***
Ичимацу облегчённо вздохнул, когда понял, что весь первый учебный год в средней школе пройдёт спокойно, ведь в его классе нет ни одного брата. В младшей школе он всегда был как минимум с одним близнецом, а так как каждый год приходилось быть частью нового коллектива, одноклассники никогда не спускали глаз с одинаковых лиц в своём классе. Но это ещё было терпимо. Больше всего Ичимацу выводило из себя не само внимание окружающих ‒ братья живут в нём всю жизнь ‒ а то, как правильно нужно было себя вести в обществе, чтобы не привлекать ещё больше этого самого внимания. Ичимацу не получилось наладить отношения с братьями. Вскоре он перестал с ними хоть как-то контактировать и лишь исподлобья смотрел на их спокойное поведение. То, что они вели себя так, словно ни в чём не виноваты, злило его, но он прятал эти чувства, ведь всплеск эмоций повлечёт за собой неминуемый разговор с братьями, который как обычно ни к чему не приведёт. Каждый день в младшей школе для Ичи превращался в ад ‒ ему нужно было изображать хорошие отношения со своими братьями-одноклассниками, чтобы окружающие не задавали лишних вопросов. Ичимацу приходилось улыбаться, как-то поддерживать диалог то с Осомацу, то с Чоромацу, то ещё с кем-то, кто попадётся на пути, и всё только ради того, чтобы дети не пытались выяснить, какие же у него отношения с близнецами на самом деле. Нужно было делать вид, что всё хорошо. Но хорошо даже и близко не было. Боги средней школы услышали мольбы Ичи, и он теперь может спокойно сидеть в своём классе, забыв о фальшивой улыбке и вымученной общительности. Он один, и теперь ему нет нужды отвечать на тупые вопросы своих одноклассников или ребят из параллельных классов. Шестерняшки то, шестерняшки сё. Ой, а вы так похожи. Ой, а как же вас различать? Да никак. Шестерняшки Мацуно ‒ это одна бесхарактерная масса. Сколько ни пытайся, если ты не родня, ни за что не научишься отличать их друг от друга. Они были настолько одинаковыми, что даже Ичимацу как родному брату пришлось потратить немало времени, чтобы правильно идентифицировать своих идиотов-близнецов, и в душе он презирал их за эту схожесть. Всё, что смогли узнать одноклассники от Ичимацу, только его имя. Только Ичи подумал, что спокойный учебный год у него в кармане, как, будто назло, вылезло недоразумение ‒ одноклассник, сидящий за партой впереди него. Видимо, никуда не деться от проклятья шестерняшек быть в любом месте центром внимания, и Ичимацу снова придётся как-то увиливать от навязчивых вопросов. Впереди Ичи сидел Харада Харуки ‒ невзрачный низенький мальчишка с чёрными растрёпанными волосами. Он казался типичным заводилой, который легко шёл на контакт с людьми, глупо шутил и всегда громче всех смеялся. Харада был этаким взбалмошным непоседой, который не мог сидеть на одном месте, жаждал общения и новых впечатлений. Ровно неделю с начала учёбы. Вскоре по какой-то причине запал парня поутих, и тот, прекратив приставать к одноклассникам, стал проводить все перемены сидя за своей партой. Конечно, он продолжал улыбаться и хохотать, когда к нему обращались, но уже не так ярко, как раньше, однако Харуки, хоть и потеряв былую активность, всё ещё выглядел довольно весёлым мальчишкой, когда поворачивался к соседу позади него. Харада каждый день то и дело спрашивал, как у Ичимацу дела, готов ли тот к сегодняшним урокам, чуть-чуть скажет про погоду, видеоигры, ещё какую-то бестолковую тему поднимет между делом, а Ичимацу, не открываясь от учебника, лишь коротко отвечал: «Ага.» Ичи игнорировал надоедливого соседа как только мог, боясь невзначай открыться, если у них вдруг завяжется более осмысленный диалог. Но, к счастью, Харада не требовал от него такой же общительности и не лез в личную жизнь Мацуно, хотя и знал об уже известных на всю школу шестерняшках. В душе Ичимацу был благодарен Харуки за элементарную вежливость хоть в каком-то месте, потому что назвать парня нормальным получалось далеко не всегда. Школьный звонок протяжно раздался по всему зданию, ознаменовав время обеденного перерыва. Харада тут же выбежал из класса, вероятно, в надежде успеть купить в столовой любимую булочку и коробку сока, и уже через пять минут вернулся на место с ожидаемыми покупками. Ичимацу не торопился обедать и продолжал скучающе листать учебник биологии, урок по которой только что прошёл. Чтобы хоть как-то