EMPATIA

Только на второй день Лиса приходит в себя и начинает осознавать себя более или менее в себе. Не за границами реальности, потерянная между прошлым и Чонгуком, который вновь добрался до больного места и без сомнений ударил по нему. Лиса не помнит, как прошли эти два дня и казалось бесконечные часы, в которых она все время задыхалась. Но боль в висках все еще долбит, пронося перед глазами каждое его слово, прикосновение и этот убивающий в ней все живое взгляд. Вынесет ли она это еще раз? Однозначно нет. Подаренная Пранприей последняя минута на слабость истекает. Сейчас перед зеркалом стоит сумевшая вновь собрать себя по частям уверенная в себе девушка. Еще утром звонил Тэхен, и Манобан искренне удивилась его равнодушию, ибо тот в ту же ночь должен был ворваться к ней и спросить за Самуэля, но этого не произошло. Он лишь сказал, что все порядке, и он это вполне заслужил. Cтранно слышать от Тэхена нечто такое, когда еще пару дней назад тот твердил, что Кан Самуэль его кормящая рука и один из самых дорогих клиентов. Тэхен не стал вдаваться в подробности, а она тем более. Ким лишь сказал, что у нее новый клиент и ей следует быть готовой к вечеру. Больше ее никто за сегодня не тревожил, за что она благодарна. На часах девять вечера. Пока Манобан ждет машину, которая должна отвести ее к клиенту, она играется с Хоуп. Котик по началу неохотно протягивает лапки, лениво тянется за движущейся перед ним рукой и с резким даже для Манобан выпадом бросается на руку. — Какой же ты жестокий, — с трудом вырвав свою исцарапанную руку, потирает рану Пранприя. Хоуп, уже полностью готовый к играм, елозит на ковре, смотрит округленными глазами, которые сверкают и наблюдает за каждым движением хозяйки. — Или ты мне мстишь, за то что провожу с тобой мало времени? — задается она вопросом и, взяв в охапку пушистика, прижимает к груди. Хоби в ответ полностью заводится, не планируя просто так сдаться. Он продолжает все так же елозить и дергаться в ее руках, а затем резко затихает. Манобан подозрительно тянет головой назад, боясь, что тот накинется на ее лицо, ибо прекрасно знает вредные привычки этого озорника. Хоуп свои принципы не меняет и, прежде чем упасть на пол, успевает впиться в длинную шейку своей хозяйки и оставить довольно сильные царапины. Из-за громкого шипения Пранприи Хоби уносится в прочь и прячется под кроватью, уже продолжая свои игры там. — Невоспитанный, — продолжает ругаться Манобан, приложив руку к царапине и ощущая сильное жжение. — В кого ты только такой пошел, — говорит в пустоту и оборачивается назад, где стоит напольное зеркало. — Вот черт, — кривит рот Пранприя, с недовольством рассматривая довольно глубокие царапины, которые еще и кровоточат. Только Манобан тянется за салфеткам и тональником на трюмо, чтобы замазать царапины, которые вряд ли понравятся клиенту, как из под кровати высовывается серая головка и жалобная моська, с ярко выраженными зелеными бусинками вместо глаз, которые виновато впились в нее. Пранприя лишь закатывает глаза, когда тот вальяжной походкой идет и начинает тереться об нее, будто бы вымаливая прощение. Черта с два. Доверять этому коту себе дороже, и больше брать его на руки этой ночью она не рискует. Только нагибается к нему и оставляет быстрый поцелуй на маленьком лбу, который тот с достоинством принимает и вновь берется за свои игры, но уже с салфетками, оставленными хозяйкой на полу. Манобан отвлекается на звон мобильника, который сообщает ей, что пора выходить.

