назвала его когда-то их жестом. — Неправда! — ещё раз всхлипнув, зло воскликнула Гермиона, но уже не пытаясь избавиться от его руки, играющей с ее пальчиками. — Правда, Гермиона, — Том подошёл ближе, отпустив ее руку, но затем, положив свои ладони на ее подрагивающие плечики, мягко произнес. — Я хоть раз тебе лгал? Она молчала, уперев взгляд в пол, не желая смотреть на него. — Гермиона, — Том, отняв одну руку от ее плеча, требовательно приподнял ее подбородок пальцами, чтобы встретиться с упрямо горящими глазами. — Я тебе лгал? — Нет. — Сжав губы в тонкую линию, нехотя ответила она, понимая, что спорить будет бесполезно. — Ну тогда поверь мне и сейчас, — он притянул ее к себе, обняв. Вмиг по телу пробежались уже знакомые, но до сих пор далекие для понимания приятные мурашки. Том знал, что лучший способ успокоить сестру — это объятия. Они будто усыпляли ее бдительность. В такой момент ей можно было вбить в головку все что угодно, а она даже не поймёт. — Так, почему ты на самом деле не была в постели? Расскажешь? — тихо проговорил он, вдыхая аромат ее волос, и пальцами рук, обхватившими ее, перебирал сзади их кончики. Они были слегка влажными, а сама буйная копна пахла немного по-другому. Скорее всего, сестра сегодня мыла голову. — Я… — Гермиона вновь замялась и уже тише продолжила. — Мне приснился кошмар. Том не видел ее лица, но был уверен, что оно исказилось в неприязни, как всегда происходило, когда сестра видела плохой сон. Он хотел выяснить, что за кошмар, но передумал, зная, что сестра вряд ли ответит, да и к тому же ему не было особого до этого дела. — Так, почему ты не позвала Ло? — нахмурившись, спросил Том, слегка вздрогнув, когда почувствовал, как Гермиона, уткнувшись ему лбом в плечо, осторожно, будто боясь, обняла его в ответ. — Ло хороший, но он бы просто дал мне Зелье сна без сновидений, а ты ведь знаешь, что мне после него… — Весь день плохо, — закончил он за неё, вспоминая, как Гермиона жаловалась ему, когда ей дали его в первый раз. Повисла тишина. Но она не была неловкая, которая часто возникала между ними в последние три года. Это тишина не походила на ту — созданную Томом пару минут назад — напряженную, которая тяжестью давила на Гермиону и, возможно, вызывала ее слёзы. Это была уютная тишина. Будто время и остальной мир на миг замерли, замедлили всеобщий ход, давая им время. Только для чего? — Том? — Гермиона тихо промычала ему в плечо. — Да? — Том слегка отодвинулся, чтобы встретиться с ней глазами, но так, чтобы их тела по-прежнему могли прижиматься друг к другу. На следующее утро он объяснил себе это простой заботой о замёрзшей, за время своего шатания по особняку, сестре. — Обещай мне, что всегда будешь таким, — Гермиона пронзительно посмотрела на него, будто стараясь своим взглядом заставить его дать положительный ответ. — Каким? — спросил он, загипнотизированно вглядываясь в карие омуты. Их глаза пусть и были одного цвета, но тона в них радикально отличались, и иногда, смотрясь в зеркало и видя свои блеклые, цвета грязной слякоти, Том ловил себя на мысли, что тоже хотел бы себе таких два горящих огня, как у сестры. — Таким, как сейчас, — пробормотала она, вновь уткнувшись ему в плечо. Том перевёл взгляд на огромное витражное окно и в скудном свете свечи смотрел на их отражения. — Обещаю.***
12 февраля
— А потом мы поцеловались! — громкий возглас Ориона выдернул его из мыслей, заставив поморщиться. — Так что, завидуйте и дальше в своём клубе девственников! Абраксас, сидящий по левую руку от Тома, закатил глаза, но, не удержавшись, съязвил. — И кто же была эта «очаровательная леди», Блэк? Случайно ли не твоя подушка? Кэрроу и Лестрейндж прыснули, а затем, злорадно улыбаясь, будто действительно зная ответ, Дагворт добавил. — Или, может, Вальбурга? За столом сразу стало тише. Орион, резко побледнев, как-то странно дернулся, поперхнувшись соком, который пил. Малфой, прочистив горло, опустил взгляд на Ежедневный пророк, присланный Совиной почтой. Лестрейндж же, сидевший напротив скукожившегося Кэрроу, встал и, сказав, что его ждёт Слизнорт — что было откровенной и довольно неудачной ложью, потому что декан сидел вместе со всеми остальными