I'd like to leave you with something warm But never have I been a blue calm sea I have always been a storm
Тлел окурок, одиноко валявшись на мокром асфальте, словно падший воин, отслуживший свою долгую и неистовую службу. Его мучительно жалкой смерти положила конец объёмная подошва, милосердие проявив, круговыми движениями надавила на остаток сигареты. Лакировка уже давно сбилась, а кусочки грязи просочились в резиновые извилины, как волны вьющиеся над поверхностями, возвышающие его, как Посейдона над простолюдинами. Однако далеко не свежесть бот заставляла всегда отдавать предпочтение именно им. Стиль? Комфорт? Воспоминания, связанные с их приобретением в Лондоне? Скорее, солянка из этих причин, но ноги его не успевали скучать по изученному текстилю. Горечь во рту давила на вкусовые рецепторы, которые ныли в потребности освежителя, рука принялась обыскивать наличие жевательной резины в глубоких карманах сероватых штанов, жадно лапая, сталкивалась лишь с пустотой и своей же напряжённой плотью. Матом воздух отравив, вернулся в клинику, отдававшую ароматом препарата какого-то, ему неизвестного. Приближался к Виктории, сидящей на одном из диванов для ожидания, как барс охотящийся, тихо и скрупулёзно, будто мог прочесть настроение её за метры. Думал, удасться распознать влияние вестей на подругу, однако лицо не удалось рассмотреть: уже слишком длинная чёлка скрывала самые выразительные черты, голова была опущена, как у сломленного священнослужителя, милость Божью выпрашивающего. Она нервно поигрывала с плотной тканью клетчатой юбки, бережно льющейся до середины бёдер. Глубокий вдох позволил кислороду насытить его лёгкие, затем Дамиано молчаливо занял прежнее место рядом с ней. С утра её настиг вихрь, плавящий клетки взрывным вулканом. Организм не выдержал скул родного животного и в уязвимом моменте решил активировать перезагрузку, в иной раз травмируя девушку. Неконтролируемая шаткость нервов шла бонусом в копилку жизненных мучений её. Он не мог и представить какого это: ощущать себя враждебным иноземцем в своём же нутре, иметь отсутсвие самообладания, контроля над мыслями своими, словно тысячи булыжников, забывавших наповал, теряться в пространстве и странствовать лишь на закалённых шоком остатках здравого смысла. Одни только описания жути, с которой Де Анджелис жила всю сознательную жизнь, погружали парня под густую, болотистую воду, отбирая возможность дышать. В памяти болезненными шрамами отпечатался первый раз, когда он лицезрел порабощение девушки панической атакой: в тот день пришлось собирать осколки своей души с пола, на котором не могла остановить свои всхлипы Виктория, сдерживать каждый фибр в потрясённом организме, чтобы отпустить её из своих крепких объятий, таких, которые ему казались способными защитить их лунный свет от подобной кары собственного сознания. Он давно убедился, что самые горькие слёзы льются из самых ярких глаз, сладко блестящих при улыбке. Аккуратно соприкоснулся с плечом, греясь от контакта с бархатной кожой. Словно будил самого чуткого сновидца, нежно подал голос: — Вик, — аромат свеже выкуренного табака растворился в её волосах, теряясь где-то меж золотистых локон вместе с прошептанным обращением, ведь ответа не последовало. Находилась в реалии своей, в которую редко попадала, но выход из которой стоил неумолимой войны. Мозг уже как ритуал воспринимал звонок другу верному перед накрытием очередной волны хаоса. Лишь он, словно последний из рода Ван Хельсингов, был способен сковать её демонов серебряными цепями, рушимыми только самой девушкой. Но Дам снова и снова приходил ей на помощь, как принц в типичной сказке, только вот роль она играла и принцессы и дракона. Даже в глуши тёмной ночи веки не смогли сомкнуться, тарабанило сердце бешеным ритмом тревоги. По дороге сюда сумела лишь одно слово промолвить, хриплое «спасибо» выскреблось с мучением, но преодолела себя кое-как. Он же и того не требовал, главное, чтобы чувствовала комфорт: если понадобится, он и мысли научиться читать, пусть только боль внутри неё потухнет. Нежнейшим порывом позволил себе наглость несусветную, зацепившись первыми двумя пальцами за тонкий подбородок, греемый капельками стекавших с него кристальных слёз, повернул херувимское лицо к своему, однако не выдержал мучительных секунд столкновения с зияющей болью, шелковисто обхватив её лицо, начал подушечками больших пальцев вытирать следы мытарства душевного, а она наблюдала за усмирительными махинациями парня, благодаря его через взгляд свой протяжной и сумрачный. — Дамиано, — буквы свисли с припухших губ словно пальмы из садов Семирамиды, — Прости, я знаю, что веду себя, как дура и - — оборвал льющийся из уст бред лёгким поцелуем в висок, таким, который всегда успокаивал в подобные моменты, таким, который всегда был слишком ласковым для простого друга, но слишком мимолётным, возможно, осторожным для возлюбленного. — Даже не смей продолжать, — елейно прорычал, стараясь сохранить их разговор недоступным для слуха других ожидающих в помещении, после чего крепко прижал к себе, а она, как по зазубренной формуле, опустила голову на его ключицы, облив «танец жизни» его светлыми локонами, как узоры красовавшиеся поверх въевшихся в оливковую кожу