Рефлексия

      Человеческая жизнь, нет, жизнь любого существа несомненно важна. Её ничем нельзя заменить. Её невозможно выкупить или обменять. Она уникальна и единственна в своём роде. И определённо каждую такую жизнь нужно пытаться спасти в опасных для той ситуациях.       Ватанабе никогда не сомневался в своих принципах. Его так учили, он сам учился жить именно по таким правилам. «Жизнь важна, и не важно кому она принадлежит, будь то безобидная дворняга или свирепый преступник.» Но всё это было лишь теоретически. На практике же, когда перед тобой лежит с виду безобидный мальчишка, что только начал свой путь в этом прекрасном мире, на самом же деле уже желающий убить кого-то, невольно задумаешься о целесообразности спасения такой жизни.       И старик не знал, как поступить. Он не был готов оставить парня, которому даже двадцати не было, умирать. Однако чувствовал от того невероятную ненависть и готовность убить. Ватанабе понимал, что спасение этого юноши может забрать другого человека.       Комната пустовала, когда рука больного вдруг зашевелилась. Парень пришёл в сознание. Чуть дрожа веки постепенно поднимались, позволяя глазам вновь разглядеть знакомые детали. Мутно виделся потолок, знакомая керосиновая лампа, огонёк в которой не горел, но при всём этом было светло. Рука, медленно и пошатываясь, потянулась вверх, выпрямляясь и раскрывая ладонь, будто старалась скрыть ею лампу. Взгляд красно-зелёных очей заметил белые, чистые бинты, обмотанные вокруг протянутой конечности. Это всё натолкнуло икенумовца на одну мысль, сразу же после которой заболела голова. Первые мысли после пробуждения всегда вызывают боль. Лучшим решением сейчас для него было оставить их на потом. Парень схватился за лоб, что-то болезненно-слабо промычав.       Похоже, этот звук привлёк внимание кого-то ещё, так как почти сразу послышался топот ног, приближающихся к комнате, где находился больной. На своё же удивление, икенумовец быстро перевёл взгляд на дверь, которая похоже являлась традиционной японской сёдзи. Ожидание не было слишком долгим, дверца быстренько отъехала в сторону, заграждая другую такую же. На пороге комнаты появился человек. Старик, по виду, роста не такого уж и большого, сравнимого с ростом обычного икенумовца, одет в традиционное японское кимоно без прикрас, настороженно поглядывал на очнувшегося, не спеша подходить. Рука не спешила уходить со лба, от подобных, хоть и слишком примитивных, описаний голова не переставала болеть, однако, похоже икенумовец не мог остановить себя. -...старик..? - голос вышел тихим, слабым, явно сказывалось общее состояние тела и сухость горла.       Однако даже так, было понятно, что человек услышал сказанное. Он двинулся из комнаты, не задвигая сёдзи, и через какое-то непродолжительное время вернулся со стаканом воды. Старик без какой-либо охоты начал приближаться к икенумовцу, который не сводил с того своих глаз. Он присел рядом, и теперь бедняга мог лучше разглядеть того. Седые волосы, что вполне неудивительно, морщины, они располагались по всему лицу и, кажется, делали глаза ещё уже, чем те могли бы быть. В насильно полуприкрытом взгляде, куда поначалу всматривался больной, чувствовались беспокойство и сомнение. Так или иначе, старик помог икенумовцу приподняться с футона, на котором тот лежал. Старец одной рукой поддерживал спину того, аккуратно и тепло, чтоб больной опять не свалился на постель. Другая рука держала стакан воды возле рта икенумовца, который так же протянул к стеклу свои руки, для удобства.       Вода приятно обожгла своим холодом засохшее горло, парень пил без остановки, наклоняя стакан к себе всё больше, старик же податливо предоставлял эту возможность. Икенумовец смотрел, как жидкость постепенно убывала, и взгляд его постепенно перенёсся на руку старца, чья ладонь была перевязана бинтами. Этот вид вызвал изнутри сознания парочку воспоминаний, из-за чего больной поморщился от головной боли. Когда стакан был полностью опустошён, взрослый отложил его в сторону. Рука, придерживающая спину парня, постепенно начала опускаться, укладывая его обратно на футон, освободившаяся рука в этом так же помогала, держа того за плечо. - ...