учителями, — направился к выходу из Большого Зала. Лишь Розье пил спокойно чай, безразлично оглядывая присланную ему анонимно валентинку. — Это письмо от твоей сестры, Том? — неожиданно задал вопрос Эван, смотря на вскрытый конверт в руках Реддла. — Да. — Том утвердительно кивнул, до сих пор думая о причине такого скорого побега Даренна. — Кстати, как она? — Эван перевёл взгляд с слегка помявшегося письма на него. Том еле сдержался, чтобы не нахмуриться. Ему-то какое дело? Эван видел Гермиону всего раза два от силы, но в те моменты они только кивали друг другу в приветственном жесте из вежливости, даже не перекинувшись парами заученных фраз. Том был уверен, что если просто так вдруг спросить сестру о нем, она лишь скажет, что Эван является единственным наследникам рода Розье, но не более. Она даже наверняка не вспомнит, видела ли его когда нибудь. — Прекрасно. — Ответил Том, натянув на лицо улыбку. Розье кивнул, будто удовлетворившись односложным ответом, а затем, переведя скучающий взгляд обратно на свой чай, спросил. — Ты поедешь на пасхальные каникулы домой? Том, еле скрывая раздражение оттого, что его уже третий раз отрывают от прочтения письма, ответил. — Да. Про крайней мере, собираюсь, — а затем добавил: — А ты? — Нет, отец сказал, что у него какие-то дела во Франции, а мама едет вместе с ним. Так что они приняли решение оставить меня в Хогвартсе. Том кивнул, но про себя напрягся. Интересно, что родители Эвана забыли во Франции, в которой сейчас у маглов достаточно напряженная обстановка? Из мыслей Тома выдернули громкие голоса и скрежет отодвигаемых лавок: большинство когтевранцев, решив не дожидаться объявления о конце обеда, уже направлялись в классы. — Ладно. Я к Дамблдору ещё должен заскочить. Поэтому увидимся на уроке, — сказал Том, обратившись к затихшим однокурсникам. Абраксас, нервно улыбнувшись, кивнул. До сих пор бледный Орион пробормотал: «да, увидимся», а ещё больше съёжившийся Кэрроу посмотрел на Тома молящим взглядом, прося, чтобы Реддл наконец дал разрешение тоже уйти. Но Том, проигнорировав его, встал, закинув себе сумку на плечо и аккуратно засунув в один из карманов мантии так и не дочитанное письмо, направился к выходу из Большого зала. Том уже вышел в длинный, тянущийся до самых подвалов Хогвартса коридор, как рядом возник Розье. На вопрошающий взгляд однокурсник лишь повёл плечами, сказав. — Там слишком скучно. — Так и я не весельем иду заниматься. — Отпарировал Том, направившись в сторону подземелий, чувствуя, как Эван идёт рядом. — Ну весельем, не весельем, но точно не разговором с Дамблдором, — ухмыльнулся тот, явно довольный, что поймал Реддла на лжи, как сам Том поймал, пусть и не оглашая этого, недавно Лестрейнджа. Кстати о нем. — Ты не скажешь, почему все так отреагировали на шутку Кэрроу? — О, да это просто… скажем так, с некоторых пор шутить на такие темы в нашем обществе нежелательно, — как-то странно замялся Эван, слегка скривившись, будто ему было противно даже думать об этом, не то что говорить. — Шутка на тему инцеста? А разве наше общество не существует лишь благодаря ему? — нахмурившись, спросил Том. В памяти сразу всплыл бесконечный справочник, который Геллерт велел ему выучить, с сотнями фамилий всех чистокровных семей, их предков и всей их биографией. Первые двадцать восемь мест занимали «Священные двадцать восемь», и когда Том просматривал их родословные, то заметил, что больше всего браков, заключённых между братьями и сёстрами, было именно у них. — Да, но не благодаря такому близкому, — сказал Эван, а потом, задумавшись, расплывчато добавил. — По крайней мере, не всегда. — Что значит «не всегда»? — в глубине души Том догадывался, но полное осознание ни как не хотело приходить в его голову. Его будто что-то останавливало. Цеплялось за последние ниточки воображаемой паутины, склеивающей концы логической цепочки и не дающей ей никак соединиться. — Смотря, в каком положении находится род, — пояснил Розье. — Если роду грозит «исчезновение», то в таких ситуациях очень часто прибегали — и до сих пор прибегают — к скреплению узами брака между братьями и сёстрами. И тут Том вспомнил, что в справочнике говорилось: род Лестренджей тоже