EMPATIA

— С каких пор ты с этим ублюдком водишься? Чонгук находит Лису, как и ожидалось, сидящей в уборной на подоконнике. Она курит, чем окончательно его запутывает. Лиса, которую он знал, никогда в жизни бы не прикоснулась к сигаретам. А тут так умело, профессионально выпускает кружки дыма вверх, будто всю жизнь только это и делала. — Про то, что он ублюдок, ты правильно подметил, — Пранприя в своей роли. Даже не дергается, когда за ней входит именно он. Чертовски маняще закидывает одну ногу на другую. Поддергивает юбку платья вверх, неприлично обнажая ногу до бедра с левой стороны, вдоль самого разреза. У Чонгука вновь помутнение в глазах. Он мажет голодным взглядом по красивым ножкам. Чувствует, как кончики пальцев горят из-за желания прикоснуться к гладкой кожи. Он подходит ближе, вовремя себя останавливает и прислоняется к стене плечом. — Почему ты с ним? — более сдержанно повторяет Чон, хотя внутри по одной взрываются бомбы. — Только не говори, что на зло мне выбрала того, кто у меня и так на мишени... — Кто платит больше, с тем и вожусь, — прерывает парня Манобан. Спрыгивает с подоконника, решаясь выйти, но Чонгук перехватывает за локоть. — Я не понял, — он впервые жизни искренне надеется, что ему не то послышалось. — Он — мой клиент, — безразлично выпускает дым прямо в лицо парню Пранприя. — В каком смысле? — Чонгук, не рассчитав свою силу, даже не замечает, как сильно вцепился в тонкую руку. — В прямом, — шипит Манобан, — отпусти, — дергается, пытаясь выбраться, но парня ей не осилить. — Ты делаешь мне больно, — уже повышает тон, но Чонгука не переубедить. — Хочешь сказать, что он тебя снял? — сильнее напирает он. — Прям как ты своих шлюх, — давит Пранприя. Чонгук будто ошпаренный резко отходит на шаг назад, пытаясь переварить только что услышанное. С трудом себя усмиряет, убеждает не слетать с катушек. Смотрит в яркие глаза, некогда нацеленные только на него. На губы, которых вправе был касаться только он. На руки, что еще недавно залечивали его раны. Наотрез отказывается поверить в услышанное. Все что угодно, но представить, как другой касался ее — невозможно. Лиса никогда бы на это не пошла. Но тогда, как объяснить происходящее? Особенно своему сердцу, которое с каждой секундой рвется наружу, требует быть ближе. — Что-то не так? — она улыбается. Тушит сигарету прямо на кафеле, и улыбка ее до жути искусственная. — Ты обо мне так заволновался? — с таким безразличием смотрит на него, что Чону даже неудобно. — Не стоит. Ты сделал все, чтобы сегодня у меня было все чего я не пожелаю. Плевать, что это перешло через боль, предательства и твое безразличие. Без этого у меня не было бы возможности иметь такую шикарную жизнь. — Гордишься этим? — Чонгук не понимает, что он чувствует на данный момент, боль, гнев или полное разочарование в ней. — Дешево же ты продалась, — пропускает ядовитую усмешку. — Твоя заслуга, — становится к нему вплотную Манобан и смотрит прямо в сгущающуюся темноту глаз. — Ты же блефуешь, — искажается в оскале лицо Чона. Он резко поворачивается и вжимает ее в стену. — Или ты так шикарно играла того чистого и искреннего ангелочка передо мной целых четыре года? — Серьёзно? — Лиса вырывает руку и, закусив нижнюю губу, ладонью скользит по крепкой накаченной груди. — Ты даже не представляешь, как оказывается легко перейти на темную сторону. Тут та самая особенность — мне она нравится больше. — Я тебе не верю, — перехватив руку, заламывает ее Чон. — Поэтому у тебя так стоит, — кивком вниз подтверждает Пранприя, указывая на упирающее в ее бедро стояк. Тянется ближе. Чонгук сильнее собой впечатывает ее в холодный кафель и, не дав опомниться, впивается в губы. Давит на подбородок, стирает своими губами алый цвет помады с чужих. Кусает, засасывает, с ума сходит от того как скучал, себя раскрывает, с потрохами выдает. Манобан чуть ногти не ломает об его грудь и, вложив все свои силы в кулак, отталкивает. Прикладывает пальцы к укусу, который кровоточит, и смотрит на него своими янтарными сводящими с ума глазами. — Сколько? — Чонгук с трудом держит себя в руках, смотрит на зализывающие языком опухшие губы. — Сколько ты стоишь? — свой вопрос уточняет другим. — У тебя денег не хватит, — брезгливо утирая рот тыльной стороной руки, на ватных ногах выходит Манобан и чуть не спотыкается у двери.

