1 января 1940
— Вон она, — сказал подошедший Лестрейндж, кивком головы указав на угол гостиной, где Гермиона, скромно прислонившись к стене, уткнулась взглядом в пол, в то время как Паркинсон, что-то щебеча ей на ухо, глупо хихикала. Том сонным взглядом просканировал сестру — та была одета в обычную школьную форму, будто сейчас была не вечеринка в честь Рождества, а обыденный вечер в слизеринской гостиной. Только с громкой музыкой, напитками, половина из которых точно была алкоголем, и зажимающимися по углам парочками. — Ты не собираешься к ней подойти? — спросил Орион, от которого подозрительно несло запахом, очень похожим на пунш, который предназначался только для старшекурсников. Но, увидев брошенный на него недовольный взгляд Реддла, вмиг стушевался и, прочистив горло, бессвязно пробормотал что-то про тошноту — как можно быстрее ретировался. Том помнил, что в тот вечер он больше Блэка не видел — или, может быть, просто забыл об этом. А ведь это было не так уж и плохо по сравнению с большинством других событий, оставшихся в памяти смазанным пятном. Он только отчётливо помнил, как проследил взглядом за сестрой, которая, прошептав что-то вмиг поникшей Паркинсон, направилась к двери в спальню для девочек. Оттолкнувшись от стены и поставив наполовину полный стакан на стол, где в учебное время обычно лежали пергаменты с чернилами, Том последовал за ней, толком даже не понимая, что собирается делать. Блять, он больше никогда не даст Лестрейнджу выбирать ему напиток. Потому что перед глазами всё плыло, превращаясь во что-то однотонное и расплывчатое, а в голове гулял вязкий навязчивый туман, дурманящий рассудок и, видимо, память. Ноги заплетались, и, поднимаясь по лестнице, Том еле успел схватиться за перила, чтобы не споткнуться. — Гермиона. — Успел позвать он, прежде чем сестра, уже дёрнувшая за ручку, смогла бы скрыться за дверью. Она обернулась и как-то странно посмотрела на него. — Том. — Кивнула та, по-прежнему оставаясь в дверном проёме. Будто в любой момент готовая сбежать. — Почему ты опоздала? — спросил он, сделав ещё один шаг, окончательно преодолевая лестницу и заодно возможность с неё грохнуться. — Потому что дописывала эссе, — ответила Гермиона, неуверенно переступив с ноги на ногу. — Эссе? — обескураженно повторил Том. — Сегодня? — А что не так с «сегодня»? — спросила она, и в её голосе Том отчётливо уловил ощетинившиеся нотки. — Мой день рождения, — огрызнулся он, слегка пошатнувшись, на что Гермиона удивлённо вскинула брови. — Тебе плохо? — невольно вырвалось у неё обеспокоенным тоном, после чего она сделала шаг к нему, но резко остановилась, одёрнув себя. Возможно, сестра хотела приложить руку к его лбу — как всегда делала, думая, что у него температура, когда они ещё жили в приюте. И Том бы соврал, если бы сказал, что ему абсолютно не хотелось бы почувствовать лёгкий обжигающий контраст её холодных пальцев на своей — уже непонятно отчего — разгоряченной коже. — Может быть, — Том пожал плечами, делая вид, будто бы ему до своего странного состояния нет никакого дела. — Ты так и не ответила на вопрос, почему вдруг решила дописать своё дурацкое эссе, когда я сказал тебе не опаздывать. Гермиона промолчала, вновь опустив взгляд в пол — куда-то на его ботинки. — Гермиона, — нетерпеливо позвал он, постепенно раздражаясь. — Что ты хочешь от меня услышать, Том? — вдруг, сорвавшись, воскликнула сестра, уперев в него обвиняющий взгляд. Он моргнул, пару секунд не понимая смысла заданного вопроса. А когда дошло, его сонный мозг уже корпел над выбором среди всевозможных вариантов ответа, который первый раз в жизни показался ему слишком непосильной задачей. — Я хочу понять, почему ты предпочла своё эссе мне, — сказал он, и, видимо, это заявление показалось Гермионе странным — она изумлённо изогнула бровь, будто сама неуверенная, что увидела не контролирующего свой лексикон брата. — Ты несёшь какой-то бред, — тихо пробормотала она, и Том уловил в её голосе давящую на перепонки усталость. Потому что она совсем была несвойственна его сестре. — Ну, в отличие от тебя, я его хотя бы не делаю, — возразил Том и сделал порывистый шаг к ней. Гермиона удивлённо взглянула на него, гадая, что послужило этому причиной — хотя, если бы кто-то сейчас спросил то же и у Тома, он бы также не смог ответить. — И когда же я его в последний раз делала? — она, по привычке уперев руки в бока, недовольно сверкнула на него глазами. — Сегодня? Когда решила предпочесть успеваемость и образование прибытию вовремя на вечеринку, на которую ты сам не горел желанием идти? — С чего ты взяла, что не горел, — пробормотал Том, странно покачнувшись. В голову вновь ударил жар, вызвав помутнее окружающей палитры, который улёгся из-за временного раздражения, вызванного опозданием сестры. Посмевшей потом даже попытаться уйти без его ведома. — Том, я знаю тебя с рождения, и ты никогда не любил шумные мероприятия. — По-моему, — возразил тот, стараясь стоять ровно, чтобы не спугнуть сестру своим нестандартно-настораживающим поведением, — мы уже обсуждали это буквально сегодня, и я сказал, что не любил их из-за наличия маглов. Гермиона устало вздохнула и — Том был готов поклясться — еле сдержалась, чтобы не возвести глаза к потолку. — Я пойду, Том, не хочу отбиваться от режима, — и, окинув его взглядом, добавила: — И тебе советую, а то ещё свалишься где-нибудь в таком состоянии. Гермиона уже было развернулась, как Том, сделав два быстрых шага вперёд, схватил её за плечо и повернул к себе. — Ты ничего не забыла? Та пронзительно посмотрела на него, и, наконец, Реддл, помимо вопроса, различил в карамельных глазах испуг, который разгорелся с новой силой, когда он сильнее сжал плечо. Гермиона вздрогнула, но лишь выжидающе уставилась на него, не смея скинуть его руку, пальцы которой уже успели прочувствовать мягкость пахнущих корицей волос. — Подарок. — Пояснил Том так, будто это была самая очевидная вещь на свете. Гермиона ошарашенно уставилась на него, видимо, не особо веря в то, что он сказал. — Он в комнате, — спустя несколько долгих молчаливых секунд тихо выдавила она. И если бы Том заранее не знал о положительном ответе, то вряд ли бы услышал её шёпот из-за гремящей на всю гостиную музыки. — Тогда я жду тебя здесь, — Том, отпустив её плечо, мягко подтолкнул сестру в сторону двери. Гермиона слабо кивнула и, кинув на него напоследок настороженный взгляд, скрылась в комнате. Чёрт. Наверное, будь Реддл в состоянии адекватно мыслить, этот разговор показался бы ему невероятно глупым. Ведь кто вообще так делает: гнёт напрямую, как магловский танк? Том пообещал себе, что завтра, проснувшись, если ему удастся вспомнить хотя бы одну четвёртую часть этого поганого вечера, он обязательно прибьёт Лестрейнджа. А сейчас Реддл стоял, пошатываясь из стороны в сторону и