подвергся возможности прерваться, и тогда отцу Даренна пришлось заключить брак с родной сестрой, чтобы его сохранить. Но это все равно не было ответом, почему Лестрейндж при одном безобидном упоминании инцеста смылся так быстро, будто ему сказали, что у него отработка с толпой гриффиндорцев. Да и такую острую реакцию остальных это тоже не особо объясняло. — Неужели заключение брака между сестрой и братом считается позором? — спросил Том, а перед глазами всплыл пронизывающий насквозь взгляд Геллерта, которым тот его одарил после случая с метлой год назад. Он мгновенно отогнал эти мысли, спрятав их подальше, в глубину сознания. — Нет, не считается, но это просто странно, если есть другие варианты, которые менее пагубно повлияют на кровь будущих наследников, — Эван говорил это на удивление не заученно. Будто ему не промывали мозг этим родители с самого его рождения. Будто он действительно так считал сам. — А реакция остальных объясняется тем, что род Блэков не нуждается в таком близком… скажем так, связывании. Это все равно не было ответом. Логическая цепочка никак не хотела выстраиваться, будто какой-то очень важный элемент вырвали из нее со всеми корнями и предисловиями. Такая острая реакция и такая лишенная всякого смысла причина? Розье явно что-то недоговаривал. И теперь перед Реддлом возник новый вопрос: почему? Они остановились перед входом в гостиную Слизерина, и Том уже хотел назвать пароль, чтобы войти, как приглушённый голос Эвана заставил его на мгновение застыть. — Но общество не осудит тебя, если ты вдруг захочешь сочетаться браком с собственной сестрой, — глаза Тома расширились. Рука, держащаяся за ремень сумки, сжалась в кулак, что не укрылось от цепкого взгляда Эвана. По телу прошлась нервная дрожь. В горле резко пересохло, а в глазах потемнело. И Тому на миг почудился еле уловимый запах фиалок и корицы. Розье сверлил его пристальным взглядом, словно старался залезть к Реддлу в голову и прочитать мысли: — Ты ведь это хотел спросить? Том, смахнув наваждение и про себя на будущее отметив, что от Эвана лучше держаться на расстоянии, холодно произнес: — Нет, но все равно спасибо за дополнительную информацию.***
30 марта
— Что это значит — обстоятельства изменились? — Том уже как пять минут сидел в кабинете Диппета и с каждой секундой он все больше чувствовал, что если тот продолжит в том же духе, то Министерству придётся искать кого-нибудь другого на пост директора Хогвартса из-за неожиданно совершенного убийства. — Том, твой опекун буквально вчера прислал письмо, в котором говорилось, что у него появились срочные дела и он принял решение оставить тебя на каникулы в Хогвартсе. Неотложные дела? Том еле сдержался, чтобы не хмыкнуть. Это была одна из самых дешевых отговорок, которую ему когда-либо доводилось слышать. Во-первых, потому что ещё два дня назад в зашифрованном письме от Геллерта не было и малейшего намёка на его «дела». А во-вторых… что он будет делать с Гермионой? Оставит ее с эльфами? Тогда почему с ним нельзя было поступить так же? Или же отправит к кому-нибудь из знакомых? Том поморщился. Сама мысль, что его сестра десять дней будет жить в Малфой-мэноре вместе с Абраксасом, вызывала в нем невыносимый подкожный зуд. Они и так не виделись с ней слишком много времени, и пасхальные каникулы были их… скажем так, передышкой. Передышкой между Хогвартсом, Геллертом с его дурацкими ожиданиями и самим Томом. Но какая неожиданность — его решили оставить здесь! — Мне очень жаль, Том. Я знаю, как ты хотел провести каникулы у себя дома. В конце концов, если так подумать, то шесть с половиной месяцев в Хогвартсе — для первокурсника это очень сложно. Ни хрена ты не знаешь. Тому захотелось проклясть невразумительного директора. Но он лишь встал, кивнув на прощание и сказав «хорошо, я все понимаю» сочувственно смотрящему на него Диппету, покинул кабинет. Оказавшись в коридоре, он, злостно ударив черной лакированной туфлей стену и забив на маску «примерного ученика и любимчика учителей», чеканя каждый шаг, направился в сторону слизеринских подземелий. Уже на первом этаже, практически дойдя до лестницы, ведущей вниз, Том вдруг услышал странное, непохожее на