Уничтожающий

Сверка почерка и поиск нужного человека должны были, по словам «партнёра», занять до двух дней. Гон провёл первый день ожидания, стараясь не выходить особенно из своего номера, а когда он всё-таки выходил, то внимательно следил за тем, с кем контактировал. Он не хотел, чтобы его опасения по поводу контролирующей способности «партнёра» подтвердились. К тому же даже если у него не было больше нэн, в некоторых случаях Гон всё равно мог ощутить чужую ауру, особенно если та била мощным потоком или имела недоброе намерение, направленное на него. Итак, Гон был осторожен. Но день прошёл на удивление спокойно, и когда он начал клониться к вечеру, Гон устроился на собственной кровати с ноутбуком и позволил себе расслабиться, понадеяться на то, что может всё действительно пройдёт гладко, и он получит имя человека, на которого указывала его метка, без того, чтобы опять во что-нибудь влипнуть. Так думал он ровно до того момента, как в дверь постучали. Гон нахмурился. Он никого не ждал. Гон кинул на дверь такой взгляд, будто та одним своим видом могла сказать ему, кто стоял по другую сторону. Затем он осторожно поднялся и бесшумно прошёл к ней. Как жаль, что глазка не было и нельзя было взглянуть, кто же стоял по ту сторону. Хотя не то чтобы хлипкая гостиничная дверь могла хоть кого-то остановить, если они действительно хотели попасть внутрь. Гон потянулся и медленно открыл дверь, напрягаясь, готовясь уйти от возможной атаки, – но тут же позабыл о предосторожностях и распахнул дверь настежь, с открытым ртом глядя на человека, который стоял по другую сторону. Это был Хисока. Нет, Гон не шутил, это правда был Хисока, в своём обычном, совершенно не изменившемся наряде и с краской на щеках, он не постарел ни на день с последней их встречи, которая случилась на Острове Жадности. Что делал чёрт побери Хисока перед дверью в его номер?! – Какая милая реакция, – протянул фокусник, сощуривая золотые глаза, и Гона тут же ударило ощущением опасности. Скапливающаяся вокруг зловещая аура Хисоки оседала на коже тяжёлым, неподъёмным весом. Теперь Гон никак не мог от неё защититься. – Не разрешишь войти? – вежливо поинтересовался Хисока, но Гон сразу понял, что это был не вопрос. Он проглотил готовые сорваться с языка слова и молча пропустил фокусника в комнату. Тот прошёл внутрь, мягко покачивая бёдрами, – на ногах его красовались клацающие при каждом шаге туфли (или они назывались ботинками? Гон не знал), – и выглядел фокусник при этом так, будто это была его собственная комната. Гон нахмурился и прикрыл за ним дверь. Ему не нужны были сейчас лишние уши. Голова его полнилась вопросами. Как Хисока нашёл его и почему вообще решил нанести Гону визит? Тогда, на Арене, несколько лет назад он говорил о том, что когда-нибудь сразится с Гоном всерьёз. Но у Гона не было больше нэн – и даже если бы Хисока об этом не знал, он бы вряд ли стал ждать Гона так долго, если целью его было сражение. В этом Гон не сомневался ни капли – фокусник не любил откладывать возможности повеселиться. Но тогда с какой целью он вообще пришёл к Гону, да ещё так неожиданно? Они ведь не виделись уже несколько лет, и их больше ничего не связывало, разве не так? – Значит, слухи не врали, – всё тем же обманчиво мягким тоном обратился к нему Хисока, но глаза его светились острой внимательностью напополам с любопытством. Раньше фокусник производил на Гона впечатление хищника, который с терпением и неустанным вниманием следил за жертвой, чтобы вцепиться в неё тогда, когда сам хотел. Это чувство нашло на Гона и сейчас – очень уж пристально Хисока за ним наблюдал, это ни разу не было обычной внимательностью. Ощущение создавалось такое, что Хисока медленно, но верно готовился броситься на Гона. – У тебя действительно нет больше нэн, – закончил Хисока, и от разочарования в его голосе Гона тут же окатило гневом. Неважно, что этот шут забыл в его гостиничном номере, неважно зачем он пришёл, Гон не собирался позволять