мне жаль, - чуть отведя глаза в сторону, вместо благодарности сказал икенумовец, однако остался проигнорированным так, будто получатель этих слов вообще не услышал, хоть это было и не так. - Меня зовут Ватанабе. Можешь назвать своё имя? - спокойно произнёс старец, полностью укладывая больного на футон.       Джеральди замер. Первая часть проскользнула мимо ушей, как что-то незначащее, сознание же полностью сконцентрировалось на втором. Разве мог он теперь назвать своё имя, когда сама судьба дала тому второй шанс? Конечно, проблем в том, что бы назвать себя у икенумовца никогда не было, однако в этот раз всё было по другому. Он просто не мог открыть свой рот, в горле будто ком застрял, а губы предательски подрагивали. Но почему?       Старик будто ничего не заметил, хмыкнул, кивнул головой. Однако подсознание парня яростно кричало, что этот Ватанабе всё кристально ясно понял. Он словно смотрел сквозь больного, видел все потаённые страхи и прошлое, что, как скелет, укрывалось в шкафу. Жутко. - Можешь назвать себя тогда, когда будешь готов, - словно подтверждая мысли парня произнёс старик, вовсе не нагружая и не заставляя.       Ватанабе поднялся на ноги, вновь взял стакан и направился к выходу из комнаты. За этим наблюдал Джеральди, прикусывая губу, он так и не мог заставить себя сказать хоть что-то по этому поводу. Даже окликнуть старика он не решался, а потому, раз недоступны слова, придётся действовать телом, да? И это вылилось в то, что оперевшись руками о футон, он попытался подняться. У икенумовца это выходило, хоть через боль, но он смог оторваться от постели. Перед глазами предстало перебинтованное в каких-то особо повреждённых местах тело, а сил стало не хватать. Парень напрягся сильнее, закрыв глаза. Но вдруг, его за плечи схватили руки, что вдруг стали довольно сильными, и почти насильно уложили обратно. - Тебе сейчас не нужно вставать. Не дай Боже, раны опять откроются, - это был старик, видимо, задвигая проклятые сёдзи он и заметил эту жалкую попытку.       Звучал старик серьёзно, в каких-то местах даже грубо, но вполне оправданно. Джеральди понимал это. - Но, - и тут же был перебит. - Никаких «но», все свои вопросы можешь задать позже, как немного оклемаешься.       Всё ещё резкий и серьёзный тон, как будто отчитывающий ребёнка за проступок, заставлял особо больше не выделываться. Просто послушаться. Что Джеральди и сделал, лишь кивнув старику, на что тот с облегчением выдохнул. Он вновь поднялся, вышел из комнаты, где-то по пути вновь подобрав стакан, и прикрыл сёдзи, оставляя маленькую щель. Икенумовец один.       Ему ничего не оставалось, кроме как пялиться в потолок. Картинка всё ещё была мутной, а потому парень не пытался разглядеть какие-либо новые детали.       Забота. Как много в этом слове смысла, тепла, доброты. Как много проявлений оно под собой имеет. Люди проявляют заботу к себе, к близким для них, к тем, кто по-настоящему дорог. И забота проявляется в разных формах, начиная от строгости к ребёнку, что чуть не поранился о разбитое стекло, заканчивая мягкостью и приободрением адресованным тому же самому несмышлёнышу. И этот старик тоже ведь заботился. Присматривал за Джеральди, менял тому бинты, не отходил от того ни на минуту, благодаря нему парень был жив, в этом тот не сомневался, хоть и был для старца полностью чужим. Их ничего не связывало, так почему этот Ватанабе продолжал опекать икенумовца? Джеральди не мог этого понять. Любая забота, начиная с двенадцати лет, потеряла абсолютно весь смысл для него. Влип в проблемы и пострадал? Зализывай раны в холоде самостоятельно. Не уверен в своих действиях и ждёшь совета? Смирись и думай своей головой лучше, ведь никакой поддержки ты не получишь. Ни от коллег, ни от, казалось бы, друга.       