отвлечься от негативных чувств к братьям, Ичи ещё с младшей школы решил заняться учёбой, и учился он действительно хорошо, намного лучше своих бездарей-близнецов. Пока пятёрка Мацуно витала в облаках, боясь в реальности сделать лишний шаг, Ичимацу по успеваемости был впереди них чуть ли не на пять ступеней. Не сказать, что Ичи любил учиться, да и какого-то таланта в этом деле он не чувствовал. Чтобы хоть как-то заполнить пустоту в душе, он просто читал учебники, просто учил материал и просто делал все задания, отвечая на занятиях всё, что его спросят. Это было совершенно нетрудно. Парень не испытывал интереса ни к одному школьному предмету, но он особенно хорошо рисовал, делал оригами, аппликации и, как ни странно, преуспевал в математике. Поймав взглядом изображения внутреннего строения насекомых, рыб и лягушек, Ичимацу проглотил поднявшийся ком в горле и захлопнул книгу. Он достал из рюкзака бэнто, открыл крышку контейнера и принялся есть рис с мясом. Ичи заметил, как Харада, сидя впереди него, как-то странно задёргался, но решил не интересоваться, чтобы случайно не начать разговор. С этим парнем и без того было очень некомфортно находиться рядом. Харуки прекратил елозить на стуле и посмотрел на открытую дверь, ведущую на выход. Он прыснул со смеха, увидев проходящих по коридору пятерых Мацуно. ‒ Пф-ф, куда они пошли? М? Мацуно-кун? ‒ позвал он Ичимацу. ‒ Со стороны это так странно выглядит. ‒ Обедать, наверно, ‒ не отрываясь от еды, пробубнил Ичи. ‒ Всей толпой? ‒ По-другому не умеют. ‒ А ты почему сумел? Ичимацу замолчал, не желая развивать разговор дальше. Если он хоть что-нибудь ответит, проблем не оберётся. По любому интерес Харады возьмёт вверх, и он продолжит осыпать его вопросами. Харуки больше ничего не сказал и распаковал булочку. Не прикоснувшись к еде, он опять начал елозить и, как понял Ичимацу, что-то выковыривать у себя изо рта. ‒ Надоел! ‒ раздражённо вскрикнул Харада и, дёрнув со всей силы, аж подпрыгнул. Харуки качнулся на стуле назад, завопил и уже был готов с грохотом упасть вместе со всеми ближайшими предметами, но, к счастью, справился с гравитацией и, оперевшись рукой на парту Ичимацу, вернулся на место. Находящиеся в классе ученики замолкли и взглянули в сторону шумного одноклассника. Харада напрягся: ‒ Ха-ха! Все живы, никто не пострадал! ‒ схватившись за затылок, он засмеялся, и пристальные взгляды молча прекратились. Где живы-то? ‒ расстроенно посмотрел Ичимацу на расколовшуюся крышку своего бэнто, которая слетела с парты на пол, пока Харуки спасался от падения. ‒ Идиот, ты что творишь? ‒ возмущённо процедил Мацуно, подняв с пола две части разбитой крышки. Харада засуетился, затем осторожно повернулся к нему и сложил ладони перед собой в знак извинения. ‒ Прости, ‒ шепнул он, виновато улыбнувшись, и принялся быстро есть булочку. Ичимацу нахмурился от столь короткого ответа. Обычно, сделав что-то глупое, Харада долго извиняется, оправдывается, пытается как-то развеселить обиженных, но сейчас он явно не был заинтересован заглаживать свою вину, что было крайне странно. Ичи вздохнул и решил не ругаться за порчу имущества, факт которой Харуки успешно проигнорировал, ‒ рано или поздно этот контейнер из хлипкого пластика всё равно отправился бы в мусорку. Мацуно вернулся к своему обеду, который, к счастью, не пострадал, и, отправив в рот новую порцию риса, почувствовал, как начала обрываться его жизнь. Между зубов помимо прожёванного риса почувствовалось что-то очень твёрдое, что явно жеваться не должно, но Ичимацу понял это слишком поздно. Он так уверенно сомкнул челюсть, не ожидая в еде никаких инородных предметов, что тут же пожалел, ‒ неприятная боль охватила его коренные зубы и дёсны. Ичимацу уже мысленно попрощался с парой своих постоянных зубов. Он так долго терпел невыносимую боль, пока те росли после выпавших молочных, и ради чего? Чтобы сразу же их лишиться? Да ещё и так тупо? Ичи выплюнул содержимое изо рта обратно в контейнер и начал высматривать посторонний предмет. Палочками для еды он нервно раздвигал рисовую кашицу во все стороны, пока не заметил что-то продолговатое. Зуб. Испуг, скопившийся в груди, вместо того, чтобы превратиться в крик, упал куда-то в ноги, и Ичимацу задрожал, не издав ни звука. Он быстро пробежался языком по нижнему и верхнему ряду своих зубов, но не заметил никакой