ему топтаться по себе только потому, что тот теперь был – всегда будет – неизмеримо сильнее. – Зачем ты пришёл? – спросил Гон, зло прищуриваясь, сжимая руки в кулаки. Фокусник поднял руку, до того лежавшую на бедре, и вперил в Гона указательный палец. Гон вздрогнул, попытался инстинктивно активировать Гё – но, конечно, не смог. Если фокусник хотел поймать его, то любая возможность подходила теперь. – Это я должен у тебя спрашивать. Ты ведь меня искал, – сказал Хисока, всё ещё глядя на него любопытным, весёлым взглядом, кривя губы в обычной своей усмешке – но Гон видел, что это всё было показное. За наносным весельем скрывалась всё та же холодная, расчётливая внимательность. Гон пару раз моргнул, отвлекаясь от этой острой внимательности и пытаясь вместо этого понять смысл слов фокусника, но в итоге так ни к чему и не пришёл. – Я тебя не искал, – ответил Гон ровным тоном, и Хисока вскинул бровь, невпечатлённый. – Да неужели? То есть написанная моим почерком непонятно откуда взявшаяся у тебя фраза на языке Метеора – это совпадение такое? – спросил он, и Гона будто под дых ударило этой его фразой. – Нужно внимательнее смотреть, кому ты посылаешь свои фотографии в Интернете, Гон, – покачал головой Хисока, но Гон его не слушал, слишком занятый своими мыслями. Да нет, не могло ведь такого быть, не было ни единой возможности, что его метка указывала на Хисоку. Этого просто не могло быть. К тому же фокусник ведь постоянно лгал, так? Ему никакого труда не составило бы солгать об этом, он просто игрался с Гоном, да, именно так всё и было – только вот зачем он это делал? – Интересно, откуда ты вообще взял этот любопытный иероглиф. Не расскажешь? – вновь улыбнулся Хисока, делая к нему шаг, и Гон тут же сделал шаг назад, даже не осознавая, что делает. Хисока последовал за ним, будто охотник, загоняющий свою добычу в угол. Наверное, сейчас Гон ей и был, но об этом думать как-то не получалось с направленным на него сосредоточенным взглядом золотистых глаз. – Ты лжёшь, – выдавил Гон, лихорадочно пытаясь придумать выход из сложившейся ситуации. Если Хисока лгал, то как вывести его на правду без того, чтобы не осесть на пол с перерезанным острой картой горлом? – Весьма запоздалое заключение, я думал, ты давно разгадал мою натуру, – сказал Хисока так, будто это была игра, но затем он поднял руку и сделал резкое, дёргающее движение. Гон ощутил, как его потащило вперёд, и сделал шаг к Хисоке. К груди его явно была прилеплена Жвачка. Хисока дёрнул снова, и Гон сделал ещё шаг, оказываясь к фокуснику намного ближе, чем хотел бы. Хисока наклонился к нему, – Гон хоть и вырос, но Хисока всё-таки был выше, – и тихим, интимным каким-то тоном спросил: – И о чём же, по-твоему, я лгу? Гон на секунду застыл, но затем вспомнил о метке, и нет, его метка точно не могла указывать на Хисоку. В этом не было никакого, совершенно никакого смысла. Но зачем Хисоке было лгать – нет, не время было сомневаться. Речь сейчас шла о жизни Гона, и он не мог дрогнуть перед этим раскрашенным лицом, перед этими жёлтыми глазами, выражавшими сейчас откровенную жажду. – Ты лжёшь о том, что это твой почерк, – процедил Гон, вновь чувствуя опаляющую внутренности волну гнева. – Я не знаю, зачем ты это делаешь… – Я не лгу, – оборвал его Хисока безапелляционным тоном, а затем добавил с улыбочкой: – По крайней мере, не об этом. А теперь не будешь ли ты так любезен ответить на мой вопрос? Я просто умираю от любопытства. – За Жвачку он притянул Гона ещё ближе к себе, теперь между их лицами оставалось лишь несколько сантиметров, и Гон взглянул прямо в горящие интересом и жаждой убийства глаза фокусника. Хисока мог убить его прямо сейчас – вот, что Гон прочитал в его взгляде. Гон попытался успокоить сбившееся дыхание, не обращать внимания на бешено колотящееся сердце. Ему уже угрожали, и не раз. Он уже попадал в ситуации с опасностью на уровне смертельной – так почему в этот раз что-то должно отличаться? – Я ничего тебе