пытаясь сохранить равновесие без посторонней помощи в виде перил, как дурак ожидая свою сестру, которая вообще может не прийти. — Нет, она не посмеет. — Тихо прошептал себе под нос Том, пальцами вцепившись в ткань тёмных брюк и смотря в пол, пытаясь сфокусировать взгляд. — Том? — он быстро поднял голову и увидел Гермиону, неловко мнущуюся, с небольшим аккуратно завёрнутым в коричневую ничем не примечательную бумажную упаковку свёртком в руках. — Что это? — нетерпеливо спросил Том, сделав два резких шага к сестре, и бесцеремонно выхватил подарок у неё из рук. — Сначала открой. — Ответила Гермиона, почему-то нервно закусив губу. Том на миг зацепился за этот жест взглядом, но через секунду быстро перевёл глаза на манящий, скрывающий что-то внутри свёрток. Он, схватившись пальцами за бумажный уголок упаковки, потянул за него, и спустя мгновение бумага, не выдержав, порвалась, открыв вид на что-то серое и тусклое. Но очень знакомое. Том почувствовал, как что-то в груди ёкнуло. Нет, это… этого не могло быть… Том поднял взгляд на сестру, которая сверлила его взволнованным взглядом. — Это ведь не… — но, прежде чем услышать ответ, он вновь посмотрел на свёрток и уже быстрее начал рвать упаковку. Клочок за клочком — ему всё больше открывался вид на то, что он думал больше никогда не увидит. С тем, с чем попрощался семь лет назад, не предполагая, что получит вновь. — Это?.. — произнес Том дрожащим голосом, подняв взгляд и держа в руках мягкий — совсем как бархатистая кожа Гермионы — весь в катышках тёмно-серый шарф. — Мамин шарф. — Шёпотом ответила она, так же не отрывая взгляда от шерстяной вещицы. Её янтарные глаза горели чем-то очень тёплым, согревающим и сладким. И Том почувствовал, как в груди разлилась патока, пусть даже если этот взгляд был адресован не ему. — Н-но как? — дрожащим голосом спросил Том, всё ещё до конца не веря, что это не какая-то галлюцинация, вызванная его странным состоянием, и не бредовый сон. — Я думал, что потерял его тогда. — А ты и потерял. — Ответила Гермиона. — А я нашла. — Тогда почему не отдала мне раньше? — спросил Том, почувствовав, как в душе промелькнул огонёк злости. Сестра, замявшись, опустила взгляд в пол и вновь закусила губу. Именно в это мгновение она показалась ему наиболее беззащитной и открытой, чем когда-либо. И это было настолько — до скрежета в зубах — трогательно, что он еле подавил желание, чтобы не сорваться и не притянуть её к себе. Но всё-таки желание услышать ответ на интересующий вопрос назойливым червяком грызло сознание. — Гермиона. — Требовательно позвал её Том. — Изначально я планировала подарить тебе его перед первой твоей поездкой в Хогвартс, — забормотала она. — Но Геллерт отговорил меня, сказав, что для такого подарка нужен более особенный момент. Ах, вот как. Геллерт отговорил. Том еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Как же иронично. — Он сказал, что что-то утерянное никогда не дарят, когда что-то приобретают. Лучше выбрать такой момент, когда ты понимаешь, что человеку это нужно — вернуть что-то, напоминающее о прошлом. Глаза Тома невольно расширились, а правая бровь скептически изогнулась: чёрт, он никогда не подозревал, что Гермиона и Геллерт настолько близки. И это осознание почти заглушило тёплый трепет перед серым лоскутом ткани, что сейчас согревал ладони. Почти. — И почему ты решила, что сейчас именно такой момент? Гермиона пристально посмотрела на него. — Потому что в последнее время ты стал таким… — она на секунду замолчала, подбирая слово, — другим. И я не понимаю почему. — Сестра опустила взгляд в пол. — Но я всего лишь хочу, чтобы ты знал, что если всерьёз что-то произошло, то я могу помочь, Том. Она протянула руки к шарфу и, аккуратно взяв его ладони в свои маленькие, переплела их пальцы; неуверенно улыбнувшись, вновь посмотрела на него. И, наверное, это было её ошибкой. Потому что её даже не нужно было слишком хорошо знать, ведь только слепой бы не заметил, как в её глазах дребезжали страх и готовность в любую секунду убежать, спрятаться в спальне девочек. Но искренности не было. Что ж, если Гермиона действительно так боится, то зачем же устраивать этот несуразный цирк? Том мысленно усмехнулся и, сжав холодные пальчики, неожиданно грубо притянул Гермиону к себе, вызвав тихий удивлённый писк. Уткнувшись носом в пахнущие корицей волосы, Том втянул запах глубоко в ноздри, будто пытаясь запечатлеть его в лёгких, как маглы обычно запечатлевают важные моменты на фото, а затем, склонившись к уху сестры, зашептал: — Если ты так хочешь знать, что со мной происходит, то почему боишься? — Том. — Гермиона попыталась оттолкнуть его, но руки, прочно окольцовывавшие худое тельце, не давали и на сантиметр сдвинуться с места. — Том, отпусти. Он почувствовал, как по её коже пробежали мурашки, передавшиеся и ему. Только если у Гермионы они были вызваны страхом, то у него — знакомой тянущей истомой внизу живота. Том, закусив губу, сильнее вжался в сестру, не оставлявшую безнадёжно смешных попыток высвободиться. Будто ища больше прикосновений — кожа об кожу, тело об тело. Она приглушённо всхлипнула, а у Тома ещё больше поплыло перед глазами. Ноги подкосились от взрывающейся фейерверками эйфории, а в мозгу проснулось странное желание потереться об неё. — Сестрёнка, — задыхаясь от ощущений, произнёс он, правой ладонью невольно скользнув к ее талии, смяв пальцами джемпер. — Я скучал. — Том, отпусти, немедленно! — истерично воскликнула Гермиона и вновь дёрнулась, пихнув его. Что ж, на этот раз это было действительно сильно — или же этому лишь посодействовало его состояние, потому как Том, не удержавшись на ногах, завалился назад, больно ударившись об пол копчиком. Гермиона же, избавившись от хватки, отскочила от него, как от прокажённого, и чуть ли не пулей влетела в спальню, громко хлюпнув дверью. Том, пытаясь восстановить дыхание, удивлённо смотрел на закрывшуюся дверь. Чувствуя, как под кожей продолжал зудеть и разгораться жар совместно с внезапно всколыхнувшимся раздражением, которое Реддл тогда списал на быстрый и такой невежливый уход сестры; он опустил взгляд на пол и наткнулся им на скомканный одиноко лежащий шарф. Том потянулся к нему рукой, сжав серую ткань в пальцах, и притянул к себе, обернув вокруг шеи. Поднявшись, он направился вниз по лестнице, думая о том, что охлаждающий душ ему сейчас совсем не повредит.***
14 февраля