человеческое, и раздававшееся из неоткуда шипение, в котором различались слова. Комната. Открой ее. Очень похоже на говор змей, который Том в последний раз слышал давно, в приюте. Он не мог понять, откуда шипение раздаётся, а может, это вообще ему кажется и звучит лишь у него в голове. Но спустя несколько секунд Том осознал, что оно исходит откуда-то снизу. Из подземелий Слизерина. Мигом, будто стараясь убежать от разозлённого дементора, Реддл бросился в кажущимися сейчас даже более манящими, чем в первый день, и яростно зовущими его змеиным шипением катакомбы Хогвартса. Перепрыгивая через каждые четыре ступеньки, Том спустился и, не останавливаясь около входа в слизеринскую гостиную, побежал дальше. Он не знал, куда бежал, он просто следовал за шепчущим ему голосом, который по-прежнему раздавался внизу. Но куда ещё ниже? Разве подземелья Слизерина не считаются самым глубоким местом в Хогвартсе? Разве может быть что-то ещё ниже? Ниже, чем дно Чёрного озера? Но шипение все звучало, словно издевалось над ним. Наследник Слизерина. — Том! — Реддл резко обернулся, а шипение, до этого звучавшее без остановки, умолкло, оставив за собой странную пустоту. Реддл увидел направляющегося к нему, почему-то с двумя сумками, Малфоя. — Ты так быстро бежал, что я даже не сразу понял, кто это. А когда понял, то я был, честно говоря, в шоке, ведь через три минуты у нас Зельварение, а ты всегда приходишь в класс первым за десять минут до занятия, чтобы поболтать со Слизнортом… что ты делаешь? — Абраксас замолчал и странно взглянул ему за спину. Том, оглянувшись, увидел лестницу, ведущую вверх, к Большому залу. Н-но как?! Она ведь была совершенно в другой стороне, откуда он прибежал… Том поражённо замер, а затем повернулся к прищуренно смотрящему на него Малфою. — Ничего, я… — Том, прочистив горло, уже ровнее продолжил. — Я только что спустился. Абраксас подозрительно покосился на него, но затем, пожав плечами, сказал, что будет ждать его в классе. — О, и да, Том! Ты забыл свою сумку, держи, я тебе ее принёс. Том кивнул, взяв ее и действительно вспомнив, что, уходя к Диппету, оставил книги и прочие вещи в портфеле, в своей спальне. Том ещё раз оглянулся в сторону лестницы, словно надеясь, что вновь увидит там нескончаемый, погрязший в темноте и паутине коридор. Но нет, там по-прежнему были лишь ступени, ведущие на первый этаж. — Ну ты идёшь? — оклик Малфоя выдернул его из мыслей о змеином шипении, его словах, заставив вспомнить, что через минуту ему надо быть уже в классе зелий, на другом конце слизеринских подземелий. — Да-да, иду.***
17 июня
— Слышал, что ты, Том, сдал все предметы на одни «Превосходно»? — голос Геллерта, словно гильотина, с раздражающим уши лязгом, исполнившая должный ей приговор, разрушил тишину, царящую во время завтрака и нарушаемую только тихим звяканьем вилок и ножей об тарелки, эльфами, скромно мельтешащими туда-сюда, да гремевшим на улице громом. Дождь беспрерывно барабанил по стёклам огромных витражных окон, через которые проникал слабый цвет неба, плотно затянутого чёрными тучами. — Ты верно слышал, — ответил Том, со скукой смотря на растекшийся по тарелке шарик мороженого и шоколадное изделие наподобие кекса. Шоколадный фондан — та ещё гадость, особенно для Тома, который питал отвращение к любому виду сладкого ещё со времён приюта. — Также поговаривают, что ты стал самым выдающимся учеником за последние сто лет, — проговорил Геллерт, смотря на колдографию министра в свежем выпуске Ежедневного пророка и отпивая из фарфоровой чашки зелёный, пахнущий различными травами чай. — Угу, — Том согласно кивнул, хотя не слышал и половины слов, произнесённых магом, сам витая в облаках. Все его мысли были заняты не превосходными оценками, не замаскированными под обычные вопросы похвалами Геллерта и даже не сменой эльфа-повара, отвечающего за десерты. Единственная вещь, которая занимала его мысли, — его сестра. Точнее причина ее отсутствия за завтраком. Когда он приехал вчера, то ожидал, что на станции его, как и в прошлый раз, встретит Гермиона вместе с Геллертом, но, когда он сошёл с поезда, его встретил лишь морщинистый, в грязной наволочке домовик; а вот ни сестры, ни самого