потери. Резкая боль в дёснах снова ударила в голову, и Мацуно, засунув пальцы в рот, с тревогой начал легонько пошатывать свои пострадавшие коренные зубы. Все зубы всё ещё уверенно держались в дёснах, и у Ичи словно от души отлегло. Он с облегчением вздохнул и недоумённо посмотрел на зуб в контейнере. Это был клык жёлтого цвета с чёрным гнилым пятном на эмали. У Ичимацу выпадали такие же с дырками и гнилью молочные зубы, но это было очень давно. Сейчас у него все зубы постоянные и, что самое главное, все на месте, а это значит… Ичи поднял взгляд и увидел весёлое, не то хитрое, не то натурально насмешливое выражение лица Харады. ‒ Ты… ‒ начал Мацуно, и понял, что от шока не может и двух слов связать. Это его рук дело? ‒ Это мой зуб. Молочный, ‒ гордо заявил Харуки, словно хвастаясь гениальностью своего розыгрыша. Обычный розыгрыш, месть или тупая проверка своей судьбы на прочность ‒ Ичимацу было неинтересно, чем руководствовался Харуки, чтобы зайти так далеко. Но оставлять случившееся без должного внимания ‒ неуважение к себе, и Мацуно уже совершенно не волновало, какие ещё выпадут зубы у этого выродка, когда встретятся с его кулаком. Звонок с последнего урока громко раздался по всей школе, и ученики начали суетливо разбегаться кто в клубные помещения, а кто на выход домой. Ичимацу, выйдя из учительской, медленно закрыл за собой дверь под громкий голос сенсея, который строго отчитывал Хараду, оставшегося внутри. ‒ Ичимацу-ниисан… ‒ пискнул Тодомацу, стоящий в коридоре. Самый младший брат был единственным, кто не мог оставить без внимания случившуюся драку, хотя дракой это трудно было назвать. Ичимацу один раз ударил Харуки по лицу, да так сильно, что тот рухнул со стула и с гулким стуком ударился затылком о парту. Харада схватился за голову, измазав руку в крови, и, молча поднявшись, стал приближаться к Мацуно, однако пошатнулся, обмяк и свалился без сознания. Парня перенесли в медпункт, где он пролежал до конца учебного дня, а когда оклемался, без лишних слов направили в учительскую вместе с Ичимацу. Как итог, виноваты оба, но Хараду решили отчитать пожёстче. ‒ Всё в порядке? ‒ еле-еле поспевал Тодомацу за идущим к выходу Ичи. Ичимацу слегка удивился беспокойству брата. Всё это время не было ни одного случая, когда близнецы действительно интересовались проблемами друг друга. Может, не всё так плохо, и хотя бы у Тодомацу есть душа? Было бы хорошо, будь так на самом деле, но, увы. Увы. Ичи благодарит себя за то, что ничего не ответил ему. ‒ Не плетись за мной. Я в туалет, ‒ остановился Ичимацу, и Тодомацу, почувствовав раздражение в его голосе, молча ушёл вперёд. Ичи, естественно, никуда идти не собирался и лишь хотел стряхнуть с себя подозрительного брата. Не было причин ему доверять, ведь он всё ещё был заодно с тем тайным Мацу, который скрывает что-то важное. Ичимацу медленно шёл на выход к шкафчикам с обувью и остановился за углом, услышав голоса близнецов. Кажется, все были на месте. ‒ Давайте вступим в клубы! ‒ голос Чоромацу был, как всегда, полон раздражающего оптимизма. ‒ Пустая трата времени, ‒ Осомацу вытащил уличные кроссовки из шкафчика и небрежно кинул их на пол. ‒ Неужели вам даже в средней школе не хочется завести друзей? ‒ Ты этот вопрос сначала сам себе задай, а потом важничай. Сам-то вечно ничего не хочешь делать, но учишь других, как лучше поступать. ‒ Неправда. Завтра я вступлю в литературный клуб. Я уже решил. ‒ Держу пари, что завтра же и вышвырнут оттуда. Кому там нужен такой бездарь как ты? Наступила тишина, которую вскоре нарушил скромный голос Карамацу: ‒ Мне понятно твоё беспокойство за нас, Чоромацу-ниисан, так что я не против вступить в какой-нибудь клуб. ‒ Нечего за нас беспокоиться. Не умрём, если никуда не вступим, ‒ сказал Осомацу. ‒ Хотя вон из Ичимацу порой и слова не выдавишь, ему не помешало бы развеяться в каком-нибудь кружке. Услышав своё имя, Ичи нахмурился и навострил уши. ‒ Да в смысле? ‒ возмутился первый. Вероятно, братья как-то осуждающе на него посмотрели. ‒ Вы же тоже забеспокоились, когда Ичи замкнулся в себе. ‒ Кстати, ‒ послышался голос Тодомацу, ‒ может, потому, что Ичимацу-ниисан такой необщительный, он и попал в сегодняшнюю драку? ‒ А, да, у него что-то с одноклассником не заладилось, ‒ напомнил дошедшие до всех слухи Джушимацу. ‒ Я тоже беспокоюсь, ‒ сказал Тодомацу. ‒ Нужно как-то