***

Чонгук стоит на балконе и снова курит. Это уже какая-то больная привычка. Вдыхает и выдыхает никотин, лишь бы все им заполнить. Не думать о том, что произошло совсем недавно, потому что еще немного и сердце переломит грудную клетку. Оно и так бьется по венам, требует обернуться, чтобы вновь столкнуться с лисьим прищуром. Чонгук каждый раз подаётся. Смотрит, ищет, видит ее, с другим, вновь сходит с ума, от того как по сучьи, но так умело себя предоставляет. Убивает Чонгука своей улыбкой, подаренный чужому. Перед глазами темнеет. «Тобой, черт возьми, делиться нельзя» — выводится впереди красным по белому. Но почему нельзя? Единственная причина, по которой Чонгук ее выставил за дверь, оскорбил ее чувства и предал, была в том, что он не хотел запачкать ее своим грязным миром. И то, что происходит сейчас, ему и в самом страшном сне не приснится. Это чертовка умеет удивлять и вновь заставлять его ошибаться. Чонгук устроил шикарный прием, заявился на него в паре с самой ахуенной шлюхой в городе, приковал все взгляды на себе, ровно до того момента пока она не вошла в этот зал и не поставила на колени абсолютно всех, в особенности его. Чонгука обманули, и он это просто так не оставит. Он прямо на балконе тушит сигарету подошвой обуви и, залпом выпив принесенный ему коньяк, решает последовать за очаровательной парой, которая сейчас идет к выходу. Прием и так близился к концу, и гости почти разошлись, но у Чонгука меняются планы на последней минуте. Он догоняет пару. Окликает Самуэля, подходит вперед, встает прямо перед Лисой. — Предлагаю продолжить вечер и отпраздновать наше соглашение, — Чонгук говорит с Самуэлем, но смотрит на не менее удивившуюся Лису. Чего только стоили Самуэлю эти слова. Причин отказа у него абсолютно нет, только если наоборот. Когда еще перед тобой стоит сам Чон Чонгук — гроза города и его единственная угроза. Пранприе совсем не нравится это предложение и по смутному взгляду Кана понимает, что пора вмешаться. — Котенок, — поворачивается она на Самуэля. У Чонгука от этого сладкого голоса сердце чуть с левой стороны не заходит, а, итак бешеные глаза от злости, оборачиваются дымкой. — У нас же другие планы на этот вечер? Самуэль на секунду теряется перед выбором любимой сучки и хозяином этого города, с которым он все это время враждует, а теперь имеет такой шанс с ним сблизиться. — Заманчивое предложение, — подается на гогот Кан, умело игнорируя впившиеся его в руку острые ноготки. Чонгук открыто подмигивает Лисе. Довольный диктует адрес своего клуба и идет к автомобилю.

