Медовый месяц в Чистилище

Радость моя, подставь ладонь, Можешь другой оттолкнуть меня, Радость моя, вот тебе огонь, Я тебя возлюбил более огня... (группа "Мельница")

Ночь опустилась на мир стремительно, слилась воедино с белизной тумана, будто его одного было мало, чтобы заморочить головы путникам. Это был странный, нежилой лес, словно декорации в заброшенном театре. Здесь никогда не увидишь зверей или птиц, не услышишь их голосов. Только скрип высоченных стволов, редкий шум ветра в ветвях, шелест листьев, звук собственных шагов да шуршание хвои под ногами. Стоит тебе остановиться, а ветру стихнуть - и со всех сторон наваливается мертвая, неестественная тишина. Давит, мешает соображать. В ночном лесу ты или охотник, или добыча. Особенно в Чистилище. Дин остро чувствовал, что сейчас они - дичь. Ожидание опасности забиралось под кожу навязчивым зудом. Хотелось поминутно оборачиваться, а лучше - заиметь еще пару глаз на затылке, да и на висках бы не помешали. Или на заднице. Сумерки сгущались, и вскоре разобрать путь стало совершенно невозможно. Дин попытался осветить подлесок фонариком телефона, но толку от него почти не было. Как, впрочем, и от самого телефона. Решив поберечь батарею на крайний случай, он отключил мобильный, убрал в карман и побрел вслед за Касом почти на ощупь. Зрение у ангела было острее, а может, помогали нечеловеческие сверхспособности, но он уверенно прокладывал меж выплывающих из тумана и мрака деревьев дорогу себе и Дину - так, что за ним можно было идти, не спотыкаясь о неожиданные ветки или камни. Темнота съела все блеклые цвета, окружала и морочила неясными, колеблющимися силуэтами. Дин едва различал спину Каса в двух шагах от себя и воспринимал пространство больше рефлексами, чем сознанием. Остановиться здесь и переждать ночь они никак не могли. Задерживаться на одном месте, особенно неподалеку от мертвого тела, разившего кровью и небытием, было слишком рискованно. Им следовало поскорее уйти как можно дальше, чтобы не стать добычей монстров, для которых туман и тьма вовсе не были помехой. Они понятия не имели, в каком направлении находятся адские врата, даже встроенный ангельский компас Каса тут был бесполезен. Приходилось двигаться по наитию. Кас остановился так резко, что Дин чуть на него не налетел, напрягся в ожидании врага, но никого поблизости не увидел - вернее, не услышал. Ночь владела лесом. - Кас, что? Кас, не оборачиваясь, сделал Дину знак рукой подождать и приложил кончики пальцев к своему виску. Дин обошел его кругом и заглянул в лицо, напрягая зрение. Кас сосредоточенно хмурился, закрыв глаза. Чуть поводил головой из стороны в сторону, будто прислушивался. - Это ангельское радио? Ты кого-то слышишь? - Джека, очень слабо. - Он в порядке? Где он? - Ш-ш-ш… тише, пожалуйста. Дину пришлось молча ждать еще несколько долгих минут с ощущением крюка в животе, за который его подвесили без всякой опоры. Хреново, что они с Касом в Чистилище. Но если здесь еще и Джек... Дин все же надеялся, что выкинуло сюда только их двоих. Кас наконец опустил руку. Он выглядел озадаченным. - Джек пытается молиться, но он очень взволнован. Часто сбивается, трудно разобрать. - Так он тоже здесь? - Нет. Джек в безопасности, вместе с Сэмом и Джоди… они все там, как я понял. - Где там, Кас? Их перенесло куда-то всех сразу? - Дин изо всех сил старался не орать. И почему из Каса вечно все клещами приходится доставать? - Нет, Дин. Перенесло сюда только нас с тобой. Остальные по-прежнему в доме Джоди. Джек… просит прощения. Говорит, они с Сэмом собираются в Ад. - Да что они там забыли? Что еще Сэмми такое придумал?! Дин взволнованно и возмущенно шипел, Кас только развел руками. - Я не знаю, Дин. Возможно, Сэм