не скажу, пока ты не докажешь, что говоришь правду, – заявил Гон, глядя в эти опасные хищные глаза, зная, что не отступится, и неважно, что Хисока собирался с ним сделать. У Гона хватало решительности сохранить свой самый главный на данный момент секрет. Утаивая от Хисоки метку, он защищал того человека, на которого она указывала. Ради этого Гон готов был умереть. Хисока, кажется, тоже это понял, потому что взгляд его изменился. Он издал совершенно наигранный тяжёлый вздох, а затем опустил руку, что натягивала Жвачку, и Гон смог сделать шаг назад, судорожно вдыхая. Ему удалось избежать смерти – пока. – А ты всё такой же упрямый, как я погляжу, – сказал Хисока с укором, будто не собирался только что убить Гона за то, что тот отказался отвечать на его вопрос. – А ты всё такой же лжец, – парировал Гон, хотя сердце всё ещё бешено колотилось в груди, а разум кричал об опасности. Он знал, что Хисока был опасен, но сейчас он ничего не мог с этим поделать. Хисока тем временем прошёл к прикроватному столику, на котором лежала ручка и раскрытый блокнот – Гон несколько раз пытался зарисовать метку, но она была такой сложной, что у него ни разу не вышло. Хисока поднял бровь, глядя на каракули Гона, и Гон жарко покраснел от непонятно откуда взявшегося стыда. Затем фокусник открыл блокнот на пустой странице и изящным, ловким движением начертил на ней иероглиф, чтобы затем презентовать его Гону. Это был точь-в-точь иероглиф с его метки, – но, тут же попытался найти другое объяснение Гон, он ведь мог отличаться, хоть и незначительно. Хисока мог просто скопировать почерк – наверняка чёртов «партнёр» выслал ему фотографию, что прислал Гон. Он наверняка лгал, ничего не изменилось, это не было прямым доказательством. – Ну что, теперь убедился? – поинтересовался Хисока так, будто занимался сейчас самым скучным делом в мире. Он положил блокнот на место, а затем постучал по нему накрашенным ногтем, будто подчёркивая сказанное. – А теперь выкладывай. – Ты его скопировал, – напряжённым голосом ответил ему Гон. – Тебе его прислали, и ты его скопировал. В то же мгновенье Гон потерял способность дышать, потому что чудовищный вес чужой ауры выбил весь воздух из лёгких, заставил мурашки пройтись по коже, а сердце опять зайтись в бешеном ритме. – Я начинаю терять терпение, яблочко, – проворковал Хисока опасным, низким голосом. – Либо ты сейчас рассказываешь мне всё как есть, либо я тебя убиваю. Достаточно ясно для тебя? И Гон понял, что тот собирался исполнить угрозу безо всяких колебаний. Гон ведь не был уже перспективным противником. Он ничего не стоил – особенно в глазах Хисоки, который ценил только силу. Вес чужой ауры ослаб – совсем немного, – и Гон вновь получил возможность дышать. Тело начала бить неуёмная дрожь от того невыносимого давления, что оказывала на него аура Хисоки всего несколько мгновений назад. Но Хисока был зол – вот в чём было дело. Он хотел узнать правду. Стал бы он так злиться, если бы всё это была игра, если б он правда солгал Гону? Зачем бы ему вообще было лгать? Гон не думал, что Хисока бы хоть что-то приобрёл от этого ложного внушения. Хисока исчез из его жизни на несколько лет, чтобы затем объявиться и притвориться тем человеком, на которого указывала метка Гона? У Гона не было больше нэн, у Гона не было вообще ничего, что он мог бы Хисоке дать. Это не имело никакого смысла. Вся эта ситуация не имела никакого смысла. Неужели… Хисока не лгал? Неужели существовала возможность, что он и был тем человеком, на которого указывала метка Гона? Он вырос в Метеоре и посвятил всю свою жизнь удовольствию, достигая его самым эгоистичным образом. Разве не о том же говорила метка Гона? И разве это не прекрасно вязалось с натурой фокусника? Это было бы логичным объяснением тому, почему Хисока был зол, почему он настаивал на объяснении. Если это действительно был его почерк, значит, согласно логике Хисоки, у Гона откуда-то появилась очень личная информация на фокусника – и