Грин-де-Вальда не было. И отсутствие первой его явно расстроило куда больше, чем бы ему хотелось. Когда Том, уже трансгрессировав в особняк, задал Геллерту вопрос о том, где она, вместо стандартных положенных в их обществе приветствий, получил лишь изучающий взгляд и сухое односложное: «В комнате». Том не признает, что пропустил ужин, сославшись на усталость лишь потому, что весь оставшийся вечер и половину ночи пытался проникнуть в комнату к, как оказалось, обиженной на него сестре. Стучался беспрерывно в закрытую дверь, надеясь хотя бы на простое «уходи», но в ответ была лишь тягучая тишина. Том ещё долго после этого сидел у неё под дверью, карауля, злясь, иногда выкрикивая ей угрозы, а затем просьбы поговорить в надежде, что сестра, как всегда, сжалится и выйдет. Впустит его. Но нет. Он просидел так до трех с половиной утра до тех пор, пока Ло, с укором в глазах, не аппарировал его в свою комнату. И сейчас, сидя за огромным столом, уставленным всевозможными блюдами с едой, которой когда-либо симпатизировал Реддл и над которой трудились десяток эльфов, лишь бы угодить характеру юного привередливого господина, он ощущал лишь давящую где-то в груди опустошённость после бессонной ночи и из-за пустующего напротив него стула. Своеобразный праздник в честь его приезда и успешного окончания года стал очередным раздражающим, в бесконечно длящейся рутине, днём. Хотя должен был выделяться из этой серой массы однотипных школьных будней. — Я, пожалуй, пойду… — Том, уставший наблюдать за с каждой секундой становившимся одной большой ванильной лужей шариком мороженого, уже собирался выйти из-за стола и направиться к себе в комнату или в библиотеку, как вопрос Геллерта заставил его сесть обратно. — Не нравится десерт? — мужчина перевёл взгляд с газеты на Реддла, сверля его странным взглядом, в котором Том уловил нотку… веселья? Или издевки? Ему не суждено было понять, да и не очень-то хотелось… — Не люблю кексы, — сухо ответил Том. — Странно… — увидев непонимающий взгляд, Геллерт усмехнулся. — Когда эльфы опрашивали о твоих вкусах и предпочтениях, Гермиона сказала, что шоколадный фондан — твое самое любимое сладкое. Том фыркнул, покачав головой. Это было в духе его сестры. Она думала, что свершает ужаснейшее злодеяние и самую худшую месть, что, на самом деле, являлось лишь наивной детской проделкой. Он проигнорировал злорадный шёпот в его сознании, говоривший, что, возможно, это лишь бонус к ее игнорированию и что месть в этот раз действительно удалась. — Наверное, она просто плохо меня знает, — произнес Том, смотря на исходящий из носика фарфорового чайника пар. — Ну, учитывая, что ты съел всю корицу, которая была на тарелке, поскольку она посоветовала, то я думаю, что она лишь частично подшутила над тобой. Том замер и удивленно посмотрел на Геллерта. Ему казалось, что маг всё это время лишь читал газету, не обращая никакого внимания на Реддла. Но, оказывается, он как всегда наблюдал за ним, а Том не заметил… Грин-де-Вальд, уже не улыбаясь, смерил его странным взглядом, эмоции в котором Том из-за гула в голове, очень напоминающего тревожную сирену, не смог распознать, а затем сказал. — Странно, что корица, Том. Ведь именно ее запахом обладает шампунь, который эльфы покупают для Гермионы. Том нервно сглотнул, стараясь скрыть мелкую дрожь в пальцах. Он почувствовал, как тошнота подкатила к горлу. А в воздухе повеяло проклятой корицей, но Том уже не мог распознать было это реальностью или же он настолько сошёл с ума. Выдавив из себя присущую ему ухмылку, Том уверенно заговорил. — С чего ты взял, что это как-то связано? Нам каждые праздники давали по палочке корицы — и это было единственное сладкое в приюте, поэтому оно мне нравится, вот и всё. — А затем, прищурившись, он добавил, не скрывая подозрения в голосе. — И вообще, откуда ты знаешь запах шампуня моей сестры? Геллерт, сузив глаза, изучающе смотрел на него, будто хотел прочитать мысли Тома, что натолкнуло того перепроверить поставленные на разум блоки — но нет, даже приближенного чувства, что кто-то хочет проникнуть в его мозг, не было. Маг продолжал молчать, и Том уже было подумал, что на этом разговор окончен; хотя теперь