— Какой день может быть отвратительнее четырнадцатого февраля? — пробурчал Блэк, у которого под глазами залегли тёмные синяки. Он кинул очередной раздражённый взгляд на летающие повсюду и пестрящие всеми оттенками розового бумажки, из которых доносились приторные мелодии, плотно заседающие в голове и разжижающие мозг. Да, сегодня коридоры Хогвартса превратились в настоящий «любовный» ад. — День рождения твоей сестры, — пробормотал Лестрейндж, отмахнувшись от назойливого эльфа, протягивающего ему валентинку. — Одно и то же дерьмо, только духами воняет невыносимее. Домовик, прошептав себе под нос пару совсем неподходящих такому «светлому» празднику ругательств, щёлкнул пальцами и растворился в воздухе, оставив за собой лишь клуб розовой пыли и блёсток, покрывающих сегодня сорочки всех эльфов. Похоже, сегодняшний день смог довести до ручки даже таких миролюбивых созданий. Том вспомнил, как за завтраком видел радостно озирающуюся по сторонам Гермиону, которая так восхищённо смотрела на пролетающих мимо купидонов, разбрасывающих валентинки направо и налево и стреляющих своими искусственными стрелами в первых попавшихся бедолаг, — вечно треплющейся Паркинсон приходилось каждую минуту её окрикивать. Хоть в чём-то эта пустоголовая оказалась полезной: она ни за что не подпустит Гермиону ни к одному из этих убогих существ, а Том сможет спокойно перенести сегодняшний день, не волнуясь за неё. Он хмыкнул, думая о счастливой улыбке сестры, что в последнее время редко озаряла её личико, когда он находился неподалёку. Но это вовсе не значит, что Том стал видеть её реже. — Кто вообще предложил его праздновать в Хогвартсе? — поинтересовался Кэрроу, отряхиваясь от налетевшей на него розовой пыльцы. — Разве он обязательный? Или слишком важный? — Думаю, учителя просто хотели дать студентам один день отдыха. В конце концов, передышки между учёбой не будет до пасхальных каникул, — ответил Эван, задумчиво смотря в окно, открывавшее вид на виднеющееся вдалеке Чёрное озеро. — Или, может, они хотели ещё раньше свести нас в могилу, — процедил Орион, хмуро сверля взглядом, будто мысленно пытаясь прожечь насквозь воткнувшуюся в пол в нескольких метрах от них стрелу. После чего спустя секунду её наконечник, покрытый розовой краской, взорвался — и всё в радиусе метра потонуло в приторно пахнущем розовом тумане и радужных блёстках. Все поморщились, а Малфоя даже передёрнуло. Естественно, ведь всё это буйство красок вместе с тошнотворным запахом, как сказал директор Диппет на завтраке, будет держаться как минимум три дня. Вдруг мимо пронеслась толпа безмозглых первогодок-гриффиндорцев, и Том вновь вспомнил, за что так не любил праздники в Хогвартсе: ученики были предоставлены сами себе, а значит, и встречи с самым тупым факультетом становились частым проявлением. — А разве это законно? — спросил Кэрроу, нервно поглядывая на потолок в поиске очередного купидона и потока стрел. — Зачем учителя вообще… — Ох, Том, я вас наконец-то нашёл! — Реддл обернулся и увидел чуть ли не вприпрыжку бегущего к нему навстречу Слизнорта. — Здравствуйте, профессор. — Кивнул Том. — Что-то случилось? — Не совсем, — усмехнулся тяжело дышащий зельевар. — У меня есть к вам поручение, Том, если вы, конечно, не заняты. — Я слушаю, профессор, — Том кивнул остальным, и те, попрощавшись, поспешили ретироваться, пока Слизнорт не успел и им дать какое-нибудь задание. Лестрейндж, напоследок сказав, что они будут ждать Реддла в библиотеке, удалился за остальными. В принципе разумное решение, учитывая, что библиотека — это единственное место в Хогвартсе, которое в любой праздник оставалось нетронутым. А всё благодаря старухе-библиотекарше и её консервативным взглядам. — О, не бойтесь, я не займу у вас много времени, — издав короткий смешок, пропел Гораций. — Всё-таки сегодня такой день! Негоже занимать его всякими посторонними вещами. Тем более в вашем-то возрасте. — Простите, профессор, — Том вопросительно приподнял бровь, — но я не совсем понимаю, о чём вы. — Ну как же! — воскликнул тот — да таким тоном, будто эту очевидную вещь должны знать все. — Романтика, свидания и прочие приятные морочащие голову каждому новому поколению в юношестве вещи. Но, увидев скептический взгляд, профессор, прокашлялся и перешёл к нужной теме: — Как вы знаете, Том, я основатель Клуба Слизней. — Дождавшись утвердительного кивка, Слизнорт продолжил: — И сегодня у нас вечером состоится очередной ужин в честь такого прекрасного праздника, на котором будут присутствовать некоторые особо интересные личности, совсем ещё недавно закончившие учёбу в Хогвартсе и сейчас занимающие высокие посты в Министерстве. — И что вы хотите от меня, профессор? — Я бы хотел предложить вам присутствовать сегодня на вечере в качестве одного из лучших учеников в Хогвартсе, если не самого лучшего! — воскликнул Гораций с таким лицом, будто ему только что достался единственный и неповторимый экземпляр давно исчезнувшего яда. — Я очень благодарен, сэр… — О, чудно! — Слизнорт расплылся в широкой улыбке, в которой Том уловил нечто маниакальное. Ни для кого не было секретом пристрастие зельевара к «коллекционированию» талантливых и амбициозных студентов. Что ж. В чём-то они были схожи.***
— И что, ты у нас теперь, получается, полноправный член Клуба Слизней? — усмехнулся Даренн, растянувшись на кровати. В его руках покоилась старая книжонка по Рунам, которую он, видимо, где-то откопал, когда ждал Тома с остальными сегодня в библиотеке. — Можно и так сказать. — Ответил Том, стоя у зеркала и терпеливо завязывая на шее слизеринский галстук. Закончив, он надел поверх белой рубашки серый пиджак под цвет брюкам, а затем, потянувшись к палочке, наложил на волосы заклинание, чтобы укладка не растрепалась из-за гуляющего по Хогвартсу сквозняка. Ещё раз посмотрев в зеркало, Реддл, одёрнув воротник, оглядел себя придирчивым взглядом и кивнул, убеждаясь, что выглядит идеально. Каким и должен быть всегда. Взгляд на секунду упал на тусклую серую ткань в отражении, аккуратно сложённую на тумбочке самим Томом, когда они вернулись после занятий в подземелья. Ещё раз взглянув в зеркало, Том отбросил эту мысль. Нет, это тряпка испортит весь образ. — Везунчик ты: и лучший ученик, и любимчик учителей, а теперь ещё и член Клуба Слизней. — Вздохнул Лестрейндж и, хмыкнув, добавил: — Или, скорее, идеальная заноза в заднице Дамблдора. — Согласен с «идеальным». — Ответил Том, усмехаясь. В ответ полетело фырканье, а затем и ироничное: — Да брось. Лично мне кажется, что с остальным ты согласен гораздо больше. Том лишь ухмыльнулся и, взглянув на комнатные настенные часы, ещё раз посмотрел в зеркало, схватил с прикроватной тумбочки пузырёк, который засунул в карман брюк, и направился к двери. — Удачи повеселиться, — бросил ему вдогонку Лестрейндж, глазами уже полностью погрузившись в написанное в книге. — Я прослежу, чтобы Блэк и остальные ничего не натворили. Том кивнул и, потянув за ручку двери, покинул комнату, думая о том, что Даренн оказывался не таким раздражающим по сравнению с остальными. Выйдя из гостиной, Реддл, наложив на себя согревающие и дезиллюминационные чары, бесшумно направился к выходу из подземелий.***