***

Пранприя терпеть не может ездит в отели или на квартиру, потому что там нет никакой безопасности или защиты для нее. Случится может все что угодно. Неизвестность иногда пугает, и успокаивает только одно — она все еще может постоять за себя, спасибо ее отработанным навыкам. Чтобы не было, это ее работа и деньги, без которых она уже не сможет выжить. Что-то явно не так, особенно когда отправленный за ней Тэхеном автомобиль останавливается перед знакомым зданием. Манобан делает пару глубоких вдохов. В груди что-то неприятно саднит, когда водитель говорит ей нужный этаж и провожает внутрь. Поднимаясь по лифту на нужную квартиру, Манобан глотает беспокойство и бросает это на расшатавшиеся за последние дни нервы. Сколько раз она была в таких зданиях, на пальцах не пересчитать. Поэтому она раздосадовано сдергивает с себя кожанку, минуя небольшой коридор, который приводит ее к нужной двери, куда она моментально стучит. Пранприя моментально стирает с лица всю унылость, стресс и негатив. Цепляет коронную улыбку, как ее учили, и терпеливо ждет, пока ей откроют. Замок щелкает с внутренней стороны. Манобан полностью берет себя и свои мысли в руки, когда дверь открывается, но в следующую же секунду с трудом подавляет надрывной всхлип, стоит во вставшем перед ней образе увидеть Чонгука. — Ты опоздала, — с недовольством тянет Чонгук, наблюдая за растерянным лицом. — Раньше ты была более пунктуальной. — Ты что здесь делаешь? — устало спрашивает Манобан. Знает насколько глупо звучит ее вопрос, когда недавно сама осмелилась предложить ему саму себя. Но черт возьми, тогда это казалось невозможностью, а сейчас является страшной реальностью, которая вновь ее сломает. — Живу, — спокойно отвечает Чонгук и пальцами зачесывает все еще невысохшие от мытья волосы. — И жду свою маленькую шлюшку. Заходи. — Я отменяю твой заказ, — собрав всю силу в голос, твердо говорит Пранприя, заглядывая в черные глаза, которые наполняются смешинками. — Ты не можешь сделать этого, — медленно и четко выговаривает Чонгук. — Отныне я твой единственный и последний клиент. По крайней мере пока мне не надоесть. Пранприя вздрагивает, но взгляда с глаз напротив все равно не переводит. Ее зрачки сначала расширяются, а потом сужаются до размеров игольного ушка, потому что Чонгук вновь делает больно своими словами, от которых мороз по коже и дрожь по сердцу. Это предательство она Тэхену никогда не простит. Тот вновь умолчал об главном, как и всегда. Обманом отправил ее в логово самого страшного монстра, который одним взглядом приковал ее к полу. — Зачем ты это делаешь? — Пранприя не сдерживает вырывающуюся наружу Лису, которая от горючей обиды, что есть силы толкает Чонгука в грудь. Тот от неожиданного удара с трудом удерживает равновесие и продолжает получать удары одни за другими, которые их обоих ведут внутрь квартиры. Чон совсем не против этого, но ему быстро это надоедает. Чонгук перехватывает очередной удар и резко припечатывает ее к стене в прихожей, максимально близко наклоняясь к красивому лицу, и шепчет: — Я заплатил за тебя тройную цену и это с тем, что стоишь ты совсем не мало, — Чонгук не в силах скрыть довольную ухмылку, заглядывает на побледневшее лицо, с трудом держа себя на поводке, лишь бы не коснутся вишневых и чертовски манящих губ. Но слишком быстро сдается. Языком раскрывает сжатые губы и давит, заставляя поддаться. Глотает чужое сопротивление, стирает болючим поцелуем, который теперь отдается металлическим привкусом, потому что даже сквозь него она кусается и, вырвав свою руку, что есть силы отталкивает разошедшегося парня от себя и смотрит полными от злости глазами, что кстати, Чонгуку начинает нравится. — Я тебя ненавижу, — сквозь зубы шипит Лиса и боится сделать лишний вдох. — Зачем ты ломаешься? — склонив голову к плечу, не скрывая насмешек в тоне, спрашивает Чонгук. — Это