он знал, что заданный им же вопрос не даст ему покоя, пока Реддл не найдёт на него ответ. — Я лично выбирал под ваши вкусы все для вашей личной гигиены. Ещё с самого первого дня, как вы здесь оказались. — Геллерт вновь опустил взгляд на газету и ленивым взмахом руки перевернул страницу, как бы показывая, что теперь-то разговор точно окончен. Том, встав из-за стола, направился к двери, еле сдерживаясь, чтобы не сменить и так быстрый шаг на бег. Том уже дёрнул золотую тяжелую и наверняка стоящую кучу галлеонов ручку, как Геллерт вдруг окликнул его. — О, и да, Том, — Реддл обернулся и посмотрел в ледяные разящие холодом радужки. — Гермиона сказала, что вам ни разу не давали корицы в приюте. Это было единственное недоступное вам сладкое, поскольку она была в дефиците. Затем, вновь опустив голову на текст газеты, Геллерт отпил из чашки чай, не глядя больше на застывшего у самой двери своего ученика. Но, перед тем, как выйти окончательно из главной столовой и броситься бегом в свою комнату, Том успел заметить промелькнувшую на лице Грин-де-Вальда холодную, расчетливую улыбку. Ту, которую он обычно дарил своим разгромленным врагам перед тем, как проклясть их Авадой. Добежав до двери своей комнаты, Том, глубоко дыша, про себя проклинал сестру. Ведь это она виновата в том, что Том, вновь погрузившись в свои мысли о ней же, позволил себе непозволительную роскошь — расслабиться. А все из-за Гермионы. Если бы она вышла или хотя бы поговорила с ним вчера, то он продолжал бы быть начеку, он бы выспался и ещё одного раздражающего разговора с Геллертом бы не было. И вот так было всегда. Всегда страдал Том из-за неё. В детстве, в приюте, да даже здесь, где, казалось, он мог бы перестать так с ней возиться, беспокоиться о ней, чтобы, в конце концов, это не выходило ему в ущерб! Воспоминания вмиг стали проноситься перед глазами, когда он вытаскивал ее из всяких передряг, защищал или решал ее проблемы: вот ее пятилетнюю достают хулиганы с улицы, когда они в очередное воскресенье пришли в церковь, а он, вступившись за неё, проклял их лёгкие, из-за чего они скончались через несколько дней; вот её достаёт какая-то учительница, потому что считает, что Гермиона списала на экзамене, и, когда его сестра возражает, наотмашь бьет ее ладонью по щеке — через неделю эта старуха скончалась из-за массовых переломов по причине случайного падения на лестничном пролёте; вот Гермионе исполнилось шесть, и «в подарок» один из местных ублюдков кидает ей в голову камень, из-за чего его сестра оказывается на неделю в госпитале. На второй день ее пребывания там Том приказал гадюке укусить этого выродка, впоследствии тот умер… никто просто не успел прийти бедняжке на помощь. Вот ее отселили от него в другую комнату, и, когда она в очередной раз пришла к нему заплаканная, Тому это надоело — и он… Голова вдруг резко начала раскалываться, а обрывки последнего воспоминания ускользали от него, не давали вспомнить, что произошло дальше. В какой-то момент Том понял, что не знает: а был ли этот эпизод на самом деле, или же это лишь плохой сон. А через минуту он и вовсе забыл, что пытался вспомнить и головная боль, так же быстро как и появилась — так же бесследно — и исчезла, словно ее никогда не было. Том глубоко вздохнул и бросил ненавистный взгляд на дверь, находящуюся напротив. За ней по-прежнему царила тишина, будто она пустовала уже много лет. Том хотел подойти и пнуть деревянную дорогую преграду. Хотел взять палочку и с помощью Алохомора взломать запертый замок — и войти, но он не мог. Потому что на двери его сестры лежали защитные заклинания, которые накладывал сам Геллерт. И в первые Том пожалел, что Гермиона находилась в безопасности. В безопасности от него… Том еле сдержался, чтобы не хохотнуть. Потому что не был уверен, что это не был бы истерический смешок. Еще раз взглянув, но уже с некой грустью, на дверь, которая сейчас больше напоминала неприступную стену тюрьмы Азкабан, Том зашёл в свою комнату и, с тихим щелчком пальцев призвав свою палочку, прошептал заклинание. Из кончика древка вырвалась лиловая тусклая искорка и скрылась в щели между полом и дверью Гермионы. Ещё немного постояв в угрюмой тишине мэнора, Том ожидал, что заклинания Геллерта как-то отреагируют: может, ударят его током, заставят задыхаться или отразят его же заклинание — только уже с удвоенной силой. Но нет. Дверь продолжала неприступно молчать, защитные чары не подавали признаков своего существования. Вздохнув то ли от облегчения, то ли от усталости, Том прикрыл за собой в комнату дверь, пока на его губах играла триумфальная улыбка.***