— А я тебе говорю, что видел его здесь! — возмущённый голос Поттера прорезал тишину пустующих коридоров. Том скривился: как можно быть таким недоумком, чтобы не догадаться наложить заглушающие на дверь? Как их ещё так никто не застукал? Стоит, наверное, благодарить удачливую задницу Поттера и… — В женском туалете? Тебе самому не кажется, что ты несёшь какой-то бред? Его сестру. Ее голос по сравнению с голосом Золотого мальчика прозвучал приглушеннее и более спокойно. Но, даже не видя ее лица, Том с уверенностью мог сказать — она нервничала. Он хмыкнул: ещё бы, ведь они нарушали школьные правила, над соблюдением которых Гермиона так тряслась. Или же это было показное. Хотя какая к чёрту теперь разница?.. — Но я тебе не вру! Скажи ей, Септ! — Твой брат и вправду был здесь, Гермиона. Мы видели, как он заходил сюда на прошлой неделе, в субботу вечером, после комендантского часа. — Уизли на удивление звучал наиболее уравновешенно среди них троих. И, наверное, именно поэтому казался ещё тупее на их фоне. Учитывая, с какой серьезностью он пытался вбить сестре в голову, что Реддл по ночам шастает по женским туалетам, Том удивлялся, как Гермиона ещё не каталась по полу от смеха. Настолько абсурдно это звучало. Впрочем, как раз в стиле Поттера с Уизли. — Хорошо, допустим, вы оба говорите правду. — Послышался тяжёлый вздох. — И точно убеждены, что это был мой брат, а не кто-то другой. Это всё равно не даёт вам обоим прав заявлять, что он тут занимался чем-то противозаконным. Да, нарушающим школьные правила. Но сейчас это делаете и вы, находясь здесь. Возможно, он вообще перепутал и зашёл сюда случайно. Ведь вы даже не знаете, зачем он сюда ходил! — Мы видели, как он крутился всё это время около этих умывальников, — сказал Поттер таким тоном, будто только что уличил Реддла в преступлении. — Наличие мантии-невидимки не даёт… — Нам никаких прав следить за людьми. Да-да, слышали мы уже это миллион раз, — прервал сестру Уизли, в голосе которого отчётливо слышалось раздражение. — Я говорил, что она нам не поверит. Слишком любит своего поганого братца, — сказал рыжий, явно уже обращаясь к Поттеру. — Я не могу вам поверить, потому что у вас нет доказательств! — воскликнула Гермиона, и Том различил в её тоне нотки злости. Затем возникла пауза, и сестра уже тише добавила: — И он не поганый. В груди екнуло. Том еле сдержал уже начавшую проявляться на губах умилительную улыбку. Его такая наивная сестрёнка… — Да?! Что ж ты от него тогда так шарахаешься? — язвительно заметил Поттер. Придурошный Поттер. Том поклялся себе, что обязательно проклянет его. Не сегодня — у него другие планы. Но явно скоро, потому как пальцы, уже не сдерживаясь, будто живя своей собственной жизнью, сжали палочку. Будто также ненавидели Золотого мальчика. До дрожи. До затуманивающей алой пелены перед глазами. — Я не шарахаюсь! — возразила Гермиона, не обращая внимания на недоверчиво насмешливое фырканье. — И если вы привели меня сюда, чтобы предъявлять какие-то глупые доводы по поводу моего брата, не имея тем не менее никаких подтверждений ваших слов, то я не желаю вас больше слушать! Умница. Том почувствовал остро растущее злорадство. Его сестра отшила двух олухов самостоятельно. Без его помощи. Да, это никак не отменяет её предательство, которое она совершила, втайне общаясь с этими двумя недоносками. Даже когда Том ей запретил. Но это давало слабую, хлипкую надежду, что эту странную пренеприятную привязанность можно оборвать. Надо просто кое-что подкорректировать. Исправить. Словно собираешь конструктор: вынуть портящую, мешающую всему механизму, ненужную, не понятно откуда взявшуюся деталь. Устранить проблему. Словно некий дефект. И все вновь будет работать как прежде. Слаженно и стабильно. Том и Гермиона. Как всегда было. Ещё до Геллерта. До открытия существования магического мира. Только он и его сестра. Одни против всех. И так должно остаться. Раздались вздохи. А затем уже без прежнего энтузиазма усталый голос Поттера: — Сегодня был тяжёлый день. Мы все устали, поэтому предлагаю разойтись и обсудить всё завтра. — Я вряд ли смогу, — тихий голос Гермионы набатом звучал в ушах. — У меня ещё остался недоделанный проект по трансфигурации. Послышались шаги, и Том еле успел отскочить от двери, перед тем как та открылась и из-за нее вышли Поттер с Уизли, процессию которых завершала его сестра. — У тебя? Недоделанный проект? По трансфигурации? — Уизли фыркнул. — Зачем ты пытаешься нам соврать? — Я не вру! — воскликнула Гермиона и, тыкнув в рыжего идиота пальцем, поучительным тоном начала. — Не смей обвинять меня в тех вещах, в которых не уверен, Септимус! — Ну опять, — раздражённо прокомментировал Уизли, закатив глаза, и, развернувшись, быстрым шагом направился по коридору, уже через несколько секунд исчезнув за поворотом. Гермиона опустила взгляд в пол и, из угла, под которым мог видеть Том, было видно, как она зажмурилась: сдерживала слёзы. Том скривился. — Я виновата, да? — её дрожащий голос лезвием ножа проходился по ушным перепонкам. Раздражая. Словно топор, вот-вот готовый отрубить голову. — Что? — Поттер удивлённо на неё посмотрел, а затем схватил за плечи, заставляя поднять на него взгляд. Том с силой сжал палочку. — Эй, это же Септ. Ты ведь знаешь, что он может обижаться на малейший пустяк. Вот увидишь — завтра он побежит к тебе с извинениями. Гермиона хмыкнула. — Не врёшь? — С чего бы мне тебе врать? — Поттер улыбнулся, а затем, отпустив её, потрепал по голове. Том почувствовал, как к уже разливающейся в нём ярости, подключилась тошнота. Перед глазами всё стоял образ: приторно лыбящийся Поттер своей потной грязной ладонью треплет Гермиону по голове. Пальцами прикасается к мягкости её волос. Будто имеет право к ней вообще прикасаться. — Ты чего-то в последнее время совсем раскисла, — Поттер прищурился. — Ничего не хочешь мне рассказать? — Я-я… — Гермиона откашлялась и уже более спокойным голосом продолжила: — Просто много чего навалилось. Не на всё всегда хватает времени. — Тогда почему тебе не помогает твой брат? Гермиона вздрогнула. Том задержал дыхание, сверля ту взглядом. Не смей. — Вы же вроде семья, разве нет? — настойчиво продолжал Поттер. — Равзе он не должен тебе помогать? Хоть иногда? — Он помогает, — ответила Гермиона, смотря куда угодно, только не на подозрительно прищурившегося гриффиндорца. — Зачем ты мне врёшь? — спросил он, недовольно нахмурившись. Гермиона промолчала, закусив губу. Такой знакомый жест мгновенно вызвал волну злости. Одна мысль, что Поттер мог заставить сестру чувствовать себя перед ним виноватой, била наотмашь, вызывая невыносимую ненависть к первому и душащее презрение к последней. — Ладно, — Поттер вздохнул, так и не дождавшись никакого ответа. — Не хочешь говорить — не надо. — Он взъерошил ладонью и так торчащие в разные стороны волосы и, неловко переступив с ноги