сказать, чтобы он больше не встревал в такие драки. ‒ Т-ты хочешь ему помочь? ‒ беспокойно спросил Карамацу, но Тодомацу проигнорировал вопрос и резко продолжил: ‒ Это портит нашу репутацию. Ичимацу почувствовал как земля начала уходить из-под его ног. Репутация? Их беспокоит только своя репутация? ‒ Нас же шестеро близнецов. Когда один делает что-то неправильное, люди начинают косо смотреть и на всех остальных, даже если те были абсолютно не при чём. Разве нет? ‒ спокойно объяснился Тодомацу. Не желая дальше слушать этот бред, Ичимацу резко вышел из-за угла и направился к своему шкафчику, чем сильно напугал братьев. Те искривили лица от напряжения и с поджатыми плечами отвернулись от четвёртого Мацуно. Ичи надел уличную обувь и обратился к близнецам. ‒ Вы по отдельности ничего из себя не представляете, так какой смысл беспокоиться о своей репутации отбросов? Мацуно молчали, и только Карамацу набрался смелости ему что-то ответить, но... ‒ Мы о тебе… Ичимацу громко хлопнул дверцой шкафчика и рявкнул так, что проходящие мимо него ученики вздрогнули. ‒ Засуньте в задницу своё беспокойство! Заметив на себе чужие взгляды, Ичи решил как можно скорее уйти с территории школы и тут же рванулся на выход. Ичимацу шёл по пешеходной дорожке вдоль городской реки, за горизонт которой уже начало медленного уходить ярко-рыжее солнце. Крепко сжав кулаки в карманах брюк, он с трудом поднимал ноги и громко шаркал обувью по асфальту. Вы же тоже забеспокоились, когда Ичи замкнулся в себе. Это портит нашу репутацию. Навязчиво крутились эти слова в голове парня. Злоба медленно распространялась по его телу и, достигнув конечностей, превратилась в лёгкие судороги. Ичимацу всего трясло от негативных чувств, а разум требовал только одного: поскорее найти кого-нибудь, кто смог бы принять его ненависть, но Ичи держал себя в руках. Беспокоились? Обо мне? Да как у вас только наглости хватает так думать после всего, что вы сделали, ублюдки?! Неужели я настолько убогий, что ничего недостоин, кроме вашего фальшивого беспокойства? Просто скажите уже, что я вам не нужен! Ичимацу сел под мостом у реки, обхватил колени руками и продолжал раздувать в себе гнев, с трудом обуздывая желание ударить что-нибудь или вцепиться кому-нибудь в горло. Ичи сам себе удивляется, как у него до сих пор хватает выдержки не трогать своих братьев в порывах ненависти к ним, но только сильнее раздражается от того, что ему приходится где-нибудь отсиживаться, пережидая приступ злобы как безвольный слабак. Неужели перед травмой я сделал что-то настолько ужасное, что заставляет их лицемерить? Явно произошла какая-то серьёзная херня, но они делают вид, что им на меня не всё равно, и при этом продолжают молчать! Кто? Кто их подговорил?! Почему ты молчишь, чёртов Мацу? Боишься, что я тебя возненавижу? Спешу поздравить, я уже тебя терпеть не могу. Тебя и остальных четверых, так как они пошли у тебя на поводу. Ты отвратителен! Вы все!!! Ичимацу заметил, как его немой крик в пустоту выпустил из лёгких весь воздух, и, почувствовав лёгкое головокружение, сделал глубокий вдох, отчего только сильнее согнулся, когда ощутил мерзкое покалывание у сердца. Я ни для кого ничего не значу. Я словно пустое место. Жалкий отброс. Настолько жалкий, что позволяю глумиться над собой даже какому-то тупому однокласснику. Негативные мысли, как из пулемёта, обстреливали сознание Ичи, отяжеляя тело всё сильнее и сильнее. Ичимацу настолько легко отдался этим переживаниям, что уже не считал дискомфортным нарастающее чувство, больше похожее на паралич. Когда глубоко уходишь в себя, начинаешь ярче чувствовать, как раздаётся по всему телу каждый удар твоего сердца, как несётся поток крови по всем артериям и сосудам, но Ичи потерял связь со всем, чем можно: с сердцем, лёгкими, с другими внутренними органами, с конечностями, слухом, зрением. В темноте, тишине, без кислорода, перестав ощущать своё существование на материальном уровне, Ичимацу поймал частицей своего разума только одну мысль: Ничтожество. Пальцы на правой руке легонько дёрнулись от глухого бульканья воды, и сознание вернулось обратно под мост, где Мацуно сидел перед тихоходной рекой, уткнувшись лицом в согнутые колени. Он поднял взгляд на воду и заметил в ней какую-то маленькую живность, которая то ныряла, то выглядывала на поверхность. Кто это, долго гадать не пришлось ‒ обычная лягушка. Лягушка, поддавшись течению реки, лениво перебирала лапками в воде и вдоль берега плыла в сторону Ичимацу. Парень, не отрывая взгляда от неё, подошёл к реке и опустил ладонь в воду, чтобы поймать существо. Лягушка приземлилась на руку Ичимацу, после чего тот поднял животное и с интересом его осмотрел. Серо-зелёная лягушка с тёмными пятнами тихонько переминалась с лапки на лапку, смотрела в пустоту своими выпуклыми глазами и скромно квакала, когда Ичи прикасался пальцами к её склизкой голове и спинке. Ичимацу почувствовал лёгкое возбуждение, глядя на беззащитное существо, и с размаху швырнул лягушку на землю прямо себе под ноги. Парень придавил лягушке одну лапку ногой, чтобы та не ускакала, и начал рыться в своём рюкзаке. Ичимацу вытащил канцелярский нож и, выдвинув острое лезвие наполовину, схватил лягушку двумя пальцами за бока. ‒ Уж ты-то точно будешь реагировать на моё существование как следует, ‒ ухмыльнулся он и сел на корточки. Положив лягушку на землю спинкой кверху и придерживая её одной рукой, Ичимацу прихватил ногтями скользкую кожицу на задней лапке и сделал небольшой надрез. Он медленно содрал серо-зелёную кожу с длинной ножки, на которой осталось лишь бледно-розовое мясо, и в полном восторге наблюдал за беспокойством животного. Лягушка брыкалась, махала лапками, пыталась выбраться из хвата, что только сильнее заводило Ичимацу. Но этого было мало. Парень перевернул лягушку на спину, придавив одной ладонью передние лапки, а ногой ‒ задние. Он легонько поводил остриём ножа по брюшку и наконец-то услышал тревожное кваканье ‒ звук, подтверждающий, что Ичимацу ещё может влиять на этот мир. Он не пустое место. Он ещё может что-то делать, чтобы это находило у кого-то отклик. Ичимацу усмехнулся и дрожащей от адреналина рукой проткнул слабое место животного, проведя лезвием по брюшку сверху вниз. Лягушка ещё сильнее забрыкалась, ещё громче заквакала, что приносило парню невообразимое удовольствие. Это совершенно отличалось от убийства насекомых. Убивать насекомых было слишком скучно. Они лишь молча водят своими усиками и лапками из стороны в сторону и сразу же умирают, оставив после своей кончины лишь немые белые кишочки. Отрывание крылышек у бабочек, отрывание голов у мух, давка цикад и других жуков не сильно радовали Ичи, поскольку те лишь недолго могли пожужжать перед своими муками, которые им дарил безжалостный Мацуно. Этих краткосрочных тихих звуков не хватало, чтобы вдоволь насладиться чувством власти. Хоть эти животные и умирают, но они оставляют после себя факт того, что Ичимацу на них повлиял. Лицемерные братья уже давно сидят в печёнках, и Ичи только сильнее ощущает свою незначительность, что он никто, и никто на него никогда не будет реагировать должным образом. Он хочет внимания. Он хочет знать, что его существование действительно хоть как-то влияет на окружающих. Он не хочет быть пустым местом. Потому Ичимацу нашёл способ самоутвердиться, убивая животных. Мацуно довольно долгое время чувствовал тягу к этому насилию, но находил смелость отрываться только на насекомых, так как прятать следы своей жестокой расправы над ними не составляло особого труда. До убийства более крупных животных дело не доходило, так как это требовало уединения, которого городская обстановка не могла предложить в полной мере. Обычно каждый вечер под мостом ошиваются глупые младшеклассники, но удача улыбнулась Ичи, и сегодня он может спокойно выплеснуть все накопленные за эти года эмоции, наблюдая за агониями существа с более бурной реакцией, чем у каких-то насекомых. Ичимацу, орудуя ножом, вспорол живот лягушке и раздвинул разрезанные части кожи и мяса в стороны. Животное продолжало издавать жалобные звуки, извиваться, но с каждым движением только ослабевало и обречённо замирало, словно смирившись со своей участью, когда Ичи ненадолго останавливался. Первое, что увидел парень, стал комочек кишок светлого цвета, который он нетерпеливо начал выковыривать из брюшка. Удачно подцепив кончиком ножа всю кишку вместе с почкой и желудком, Ичимацу почувствовал, как его тело охватила волна мурашек. Парень двигался вверх к голове лягушки и вытаскивал всё, что видел: печень, лёгкие и прочую мелочь, оставив в уже пустом тёмно-красном животе лишь одно сердечко. Какая-то невообразимая эйфория овладела Ичи, и он перестал придавать значение