EMPATIA

У Манобан будто дежавю. Самое страшное из всех, которое моментально возвращает ее в тот злосчастный вечер, в котором Самуэль также поставил пулю в лоб и первый познакомил ее с убийством. Теперь на место убитого встал он же. Она падает с дивана и, пытаясь судорожно ловить воздух ртом, начинает отползать назад. В помещении нет никого. Все разбежались после выстрела. Ей бы тоже стоило последовать за ними, только ноги не держат. Она не может встать и начинает сходиться в припадке. Ей как и тогда страшно и противно до тошноты. Она чувствует на себе брызги теплой крови. Пытается их стереть с себя дрожащими руками, но растирает по коже и делает только хуже. Алкоголь будто за пару секунд полностью выветрился, а жаль, потому что только с его помощью она сможет вынести его взгляд на себе. Чонгук в отличие от нервничающей на полу блондинки ведет себя вполне спокойно. Будто бы не он превратил свои мысли в реальность и, только что выстрелив человеку в голову, испачкал дорогой диван гнилой кровью. Чон как ни в чем не бывало проходит вперед, опускается на кресло и бросает пистолет на стеклянный столик, что трескается и вызывает от столкновения с металлом тяжелый лязг. Своей неосторожностью пугает и без того напуганную в его ногах девушку. Лиса дергается. Чонгук искренне этим наслаждается, тянется к бутылке виски и прикладывается губами к горлышку, заливая в себя янтарную жидкость. Пару минут наблюдает за ее попытками встать на ноги и после очередной неудачи пропускает усмешку. — Ты будто впервые видишь убийство и слышишь звуки выстрела, — продолжает смеяться Чонгук. — Неужели забыла, как я учил тебя стрелять, или как ты пустила кровь своего жалкого подобия дяди? — Ты монстр, — единственное выпаливает Манобан после долгой паузы. — Самый настоящий монстр. — Ты так расстроилась из-за этого ублюдка? — равнодушно кивает на обездушенное тело Чонгук. — Я наконец отправил его туда, где ему и место, — устало тянет, — не думай, что только из-за тебя. Я каждого отправлю за ним, кто хоть пальцем прикоснется к тебе. — Тогда запасись оружием, — Лиса наконец встает на ноги и смотрит на заветную дверь, за которой ей смертельно необходимо оказаться прямо сейчас. — Ты будто гордишься своим жалким положением, но оружия у меня как раз таки и предостаточно, — язвит Чонгук, уже рисуя в голове картину, как одного за другим отправит за Самуэлем. — Стоять, — приказным тоном останавливает он двигающуюся к двери девушку. — Пошел к черту, — не обдумав, выпаливает Манобан, продолжая идти, и в следующую же минуту больно бьется копчиком об дверь. — Я не разрешал, — впечатывает ее в дверь Чонгук. — Я твои приказы больше не выполняю, — пытается вырваться Лиса. — Веселье только начинается, — полностью прижимается он к ней. Водит носом по холодной шее и жадно внюхивается в аромат с золотым отблеском волос. — Называешь его ублюдком, а сам чем от него отличаешься? — вытягивается в струнку Манобан, лишаясь каких-либо сил его отодвинуть, и сдается. — Я знаю чем. Ты — хуже него, и всех кого я встречала на своем пути за все эти месяцы. Чонгук на короткое мгновение зависает на бездонных глазах, в которых больше не видит себя, ни свое место и делает короткий шаг назад, выпутывая ее из своих цепей. — Тебе лучше знать, ты ведь у нас в шлюхи подалась, — вновь бьет по ранам, как и раньше видит только плохое. — А ты сперва вспомни, кто меня ею сделал, — Манобан стискивает зубы, лишь бы сдержать предательские слезы, наворачивающиеся на глаза. — На этом я зарабатываю и ни на что не жалуюсь. Эти ублюдки платят мне деньги за мое тело, а ты заплатил за мою любовь, и, поверь мне, думая сейчас об этом, я вижу, что нет никакой разницы между моей былой любовью к тебе и моим продающимся телом. — Былой? — будто не веря, переспрашивает Чонгук. — Тогда почему глаза твои говорят о другом? — Чон вновь становится непозволительно близко. Стирает все грани, открывает давно не до конца залатанные раны на чужой душе и так дьявольски улыбается, когда понимает, что чертовски прав, стоит словить промелькнувшую тень правды в ее ясных глазах, о которой она стопроцентно умолчит. — Я любила тебя, — Манобан сама не понимает почему улыбается. Не отодвигается, не пытается оттолкнуть парня от себя. Смотрит прямо глаза в глаза. — Но это было в прошлом, потому что ты сделал все для этого. — Не смеши меня, — стирает оставшиеся сантиметры между ними Чонгук. Касается губами ее, мажет по ним влажным языком, не видя протеста заходит дальше, но ответа не следует, только слова, которые ставят его в полный ступор. — Я не чувствую ничего, — с выдохом раздосадовано тянет Лиса. — Но кажется у тебя все наоборот, — пустой взгляд моментально сменяется на более стойкий. — Если не боишься обнищать, позвони Тэхену, он скажет тебе сумму. Думаю, ты вполне сможешь заменить мне Самуэля. Чонгук так и остается стоять у двери, удивленный только что услышанным. Долгим взглядом провожает ее, пытаясь запомнить малейшее движение чертовски красивого тело, которое ускользнуло из его цепких рук.