на ногу, пробормотал: — Просто знай, что если тебе вдруг понадобится помощь, то сразу говори мне? Хорошо? Я помогу. Гермиона перевела на него взгляд. И Том почувствовал, как у него подкосились ноги и его затошнило. — Спасибо, Флим. Флим. Флим. Флим. Имя, так ванильно-приторно слетевшее с её губ, острой иглой впилось в сердце, прошивая его насквозь и оставаясь где-то там, с каждым новым ударом въедаясь в мясо ещё сильнее. Буквально разъедая Тома изнутри. Вызывая жгучую ярость. Желание убить Поттера прямо здесь и сейчас буквально душило на месте, сдавливало черепушку. Не давая подумать ни о чём другом, кроме мёртвого с изогнутыми под неестественным углом конечностями бездыханного тела с остекленевшими зелёными глазами. Хотя нет. Одна мысль всё же просочилась. Точнее образ. Воспоминание: уютный, освещаемый лишь приглушённым светом свечей закуток в библиотеке, запах старых книг и недавно купленных чернил, тихий далёкий шелест пишущих перьев по пергаменту. И слёзы. Кристально чистые. Оттеняемые тёмным цветом карих радужек, в которых бесконтрольно дребезжит страх. Мираж, на секунду показавшийся таким реальным, вмиг отрезвил Тома, заставив запихнуть желание мести куда поглубже и сосредоточить внимание на изначальной цели. — Всегда пожалуйста, — уже куда более веселым и беззаботным тоном ответил Флимонт и широко улыбнулся. Лыбишься, Поттер? Ну-ну, радуйся, пока можешь, ведь скоро лыбиться будет нечем. — Ну… — очкарик вновь замялся. — До завтра… — Д-да, — её голос, прозвучавший слишком резво, бросил Тома в холодный пот. Потому что тот звучал слишком знакомо: словно не только один он очнулся от чего-то буквально несколько секунд назад. Чего-то, что определённо не должно так влиять: затуманивать мысли, полностью отключая от реальности. И её лицо. Точнее глаза: сияющие. Это осознание едкой разжижающей рассудок инъекцией разлилось в мыслях, давая время понять, осмыслить, а затем камнем рухнуло вниз. Вызывая гораздо большую тошноту, чем её Флим. Ведь имя ещё ничего не значило. Но ему слишком хорошо был знаком этот взгляд — потерянный. Полностью затерявшийся. Словно тебя заморозили на несколько десятков лет в морозильной камере ради какого-то бредового эксперимента, а потом, разморозив, оставили разбираться с последствиями одному, безжалостно наблюдая, как ты постепенно рассыпаешься по кусочкам. Но в её взгляде также читалось ещё кое-что. Искры тепла, что буквально зажгли карие радужки, озаряя чем-то светлым. Искренним. Вызванным широкой улыбкой Поттера. Нет. Только не Гермиона. Том почувствовал панику, резко накатившую бурным потоком. Он должен это исправить. Пока не стало слишком поздно. И он исправит это сегодня. Сейчас! — Им-мперио, — прошептал Том, дрожащей кистью слишком быстро выводя нужную руну. Ничего не произошло. Он сжал зубы. Соберись! — Империо! — вложив в голос как можно больше злости, Том почувствовал, как по венам потекла магия: вязкая, густая, жгучая. Словно радиация, разъедающая всю плоть внутри и навеки заражая оставшееся. Но этого всё равно было недостаточно. Почему этого было недостаточно?! Том скрипнул зубами. И уже собирался повторить заклинание, как его живот вдруг скрутило. В глазах потемнело, а колени подкосились. Он еле удержался на ногах, покачнувшись и схватившись за стену. За прожигающей болью, огнём пожирающей его тело, Том почувствовал на языке вкус. Который совершенно не вязался с ощущениями испытываемыми им сейчас: он был сладкий, но не приторный, лёгкий, практически неуловимый. Словно… — Пока! — голос Флимонта, каким-то образом пробившийся сквозь стену боли, подействовал как ушат холодной воды. Заставив себя разлепить веки и еле выпрямиться, Том, не обращая внимания на тошноту и постепенно отступающую боль, проследил за фигурой Поттера, исчезнувшей за поворотом. Наконец-то. Том перевёл взгляд на сестру, которая, в задумчивости постояв ещё несколько секунд на месте, развернулась и направилась в сторону подземелий. Том мгновенно последовал за ней. Её тихие шаги отбивали неровный ритм стучащего в груди сердца. И Том не знал от чего: волнение или же предвкушение заставляло орган чуть ли не пускаться в пляс. Он сильнее стиснул пальцами палочку. Гермиона была совсем близко: их отделял друг от друга жалкий метр. И запах лаванды с корицей, развеваемый холодным сквозняком Хогвартса, чуть ли не бил в нос, засоряя трахею. Том ускорился, сделав два больших шага. Теперь, если бы он захотел, без труда смог бы коснуться мягких непослушных локонов. О, он хотел. Больно потянуть за них, дёрнуть, чтобы услышать тихий мелодичный вскрик. Но он сделал по-другому. Вытянув палочку, Том безмолвно рассёк отточенным движением воздух. Буквально секунду ничего не происходило. Но вдруг Гермиона пошатнулась. Том мгновенно подлетел к ней, успев подхватить падающее тело. После неудачной попытки непростительного всё тело ломило. Но Тома настолько сильно трясло воодушевление, что он не мог обращать внимание на нездоровую усталость, ознобом посылающую по телу колющие импульсы. Особенно когда почувствовал умиротворяющую лёгкость сестры в своих руках. Том понял, что впервые за весь этот долгий вечер может нормально дышать. Облокотив ту на себя, Том приставил кончик палочки к её виску. Другой рукой он выудил из кармана брюк прозрачный пузырёк, в котором плескалась металлического цвета жидкость. Том вдохнул. И, когда в нос ударил запах корицы, еле сдержался, чтобы не уткнуться носом в кудрявую макушку. Не сейчас. У них ещё будет кучу времени на это. Но сначала ему надо кое-что подправить. — Легилименс.***
23 марта
— Как дела в школе, Гермиона? — Том поднял взгляд на сидящую напротив сестру. Она вздрогнула, услышав голос Геллерта, но после вопроса гордо выпрямилась и чуть ли не торжественно проговорила: — Одни «Превосходно». Профессора говорят, что у меня есть большой потенциал… — Особенно Дамблдор, — язвительно вставил Том и встретился с полыхающим взглядом. В котором практически сразу отразилось недовольство от его реплики. — Альбус Дамблдор всегда был падок на талантливых учеников. — Хмыкнул Геллерт. — А ты, Гермиона, несомненно, талантлива. Она, мгновенно смутившись, покраснела и опустила взгляд. Реддл еле сдержал ухмылку. — А ты, Том? Как дела у тебя обстоят с учёбой? — Геллерт внимательно посмотрел на него. — До меня дошли слухи, что Слизнорт пригласил тебя в свой Клуб ханжей. Том напрягся. Он встретился с разящими холодом глазами и, настороженно прищурившись, подтвердил: — Это действительно так. Геллерт поморщился. И Том смог прочитать в этом жесте явное презрение. Почему? Что опять не так? — Компашка высокомерных идиотов из Министерства — вот и вся составляющая этого Клуба, — Грин-де-Вальд скривился и после добавил, будто услышав мысли своего подопечного: — Смотри, Том, не увязни в этом. — Не беспокойся, — огрызнулся