***

«Еще рано» — твердит Пранприя Лисе, которая уже в голос воет внутри, умоляя заканчивать эти пытки и не ехать в клуб. Но выбора нет. Кана не переубедить. Манобан представить не может, что будет дальше. Сколько она еще сможет строит из себя непробиваемую стойкость, и как закрыть раскрывающиеся внутри по новой раны. Хочется домой. Смыть с себя все: макияж, чужие прикосновения, слова и взгляды, эту встречу. Уткнуться лицом в Хоби, в поисках успокоения, который тот обязательно ей подарит и утешит своим мурлыканьем. А не вот это вот все. Самуэля не хочется. Его рук, поглаживающее бедро, и поцелуев в шею тоже. Чонгука, проносящегося впереди их автомобиля, не хочется, как и картины, когда перед выездом к нему, в авто села другая белобрысая сучка. Не так этот вечер должен был закончиться. Вновь вернуться назад, разойтись на мелкие пазлы и сидеть теперь, реветь и заново собирать себя в одно целое. Матовый шевроле въезжает в центр и минут через пять останавливается, а за ним и синий лексус, в котором всю дорогу умирала Лиса. По бокам паркуются все время ехавшие за ними два черных эскалада, тоже принадлежащие Чонгуку. Это тот самый знаменитый ночной клуб PARTY404. О котором Тэхен все уши прожужжал о новом приобретении Чона. Пранприя делает тяжелый вдох и выходит с Каном, идя за парой впереди. Это оказывается сложнее. Не поднимать голову, не обращать внимание на обвившую тонкую талию крепкую руку и игнорировать нежности, что шепчет на ходу ей в ухо Чонгук, который не забывает периодически бросать незамысловатые взгляды назад. Пранприя крепко держится на ногах, но Лиса умоляет дать ей яду, чтобы сразу умереть, а не заставлять ее вновь и вновь проходить через прожитое. Видимо, Чонгук успел распорядиться, чтобы до их прихода все было готово на лучшей высоте. Закрывшиеся за спиной двери так и кричат: «Ты попалась. Дороги назад нет, как и выхода». Все, что должно произойти, произойдет здесь. Воздух в помещении резко сгущается. Она смотрит на плюхнувшего на диван Чонгука. К нему на колени сразу опускается его сучка. Самуэль следует за ним же, тянет Манобан за руку. К ним присоединяются еще пару парней со своими парами. Пранприя первая тянется к алкоголю на низком столе перед диванами, который завален закусками и напитками. На трезвую голову она этот смрад не вынесет, потому что дальнейшее уже высвечивается неоновым перед глазами. Все что угодно, но к групповухе она не готовилась и полностью спросит потом с Тэхена, а может вообще уйдет от него после этого. У нее есть полное право несмотря на все, заявить сейчас Самуэлю, что на это она не подписывалась, но это будет слабостью, что Пранприе совсем не к лицу. Лицом вниз перед никем она больше никогда не упадет. Особенно перед Чонгуком, который только этого и ждет. Поэтому, вместо ухода, продолжает вливать в себя алкоголь и затуманивать разум, чтобы не помнить дальнейшее. Манобан наконец расслабляется, чувствуя как по венам течет янтарная жидкость и будоражит кровь, закрывая в голове все противоречащие мысли. Музыка будто затихает. Не смотрит больше в сторону Чонгука. Не слышит чужих смехов и голосов. Не сразу понимает, что попала в плен чужих и довольно знакомых на вкус губ. Самуэль, не разрывая мокрого поцелуя, притягивает Манобан на себя и усаживает на колени. По хозяйски опускает похотливые руки на упругие бедра и грубо сжимает, углубляя поцелуй, который сносит крышу. Для Чонгука все окружение, музыка и атмосфера сужается до одного человека перед ним. Единственный кто на него не обращает внимание, и это почему-то задевает. Он с нее взгляда не сводит. Каждый бокал, что она опустошает считает. Удивляется тому, как у неё не дергается ни одна мышца на лице, будто воду, а не алкоголь пьет, и еще больше цепляет своей новой стороной. Девушка на его коленях из вон кожи лезет. Требует его внимание на себя, утыкается в шею, кроет поцелуями-укусам. В ответ не получает ничего, хоть то, что член под ней стойко стоит ощущает, специально над ним двигается. Реакции нет. Есть, но не на нее. Та уже в возмущении, берет его лицо в свои руки, поворачивает на себя и, потянувшись ближе, впивается в приоткрытые губы, но Чонгук на этот раз отталкивает ее и снимает с себя. Стоит вновь вернуть прерванный на короткое мгновение взгляд вправо, на противоположный от него диван, как словно огонь вспихивается. Увольте, но Чонгук этой картины не переносит. Не в этом мире, не с этой чертовкой, кто, как последняя шлюха, залазывает на колени врага и умело, а главное с наслаждением подаётся в чужие руки, губам. Чонгук преподносит бокал полный виски к губам и за два залпа его опустошает. Лиса с закрытыми глазами, откидывает шею назад. Бокал в руке Чонгука трескается от сжатия и впивается в его плоть. В горле пересыхает. Чонгуку плохо. Пара перед ним только провоцирует, к пистолету за спиной заставляют тянуться. Выпустить бы в этого Самуэля всю обойму. Пальцы касающиеся ее по каждому поотрывать, и сломать конечности. Пуля Чона отлично будет смотреться между его глаз, а его грязная кровь на ее алом платье. Пранприя будто чувствует этот звериный взгляд, впившийся ей в лопатки, и на короткое мгновение повернув голову сталкивается с ним. Чувствует, как кровь в сосудах кипит, похлеще той войны, что в его сворачивающиеся спирали в бездонных глазах. Манобан ловит себя на мысли, что ей это нравится. Нравится держать его на поводке и доводить до бешенства, не имея понятия, когда он взорвётся, и чем закончиться все это. Она дарит ему самую счастливую улыбку. Так по блядски высовывает длинный язык, и проводит им по влажным губам. Липнет к Самуэлю, будто пытается слиться с ним в одно и пару раз толкается в бедра парня, имитируя толчки. Чонгука срывает. Одна только мысль о ней стонущей под такими ублюдками этим хрипловатым, грудным голоском, заставляет вылететь все пробки. Он поднимается с дивана, встает за ними. Не думает о последствиях, потому что у него внутри пожар вызванный этими чертовыми глазами и потушить их тоже могут только они. Здравомыслие давно отброшено, потому что Чонгук не помнит в какой момент он вынул пистолет, а в какой момент нажал на курок и выстрелил.