тому, что его жертва уже давно молчит и безжизненно лежит в собственной крови. Ичимацу уже не особо нуждался в агониях объекта расправы и, получив достаточно адреналина от того, какой жестокой аморальщиной он сейчас занимается, решил окончательно изуродовать труп бедного существа. Сердце лягушки всё ещё продолжало изредка биться и, казалось, что от каждого его стука конечности животного легонько подрагивали. Нет, оно явно уже было мертво, и Ичимацу не колеблясь выковырнул последний орган вместе с целыми кусками мяса, которые он задевал. Положив все вырезанные органы с одну кучку, парень осмотрел результат своих безжалостных трудов. Лягушка, которая несколько минут назад дышала и двигалась как все живые существа, в один миг превратилась в безобразное тельце, состоящее из одной только кожи и мясных ошмётков. Ичимацу взял в руки трупик, который больше напоминал окровавленную тряпочку, с улыбкой взглянул в пустые глаза бездыханного животного и, не сдержавшись, громко рассмеялся. В голове творился полный хаос, что доводило парня до судорог, ведь то, что он только что сделал, не поддавалось никакими законами морали. Мацуно осознавал, что делал, но не чувствовал ни угрызений совести, ни отвращения, хотя организм инстинктивно оценил всё происходящее как что-то противоестественное, и хозяина охватил резкий приступ тошноты. Проглотив подступивший к горлу деручий кислый комок, парень заметил, как с его лица льётся ручьём пот, и провёл рукой по лбу и щекам. Так возбуждающе. Так легко на душе. Он убил. Убил. Убил. Убил. Убил ни в чём неповинное существо. Ичимацу убил его, потому что был сильнее. Он живой, он существует. Его действия влияют на этот мир. Насрать, с какой силой. Я могу, и мне этого более чем достаточно. Это чувство власти потрясающе. Ичи посмотрел на лежащую рядом кровавую кучку и подцепил ножом, словно спагетти, длинную белую кишку. Так приятно… Ичи запрокинул голову назад и глубоко вздохнул. ‒ Ни хрена себе, ‒ раздался чей-то протяжный голос. Мацуно вздрогнул, и кожа распотрошённой лягушки, выскользнув из его руки, плюхнулась в воду. Ичи почувствовал, как дрожь от учащённого сердцебиения всё новой и новой волной бежала по телу, и, тревожно затаив дыхание, понял, что ему уже явно никуда не деться. Не убежать, не спрятаться. Он так увлёкся, что совершенно перестал воспринимать внешний мир, забыв о том, что назойливые люди могут вылезти изо всех щелей. Нет в этом мире покоя. Тебя в любом случае заметят, а значит нужно всегда держать ухо востро. Кровь ударила в голову Ичимацу, и тот, ощутив сильное желание провалиться сквозь землю, мог лишь обречённо зажмуриться. Вот же позорище. Никто не должен был его видеть. Только не за этим делом. Ичимацу хотел верить, что только что услышанный голос был незнакомым, однако, зациклившись на своём промахе, парень стал сомневаться во всём. А если это кто-то из братьев? Кто угодно, но только не они! Ичи распахнул глаза и, отбросив стыд, медленно перевёл взгляд в сторону прозвучавшего голоса. Примерно в пятнадцати метрах от него стоял парень. Не разглядев его лица, Ичимацу уже начал поддаваться лёгкой панике, когда увидел чёрный гакуран своей школы, однако ярко-красная бейсболка на его голове помогла подавить нарастающую тревогу ‒ никто из братьев такую не носил. Наконец Ичимацу рассмотрел нежданного гостя как следует и, когда понял, кто это, хотел сию минуту развернуться и убежать куда подальше. Может, это и помогло, если бы парень был каким-то незнакомцем, но, увы, со знакомым лицом такое явно не прокатит. Это был Харада Харуки. В красной бейсболке, с трудом натянутой на туго забинтованую голову. В чёрных глазах блестел какой-то игривый огонёк, который намекал на то, что парень был совершенно не шокирован увиденной картиной. ‒ Да ты же псих, ‒ улыбнулся он, наблюдая за плывущими в его сторону ошмётками лягушки. Ичимацу попытался сделать невозмутимое выражение лица, которое у него обычно было в школе, но дрожащий голос не придал его словам никакого веса: ‒ Расскажешь кому-нибудь, и сделаю с тобой то же самое, ‒ направил Ичи свой нож в сторону Харуки. Никто из его семьи не должен знать, что Ичимацу издевается над животными. Если кто-нибудь узнает, они же не раздумывая вышвырнут его из дома. С таким моральным уродом будет не просто страшно жить ‒ к нему даже близко не подойдут. Разочаруются, будут