Реддл и хмуро уставился в гладь зелёного чая, дымящегося в фарфоровой белой кружке. Он заметил, как Гермиона недоуменно приподняла брови, словно спрашивая: да что сегодня с тобой такое? Том чуть ли не фыркнул, вовремя себе напомнив, что Геллерт мог приписать этот жест себе. Реддл исподлобья взглянул на Грин-де-Вальда: тот пил чай, медленно скользя глазами по заголовкам газеты. Том успел разглядеть слово «Франция», когда Геллерт перевернул страницу. На заднем обороте, который был хорошо виден ему с Гермионой, была напечатана фотография. Недвигающаяся фотография. Стоп. Что? Том пригляделся к изображению какого-то дядьки в деловом костюме, отвечающего на вопросы репортеров. Он не шевелился. Фото застыло, словно таковым и должно было быть. Словно это абсолютно нормально — совершенно обычная магловская фотография в обычной магловской газете. Том скосил взгляд на сестру. И увидел, как та точно так же неотрывно смотрела на неподвижное фото. Её брови нахмурились, а в глазах Том смог прочитать удивление, смешанное с любопытством и чем-то ещё. Чем-то напряжённым. Недовольство? Осуждение? Беспокойство? Том не знал, но если это было первое, то прекрасно разделял это чувство. Если Геллерт в последнее время и вправду планирует нанести удар по маглам, то почему ничего не рассказывает? Неужели Реддл чем-то подорвал его доверие? Том не знал, что творится в повседневной жизни людей, да и не особо горел узнавать. Он перестал интересоваться этим сразу, как только Геллерт забрал их к себе. Том ненавидел эту часть своей жизни и всеми силами старался оборвать всё, что было с ней связано. К сожалению, в отличие от сестры. Гермиона за те несколько лет, проведённых в приюте, настолько сильно прикипела к маглам, что ещё как минимум полгода после их «усыновления» спрашивала про мир людей. Пока Геллерт довольно чётко не дал ей понять, что эту странную привязанность он не одобряет. Да и чистокровному обществу вряд ли бы понравилась такая увлечённость слабой расой. Поэтому постепенно Гермиона умерила пыл, и интерес к маглам сошёл на нет. Но сейчас, вглядываясь в её глаза, Том заметил знакомую искру. Любопытство. Том почувствовал, как в душе загорелся огонёк раздражения. Это надо прекращать. — Гермиона, — он окликнул её и увидел, как та с явной неохотой отвернулась от газеты, — не хочешь сходить в библиотеку? — Да, давай. — Сразу оживившись, ответила она, улыбнувшись. Том не смог сдержаться — и губы сами невольно растеклись в улыбке в ответ. Всё-таки этот метод всегда срабатывал. Если есть книги, то сестре больше ничего и не надо. И она уже вскоре забудет о прокажённых маглах, и они больше не смогут зажечь в ней ничего. Том об этом позаботится. Они уже оба, встав из-за стола, направились к двери, когда их остановил остужающий голос: — Том, останься, — пронзительный взгляд из-под газеты больно впился в щеку, из-за чего Реддл практически силой сохранил прежнюю мимику, не дав проявиться и толики удивления. — Нам надо кое-что обсудить. Гермиона вопросительно взглянула сначала на Геллерта, потом на Тома, не понимая, можно ли ей остаться тоже. Но Грин-де-Вальд вмиг оборвал её надежды. — Ты можешь идти, Гермиона. Подожди своего брата в библиотеке. Том увидел, как та недовольно нахмурилась, явно не согласная с этим, но, лишь вздохнув и подбадривающе взглянув на брата, исчезла за громадной дверью. Реддл перевёл взгляд и наткнулся на мрачное лицо Геллерта. Тот, положив магловскую газету на стол, странно смотрел на него. Том сглотнул. — Так, что ты хотел? — не выдержав нагнетающей тишины, задал вопрос Реддл. И чуть не поёжился, когда Геллерт, встав из-за стола, направился в его сторону. Когда он подошёл совсем близко, Том почувствовал острое желание броситься в сторону двери. Остановившаяся фигура заслонила проникающий сквозь окна и так скудный свет из-за льющего на улице дождя и чёрных плотных туч. — Ты ведь знаешь, кто я, Том, — Спросил тот, но таким тоном, что это прозвучало как утверждение. Том кивнул, не поднимая взгляд, понимая, что Геллерт начал явно издалека. Только вопрос: зачем? Для чего весь этот цирк? — И наверняка понимаешь, что лишь одна моя ошибка способна рассекретить нас всех, — продолжал монотонно Геллерт. — И как ты думаешь: что будет с тобой и твоей сестрой, если это всё-таки произойдёт? Том вздрогнул и поднял голову. Встретившись с холодным взглядом, он сглотнул и невнятно промямлил: — Ну… я… — Вас вновь отправят в тот приют, — произнёс Геллерт. Том почувствовал, как будто что-то оборвалось. Мгновенно, словно тромб в вене или выстрелившая пуля после нажатия на курок. Также больно, но очень очень быстро. Можно сказать, незаметно даже. — Ты хочешь этого, Том? — задал вопрос Геллерт, сверля его взглядом. Тот отрицательно мотнул головой. — Тогда, — Геллерт сделал паузу, положив ладонь на плечо Реддла и сильно сжав то, — зачем ты попытался использовать Империо прямо в школе? Том ошарашенно взглянул на Грин-де-Вальда и попытался отшатнуться, но тот не дал ему этого сделать, мгновенным движением выудив палочку — ткнув ею прямо в грудь Тома, что-то тихо прошептал. Через миг Том почувствовал, как грудь резко сдавило, выбив из лёгких воздух, а по телу прошёл электрический заряд, кислотой проникая в мышцы и кости, из-за чего тело резко обмякло, а ноги подогнулись. Больно упав на колени, он содрогнулся от боли и, согнувшись, сплюнул на пол сгусток крови. — З-за ч-что? — прохрипел Том. — Ты действительно спрашиваешь? — спросил Геллерт, и в его тоне отчётливо проскочили нотки насмешки. — Может, тебе пойти узнать у своей сестры, которой ты повредил воспоминания своими глупыми играми? Том через силу поднял взгляд. — К-как ты узнал? — по телу прокатился очередной болезненный разряд, и он вновь закашлялся. — Я всегда просматриваю все ваши воспоминания, Том, когда вы возвращаетесь, в целях безопасности. Как и твои в прошлом году, — ответил Геллерт. — В конце концов, в Хогвартсе работает Дамблдор, один из самых великих магов нашего времени и мой бывший коллега, который мечтает найти меня и сдать Министерству или сразу упечь в Азкабан. Том почувствовал злость. Ему было плевать на разговоры про Дамблдора. Он злился, потому что кто-то смеет лазать в его голову и рыться в ней так, будто это ему дозволено. Просматривать мысли. Копошиться в воспоминаниях. Следить за ней. Так же, как следил он сам. Том сжал кулаки и уже открыл рот, чтобы что-то сказать. Неважно что, но ему надо было ответить. Уколоть в ответ, пусть он не имеет и малейшего понятия о слабостях Геллерта. Но тот заговорил раньше, кинув на него осуждающий взгляд. — И представь себе моё удивление, когда я вместо связных событий в воспоминаниях твоей сестры увидел лишь странные обрывки, — сказал Грин-де-Вальд, медленно обходя Тома по кругу и продолжая сверлить его взглядом. — Полностью противоречащие