чернил. Обретённый оазис в моменте умиротворения оборвался ярким светом, исходившим из кабинета ветеринара, — Сеньорита Виктория, прошу Вас пройти в мой кабинет, — улыбка на миллион засияла, что давало надежду на несерьёзный диагноз, однако не отпустил руку Де Анджелис, когда та приподнялась: — Я могу пойти с тобой, — серьёзно заявил, впиваясь прямо в глаза, пытался всеми силами продемонстрировать готовность служить стойкой опорой. — Не стоит, на этот раз я сама справлюсь, — мгновенно обретя былой стальной образ, легко озвучила, не забыв о еле заметной улыбке через один уголок губ. Подобное похолодание при присутствии постороннего человека смыло эффект возвышенности с нутра его, обдув леденящим ветром. — Хочу Вас сразу успокоить, ничего критичного нет... — последние отголоски поставленной речи врача постепенно стихали с их удалением в кабинет, в котором бедной Чили недавно делали рентген лапы.***
Ушиб лапки второй степени. Всего лишь? Первая мысль неспокойного с прошлой ночи Дамиано не желала быть озвученной, ведь не хотел он обесценивать переживания, а особенно причину нервного срыва Вик. Поместив животное обратно в переноску на заднее сиденье, как самый вежливый кавалер открыл девушке дверь, театрально пригласив её внутрь: — Ты такой вежливый, только когда у меня что-то случается, — уже находилась в спокойном состоянии, полностью реабилитировавшись после недавнего потрясения, но, несмотря на колкость, с улыбкой села в машину друга. — Неправда, — пробурчал громко, обойдя машину для достижения своей стороны, — Я всегда при манерах, Ви, — стянув чёрную маску, вальяжно постучал по рулю длиннющим пальцами. — Ви? — поморщилась в имитации отвращения на кличку ненавистную, что только подлило масло в разгорающееся пламя под названием «Весёлый Дамиано». — О, да, именно Ви, я до сих пор не забуду, когда ты представила меня тому англичанину как «Ди», ты хоть знаешь, что для них это значит?! — из кожи вон лез, только чтобы сохранить улыбку на лице её, не дать снова быть унесённой бурей сознания, поэтому мозг кипел в поиске любой зацепки для лёгкой и привычной атмосферы между ними, в данный момент выдавая лишь глупости. — Конечно, знаю, мистер «ломанный английский», поэтому так и представила, — ушлый отблеск нашёл былое место средь лазури её глаз. Довольно ухмыльнувшись, отвела свой взгляд на меняющиеся пейзажи за окном. — Какая коварная у тебя хозяйка, Чили, — уже обращался исключительно к питомцу светловолосой, резко оборвав с ней разговор, — ты, наверное, от неё убегая, ударилась лапой, да? — иронично было то, что собака словно подтвердила слова парня, громко гавкнув в ответ, на что Дамиано притворно приоткрыл рот, пребывая в «шоке», и недоверчиво покосился в сторону Вик, — давно хотел тебя удочеритить, малыш, а теперь буду просто обязан спасти тебя от этой тиранки страшной, — игривый удар в плечо послужил причиной для мелодичного смеха его, видно искреннего, поскольку в уголках голых без подводки глаз образовались счастливые линии.***
— Тебе не надоел чёрный? — уже откровенно кривлялась Де Анджелис, аккуратно гладя поверхность его ногтей залитой галактически-тёмным лаком кисточкой. Очередное «зайдёшь?» превратилось в «останешься?», а он ни на первый, ни на второй вопрос отрицательно ответить сил в себе отыскать не сумел, поэтому после помощи с нанесением выписанной мази для Чили, развалился на уже родном для него гостевом диване, который был не особо удобным, о чём всегда дырявил ей уши следующим днём и даже находил в этом причину пару раз после пьяного дебошира нагло завалиться на её кровать, находя себя укутанным в сонных объятиях Виктории утром. Однако после сегодняшнего откровения девушки о борьбе с бессонницей, она в одной лишь оверсайз майке Pink Floyd, с нижней губой меж зубами и блеском в глазах, потрясла флаконами различных лаков, бесшумно предлагая ему альтернативу сну. — Нет, это никогда не выходящая из моды классика, — как-то тихо протараторил, пытаясь мысленно вставить спички в глаза, дабы не отрубиться прямо на ней. Вик же бодрствовала и сосредоточенно покрывала ногти вторым слоем, параллельно дуя на уже законченные пальцы. — Когда-то я вас всех заставлю сделать командный маникюр, и он будет не чёрным, а каким-нибудь коралловым или голубым или красным, — хотела ещё что-то пролепетать, но, услышав его умиротворённое и умилительным образом лишенное хоть какого-то интереса «ага», подняла глазки на уже купающегося в объятьях сладостного сна Дама. Как лошадь. Усмехнулась своим же мыслям, ведь действительно, парень заснул сидя. Благо заранее расстелила простынь, поэтому бережно уложив его, долго маялась в своих чувствах, вызванных сегодняшним кошмарным, но не без своего удачного финального акта дня. Наклонившись, словно пухом пролетела по его щеке губами сладкими, прошептав тихо-тихо: — Спасибо тебе. Благодарность и тепло от его нахождения рядом нагревало тело до настораживающих градусов, а голова слегка кружилась от счастья, смешанного с тягучей усталостью, конец которой хотела положить, соприкоснувшись виском с мягкой подушкой. Веки накрыли радужки глаз в сопровождении робкой улыбки и тяжёлых мыслей о бездонном размере сердца его, в которое помещалась она лишь в качестве верного друга и родственной души.