смотреть как на отброса, застыдят или вообще отправят в психушку. Внимание незнакомцев не сильно пугало, ведь эти люди для него никто, а вот семья, которая всю жизнь знала тебя как тихого скромного мальчика, ‒ совершенно другое дело. Клянусь, я брошусь под машину, если они узнают. Харада рассмеялся. ‒ Да ну, ты ведь не сможешь. А ещё у тебя… лицо в крови. Ичимацу молча подошёл к берегу и посмотрел на своё отражение в воде. Света под мост попадало немного, но его вполне хватало, чтобы хорошо разглядеть на лбу и щеках кровавые пятна. Понятно. Пока Мацуно ковырялся в трупе, вспотел и измазал лицо грязными руками. Ичи взглянул на свои ладони. Обе были в лягушачьей крови, особенно правая рука, которая всё ещё крепко держала канцелярский нож, покрытый мясными ошмётками. Парень опять взглянул на себя в воду. На кого я похож?.. На того, кто только что убил, например, человека. На маньяка, который вскрыл чей-то труп топором, голыми руками вычленил внутренние органы, смыл их в унитазе и, испачканный кровью жертвы, ещё не успел убрать с себя следы жестокой расправы. Ичимацу встряхнул головой, чтобы выбросить из головы эти извращённые мысли. Такого не произойдёт, мне ведь всего тринадцать. Убийство одной жалкой лягушки не сподвигнет меня зайти так далеко, ‒ подумал он и умылся в реке. Мацуно пнул кровавую кучку, и все лягушачьи внутренности упали в воду. Следом за кожей Харуки проводил взглядом и окровавленные потроха, проплывшие мимо него. Улыбка на лице парня исчезла, и тот, натянув козырёк бейсболки себе на глаза, чуть слышно произнёс: ‒ Это из-за меня, да? Ичимацу поднял брови от удивления. Харада раскаивается за свой поступок? ‒ Тебя сенсей попросил помириться со мной? ‒ спросил Ичи, не веря в то, что он может сам пойти на этот шаг. ‒ Не-а. Сам решил. Прости, ‒ поднял голову Харуки. В его тёмных глазах читалась уверенность. Неужели он говорит это искренне? Ичимацу растерялся. Этот парень всегда вызывал слишком контрастные эмоции. Так просто простить тупость этого идиота? Это надо быть таким же идиотом. Но, кажется, Харада правда чувствует вину и пытается что-то предпринять, чтобы исправить свою ошибку. Даже если ему и совестно, он всё равно очень смело идёт на этот ответственный шаг. Братьям Мацуно, наверно, никогда не стать такими же смелыми. Смелость признать свою вину ‒ вот, что ценит Ичимацу больше всего. Если бы тайный Мацу набрался отваги, раскрыл себя и рассказал Ичи всю правду, то… Простил бы он? Спустя столько лет… ‒ Я реально поступил по-свински, ‒ без доли сомнения выпалил Харада. ‒ Подумал, что ничего страшного, и мне ничего не будет. Но ты так знатно мне зарядил, что я, наверно, на всю жизнь запомню. Ичимацу, погрузившись в размышления о прощении брата, словно распался на несколько частей, но столь внятное объяснение Харуки мотива своего поступка вновь привело Мацуно в чувства. Он почувствовал в словах парня что-то знакомое, родное и решил кое в чём убедиться. ‒ Что ты имеешь ввиду под «мне ничего не будет»? Харада удивлённо хлопнул глазами и провёл пальцем по пластырю на носу. ‒ Э-э, я как-то не задумывался об этом… Ну, я ж дурак, ко мне никогда никто не относится серьёзно. И это в лучшем случае. Обычно же на меня всем насрать, и когда я что-то делаю, на это никто не реагирует. Вот и думал, что я могу такое сделать, чтобы меня заметили. ‒ И тебе абсолютно плевать, хорошие дела ты делаешь или плохие, ‒ продолжил Ичимацу. ‒ Эм… получается, что да, ‒ согласился Харуки. ‒ Ого, Мацуно-кун, а ты реально умный не только в школе. Ичи криво улыбнулся от этой глупой похвалы. ‒ А что я такого сказал? ‒ Ты умные вопросы задаёшь. Я аж растерялся от того, что прежде чем ответить, нужно было всерьёз задуматься. Я к такому не привык, ха-ха, ‒ засмеялся Харада, ухватившись за затылок. Он так расслабился, словно Ичимацу его уже простил, хотя Мацуно уже и сам забыл, насколько розыгрыш одноклассника был, мягко говоря, ужасным. Хоть и был риск остаться без зубов. Серьёзно? И ты готов его сразу же простить? Гордости совсем нет? Но не выпали же. Тем более он извинился. Разве этого не мало? А что ещё я должен потребовать? Прощать тоже надо уметь. Он простит Хараду. По сравнению с Мацу и его ужасным поступком, Харуки ещё можно было принять. Серьёзно, какой же он дурак, ‒ ухмыльнулся Ичимацу. ‒ Хотя я, наверное, такой же.***
