EMPATIA

Говорят, если сильно испугаться, то сердце может не выдержать и остановиться. Это ведь не единственный способ? Иначе почему, стоя по ту сторону запретной двери, сердце лопается именно в эту ясную ночь? Руки сами собой опускаются вниз. Резкое осознание прошибает черепную коробку, прося остановиться на этом моменте. Предупреждает, что это конец. Брать сил на продолжение уже негде и неоткуда. Лиса больше не может этого выносить. Сердце не выносит, не бьется больше загнанной в клетку птицей. Оно замирает. Обрывает эту никчемную жизнь, не выдерживает, сдается, рвется на части, харкает кровью и резко замолкает. Будто и вправду остановилось. Только ноги все еще продолжают держать хрупкое тело на весу, даже когда самый важный орган отказывает давать силы. Это конец — летальный исход. Последний луч погас, больше зацепок не осталось. Ничего не осталось, кроме того, чтобы уйти безвозвратно. Куда уже не имеет значения. Она дрожащими пальцами тянется к ручке двери. Вздыхает полной грудью, когда дверь оказывается не заперта. Задержав дыхание, планирует выйти с выдохом, с той же скоростью, как и входит. Молча идет к шкафу, пытаясь не обращать внимание на беспорядок в комнате. Умело игнорирует чужие тяжелые вздохи за спиной и, подобрав в руки небольшую сумку, кидает внутрь все самое необходимое. — Любимый, кто это? С головы до ног окатывает холодом, а по спине пробегают мурашки от столь родного и сокровенного для сердца слова, но столь не подходящего в этот момент. — Никто. Это последнее, что Лиса слышит от Чонгука перед тем, как холод сменяется на жар, который медленно, но верно растекается по замершему телу. — Это та больная, о которой рассказывал твой друг... Лисе не хватает дыхания. Так и не договорив, особа под ним вскрикивает, а скрип кровати лишь усиливается вдвойне, уродливо вырисовываясь на подсознании Манобан. Она наконец уходит. Без прощаний. На ватных ногах, с пустыми обещаниями и разбитой душой, так же как когда-то вошла в этот дом. Говорят, ты уходишь из этой жизни с тем чем пришел. То есть с ничем, абсолютно на мели. Это оказалось правдой, потому что двадцать седьмого мая в самом конце весны Лалиса Манобан умерла, когда переступила ворота дома. Она считала его единственным своим замком, когда-то подаренным ее спасителем. Еще вчера она поверила бы ему, скажи он, что это был лишь кошмар, и он теперь закончился. Лиса пулей вылетает на дорогу с не завязанными шнурками на белых кроссовках. Забывает дышать. Нахлынувшие слезы застилают глаза, но ноги бежать не перестают. Неважно куда, потому что и идти ей особо некуда. У Лисы нет друзей, денег, работы, жилья. Нет ничего и никогда не было, потому что ей было достаточно одного Чонгука. Теперь нет и его. Оказаться на такой пропасти было неожиданностью. Манобан к ней не готовилась, но неизбежно шагнула в нее. Этот сценарий простой. Чтобы наступить на шнурок, разбить колени об асфальт и дать волю слезам, которые в итоге забирают у нее даже сознание, заставляя темнеть в глазах, а тело отключиться. Единственный период в ее короткой жизни, где в груди не ноет и тупая боль затихает.

***

Лиса приходит в себя не только от резкого запаха медикаментов на больничной койке, но и еще, когда подошедшая медсестра безостановочно ругает ее. Заявляет, что в ее состоянии нельзя было сильно волноваться, а на ее бесцветный и пустой взгляд делает тяжелый вздох. Просит дать номер ее молодого человека, чтобы сообщить об якобы критическом состоянии, при котором она чуть не перенесла выкидыш. Казалось, падать уже некуда, но Лиса падает, летит в пропасть вниз головой. Не за что ухватится, зацепиться. Она уже слышит звенящий звук в ушах из последних слов медсестры. Чувствует, как сжимается сердце только от осознания происходящего, глаза вновь наполняются непонятной пеленой и слезами. Дрожащая рука сама тянется к низу живота, сжимая мягкую ткань, которая чуть не рвется под натиском. Первое ощущение — это растерянность. За ней новая надежда, крохотная жизнь и все еще не сформировавшаяся личность, к которой Лиса уже чувствует неземную любовь. Второе ощущение — это невозможность. За ней безвыходность и кромешная тьма, которая поглотит их обоих. Нельзя. Лиса похоронит сегодня свою любовь вместе с этим все еще не родившимся ребенком в одном гробу со всеми воспоминаниями об Чон Чонгуке. — Странная молодежь нынче пошла. Сперва пренебрегают защитой, затем искренне удивляются... — Запишите меня на аборт. Сегодня Лиса умирает в дважды. Другая боль усиливается, клокочет поверх предыдущей, покрывает кожу пенящимися ожогами и заставляет завыть ее раненым зверем. Она сгибается пополам. Впивается ногтями в живот от безысходности. Эта боль смешивается с другой. Ее разрывает, превращая в разорванные куски. От нее не осталось абсолютно ничего. Эта боль достигла предела. Достигла той невидимой черты, которую перейти казалось не в силах. Лиса, до сломанных ребер, обнимает себя за живот. Начинает поддаваться истерике, кричит до тех пор, пока к медсестре, которая пытается ее успокоить, не подбегают другие. Она охрипает от криков. Кажется даже успокоительное, которое в нее колют, не помогает. И не поможет. Этот груз боли от потери, вперемешку с ненавистью к себе из-за собственной беспомощности, Лисе нести с собой всю свою сознательную жизнь, в которой она уже давно глубоко разочаровалась.

***

Пять дней Лиса проводит в больнице. Два дня врачи дают ей принять окончательное решение будучи в здравом уме. Еще три дня уходят на осознание и восстановление. Понадобятся годы, чтобы смириться. Золотые серьги на ней стоили одной оборванной жизни. Лиса никогда не узнает кто бы у нее был. Мальчик или девочка. Кем бы он стал в будущем. Какое она дала бы имя и воспитание своему ребенку, которому обрубила все пути. Не позволила даже попытаться войти в этот грязный мир, где лишь сплошная боль и разочарование. Может оно и к лучшему. В ином случае он повторил бы ее судьбу. Нищета пахнет. Ее запах не перебить ничем, так же, как и не вернуть ушедшее. Сколько слез не пролей, сколько не обвиняй жизнь и судьбу в несправедливости. Есть ошибки, которых нельзя исправить. Именно одну из них Лиса совершила, полностью очернив себя и свой мир.

***

Лиса окончательно теряет счет времени, когда возвращается в родной дом. Она звала его адом, из которого Чонгук ее когда-то спас и забрал к себе. В нем почти ничего не изменилось. Старый и разваливающийся на глазах одноэтажный частный дом в неприличном районе, где невозможно проживание, и который наверняка забыли снести. Обшарпанные стены, загнивший пол и грязь везде. Если присмотреться, то можно заметить давным-давно высохшие капельки крови, явно принадлежащие ее дяде. Но это неважно. Все важное у Манобан отобрали. Одно у нее, другое ею же. В некогда горящих янтарных глазах свет погас навсегда. Единственное спасение этой длинной ночью она находит в двух бокалах вина, найденного на старой винной стойке. В нем Лиса топит свое горе и нежелание жить. Отчаянно пытается зацепиться за этот несправедливый мир, от которого ее невыносимо тошнит.