это могло быть опасным. И откуда же у Гона мог вообще взяться иероглиф, написанный почерком Хисоки, особенно вкупе с тем фактом, что Гон уже давно отошёл от дел и у него вообще не было нэн? То, что у Гона появилась такая личная информация, было подозрительным, – вот, почему Хисока был здесь, вот почему требовал объяснений, а не был занят тем, что перерезал Гону горло. Хисоке так нужны были ответы, потому что это действительно был его почерк. Метка Гона действительно указывала на Хисоку. – Я жду, – сладко протянул Хисока, и всплеск его ауры чуть не заставил Гона упасть на колени, до того невыносимым было давление. Если он и правда… если Хисока и правда был этим человеком, то он заслуживал об этом знать, разве нет? У него самого могло и не быть метки Гона, или же она ещё не появилась, – но он всё-таки заслуживал знать. Гон должен был ему сказать, иначе это было бы просто нечестно. Ну, и его бы без сомнения убили. Гон выдохнул, а затем медленно, осторожно повернулся к Хисоке правым боком. Хисока наблюдал за ним с откровенным любопытством, и жажда насилия потихоньку уходила из его взгляда, растворялась из ауры. Сейчас Гон опять его развлекал. Медленным движением, внимательно следя за реакцией фокусника, Гон приподнял свою майку так, чтобы Хисока увидел метку. И так как он, не отрываясь, следил за выражением лица Хисоки, то увидел, как округлились его глаза и приоткрылся в удивлении рот. Если Хисока мог так натурально подделывать удивление, он был очень умелым актёром. С другой стороны, Гон не сомневался, что он им был. Пару мгновений они стояли в тишине, а затем Хисока закрыл рот и вернул взгляд вверх, глядя Гону в глаза. – Настоящая? – только и спросил он. Гон отпустил майку, а затем опустил взгляд на собственные ботинки, ощущая волну смущения напополам с неверием. Он действительно только что показал Хисоке свою метку. Хисока был первым человеком – помимо Гона, конечно, – кто о ней узнал. – Ага, – ответил Гон, всё ещё не поднимая взгляда. – Дай проверю, – раздался рядом, слишком близко голос фокусника. Гон вскинул взгляд, дёрнулся назад, но было уже слишком поздно – Хисока схватил его за руку, а затем прижал своим тяжёлым телом к стене, отсекая всякую возможность сопротивляться. – Хисока! Прекрати! – воскликнул Гон возмущённо и попытался ударить его коленом, чего сделать совершенно не получилось, потому что Хисока вжался в него ещё плотнее, выбивая из лёгких весь воздух. – Я только посмотрю, – прошептал фокусник прямо ему на ухо, опаляя горячим дыханием, а затем Гон ощутил, что у Хисоки стоит. Гон тут же замер, теряя свой запал, только судорожно дыша. Хисока… Хисока ведь не собирался… – Вот так, тише, тише, – продолжал ворковать Хисока, совсем немного отстраняясь, чтобы приподнять майку Гона там, где была метка, поворачивая его так, чтобы увидеть. Спина у Гона заныла от неудобного угла, каким его развернул Хисока, но он ничего ему не сказал. Гон продолжал стоять неподвижно, отвернув голову в сторону, и не думать, не думать, не думать о том, что Хисока был возбуждён, был так близко, был таким сильным и мог взять всё, что ему захочется. Чужие пальцы прошлись по метке – такое странное ощущение, – и по телу Гона прошлась дрожь, он издал какой-то сдавленный звук, входя в ещё большее оцепенение. – Ну-ну, не бойся, – мурлыкнул Хисока, а затем его ногти впились в кожу, совершенно неожиданно, и Гон дёрнулся, вскрикивая, поворачивая голову тут же, чтобы встретиться с неожиданно задумчивым взглядом жёлтых глаз. – Хм, и правда настоящая, – произнёс Хисока, глядя на метку, а затем поднял взгляд на Гона. Тот не мог выдавить из себя ни слова, глядя на него широко раскрытыми глазами, не зная, чего ожидать, не зная, как вырваться из железной хватки, отчаянно борясь с растущим внутри ужасом. Так вот как ощущалась настоящая, абсолютная беспомощность. Хисока отнял руку от метки и вместо этого провёл ей по щеке Гона. Гон вздрогнул и дёрнулся, издавая ещё один задушенный, неопределимый