‒ Ичимацу-нии… сан… ‒ слышится жалобный голос Мацу, как из той больничной палаты, в которой шесть лет назад проснулся Ичи. Ичимацу вытирает рукой пот со лба и глубоко вздыхает. Он сделал то, что так давно хотел. От уходящего в закат солнца вся комната приобрела красно-рыжие оттенки, и весь татами покрылся неестественным кроваво-красным цветом. Хотя… вряд ли это было солнце. Мацу. Мацу покрыл татами в кроваво-красный цвет. Мацу лежал на полу и истекал кровью. Ичимацу сидел на своём брате и разрезал тому живот кухонным ножом. Глаза Мацу, с которых стекали слёзы, закатились. Бледное лицо, обсохшие губы, хлещущая из груди кровь… Ичимацу ни на секунду не отрывал глаз от следов своего влияния. ‒ Пойми же ты, тупица, что я не пустое место! Я хочу хоть что-то значить для вас! Почему ты ничего не сказал?! Мацу лежал в луже собственной крови и ничего не отвечал. Ичимацу ещё крепче сжал рукоятку ножа в своей ладони и с полным презрения, безумия и смирения взглядом сделал последний удар прямо в горло. Себе. Мурашки волной прошлись по телу Ичимацу, и он, ощутив, как потерял связь с собственным телом, запаниковал. Он сейчас умрёт. Мацуно вскочил с футона и, покрытый потом с головы до ног, стал жадно хватать лёгкими воздух. У него не было сил даже закричать в самый последний момент. Нос заложило, а дышать ртом было невыносимо больно из-за непробиваемого в горле кома. Сон. Сон. Сон. Сон. Всего лишь сон. Ичимацу спал в одном футоне со своими братьями в тёплой комнате, окутанной ночным мраком. Он никого не убивал. Он жив. Восстановив дыхание, Ичимацу ощутил лёгкое покалывание в сердце. ‒ Хватит болеть, ‒ раздражённо зашипел Ичи и ударил себя кулаком по груди. На футоне послышалось чьё-то шуршание, и Мацуно затих. Вскоре движение прекратилось, и тот расслабился. Парень немного посидел, глядя в пустоту, и попытался мысленно проиграть всё увиденное в кошмаре заново. Ичи хочет понять, кого он только что убил. Он настолько помешан на этой тайне, что ему безразличен факт убийства своего родственника, пусть и во сне. Поймав себя на этой мысли, Ичи мигом вернулся в реальность. А смог бы он убить его взаправду? Нет, конечно. А во сне почему смог? Потому что это сон. Сон отражает твои переживания и, пусть нечасто, но он может показывать то, что ты бы хотел сделать в реальности. Хотел бы я? Вообще, хочу. Очень хочу. Но ни за что не смогу… Потому и убиваешь животных. ДА, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! Страшно от самого себя, да?! Но ещё страшнее, когда я осознаю всё это! Ичимацу прекратил пререкаться сам с собой в собственной же голове и, ощутив сухость в горле, встал с постели и спустился по лестнице на первый этаж. Ну, хоть "я из сна" знаю, кем был тот Мацу. Он пришёл на кухню, включил свет и бросил быстрый взгляд на настенные часы ‒ они показывали половину третьего. Потерев глаза, он выпил стакан воды и направился обратно в комнату, где на входе его неожиданно встретил проснувшийся Тодомацу. Ичимацу дёрнулся от испуга и, готовый выругаться, уже вобрал в себя побольше воздуха, но младший быстро вытолкнул брата обратно в коридор, закрыв за собой дверь. ‒ Ты чё творишь?! ‒ зашипел Ичи. ‒ Туалет. Сходи со мной, мне страшно, ‒ с пустым взглядом просит Тодомацу. ‒ Тебе сколько лет? От назойливого братца отцепиться не получилось, и Ичимацу пришлось вести ссыкуна за собой в уборную. ‒ Ичимацу-ниисан. ‒ Чего? ‒ Прости меня. И их тоже. Ичимацу уже давно перестал верить словам, исходящим из уст лицемерного близнеца. ‒ Прощу, если ответишь на вопрос, который я задаю уже шесть лет, ‒ сказал он то, на что сейчас явно не получит ответ. Тодомацу замолчал, что для Ичи было вполне ожидаемо. ‒ На это требуется больше времени, чем мы думали, ‒ неожиданно сказал младший. ‒ Что? ‒ удивился Ичимацу. Хоть кто-то с ним нормально заговорил на эту тему? ‒ Тодомацу… ‒ Прости, ‒ брат рванулся вперёд, оставив Ичи одного. Ичимацу стоял как вкопанный посреди тёмного коридора, не веря ни единой секунде, которая запечатлела такую важную для него информацию. Требуется больше времени? Чтобы рассказать обо всём? Уже шесть лет прошло! Сколько можно? Такими темпами об этом можно сказать… никогда. Тот Мацу явно трус и не пошёл бы навстречу Ичимацу так сразу ‒ у него бы просто не хватило духу. Самый младший хоть и сказал немного, но он оказался куда смелее тайного брата, а, значит… ‒ Это не Тодомацу.