друг другу. И знаешь, что самое интересное? — Геллерт остановился прямо перед ним, и Том увидел своё отражение в начищенных до блеска чёрных лакированных туфлях: тонкая неровная струйка крови спускалась из правой ноздри носа прямо по коже обветренных губ, на подбородок, откуда вот-вот должна была сорваться капля. Мерзость. Но она напомнила Тому что-то приятное. Слезу. — Во всех обрывках была одна схожая деталь, — Геллерт, замолчав, присел на одно колено, заставляя Тома оторваться от созерцания и поднять на него взгляд, — ты. Том молча сверлил его в ответ взглядом. Ему нечего было сказать. Потому что он ни в чём не виноват. Он просто оградил сестру от опасности в лице гриффиндорцев и им подобных. Что в этом такого? — Что в этом такого, Том?! — переспросил Геллерт, вдруг повысив на октаву выше голос и явно показывая, что читает мысли подопечного прямо сейчас. В его обычно бесстрастном тоне Том, наконец, смог уловить эмоцию — раздражение. — Думаешь, что в использовании в школе Непростительного — одного из трёх запрещённых и самых сильно карающихся заклинаний — нет ничего такого? — Геллерт резко поднялся, и в его движениях Том различил несвойственную тому злость. — Если бы не я, то ты бы уже сидел в Министерстве в зале суда, если не в камере в исправительной колонии для малолетних магов-преступников, — Геллерт на секунду замолк, будто что-то обдумывая. Повисла тишина, и лишь бессвязный поток хаотичных мыслей в голове Тома не делал её совсем гробовой. Но Геллерт уже приглушённее вдруг добавил: — А если бы ты повредил рассудок Гермионе своей дурацкой выходкой? Том посмотрел на него. — Ты знаешь, что бы с ней сделали? — спросил Геллерт, но, не дождавшись никакого ответа, хмыкнул. — Её бы сдали в Святое Мунго в отделение для психически больных. И, поверь мне, ты бы больше её никогда не увидел. Оттуда практически не возвращаются. Том в этом сомневался. Он продумал всё слишком хорошо. План бы сработал так или иначе. Ничего не могло пойти не так. — Ты ошибаешься, — самодовольно ответил Реддл, откинувшись, выпрямив ноги и оперевшись на руки. Геллерт склонил голову набок, внимательно разглядывая его, но неожиданно усмехнулся и произнёс: — Что ж, другого я и не ожидал. На губах Грин-де-Вальда заиграла странная улыбка. Будто он с кем-то поспорил и оказался прав. Но эта победа его явно огорчила. — Я ничего не скажу твоей сестре, — поймав недоверчивый взгляд Тома, Геллерт фыркнул. — Чтобы ты потом ещё раз повредил ей голову? Лучше пусть всё останется, как есть: я стёр несколько совсем радикально несовместимых деталей, но воспоминания оставлю прежними, поскольку даже небольшие корректировки могут повредить и так неустойчивое состояние, — он ещё раз недовольно взглянул на Реддла. — И не думай, что это конец. Наказание для профилактики тебе не избежать. — И что ты сделаешь? — Том не сдержался и прыснул. Ему почему-то вдруг стало так смешно. И пусть подсознательно он понимал, что это сдали нервы, но веселье прерывать себе не хотелось. — Не бойся, прямо сейчас и узнаёшь. — Геллерт поймал насмешливый взгляд и улыбнулся. И он сделал это специально. Потому что знал, что подопечный различит этот тип улыбки. Точно такую же Грин-де-Вальд дарил всем, кто спустя секунду был уже мёртв. Том почувствовал, как его пробил холодный пот. Пальцы задрожали, а в мозгу забилась мысль: беги! Но он знал, что это бесполезно. Поэтому решился попробовать пусть и не особо полезный, но успокаивающий способ. Дающий забыться. В боли. Перед глазами мгновенно всплыл хрупкий образ — яркие карие глаза. Но через секунду он исчез, растворился в странном мутном тумане. А затем голову пронзила резкая боль. Будто игла проткнула шарик. Только шарик — это твои собственные мозги. Том зашипел и, завалившись на бок, скрутился, зажмурившись. — Так неинтересно, Том. — Холодно произнёс Геллерт. — Какой смысл наказания, если во время него ты не высекаешь никакой урок? Том приоткрыл глаза, собираясь что-то выдавить. Но не успел. И последнее, что осталось целостным воспоминанием в его голове за тот день, — это красный луч, летящий прямо в него. И боль. Много боли.***
3 апреля
— Том? — он кинул скучающий взгляд в сторону Абраксаса, который в панике смотрел на него. — Какой ответ в пятом? — прошептал тот, совершенно игнорируя факт, что Дамблдор пялился прямо на них вот уже как минуты три. Том вздохнул. Нет, ну серьезно: хотя бы простейшие вещи надо учить. — Сложность трансфигурации из воздуха в твёрдую материю состоит в том, что объект, не имеющий таких признаков, как форма, плотность, объём и тому подобное, должен приобрести их. А для этого нужно знать все признаки предмета, иметь полный контроль над мыслями, и руна заклинания должна быть идеально выполнена. Без этих трёх факторов воздух не трансфигурируется в предмет. — Как всегда всё верно, мистер Реддл! — Том с Абраксасом вздрогнули, когда над ними раздался спокойный голос Дамблдора. Том искоса посмотрел на, как всегда, безмятежно улыбающегося профессора, который каким-то необъяснимым образом за секунду оказался у них за спинами. — Думаю, уже по этому ответу, я могу судить, что тест вы написали, мистер Реддл на «отлично», — произнёс Дамблдор, а затем перевёл взгляд на вмиг сжавшегося Абраксаса. — Я надеюсь, что небольшая подсказка мистера Реддла будет лишь малой частью ваших правильных ответов, мистер Малфой. — Конечно, профессор, — энергично закивал тот и сверкнул своей уже ставшей знаменитой улыбкой послушного мальчика. Дамблдор лишь окинул их своим фирменным проникновенным взглядом и, пожелав им удачи дописать тест, направился дальше по классу кошмарить остальных учеников. — Кстати, как Гермиона? — спустя пять минут тишины, прерываемой лишь истеричным черканьем перьев студентов, которые пытались что-то вспомнить, спросил Малфой. Том скосил в его сторону взгляд. — Насколько я знаю, у неё все хорошо. — Ответил он и почувствовал, как в груди неприятно что-то всколыхнулось, когда Абраксас облегчённо выдохнул. — А что? — Да так, ничего, — отмахнулся Малфой, а затем, взяв пергамент, выданный под черновик, начал его складывать, из-за чего постепенно листок начал принимать специфичную форму. — Просто интересуюсь… — С чего бы это? — колко спросил Том, окинув его прохладным взглядом. — Ну, мы с ней друзья, — ответил Абраксас. Том уже готов был фыркнуть и съязвить что-нибудь наподобие: «По-моему, из вас двоих о дружбе в курсе только ты», — но так ничего и не произнёс, в удивлении замерев. Он смотрел прямо в лицо Абраксаса. Точнее на его щеки, которые были скрыты отросшей чёлкой платиновых волос. Про крайней мере, Малфой наверняка думал, что они были скрыты. Но участок кожи остался виден… Том прыснул. Малфой что, покраснел?! Забавно. — Друзья, значит, — Том откинулся на спинку стула, сложив руки на груди и чувствуя, как в душе