***

Лиса не помнит, как она добегает до лифта, а после на улицу. Как ловит такси дрожащей рукой и добирается до своего дома. Еще в прихожей стаскивает с себя вещи и, забежав в ванную, встает под струями ледяной воды. Только в этой комнате Пранприя дает полную волю Лисе, не пытается успокоить ее. Лиса плачет до охрипшего голоса, вспоминает каждую минуту и мгновение с ним. Одного его взгляда достаточно было, чтобы осознать, что ничего не прошло: ни боль, ни чувства, только наоборот. Она только и ждет, когда же чертово сердце остановиться, перестанет оправдывать его, закрывать глаза на такие проступки и обновляться после каждого его взгляда. Это не первое убийство Чонгука и не последнее. Он по локоть заляпан в чужой крови. Он опасен и через чур жесток во всех его делах, в особенности касаемо его работы. Ее. Лиса это знает и всегда знала, но все равно продолжает видеть перед собой только его. Пранприя бы рассмеялась над ней, вот только истерично воет от того, что все эти месяцы были напрасны. Ничего не прошло и не пройдет. Ни в этом мире. Чон Чонгук вновь попал в цель, сбил с ног и вернул в исходное положение — слабость. Она давится этой слабостью и не понимает откуда брать силы, чтобы избавится от этой тупой боли в груди, которая сильнее ширится внутри.

***

Чонгук разносит всю ВИП-зону. Он умудряется по нескольку раз пнуть окоченевшее тело на полу и рыкнуть, что не против вновь пустить пулю ему между глаз, и всем тем кто до него прикасался к ней и сделал из нее ту, которая встала перед ним сегодня. Чонгук взбешен как никогда в жизни. Он то и дело наводит круги по комнате и даже по нескольку раз порывался пойти за ней. Даже сейчас желает этого, но сжав кулаки, опускается перед развернутым столиком, вновь прикладываясь губами к виски, лишь бы заткнуть свое нутро. Это злость впервые не на нее или на другого. Она на себя. За то, что отпустил, позволил такому произойти. Отвернулся, довел до такого состояния, сделал из нее городскую шлюху? Именно так ведь она и сказала, а еще, что любила. В прошедшем времени, будто в другом измерении. И что сейчас, Чонгук ведь никогда ее не любил, может было такое...симпатия, нежность и какая никакая взаимность, которая проявлялась не по его воле, за которую он каждый раз впадал ступор и ругал себя. Это ведь он все оставил в прошлом, и получается точно также как она оставила любовь к нему. Это осознание ранит похлеще острых ножевых ранений. Чонгук не думал, что вся та любовь в ее взгляде когда-нибудь иссякнет, или тем более способна исчезнуть. И сейчас единственное, что хочется сделать, это вернуть ее обратно. Дверь напротив открывается. В комнату заходит невысокий блондин, знакомый Чонгука, а по совместительству друг-помощник-праваярука в одном слове — единственный кому он способен доверять в этом мире. Тот пристально осматривается, проходит вперед, опускается на корточки перед трупом, и, схватив за волосы, тянет вверх, рассматривая знакомое лицо. — Я разочарован, — прищуривается парень, грубо пиная чужую голову об дорогой паркет, и убирает руки в карман, предварительно вытерев правую о серый пиджак на себе. Чонгук ничего не отвечает и разбивает о пол опустошенную бутылку. — Ты ведь обещал мне, что позволишь мне его грохнуть. Отправил меня копаться в его грязном белье в конец города, что я и сделал, а тут... — Катись нахуй, Чимин-а, — устало тянет Чонгук, откидывая голову назад, и смотрит в потолок. — Самуэль последний о ком я бы хотел базарить с тобой. — До сегодняшнего дня он был первым, о ком ты базарил, — пожимает парень плечами, и встает перед Чоном. — Что я пропустил? — Ничего, — говорит Гук, пару секунд проделывает дыру взглядом и резко поднимается с места. — Не понял, — бросает ему в спину Чимин и слышит в ответ «разберись тут, поговори с персоналом и избавься от тела». — Ты сейчас серьёзно? — У меня срочные дела, — быстро отвечает Чон. — Нужно навестить нашего дальнего друга. Я думал, самые красивые и элтные шлюхи только у Кан Техана, оказывается я немного попутал буквы в имени, и лучшими из них торгуется Ким Тэхен. — И что, какая разница? — разводит руки в сторону Чимин, но от друга и след простыл. — Большая. Так и остается неуслышанным.

