Dance my pain away

      Первое желание — сбросить звонок. Не позволить реальному миру вторгнуться на их маленький необитаемый остров. Но чем дальше отступает сон, тем яснее Чимин понимает: он не может игнорировать действительность. Кроме того, разве не это ему нужно? Чонгук уедет, и он наконец сможет начать приходить в себя. По крайней мере, попытается.       Выскользнув из-под руки Чонгука, Чимин выходит из комнаты и отвечает на звонок. Дома никого нет: родители на работе, брат черт его знает где.       — Господин Чон? — приветствует он, чувствуя, как ускоряется биение сердца.       — Учитель Пак, здравствуйте! Не хотел беспокоить вас по такому поводу, но Чонгук ушел вчера к другу, а телефон не взял, мы не можем с ним связаться. Вы случайно не знаете, как я могу найти его приятеля? Может, Чонгук упоминал хотя бы имя? Честно говоря, я так занят, что совсем забыл.       Чимин внимательно слушает эту красивую ложь, а потом, помолчав, отвечает:       — Чонгук здесь, господин Чон.       На другом конце повисает молчание. Такого дедушка Чонгука явно не ожидал.       — Он скучал по родному городу и остановился дома у моей семьи, так уж вышло, что мы земляки. Мы сейчас в Пусане.       — Чонгук в Пусане? — повышает голос господин Чон, и Чимин морщится. Лишь тень, лишь на долю секунды, но он видит то, как дедушка обращается с Чонгуком, и даже этот слабый всплеск ему не нравится.       — Если позволите, — старается начать вежливо Чимин. — Ему сложно дается адаптация. Думаю, Чонгуку бы было легче привыкнуть, если бы у него осталось хоть что-то из прошлой жизни. Если бы вы не относились ко всему, что ему дорого, с отвращением.       — Не знаю, что Чонгук наговорил вам, учитель Пак, но не думаю, что вы хорошо знаете ситуацию, — спокойно говорит господин Чон, и Чимин понимает, что тот сделает все, чтобы сохранить лицо. Поэтому Пак просто обрубает любую возможность извратить происходящее.       — Я знаю, что он не хочет возвращаться, — отвечает Чимин. — Знаю, что сейчас у него совершенно нет мотивации, чтобы учиться и становиться тем наследником, на которого вы надеетесь.       — Хотите сказать, что ваши уроки не приносят результатов? — все так же непоколебимо продолжает Чон.       — Нет. Хочу сказать, что если вы желаете его вернуть, вам лучше примириться с тем, что все, что Чонгук любит, здесь. Пойдите навстречу вашему внуку, и он пойдет навстречу вам. Не забирайте у него то, что ему дорого. И простите меня за такую вольность.       — Спасибо за совет, учитель Пак, — холодно отвечает господин Чон после нескольких секунд молчания. — Пожалуйста, пришлите свой адрес.       Чимин еще долго колеблется после завершения разговора. Его палец зависает над кнопкой «отправить», а глаза то и дело смотрят на дверь, за которой спит Чонгук. Он рассердится. Возможно, воспримет как предательство. Но разве есть другой выход? Не может же Чонгук остаться здесь. Ему придется вернуться домой — к единственному родственнику — и лучше, если он это сделает после просьбы дедушки.       Все утро Чимин не может усмирить волнение. Он прокручивает в голове различные варианты, винит себя, убеждает в том, что прав…       — Ты все еще сердишься? — говорит Чонгук, с робкой улыбкой двигая ему банан, но Чимин только рассеянно качает головой. Правильно ли он поступил? Приедет ли господин Чон? Какой будет их встреча? Сейчас Чонгук пытается помириться, но придется ли скоро уже самому Чимину вымаливать прощение? От мысли о том, что на него рассердятся, сердце Чимина неприятно сжимается, а руки начинают холодеть. Не хочет он есть — какой ему банан?! — Хен?       — Чонгук, я сделал кое-что, — встает из-за кухонной стойки, за которой они завтракают, Чимин. — Только постарайся понять, хорошо?       — Что такое, хен? — волнуется, скорее, из-за состояния Чимина Чонгук.       — Твой дедушка звонил, — отвечает Пак и в тот же миг видит, как тускнеет взгляд друга. Так, словно его обрекли на что-то абсолютно безрадостное.       — Ты сказал ему, где я? — серьезно и, будто зная ответ, уточняет Чонгук.       — Да.       — Ясно. Значит, скоро он приедет.       Чонгук встает из-за стойки и уходит в комнату, а Чимин лишь прикрывает рукой рот и смотрит на вновь закрытую дверь. Он собирается с духом только через пару минут и проходит в спальню, где Чонгук неторопливо складывает вещи в рюкзак.       — Ты извини, что я так… — говорит Чимин. — Я подумал, что не стоит запускать ситуацию. Лучше решить все сейчас, пока еще можно спокойно помириться.       — Я понял, — обдает ледяным тоном Чонгук. — Не мог же я вечно сидеть на шее у твоей семьи. Конечно, ты все правильно сделал.       Он даже легонько улыбается, но Чимин видит, насколько изменилось настроение друга, и ему хочется прибить себя. Он собственноручно стер улыбку с лица Чонгука.       «Прости, давай сбежим», — хочется сказать ему, но Пак только наблюдает, закусив губу, и молчит.       