4 июля
Тук-тук. Лёгкий стук по дереву — и сразу слышится радостный возглас. — Входите! Том улыбается и ступает, одной рукой приоткрывая дверь, а другой — придерживая поднос с фарфоровыми чайником, двумя чашками, из которых поднимается пар от крепкого зелёного, только что заваренного, чая и с блюдцем, полным шоколадного печенья. В отличие от Тома, его сестра любила все виды сладкого. И вот уже вторую неделю как он каждое утро приносит ей чай с какой-то гадостью, обожание к которым Том вряд ли когда-либо поймет; и они сидят и… просто разговаривают: иногда о недавно или давно прочитанных книгах, иногда о магии и о волшебных существах, иногда о Хогвартсе — Гермиона заваливает его кучей вопросов, на которые Том еле успевает отвечать. Иногда о забавных приключениях в приюте, которые, пусть и были редки, но навевали лёгкое неуловимое чувство детства. Том понял, что не хочет расставаться с этими утренними посиделками, которые, казалось, вернули некую стабильность в их отношениях. Но единственное, что ему не нравилось в этих беседах, так это то, как они иногда заканчивались: плавно, незаметно для обоих — но разговор перетекал либо к причине, по которой Том не писал ей, хотя обещал, причём дважды; либо, аналогично, почему он никогда не сдерживает своих обещаний. По крайней мере, своих обещаний Гермионе. — Том! — голос сестры выдернул его из мыслей. — Это ты! А я как раз читаю историю Хогвартса и хотела спросить: правда, что в гостиной Слизерина не было никого из учащихся других факультетов уже около тысячи лет и что их туда нельзя приводить*? Гермиона была одета в белую легкую ночную сорочку, лежа наполовину под одеялом и облокотившись на две, возложенные друг на друга подушки. Она выглядела совсем маленькой на этой огромной, двухместной, сделанной из дорогого дерева и покрашенной в бежевый оттенок кровати, мягкое изголовье которой было вышито золотыми нитями. Вся ее комната содержала эти тона: белоснежные обои с золотистым узором на них, такого же цвета мраморный пол с бежевым шёлковым ковром, туалетный столик с зеркалом, окаймленным в раму из чистого золота. И огромное витражное окно, открывавшее великолепный вид на сады мэнора. По сравнению с комнатой Гермионы, комната Тома была вместилищем тьмы. — А не рано ли тебе читать? — он с шутливым укором посмотрел на неё, поставив поднос на небольшую тумбочку, стоящую подле кровати, а сам, призвав щелчком пальцев стул, сел на него, скрестив руки на груди. — Да брось. Я уже гораздо лучше себя чувствую, — сказала Гермиона, закатив на его изрядную заботу глаза. — Всё-таки две недели болею. — Вот именно, что болеешь. Тебе нужен покой, а ты сидишь и читаешь. У тебя всего несколько дней назад были температура и кашель и тебя лихорадило, — настаивал Том, взяв чайник и налив в одну из чашек чай, протянул ее сестре. Та, благодарно ему улыбнувшись, отчего у Тома по спине пробежал рой приятных мурашек, приняла чашку и вдохнула исходящий от чая аромат. — Вот мне интересно, как я вообще умудрилась заразиться? Всё-таки лето… — задумчиво проговорила Гермиона, глядя в окно, на раскинувшиеся, цветущие зелёные сады. — Это же ты. Если честно, то я совсем не удивлён, — ответил Том, наливая чай уже себе. — Ха-ха, очень смешно, — наигранно надулась Гермиона, а затем, уже не скрывая улыбки, сказала. — Зато если бы не эта болезнь, то мы бы вряд ли помирились, верно? — А мы могли бы и не ссориться, если бы ты не вела себя как маленькая, — произнес Том, наблюдая за тем, как сестра отпила чай, а затем, облизнув нижнюю губу, закусила ее. Она всегда так делала, когда о чём-то размышляла. — Нет, ты не прав, — Том уже открыл рот, чтобы возразить, как, встретившись с грозным взглядом, вызвавшим у него улыбку, закрыл его обратно. — Не прав потому, что если бы ты