начинает разгораться веселье. — Ну, не прям друзья, — ответил тот, в очередной раз складывая уголок, который из-за подобных манипуляций уже изрядно помялся. — Но мы общаемся. — Общаетесь, — Том хмыкнул. Ну-ну, Гермиона, интересно, как же вы успеваете общаться, если вы учитесь на разных курсах, а вечером ты только и делаешь, что торчишь в библиотеке? — Кстати, — Абраксас резко повернулся, явно пытаясь сменить поскорей тему, — как прошли каникулы? Я так и не спросил. Том еле сдержался, чтобы не поморщиться. Невольно рука дернулась к левому предплечью, всему замотанному бинтами, чуть ли не вплоть до кисти, которые были скрыты под специально удлинёнными рукавами школьной мантии. Фантомная боль, сохранившаяся в памяти мышц и тканей, лениво потянулась, пустив по всему телу колючий заряд, с наслаждением напоминая о случившимся десять дней назад. — Прекрасно. — Ответил Том. В голове всплыли бессвязные отрывки последующих событий. Точнее, долго тянущихся оставшихся двух дней перед отъездом в Хогвартс: боль в суставах и мышцах, мягкость простыней и одеяла, тугость бинтов по всему телу и непривычно серьёзные, смешанные с усилительной тревогой черты лица Гермионы, которая только и делала, что сидела около него. А также холодный промозглый взгляд Геллерта. Том не был удивлён, так и не получив извинений или хотя бы внятного объяснения тому наказанию. Но он и не просил. Если Геллерт считал, что прав, его невозможно было даже натолкнуть на мысль об обратном. — О, да? Я рад! — Абраксас улыбнулся, и Том, к удивлению, заметил в этом жесте странную облегчённость. — Просто Гермиона написала мне письмо, где сказала, что ты заболел. Я уже подумал, что вы не вернётесь в Хогвартс вовремя. И мне пришлось бы торчать здесь наедине с Орионом и Даренном. Том перевёл взгляд на упомянутых однокурсников, которые заняли парту перед ними: Блэк то и дело нервно поглядывал на большие стеклянные песочные часы, стоявшие на столе Дамблдора, в которых отсчитывалось время до конца теста — и по прикидкам Тома оставалось не более трёх минут, — тем временем как Лестрейндж, уже закончив и отдав свой пергамент для списывания соседу, писал что-то на отдельном листочке, изредка поглядывая в сторону Вальбурги, но затем быстро отворачивался. Том, немного понаблюдав, отвёл взгляд. Это точно не его дело. — Отец не позволил бы не ехать, — сказал он, повернувшись обратно к Малфою. — Да и Гермиона ни за что не согласилась бы остаться. Она всегда бесится, когда знает, что кто-то учится без неё. — Ну, не знаю, — произнёс Абраксас, складывая лист, так что вся непонятная конструкция погнулась в ещё более странную фигуру. Честно, Тому казалось, что скоро он начнёт сочувствовать бедному куску бумаги. — В письме она явно была настроена не оставлять тебя одного. Том удивлённо изогнул бровь. — Прям так и написала? — Нет, — ответил Малфой и, на секунду подняв глаза к потолку, будто что-то вспоминая, продолжил: — Скорее, это просто чувствовалось. Поэтому я даже спрашивать её о вашем приезде в ответном письме не стал. — Чувствовалось. — Фыркнул Том. — Я и не знал, что ты романтик. — Поверь, это лишь одно из многих моих великолепных качеств, о которых ты даже не догадываешься. — Не сомневаюсь. — Ответил Реддл, на что оба усмехнулись. Вдруг раздался звонок, и часы, до этого мирно стоявшие на столе, резко взлетели и, задрожав, будто под высоким давлением, взорвались, только вместо песка на учеников полетело разноцветное конфетти. — Обожаю Трансфигурацию, — пробурчал сидевший через проход от них Кэрроу, по раздражённому лицу которого явно было видно, что тот не успел дописать. Сидевший с ним Долохов смотрел на тест так, будто тот был виноват в его нервных тиках и постоянных дерганьях. Абраксас повернулся к нему и, состроив пафосную рожицу, протянул свой и Тома пергаменты. — Дорогой, Дагворт, пожалуйста, будь любезен, отнеси тесты Дамблдору вместо нас. — Быстро кинув пергаменты в руки Кэрроу, Малфой, вскочив, взял сумку и помчался к проходу, прежде чем тот успел что-либо возразить. Открыв в возмущении рот, Дагворт перевёл взгляд на Тома, собравшись запротестовать, но, видимо, наконец, поняв, кто перед ним, подавился воздухом и так и не вылетевшим ответом. Том, проигнорировав жалкие попытки Кэрроу дышать, взял сумку и направился к выходу из класса, где его уже ждали Розье, Малфой и Лестрейндж. Выйдя из класса, они направились в сторону подземелий, где у них следующим уроком должно было проходить Зельеварение. Том не особо вслушивался в разговор, полностью погрузившись в мысли о предстоящем уроке, на котором, по словам Слизнорта, они будут проходить зелье Живой смерти. Наконец-то что-то стоящее. Том поставил себе на заметку также сходить сегодня в библиотеку и поискать побольше углубленной информации на подобную тему. Но, скорее всего, действительно полезных материалов в обычной секции вряд ли найдётся, и тогда следует попросить профессора Слизнорта заранее дать ему разрешение на посещение Запретной. Может, он даже пересечётся с Гермионой? Эта мысль волнительно пронеслась мурашками по телу. А слова Абраксаса о том, что Гермиона не уехала бы в Хогвартс без него, до сих пор приятным эхом отскакивали от ушных перепонок. Не то чтобы Том позволил бы ей это сделать. Он бы наверняка из кожи вон вылез и придумал тысячи причин, чтобы удержать сестру рядом, но осознание, что она и сама не оставила бы его, бальзамом ложилось на все забинтованные участки кожи. Возможно, ему даже стоит сказать Геллерту спасибо. Ведь своей выходкой он сблизил их ещё сильнее. — …Во Франции накалённая обстановка, так что каникулы у меня там, видимо, отменяются. Том вмиг вынырнул из приятных мыслей, прислушиваясь к словам Розье. — Накалённая обстановка во Франции? — переспросил он. — И почему же? — Потому что маглы всё-таки развязали очередную войну, — ответил Эван. — И из-за этого родителям срочно понадобилось отлучиться туда, так как отец является помощником премьер-министра магического сообщества Франции. Малфой присвистнул. — Не знал, что твой папаша такая важная шишка. Розье проигнорировал его реплику, продолжив говорить что-то об откладывающемся надолго отдыхе у тётки в центре Парижа. Но Том уже не слушал. Ему вмиг вспомнились сказанные на прощание слова Геллерта о том, что его не будет в поместье практически всё лето. Неужели… этим летом всё и свершится? Геллерт, наконец, нанесёт удар? Том почувствовал странный трепет. Очень похожий на предвкушение. Он вновь подумал о своей сестре. Приятно будоражащие мурашки пронеслись по телу. Дыхание перехватило, а внизу живота завязался узел. Том сжал книги, буквально вцепившись в обложки учебников, и опустил голову, чтобы за отросшей чёлкой скрыть румянец, который — он точно знал — наверняка проявился. Уголки его губ начали растягиваться в улыбке. Практически всё лето, да?