***

— Чон Чонгук. Одного имени достаточно заявить охране у двери в отель Тэхена, чтобы его пропустили без каких либо проверок. Тэхен пусть и пытается скрыть звуки восторга, но Чонгуку он удивлен больше чего-либо, пускай этого и стоило ожидать после приема и пристального внимания, что была прикреплена к конкретному человеку. Только у Чонгука видок растрёпанный и не скажешь, что сейчас перед Кимом стоит та главная угроза города. — То ли мои догадки, то ли предчувствие, но я ждал тебя, — как ни в чем не бывало тянется к селектору Тэхен. — Отличное место ты себе прибомбасил, — со свистком осматривает Чонгук приятный для глазу кабинет в сдержанных тонах и, следуя примеру дальнего школьного друга, садится напротив Тэхена, который просит принести кофе. — Меня все устраивает, благодарю, — сделав заказ, давит из себя улыбку Ким, начиная отсчет, когда же они перейдут на главную тему, касаемую... — Лалиса Манобан, — проходит пять секунд, Тэхен с трудом давит усмешку. — Пранприя — единственная и неповторимая, — с нескрываемой гордостью тоне заявляет Тэхен. — Слышал, она работает на тебя, — не подавая виду, вполне себе безразлично тянет Чонгук, делая обжигающий язык глоток горького кофе. — На меня, — моментально подтверждает Ким. — Что именно тебя интересует? — А то, что в отныне хочу стать единственным ее клиентом, — через минутную паузу на полном серьезе заявляет Чон. — Всегда любил тебя за твою прямолинейность, — пропускает усмешку Тэхен, — но она стоит дороже всего моего состояния, и готов ли ты вложить свое? — Почему-то я сегодня уже не один раз слышу, что у меня не хватит денег на шлюху, — раздраженно говорит Чон. — Ни в коем случае не хотел тебя расстроить, — тянет Тэхен. — Не могу скрыть то, что я не в курсе о ваших прошлых отношениях и, имея к Пранприе полное уважение, как другу, мне бы хотелось сперва обговорить это и с ней. — Нет надобностей, она лично меня отправила к тебе, — сквозь зубы выговаривает Чонгук, даже простое слово «друг» начинает раздражать. — Думаю на ту сумму, что я вычту за нее, ты сможешь открыть еще три таких заведений, если нет, то я просто заберу ее, — поднимается он на ноги. — Это угроза? — прищуривается Ким. — Это угроза, — подтверждает Гук и, отказавшись от кофе, идет к выходу, оставляя последнее слово за собой. — Ровно два дня, чтобы она пришла в себя. После я жду ее у себя на квартире.