тоже вспомнил, что Чистилище сообщается с Адом. Дин нервно заметался по темноте: три шага туда, три - сюда. - Хорошо, хорошо, ладно. Хорошо хотя бы, что они не загремели сюда. Но… ты сказал, Джек извиняется? За что? Кас отвел взгляд и заозирался. Сейчас он не был готов к очередному раунду споров за этот изнуряюще длинный день. - Идем. Нам нужно двигаться дальше, Дин. - Это был он? - донеслось ему в спину. - Джек перенес нас? Кас оставил вопрос без ответа, шагая в прежнем направлении. Дин вынужден был за ним последовать, даже не стал переспрашивать, что само говорило о том, насколько он устал. К тому же разбираться было не время и не место. Кастиэль чувствовал себя так, словно наполовину оглох и ослеп, и это злило его до крайности. Чистилище высасывало последние силы. Человеческое восприятие отказывало, ангельское работало все хуже. Теперь он мог обнаружить врагов, только когда они окажутся совсем близко. Это был увечный мир, недоделанный. Черновик. Исчерканный лист, скомканный и с досадой выдранный из тетради. Знал ли Чак, каким его создал? Помнил ли о нем вообще? Да и много ли здесь было от Чака, Амары, любой божественной сущности? Чистилище было скорее сродни Пустоте, а ночью, когда черновик заливало сплошным чернильным пятном, сходство только усиливалось. Души нечистых существ, несчастных, утративших человеческий облик, были обречены здесь на бесконечный, бессмысленный бой, пока не канут в небытие, подпитав собой хищную, бесплодную природу этого мира. Лес вокруг - вот чем они становились. “Гиблое место, голодное. Ненасытное. Негоже человеку оставаться здесь, особенно Дину. Он не просто жизнелюбив, он - сама жизнь”. Дин валился с ног от усталости, но сцепил зубы и упрямо шел следом за Касом. Привязанный к нему даже не нитью - стальным тросом, который не порвать и не разрубить. Наверное, Дин хотел бы, если бы мог. Разрубить. Ведь сострадание и стремление заботиться, которые всегда восхищали Каса в нем, самому Дину причиняли больше боли, чем радости. Видеть, как он стыдится их особой связи, боится признать ее глубину и крепость даже перед самим собой, не то что при других, было вдвойне горько. Но тут Кас ничего не мог поделать. Да и не хотел. “Возложив на него руку, ты осквернил себя”, - брезгливо говорили другие ангелы. Напыщенные болваны. Что они знали о людях? Что они знали о любви? Кастиэль жалел их. Ему потребовалось прожить годы на земле и самому стать на время человеком, чтобы начать хоть немного понимать природу людей. Его братья понять даже не пытались. Зацикленные на заветах Отца, погруженные сами в себя, они отвергали огромный прекрасный мир, высокомерно отрекались от него, так и не познав лучшее, что в нем было. Кастиэль давно перестал считать Небеса домом, перестал быть для них своим. Как, когда он к этому пришел? Когда впервые выбрал человека, а с ним - человечество? Дин научил его многому, и прежде всего - сомнению. С первой же встречи заставил усомниться в том, правильно ли без оглядки следовать приказам свыше, расшевелил, разжег в нем его собственные мысли, которые ангел привык усмирять подчинением и верой. Слепой верой в непогрешимость и благость любых решений, принятых Небесами, даже самых жестоких, несущих боль и ужас миру, стирающих грань между добром и злом. Это Дин помог Кастиэлю усомниться в них настолько, чтобы восстать. Они проходили густой участок леса с частой еловой порослью и колючим кустарником. На пути то и дело попадались поваленные деревья, как будто через заросли продирался напрямик кто-то огромный. Кастиэль сбавил темп, чтобы Дин не переломал себе ноги, огибая пни и перешагивая лежащие стволы, и выбрал направление наискось от просеки. Шел впереди и слушал в пол-уха, как