звук. Ногти фокусника были окрашены кровью, и вокруг них двоих начал разливаться резкий металлический запах. Ранки, что оставил ему Хисока, были неглубокими, но кожа его в том месте была нежной и начала кровить, Гон это чувствовал. – Какой же ты сладкий, – протянул Хисока, а затем наклонился ниже, так, что их носы почти соприкоснулись. – И так вырос, – добавил он, одаривая Гона многозначительной улыбкой, скользя взглядом вниз, будто облизывая Гона. – Х-Хисока, – выдавил Гон, понимая, что ему нужно, необходимо просто сказать что-то, что угодно, чтобы прекратить это. – М-м, да? – мурлыкнул Хисока уже прямо ему в губы. Он опять сильнее вжал Гона в стену, и Гон не мог сопротивляться, накатывавший ужас не позволял ему даже пальцем шевельнуть. – Хватит, – сказал Гон дрогнувшим голосом, и тут его губ мягко коснулись чужие. Он зажмурился, сжался, насколько смог и больше ничего не смог сказать, не смог сделать. Никогда ещё прежде он не чувствовал себя таким слабым, и это только усиливало оцепенение. Тогда Хисока немного отстранился. – Так меня боишься, – сказал он, и в голосе его проскользнуло сожаление. – Наверное, я сам в этом виноват. Ну не надо, не надо, – сказал он уже мягче, когда Гон задрожал с новой силой, готовый зарыдать от страха. – Тише, моё яблочко, тише, я не трону, я тебя не трону… – По щеке вновь прошлась чужая рука, погладила, стёрла пару скользнувших вниз по щекам слезинок. – Отпусти, – дрожащим голосом выдавил Гон, всё ещё не зная, что с ним собираются делать, всё ещё напряжённый, полный сковывающего ужаса. – Ну-ну, не надо плакать, – сказал ему Хисока, продолжая гладить по щеке, – но не отпуская. – Не надо, я не причиню тебе вреда, мой хороший, сладкий, замечательный… – тут он ткнулся носом Гону в щёку и глубоко вдохнул. – А я, оказывается, так скучал по тебе, – пробормотал он, а затем поцеловал Гона в щёку. – Хисока, – только и смог сказать Гон, безвольной куклой вися у фокусника в хватке. – Не бойся, мой хороший, не бойся, – всё повторял Хисока, поворачивая его голову к себе и вновь мягко касаясь его губ своими. Гон хотел сказать что-то – хоть что-то, хоть что-нибудь, – и когда он приоткрыл рот, в него совершенно неожиданно скользнул чужой язык. Гон опять замер, всхлипывая в поцелуй, чувствуя движение чужого влажного языка и тихий стон Хисоки. Гон не отвечал, не делал вообще ничего, только продолжал дрожать и чувствовать, как одна за одной стекают по щекам слёзы. Через несколько мгновений, казавшихся вечностью, Хисока отстранился. – Такой сладкий, даже когда боишься, – выдохнул он, довольно облизываясь, а затем вдруг подхватил несопротивляющегося Гона на руки и понёс к кровати. Тогда-то Гон и понял, что Хисока не собирается останавливаться. – Отпусти, отпусти же, – дрожащим голосом забормотал он, пытаясь вывернуться из чужой хватки. Хисока только посильнее перехватил его, а затем опустил на кровать, опускаясь вместе с ним. Гон снова попытался вывернуться – слёзы всё катились по щекам, он весь дрожал, тело было неподатливое и тяжёлое, будто не его, – и Хисока прижал его к своей груди, сдавил, и Гон тут же затих, прекращая сопротивляться. – Не буду я ничего с тобой делать, не переживай, – по спине прошлась чужая рука, огладила, вернулась обратно и огладила снова. Лжец. – Вот так, мой хороший, вот так, просто полежи со мной, хорошо? Я так скучал по тебе, а теперь у тебя моя метка, и знаешь, как сложно сдерживаться, зная, что ты уже принадлежишь мне? – говорил ему Хисока, продолжая гладить его по спине. – Но я постараюсь, постараюсь не трогать тебя, пока ты сам не захочешь, и боже, как же это сложно, – простонал он, вздрагивая всем телом. В живот Гону упиралась его эрекция. Гон всё ещё молча плакал, слова Хисоки его совсем не успокаивали. Когда рука Хисоки вновь скользнула ему под майку, туда, где была метка, Гон сдавленно попросил: – Не надо, – ни на что, впрочем, не надеясь, смирившись уже, как самая настоящая жертва. Ему было тошно, так