А достоин ли икенумовец вообще всего этого? Доброты к себе, тепла, что неявно, но ощущается в комнате, в конце концов, всего этого отношения? Был бы этот старик с ним так любезен, если бы знал Джеральди, знал, что он сделал и в чём повинен? Не выгнал бы больного на улицу? Парень натворил так много, что был вовсе не уверен, мог ли он пользоваться добротой от этого человека. И ведь не обязательно от него, это касалось любого живого существа. Какая опека, когда он забрал у мирных жителей так много? Когда погубил жизни стольких людей? Зачем вообще он выжил, когда его душа настолько грязна?       Джеральди не мог найти ответ, а от попыток пробраться куда глубже в своё подсознание голова вновь разрывалась на части. Однако же за таким занятием, Джеральди даже не заметил, как стемнело. Комната не погрузилась во мрак полностью, однако надобность зажечь керосиновую лампу уже была. За окнами тоже темнело, что только подтверждало необходимость включить свет. А этот домик, похоже, был выполнен в около-традиционном японском стиле. И только повернув голову к приоткрытым сёдзи, они тут же отворились, и на пороге показался старик. В руках у него был поднос, на котором находились две тарелки, в которых уже были палочки для еды, и две чашки. Ватанабе оставил его на татами, которое только сейчас заметил Джеральди, и подошёл к шкафу. Правда странный обычай — хранить традиционный японский столик, что в простонародии, вроде как, зовётся котацу, как помнил икенумовец, в шкафу. Именно оттуда он и возник на том же татами прямо рядом перед парнем. На другой стороне уже была уложена шайбовидная подушка. Моментально зажёгся свет, и плошки были перенесены на котацу. А старик зря времени не теряет. Быстрые точно-размеренные движения, очень напоминали метод работы одного из мёртвых коллег Джеральди. Прочь. Прочь эти мысли. Не нужно об этом думать. - Сейчас ты сможешь подняться? - спросил старик, остановившись рядом с парнем.       Не смотря на то, что он говорил тому соблюдать постельный режим, сейчас он просит подняться. Возможно, некоторым старшее поколение не понять. Но что ещё делать? Джеральди заметно кивнул, вновь опираясь на руки. Приподнять своё собственное тело всё ещё было сложным делом, оно заставляло очень сильно напрягаться, зажмуривая глаза. Возможно, если бы старческая рука не легла на спину парня, оказывая ей малую поддержку, икенумовец упал бы обратно на футон. Но благодаря старику, тот смог принять сидячее положение, за что его пару раз легонько хлопнули по спине. На этот жест, Джеральди ещё раз кивнул, не говоря ни слова.       Ватанабе обошёл котацу и коленями приземлился на подложенную подушку. Он склонил свою голову над тарелкой, сложил ладони в месте и начал что-то тихо и неразборчиво шептать. Старик молился. По крайней мере, это было очень похоже на молитву, благодарность Богам за еду, принесённую в дом, или что-то в этом роде, икенумовец никогда этого не понимал, хоть и точно занимался этим же самым где-то тогда, давно.       Парень опустил взгляд на стол. Лапша, в которой виднелись кусочки курицы и овощей. Чай в, скорее всего, тоже традиционной японской керамической кружке. Этого Джеральди не знал, однако сомнений в этом почти не оставалось, ибо всё здесь соответствовало традициям. Ассортимент, правда, был не богатый, однако жаловаться на это стал бы только дурак. Джеральди дураком себя не считал, да и как тут что-то скажешь, когда ароматный запах легко проникал в ноздри, заставляя живот скручиваться в узел? Икенумовец сейчас бы всё отдал, лишь бы утолить чувство голода, ведь не ел он довольно продолжительное время и только сейчас, увидев еду в живую, вспомнил об этом. - Бери и ешь, не стесняйся, - старик проговорил эти слова и сам приступил к трапезе, закончив молиться.       