Дин устало ворчит на непроходимые дебри. Слушал и с нежностью улыбался. Открыв в себе свободу воли всего-то лет десять, а казалось - целую эпоху тому назад, Кас поначалу поддался эйфории и совершил много ошибок - нет, преступлений. Страшных. Непоправимых. Вообразил, что отныне все его поступки верные, коль скоро направлены на сохранение мира. Действуя с библейским размахом, он убивал своих братьев, он предал Дина, пытался стать новым богом и переделать мир на свой лад. И потерпел крах. В своих самостоятельных решениях он ушел не так уж далеко от того, что во все времена творила его бывшая семья. Когда осознание содеянного почти раздавило Кастиэля, Дин, злой и разочарованный его предательством, все равно пришел на помощь. Не оттолкнул, не остался в стороне, не дал пасть - подхватил. Пытаясь все исправить, Кастиэль умер, а потом воскрес и не видел для себя более ничего, кроме сожаления и расплаты. Разве что искупление. Зло, впервые совершенное им самим добровольно, не по приказу, которым можно было привычно успокоить совесть, казалось тогда непосильной ношей. Оно и сейчас довлело над ним, гнуло к земле раскаянием, но хотя бы было по плечу. Потому, что Дин не отвернулся тогда от Каса, не сдался и ему не позволил. Только ради Дина ангел поборол искушение покончить с собой. Не посмел снова причинить горе тому, кого полюбил и кто, несмотря ни на что, принял его в свою семью. "Мне нельзя убивать себя, ибо этим я согрешу перед тобой". Кастиэль и сейчас согласился на опасную авантюру с поиском адских врат лишь потому, что знал, во что Дин превратится, если вновь потеряет его. Их последнее воссоединение случилось внезапно, и Дин, измотанный и выжатый жестоким противостоянием с самим Богом, не успел воздвигнуть перед Касом оборонительную стену, за которой прятался раньше. Кас предполагал, что его смерть ударит по Дину, но не осознавал, насколько сильно. Он дал себе слово никогда больше не оставлять своего человека, если только Дин сам этого не захочет. Свет родной души, прекрасной и неистовой, близкой и недосягаемой, дорогой и бесконечно желанной, сиял для ангела маяком. Его дом был там, где Дин. Связь между ними крепла день ото дня, и разорвать ее не смогли ни ссоры, ни расставания, ни безумие, которое Кас забрал у Сэма, ни власть метки Каина над Дином. Связь оказалась сильнее Наоми, Люцифера, Михаила, Амары. Даже Пустоты. Даже смерти. Очередная ссора и нежданная прогулка по Чистилищу тем более не могли стать для них проблемой. Ведь так? Еще в просеке Кас подобрал крепкий короткий стволик и теперь на ходу очищал его от мелких веток и сучков. Нужно было хоть какое-то оружие для Дина, ведь сам Кас был слаб, почти как человек, и не мог его защитить. Жердь или дубинка - лучшее, что он смог придумать. Так можно было держать противника на расстоянии. Механическая работа успокаивала, помогала привести в порядок мысли. Приобретенные человеческие привычки, когда-то казавшиеся ангелу бесполезными, пригождались все чаще. Для себя Кастиэль давно все решил, прочувствовал полно и ярко, в чем его счастье, в тот памятный момент расставания. Оказалось достаточно просто быть рядом, позволить себе любить без оглядки и говорить об этом. Он впервые уходил добровольно, без боя, выбрав смерть ради спасения родной души. Прощался навсегда, не рассчитывая на ответ. Он лишь хотел, чтобы Дин его услышал, чтобы знал наверняка, что любим - и, может быть, этим сумел утешиться. Но что было нужно самому Дину? Кас никогда не был уверен. Его откровение принесло Дину и радость, и боль. Он всегда был ужасно противоречивым. С первой их встречи Кастиэлю было тяжело понять его. Порой казалось, он как раскрытая книга, каждое движение души как на ладони: интерес, притяжение, любопытство, умиление, симпатия - такая искренняя и сильная. Но стоило ангелу шагнуть навстречу, потянуться к его душе, как Дин отгораживался, проводил между ними незримую черту. И снова звал, тянул к себе, требовал внимания и любви с неутолимой жадностью. Кастиэль беззаветно влюбился, впервые и навсегда. Он понял это не сразу, но с первой их встречи отчаянно хотел близости и готов был на все, если бы это не было так опасно для хрупкой человеческой души. И если бы они с Дином под близостью понимали одно и то же. Это и по сей день оставалось камнем преткновения. Кастиэль охотно соглашался на любую форму сближения, которую Дин предлагал. Но, уже добравшись до постели и даже позволив себе нежность, Дин все равно несколько раз пытался подцепить для Каса какую-нибудь хорошенькую девушку - “лакомый кусочек на десерт”, как он выражался. Кас не раз объяснял, что никакие десерты ему не нужны, но понял ли его Дин? Он то отталкивал, то не отпускал от себя ни на минуту, интуитивно чувствуя, что их интимная связь выходила однобокой, неполноценной. Дин исступленно пытался получить больше, отдать больше. Кас, как мог и насколько понимал, старался быть отзывчивым, подходящим для него... партнером, дарить радость и наслаждение. Но для ангела секс все равно не был самым желанным таинством близости. О глубоком единении, в коем он нуждался в силу своей природы, просить было немыслимо в силу уязвимой природы человеческой. Возможно, поэтому Дин в последние недели отстранился и замкнулся, начал избегать его. Или просто устал от натяжения невидимого троса между ними. Все чувства и эмоции Дина всегда были сильными, на разрыв, но эти слишком долго томились взаперти, сплавленные с гневом, горем и стыдом. Он не давал им выхода, и от этого они терзали его еще больше. Жалел ли Дин об их встрече? Кастиэль не знал, а спросить не решался. Он многое видел и принимал как есть, но еще больше не понимал. Например, он не понимал настоящей причины их сегодняшней ссоры. Как и того, почему Дин, будучи опустошен и морально и физически, намеренно лишает себя сна. Если бы он мог помочь… отчаянное желание защитить, оградить, сберечь своего человека давно стало главной причиной его деяний. Но все, что мог сейчас Кастиэль - это едва-едва видеть окружающий их лес, разбирать дорогу под ногами и дать Дину личное пространство и время, не тревожа его лишними переживаниями. Они достаточно удалились от первоначальной точки, и даже подозрительная просека давно осталась позади. Кас видел, что Дин переставляет ноги уже на чистом упрямстве. Ему следовало отдохнуть. Должно быть, они шли в тишине часа три или четыре, а может - вечность. Дин бездумно вынул телефон - проверить время. Потыкал в мертвый экран и кнопку блокировки, вспомнил, что сам отключил мобильник и сунул его обратно в карман. Какая к черту разница. Снова вперился взглядом в надежную спину перед собой. Каким-то чудом они за все это время не столкнулись ни с одной монстрячьей душой. Не иначе Кас врубил свое ангельское чутье на полную и обходил опасность стороной. Дин давно уже потерял направление. Когда он начал спотыкаться через раз и вписался плечом в ствол дерева, Кас объявил привал. Или Дин настолько привык к темноте, или вокруг слегка посветлело и туман отступил - взъерошенные ели когда-то успели закончиться, и теперь он, насколько хватало уставших глаз, видел одни голые стволы. То ли сосны-великаны, то ли секвойи-недоростки, он уже не соображал. Дин грузно рухнул в какую-то зелень и прислонился к ближайшему дереву, чтобы дать отдых ногам и спине. Прикрыл веки на минуту и вырубился сидя. Кас остался стоять рядом, напряженно всматриваясь и вслушиваясь в молчаливый, безрадостный мертвый лес.