тошно от самого себя, от Хисоки, от того, что происходило. Кожа вокруг метки кровила, совсем чуть-чуть, и когда Хисока вжал в неё собственную ладонь, Гон вздрогнул. – Ну-ну, не плачь, – пробормотал Хисока, утыкаясь ему в макушку и медленно выдыхая. Он немного ослабил хватку, и Гон получил возможность нормально вдохнуть, хотя нос всё ещё был забит из-за слёз. Так они и лежали, Хисока больше ничего не говорил, ничего не делал, только прижимал Гона к себе и всё не отрывал руку от метки. Медленно, очень медленно Гон перестал плакать и пришёл в себя, выходя из вызванного действиями Хисоки оцепенения. Кажется, Хисока пока ничего не собирался с ним делать, – и всё-таки он не отпускал. Гон только шмыгал носом, не двигаясь с места, боясь спровоцировать фокусника на более активные действия. Наконец – прошло, наверное, пятнадцать, а то и все двадцать минут, – Хисока медленно, нехотя будто отпустил. Когда рука его исчезла с метки Гона, тот смог выдохнуть с облегчением. Затем он медленно сел на кровати, следя за реакцией Хисоки. Тот позволил – кажется, он не был больше возбуждён, и Гон поблагодарил всех богов за это. Гон отодвинулся на край кровати, потянулся за рулоном бумажных полотенец, что стояли на прикроватном столике, а затем оторвал одно и начал вытирать собственное заплаканное лицо. Закончив с этим, Гон поднялся на ноги, всё ещё ощущавшиеся ватными, обернулся на фокусника и начал говорить – он не мог молчать, не о таком, и чем скорее он донесёт свою мысль, тем лучше. – То, что у меня есть твоя метка не значит, что я тебе принадлежу, – как мог твёрдо сказал он, хотя хриплый от слёз голос портил впечатление. Гон нахмурился – Хисока улыбнулся, подпирая голову рукой, будто наслаждаясь шоу. Вот только это было не шоу, не какая-то шутка, это была чёртова жизнь Гона, его свобода, его безопасность. – Это не значит, что ты можешь делать со мной что угодно, – продолжал Гон, и краткая дрожь всё-таки вкралась в голос. – Ну хорошо, и что же тогда она означает? – вскинул Хисока брови в наигранном удивлении. Гон ощутил укол раздражения. Чёртов клоун. Гон не был уверен, как ответить на этот его вопрос – он и сам точно не знал, что означает в их случае метка. Но ему нужно было ответить, иначе Хисока лишь убедился бы в собственной правоте. – То, что я могу… взаимодействовать с тобой, если захочу. Возможность того, что мы… поймём друг друга, – ответил Гон, опустив взгляд и неловко переминаясь с ноги на ногу. Он понятия не имел, что только что сказал. Хисока тут же задумчиво протянул в ответ: – Хм-м, но ты так возбуждающе слаб сейчас, – и это заставило Гона тут же вскинуть на него взгляд. Фокусник смотрел на него с довольством сытого хищника, он намеренно медленно облизнулся, а затем спросил: – Не расскажешь, что случилось с твоим нэн? – Не расскажу, – незамедлительно отрезал Гон, не думая даже. Внутри вновь загорелся огонёк решительности. Эту историю Хисока от него точно не получит. – Ах, эта решимость в твоих глазах так возбуждает, – простонал фокусник в ответ, сверкая глазами, и Гон сделал шаг назад, хотя тот не двигался пока с места. Сердце снова зашлось в бешеном ритме – Гон почувствовал опасность и одновременно с этим чётко ощутил невозможность от этой самой опасности сбежать. Сбежать от Хисоки ещё ни у кого не получалось. – Иди-ка сюда, – поманил его Хисока, и Гон в ответ отчаянно помотал головой. Это было последнее, чего ему сейчас хотелось делать. Хисока сощурился – кажется, он откровенно веселился, и это внушало гнев напополам со страхом. Если это была для Хисоки игра, то он мог с лёгкостью сделать что угодно. Совершенно очевидно было, что он не воспринял слова Гона всерьёз. – Давай же, это вовсе не страшно, – проворковал Хисока, и нет, Гон бы не согласился с этим его утверждением. Ему лично сейчас было ох как страшно. – Пока я сам к тебе не пришёл, – добавил он, и сверкнувшая в его взгляде сталь заставила Гона всё-таки сделать шаг к кровати. Ему опять хотелось плакать – и одновременно внутри было пусто. Когда Гон приблизился, Хисока буквально втащил его сначала на кровать, а затем – на себя, переворачиваясь на спину и устраивая Гона на себе с разведёнными ногами так, что в задницу ему упёрся твёрдый член – конечно, Хисока опять был возбуждён. Гон попытался дёрнуться в сторону, но Хисока положил руки ему на бёдра, удержал. – Ну тише, тише, не убегай, – мурлыкнул он, перемещая руки ниже и мягко массируя ноги Гона там, где они не были скрыты короткими шортами. – Чего ты от меня хочешь? – тихо спросил Гон, подчиняясь, застывая на месте, возвращаясь в послушное состояние жертвы так, будто никогда из него и не уходил. – Чего я хочу, – протянул Хисока, и глаза его смеялись холодным, безжалостным весельем. – Это опасный вопрос, мой милый, потому что я многого от тебя хочу. Настоящий вопрос состоит в том, что я от тебя получу. Гон застыл, не двигаясь, широко раскрытыми глазами глядя на довольного фокусника. Тот пару мгновений глядел ему в лицо, а затем протянул руку – Гон дёрнулся, вздрогнул от лёгкого прикосновения, прошедшегося вниз по щеке и стёкшего ему на шею. – Ах, так сильно боишься, – тихо сказал Хисока, продолжая гладить кожу, едва-едва задевая её ногтями, отчего Гон слабо дрожал. – Неудивительно, без нэн ты, наверное, ощущаешь себя совершенно беззащитным, не так ли? Гон ничего на это не ответил, не хотел отвечать – и тогда чужие ногти сильнее впились в шею, отправляя ещё одну волну ужаса гулять по телу. – Отвечай мне, – приказал Хисока. Гон глянул в горящие удовольствием жёлтые глаза и тихо, очень тихо сказал: – Да. – С чем именно ты соглашаешься? – спросил Хисока, широко улыбаясь, будто бы сам не знал. Боясь, что ногти сильнее вопьются в шею, Гон незамедлительно ответил: – Я… действительно ничего не могу тебе противопоставить в своём состоянии. Жёлтые глаза наполнились медовым довольством от его ответа. – Так ли сложно было это признать? – спросил фокусник, а затем продолжил тут же, будто и не ждал ответа: – И что же я должен делать, найдя своего любимого противника в таком состоянии, да ещё с моей меткой в придачу? Если кратко: что получаю я? Конечно, Хисока был эгоистом и всегда думал только о собственных желаниях. Гон думал, что может справиться с ним – у Гона раньше имелось много необоснованных суждений. Сейчас же пропасть между ними была велика, как никогда. Хисока не мог быть ему предназначен. Вот и всё. Даже если метка горела в том месте, где Хисока её касался, они с Гоном были теперь слишком разными, и всё, что Хисока делал – это продолжал причинять ему боль. Может, раньше он и был ему предназначен – до того, как Гон потерял нэн. Тогда он мог справиться с Хисокой, подчинить его себе, противостоять этой жажде внутри него. Теперь же... Теперь всё изменилось – но метка ведь об этом не знала. Если бы Гон знал до того, как они встретились, – но он не мог знать. Он зажмурился на мгновенье, отчаянно пытаясь понять, что же ему теперь делать, как справиться с горящим желанием Хисоки. Суть ведь была в том, что даже если б у Гона был нэн, это не сильно бы увеличило его шансы. То, что произошло все эти годы назад, битва с Питу и Кайто – всё это сломало Гона в каком-то смысле. Он больше не был так непобедимо уверен в себе и собственных силах, как раньше, не ощущал себя готовым ко всему, горящим решимостью, готовым схватить судьбу за хвост. Гон всё ещё думал, что было бы лучше, если б он умер тогда вместо Кайто – и неважно, сколько лет прошло, неважно, что Кайто был жив, мысль эта сидела в голове, надёжно скрытая от него самого большую часть времени. Он не знал, почему думал так, не знал, почему ему так невыразимо трудно было отпустить, продолжить жить как ни в чём ни бывало – но факт оставался фактом. Нынешний Гон ничего не мог противопоставить Хисоке – и не потому, что у него не было больше нэн. Но что же ему было со всем этим делать? Когда Гон открыл глаза, Хисока всё ещё глядел на него любопытным взглядом, будто ожидая