Он будто услышал мысли юноши, который, кивнув, не стал себя останавливать и правильно схватил палочки для еды, удивительно, но он всё ещё помнил, как ими пользоваться. Лапша была приятной на язык, впрочем, как и мясо и всё остальное. - Так а, - оторвавшись от трапезы уже начал было говорить Джеральди, но и тут старик перебил того, указав на то, что лучше всего есть в тишине, - М, ладно, как скажешь…       Оставалось только смириться с тем, что задать интересующие парня вопросы всё никак не предоставится возможности. Может, перед сном он будет более сговорчивым? Или опять выдавит что-то наподобие: «Спать нужно в тишине»? Джеральди вернулся к еде, надеясь, что в следующий раз ему повезёт.       Чай уже не был горячим к тому времени, как основная часть ужина закончилась, однако он также не был и холодным. Вкус был непонятным, в одно время чувствовался цитрус или что-то в этом роде, в другой же момент, он перетекал во что-то уж совсем непонятное, но от него становилось тепло. Возможно, в нём были намешаны различного рода травы и специи, однако Джеральди не хотел особо вовлекать себя в это.       Вместе со стариком он закончил трапезу. Ватанабе снова настоял на том, что бы парень лёг на футон, ну а Джеральди особо не возражал, возможно, понимая, что спорить со стариком бесполезно. Лёжа на постели, укрытый покрывалом, икенумовец молча наблюдал за тем, как старик выносил из комнаты посуду, сразу же после возвращаясь обратно, видимо, оставляя мытьё плошек на завтра. Смотрел, как пожилой вновь убирает маленький столик котацу обратно в шкаф, и ведь не надоедают ему эти постоянные манипуляции, нет бы просто отодвинуть эту деревяшку в сторону.       Джеральди явно смотрел на это с непривычкой. Постоянны задвигать, отодвигать, вносить и выносить вещи, зачем, когда можно оставить как есть? Конечно, грязная посуда и мусор имели место быть в урне, но расстеленный футон можно было и оставить. Кстати, как раз его старик и разворачивал на татами рядом с икенумовцем. Похоже, он собрался спать с ним в одной комнате, то ли от того, что больше спать было негде, то ли опять-таки из заботы. Джеральди не спрашивал, просто принял это как факт.       И вот, спальное место готово, сёдзи полностью задвинуты, а керосиновая лампа затушена. Комната погрузилась во мрак и практически ничего не было видно. Икенумовец слышал рядом с собой шарканье, похоже, что старик ложился в приготовленную постель. Скоро он должен был заснуть, но а больному парню казалось, что он просто не сможет заснуть. - Мне всё ещё интересно, где я и как попал сюда. Мне казалось, я должен был умереть, - как-то спокойно признался Джеральди, не поворачивая голову в сторону старика, всё равно бы не увидел того.       Почти сразу же парень засомневался. Стоило ли ему говорить последнюю фразу абсолютно незнакомому человеку? Да, конечно, Ватанабе проявил немало усилий чтоб спасти его, но всё же. Разве это уже не личное? Оно затрагивает то самое прошлое, о котором и вспоминать икенумовец не хотел, даже не думал. Теперь Джеральди надеялся на то, что старик уже спал и не слышал его слов. - Мы в Мастабе. Я нашёл тебя меж скал, - разрушив все надежды отозвался Ватанабе, после мягко продолжив, - Нужно ценить и хранить оставленную Господом жизнь, верить в подаренный второй шанс, парень.       «Ценить и хранить оставленную Господом жизнь». Эти слова, сказанные, казалось, так заботливо, с таким состраданием ещё долго крутились в голове Джеральди. - Но если я не достоин этого? - тихой дрожью сорвалось с губ.       Ответа не последовало.       Он смотрел во тьму, на самом же деле в потолок, в какую-то его часть, которой икенумовец не видел. Завтра его ждёт какой-то день, какой-то свет или темень. Его жизнь завтра продолжится, ибо пока что он здесь. Под негромкий храп, икенумовец закрыл глаза.