ты выбрала этот путь, вот и иди по нему до конца. — Я тебя ненавижу, — вновь повторяет Лиса, до побеления костяшек сжав кулаки. — Всей душой и телом ненавижу. Твой голос, руки, губы, глаза, прикосновения, поцелуй, образ, все в тебе до последней клетки ненавижу. Ты мне отвратителен, Чон Чонгук. — А зачем мне сдалась твоя никчемная любовь? — напирает Чонгук. Бесится. Не рассчитав силу грубо отталкивает ее назад. Еще сильнее бесится, когда замечает проскользнувший страх в янтарных глазах. Он отказывается принимать ее слова, которые каждой буквой в горле застревают и не дают дышать. Чонгука всегда бесила ее любовь к нему, а теперь бесит и ненависть. Он весь сдувается от злости, теряется в ней полностью. — Дай мне уйти, — тянет мольбу Лиса, не выдерживая этого тяжелого взгляда на себе. — Ты шлюха, — сквозь зубы рычит Чонгук, — теперь моя шлюха, — уточняет. — За которую я заплатил. И ты обработаешь мне каждый мой доллар, который я вложил в тебя, — шипит прямо в губы, ждет хоть какой-то реакции, но не получает. Резко отталкивается назад от нее, идет к двери. Закрывает на замок и, сняв ключи бросает их в карман своих спортивных серых штанов. После возвращается обратно, но уже в гостиную, оставляя позади себя разваливающуюся на части блондинку. Лиса, стоит Чонгуку отойти, начинает заметно подрагивать и медленно соскальзывает вниз по стене, потому что ноги отказываются держать ее. Манобан начинает судорожно вдыхать кислород. Перед глазами плывёт. На глаза накатывают предательские слезы, от которых шипят веки. Каждое слово Чонгука — это не заживающиеся годами раны, которые только сильнее начинают кровоточить. Находится здесь невыносимо, рядом с ним невозможно и нельзя. Особенно после осознания, что он запер дверь, а ее за ней. Она дрожащей словно от ломки рукой тянется к своему мобильнику в кармане, набирает Дженни и с горьким разочарованием слышит противный голос, который оповещает ее, что пора пополнить счет. Лиса громким стуком роняет мобильник из рук и, опираясь руками на дорогой паркет, со второй попытки поднимается с пола, пытаясь твердо стоят на ногах, чтобы последовать за ним. Чонгук стоит у барной стойки и прямо из горла вливает в себя виски. По его спине, Лиса может оценить насколько тот сейчас напряжен. Но это ее не останавливает. Она идет вперед и останавливается в паре шагов за его спиной. — Чонгук, — подает сломанным голосом, Чонгу роняет бутылку из сотрясшейся руки. — Ответь мне только на один вопрос, — Лиса прячет взгляд на его груди, когда тот оборачивается к ней и ждет вопроса. — Ты совсем не любил меня? Чонгук глотает противную горечь во рту. То как вся ярость и злость разом улетучивается четко ощущает. Продолжает неотрывно смотреть на нее и чувствует, как сердце покрывается мерзким холодным потом, когда шепчет такое же не совсем правдоподобное: — Знать правду — это боль, лисенок. Лиса пропускает очередную порцию боли по телу и с трудом поднимает на него тяжелый взгляд, чтобы сделать шаг вперед, и шепнуть полностью лишающую ее каких либо чувств. — Тогда солги. Лиса не дает упасть зависшей на длинной реснице слезинке, которая соткана чисто из боли. Продолжает идти на него, полностью принимая свою никчемную реальность и Чонгука, который все тот же, с тем же безразличием и жестокостью. Она знает, что просто так ей из этой квартиры не выйти, и даже телефон, который загорается именем перезвонившей Дженни, ее не спасет. Потому Лиса сделала шаг, приняла наконец сущую реальность и себя. Ей больше терять нечего. Последняя ниточка порвалась. Теперь она лишь пустая, полностью искалеченная и разбитая кукла, которая тянется к Чонгуку не за спасением, а за смертью. Не молит о конце. Теперь нет в этом значения. Чонгук хоть и теряется в первую секунду, но потом все равно отвечает на впившиеся в его губы, у которых через минуту вкус становится соленным.