отвечал на письма, то я бы и не обижалась — и мы бы могли начать разговаривать гораздо раньше! — Возможно, ты права, — уклончиво ответил Том. — Я не «возможно», Том, я точно права, — заявила Гермиона, гордо вздернув подбородок. — К тому же, ты же понимаешь, что если бы у Ло вдруг резко не появились обязанности, то он бы по-прежнему был со мной, и, возможно, мы бы до сих пор не помирились. — Но ведь Ло сам попросил меня с тобой посидеть. Плюс, он меня слишком любит, поэтому все равно бы не позволил тебе долго меня игнорировать, — самодовольно заявил Том, ухмыляясь, а затем, наведя указательный палец на чай в своей чашке, произнес заклинание. — Не понимаю, как ты можешь пить холодный чай? Он же на то и чай — чтобы быть горячим, — сказала Гермиона и потянулась в сторону блюдца с печеньем, но Том хлопнул ее по ладони. — Эй! — Пока не выпьешь свой горячий чай, — передразнил ее Том, — не получишь сладкое. Гермиона, потирая место, по которому он ее стукнул, нахмурилась и как-то странно взглянула на него. — Что? — Том вопросительно изогнул бровь, не понимая, что он сделал не так. — Ничего. — Гермиона отвела глаза от его лица и опустила стеклянный взгляд вновь на лежащую на одеяле книгу, но, что-то вспомнив, вмиг оживилась. — Ты ведь так и не ответил мне на вопрос!***
7 августа
— Том! — громкий крик сестры разбудил его. Он застонал, перевернулся на другой бок и уткнулся носом в подушку. Сонное сознание, занятое весь этот вечер и ночь напролёт чтением различных материалов в руководствах по тёмным искусствам, никак не хотело воспринимать такой быстрый приход утра. — Том! — дверь распахнулась, из-за чего теперь радостный голос сестры стал еще более громким и настырным. Реддл не успел ничего сказать и прогнать сестру, как почувствовал: что-то весомо прыгнуло на его кровать, из-за чего он сам даже слегка подпрыгнул. А уже спустя секунду ощутил тёплое дыхание на его ухе и игривый шепот. — Я знаю, что ты не спишь. Вставай, у меня есть радостные новости! Том знал, что Гермиона раскусила его, но все равно зажмурил глаза ещё сильнее, что, конечно же, окончательно выдало его. Она рассмеялась, а Тому вся эта ситуация напомнила те единичные дни в приюте, когда Гермиона, ещё живя с ним в одной комнате, так же взбиралась на его постель, чтобы громко закричать ему в ухо, а затем быстро вылететь за дверь, пока он бормотал ей вслед разные ругательства. — Ну вставай! Том, я не шучу! — Гермиона слегка ударила его по плечу и дернула за прядь. Но, не получив от него никакой реакции, приподнялась над ним и… на мгновение замерла. На это же мгновение замер и сам Том. Затаив дыхание, он, с замиранием сердца, ждал ее дальнейших действий. Том так глубоко ушёл в свои мысли, что осознал слишком поздно, что его сестра больше не нависала над ним, словно фарфоровое изваяние. Гермиона, вплотную приблизившись, высунула язык и проворным движением, облизнула раковину его уха. — Черт! — Том, будто ошпаренный, моментально вскочил и с шоком уставился на смеющуюся сестру. То место, которое она несколько секунд назад лизнула, горело Адским пламенем, посылая уже знакомые волны жара по всему телу. Разум затуманился. Гермиона же скорчила дразнящую рожицу, а затем, ещё не восстановив до конца дыхание от смеха, победно произнесла. — Вот ты попался! Мелкий врунишка! Реддл, скрестив руки на груди, наигранно насупился, пробурчав, что вообще-то это он ее старше и выражение «мелкий» никак к нему не подходит. А затем ухмыльнулся. — Так, да?! — Том, сам от себя такого не ожидая, мгновенным рывком завалил, пискнувшую Гермиону на спину, прижав тонкие, как хрупкие тростинки, запястья над ее головой, а сам навалившись сверху. — Ну и кто из нас теперь попался? — самодовольно поинтересовался Том, смотря на жалкие потуги сестры высвободиться. Гермиона пыхтела, стараясь скинуть его тело с себя и одновременно вырваться самой, но после нескольких неудачных попыток перестала бороться и откинулась на мятое покрывало. — Ладно, сдаюсь! — Полностью и бесповоротно? — шутливо уточнил Том, цитируя фразу книжного героя, Капитана Крюка, вроде из ее любимой книги — Питер Пэн*. — Полностью и бесповоротно. — Поняв его игру, ответила она. Том хмыкнул.