Дедушка приезжает во второй половине дня, когда мама Чимина уже возвращается с работы. Господин Чон благодарит ее за заботу о внуке и велит Чонгуку проходить в машину. Тот благодарно кланяется маме Чимина, машет его брату и направляется к автомобилю.       — Чонгук… — зовет Чимин, делая шаг вперед, и тот останавливается. Что сказать? «Прости»? Он уже произнес все, что можно, но ничего из этого не хватило. Ничего из этого не было тем, что он на самом деле хотел сказать.       Чонгук не двигается пару секунд, ожидая слов Чимина, но потом понимает, что их не будет.       — Мы же продолжим занятия? — вдруг говорит он с некой мольбой в голосе, резко развернувшись к учителю.       — Конечно, — не может сдержать волнения Чимин. — Конечно, Гук, как только я приеду.       Чонгук улыбается уголком губ и идет к машине. ***       На удивление, они не едут сразу в Сеул. Вместо этого дедушка просит Чонгука показать его любимые места. Он говорит, что хочет увидеть дом, где жил его сын, улицы, по которым бегал в школу внук, и парк, где семья была счастлива.       Неуверенный, Чонгук все же исполняет просьбу родственника и отвозит их к «У бабушки». Знакомит дедушку с хозяйкой, наблюдает за тем, насколько галантным он может быть, а потом рассказывает, почему так часто туда приходил. Дедушка слушает внимательно: кивает и иногда даже улыбается, но Чонгук видит, что все это дается ему непросто. Однако это полезно. Чонгук искренне верит, что подобные рассказы помогут им сблизиться, а дедушке — почувствовать себя ближе к сыну, которого он не видел почти двадцать лет.       — Ты прав, Чонгук. И твой учитель прав. Мне не стоило так резко выдергивать тебя из прежнего мира. Я рад, что смог увидеть, где ты жил и чем увлекался, — говорит дедушка, когда они возвращаются к машине. — Но и ты должен понять: я хочу для тебя лучшего. Но ради подобного будущего надо стараться. Пожалуйста, постарайся ради меня. Постарайся стать достойным человеком, тем, кем бы гордился твой отец и кем буду гордиться я. В конце концов, ты — все, что у меня осталось. И ты так похож на отца…       — Правда? — Чонгук всматривается в глаза дедушки, надеясь увидеть подтверждение и в то же время ища черты папы в лице родственника. Он знает, что похож на отца, но не может сдержать слез, слыша эти слова. Дедушка ласково проводит по щеке внука и прижимает к себе. Его объятье скупое, но, пожалуй, единственное, на которое он способен. Чонгук рад и этому.       Они возвращаются домой под утро и решают провести следующий день вместе. Теперь уже дедушка планирует показать свои интересы и прелести жизни. До обеда они отсыпаются, а после отправляются к портному — тому, кто уже сорок лет шьет дедушке лучшие костюмы.       — Какой красавчик ваш внук, председатель Чон, — говорит дряхлый старичок, беря в руки рулетку. — Нарядить такого не составит труда. Красивым людям все идет. А красивые вещи делают их и вовсе неотразимыми.       Чонгук стоит перед зеркалом в ателье и покорно исполняет все, что ему велит дедушка, но периодически все равно поглядывает на телевизор, где даже самые скучные новости кажутся в этот момент интересными. Он уже померил несколько готовых костюмов, и все они, надо сказать, вполне ему шли, но ни в одном из них Чонгук так и не почувствовал себя собой.       — Небось, уже и девушка есть? А, сердцеед? — усмехается портной, но Чонгук только отмахивается.       — Куда ему спешить с девушками? Сначала надо устроить жизнь, тогда и жена достойная найдется, — вступает господин Чон, и Чонгук радуется, что сватать его, по крайней мере, не будут. — Вот сделает карьеру, сможет выбрать любую.       — И то верно, председатель, — соглашается портной. — Но скучно без любви.       — Проходили мы уже это «весело» с его отцом, господин Ким, так что пока подождем с подобным, — заверяет серьезно дедушка и переводит взгляд на телевизор, закрывая тему. Чонгук выдыхает. — Ну и позор! Зачем о таком в новостях говорить? — вдруг восклицает Чон, вырывая внука из дремоты, в которую тот медленно проваливается.       Чонгук смотрит на экран и видит надпись: «Знаменитый айдол признался в нетрадиционной сексуальной ориентации». Внутри что-то больно дергается, и все внимание переходит на прежде скучные новости. Там и правда показывают какого-то светловолосого парня. На нескольких кадрах он танцует, затем появляются его восторженные фанатки, а после все сменяется серьезной ведущей, которая говорит о его признании, как о гибели.       — Бедная его семья! — раздраженно сокрушается дедушка. — Это ж надо ему было опозорить их на всю страну! Да и страну он позорит. Фу! Набрались этих западных извращений!       — Эх, как вы правы, — вздыхает портной, переключая канал. — В наше время такого не было… Хорошо, что этих отродий мало.       Чонгук осознает, что не дышит. Пульс стучит в висках, жар окатывает все тело. Разве можно так? Он искренне изумляется. Разве можно проклинать человека лишь за то, кого он любит? Разве можно?.. Он не понимает.