очередного развлечения. Гон хотел бы заплакать – но слёз не было. Ничего не было. В нём просто ничего не осталось. Загадка метки больше не гнала его вперёд, а давление Хисоки окончательно разбило хрупкую надежду на то, что предназначенный ему человек сможет вытащить Гона из болота собственного разума, в котором он всё больше увязал. – Делай что хочешь, – выдохнул он, наконец, опуская голову, горбясь будто марионетка, которой обрезали нити. Он сдавался Хисоке – потому что что ещё он мог сделать? Пару мгновений ничего не происходило, а затем Хисока сказал: – Посмотри на меня. Гон подчинился, глядя в жёлтые глаза, с далёким каким-то чувством удивления замечая, что жажда исчезла из них, сменившись чем-то неясным, непонятным. Они смотрели друг на друга молча, а время шло. – А знает ли милый Киллуа о том, что ты в таком состоянии? – спросил затем Хисока ровным тоном, в котором не было и следа возбуждения. Гон пару мгновений молчал, осмысливая вопрос. – Знает ли Киллуа о том, что у меня нет нэн? – спросил затем он и сам удивился тому, как пусто прозвучал его голос. – Знает ли он о том, что ты сдался? – пояснил Хисока, а затем вздохнул и раздражённо продолжил: – Наверняка не знает, иначе не отлип бы от тебя. Хоть кто-нибудь знает? – требовательно поинтересовался он, и Гон понял, сразу понял, о чём он спрашивает. Гон пожал плечами, движение далось ему с трудом, тело всё ещё было тяжёлое, неповоротливое, но на его чувства и ощущения будто одеяло накинули, и это было даже облегчением. Он не очень хотел сейчас что-либо чувствовать, а особенно страх неизвестности – он ведь до сих пор не знал, что Хисока собирался делать. – Никто не знает, – сказал, наконец, Гон, когда стало очевидно, что Хисока молчит, потому что ждёт от него ответа. – Зачем? – Он вновь слабо пожал плечами, имея в виду «Зачем бы мне им говорить?» Что это изменило бы? Хисока опять раздражённо вздохнул, а затем сдвинул Гона на кровать и поднялся. Гон отрешённо наблюдал за ним – возможность что-либо ощущать, как-либо реагировать на действия фокусника пока не вернулась. Хисока повернулся к нему и повелительно взмахнул рукой: – Собирайся. Гон пару секунд пялился на него в удивлении, проскользнувшем сквозь завесу, что отделяла от него его собственные чувства. – Что? – только и спросил он. Хисока дёрнул рукой в его сторону – это было нетерпеливое, поторапливающее движение, – и Гон вздрогнул. Его снова будут тянуть Жвачкой? Чего вообще фокусник хотел от него? Увидев его реакцию, Хисока потерял часть своей нетерпеливости. Он осмотрелся, подхватил блокнот и ручку, затем шагнул к рюкзаку Гона, что стоял в ногах кровати, сложил их туда, потом взял с кровати ноутбук и запихнул его туда же, не особо заботясь аккуратностью. После он подхватил рюкзак и обернулся к Гону. Когда фокусник протянул ему руку, Гон дёрнулся назад, глядя на склонившегося к нему Хисоку. На лице того не было и следа его обычной улыбки, взгляд был нечитаемым – Гон понятия не имел, чего от него хотели. – Ну, идёшь ты или нет? – спросил Хисока, приподнимая брови. Хоть какое-то выражение появилось на его лице, и Гону стало от этого немного легче. – Куда? – спросил он, проглатывая нервную тревогу. Хисока вздохнул в ответ. – И всё-то тебе объяснять надо, – сказал он. – На Небесную Арену, конечно. Это было последнее, что Гон ожидал услышать. Что ему было делать в таком месте, как Небесная Арена, где на каждом шагу были пользователи нэн? Вместо того, чтобы задать этот вопрос, Гон выдал единственное поражённое: «Что?» Потеряв терпение, Хисока сам схватил Гона за руку и стащил с кровати – Гон едва успел нормально встать на ноги, чувствуя, как сердце забилось испуганной птицей где-то в горле. – Буду вытаскивать тебя из этого, – Хисока хмыкнул, – оцепенелого состояния. А затем, всё ещё держа руку Гона в своей, фокусник уверенным шагом направился к выходу из комнаты. Гон едва поспевал за ним, всё ещё ошарашенный, но, похоже, выбора ему и здесь не оставили.