Рефлексия

      Джеральди поприветствовала серая комната. Хоть на её стенах и виднелось что-то ещё, парень не мог разглядеть этого, а потому всё сливалось в унылый единообразный цвет. Большое серое пятно даже не ощущалось чем-то реальным, будто можно было просто подойти и прикоснуться к нему, как всё исчезнет, не оставив ни следа. Однако ног икенумовец не чувствовал. Нет, они определённо были, он мог их увидеть и потрогать, но никаких движений. Будто они были чужими, будто в них вообще не было ни костей, ни мышц. Однако одежда икенумовца снова на нём, что отвлекает его от недвижимых конечностей, чистая, отглаженная, словно совсем новая, будто он только-только надел её в начале рабочего дня. Это казалось чем-то нормальным.       Парень сидел на стуле. Своеобразном предмете мебели, который найдётся лишь в городе Гапаниз. Белый, с единственной изогнутой ножкой, плавно переходящей в сиденье, что-то в стиле модерн, соответствующем развитому городу. Так же стол, который Джеральди заметил только сейчас, словно он только что появился из неоткуда. Такой же белый. На нём лежали столовые приборы, всё по классике: вилка, ложка, нож, тарелка и стакан. Ничего не обычного.       Однако в голове что-то не укладывалось, словно копошилось. Где-то с потолка вдруг на тарелку с противным звуком что-то шмякнулось. Что-то продолговатое, чёрное, непонятное. В чём-то склизком, эта слизь ещё разлетелась по тарелке. Однако оно было живым, почти сразу задвигалось, напоминая червяка, личинку или пиявку. Она не пыталась уползти куда-то прочь, подальше от икенумовца, что был на порядок больше неё. Вместо этого червь развернулся к Джеральди, заставляя того наблюдать, как на одном конце пиявки, видимо голове, постепенно появляются человеческие губы. Очень реалистичные, парень мог разглядеть на них каждую трещинку, любую неровность, как некрасиво переливался цвет от чёрного к более розовому. Сразу после своего появления, рот открылся. Так же чётко можно было наблюдать жёлтые, почти гнилые, но острые зубы и длинный, словно змеиный, язык. Мерзко облизнувшись, червь не менее противным голосом захихикал. - Думаешь, достоин? - вновь смех и хлюпанье языком, он говорил, плюясь слюной сквозь щели между зубов, - А чего достоин-то? Что ты сделал, чтоб стать достойным?       Джеральди молчал под весёлый хохот пиявки. Он слушал, опустив взгляд на тарелку. - Я не знаю...Но тот старик продолжает заботиться обо мне, - тихий робкий голос, старающийся как-то продолжить диалог, на деле нашёл только такие слова.       Червь вновь ударился в громкий хохот, который эхом разносился по комнате. Почему он смеялся? Посчитал всё это лишь жалкой попыткой оправдаться? - Старикан ведь даже ничего не знает, думаешь он стал бы помогать, зная, кто ты на самом деле? - вновь эхо, однако парню начинало казаться, что внутри него что-то так же активно поддакивает, соглашаясь с мнением личинки, - Разве не потому ты не сказал своё имя? Ты просто испугался, что он выкинет тебя в канаву, как только всё поймёт, - корявые губы не переставали мерзко улыбаться.       Но разве так оно и было? Разве Джеральди действительно таким образом воспользовался пожилым человеком? Правда ведь, что он не сказал своего имени из-за страха, и парень бы согласился с сомнительным собеседником, если бы не начал сомневаться. - Я правда испугался, но ведь этому была другая причина…       Ухмылка червя дрогнула, сам он извился в тарелке, сделав один быстрый оборот вокруг себя, а в голове что-то точно протестовало таким мыслям икенумовца, нашёптывало, что он не прав. - И какая же? - задал вопрос, от которого у Джеральди повис в горле ком, похоже, он не мог признаться в этом даже себе, пиявка же, заметив нерешительность икенумовца, вновь залилась хохотом, самоутверждаясь в своей позиции, - Трус! Ты просто Трус, Джеральди! Такие как ты не достойны любви, не достойны ни доброты, ни заботы! Ты даже второго шанса не достоин, Тряпка!       Червь перешёл на крик, писклявый, поражающий ушные перепонки, вместе с этим он смеялся, и смех его словно стал ещё более мерзотнее. Не хотелось слушать. Голова начала болеть, и парень, что естественно, схватился за неё, стараясь прикрыть уши, он зажмурился. Однако от этого громкость звука никак не сбавлялась, наоборот икенумовец начал чётко слышать, как тысячи разных голосов, перебивая друг друга, вторили словам червя. Это давление никак не прекращалось. Они все готовы были пищать о бесполезности бесконечность, не останавливаясь ни на секунду.       Хотелось тишины. Хотелось полного одиночества, чтоб никто даже шороху не издавал. Слабо приоткрыв глаза, перед Джеральди возник образ вилки. Прекратится ли всё это, если он просто возьмёт её, и… - ...прекрати…       Просьба вырвалась тихо, икенумовец даже не следил за тем, что в ответ сказал червь, важным было то, что никакой тишины после мирной просьбы не настало. Он повторил те же слова громче, но опять никакого результата. Всё бесполезно, эту кляксу никак не заставить замолчать, она поймёт лишь один язык. - Я же сказал прекратить, чёртова дрянь! - мигом схватив со стола вилку, Джеральди накрыл ужасного собеседника своей тенью, занося вилку высоко над головой, - Кто здесь и бесполезный, так это ты!       Раздался звон. Тарелка треснула, разваливаясь на несколько отдельных частей, вилка же вошла глубоко в, казалось бы, прочный стол, а на всех четырёх зубчиках столового прибора красовался червь. Пиявка закашляла чёрной субстанцией, напоминавшую кровь. Она умерла смеясь, её тело очень быстро засохло.       Икенумовец тяжело дышал. Казалось, всё должно было закончиться именно на этом, но голова вдруг резко заболела, будто в неё выстрелили. Парень вновь накрыл мёртвого червя своей тенью. Голова раскалывалась, различные копошения и голоса не унимались. На разбитую тарелку свалился ещё один червь. Джеральди от неожиданности вздрогнул. Пиявка свалилась откуда-то сверху, и икенумовец всё же поднял голову наверх, узнать откуда они все приходят. Однако потолок встретил его своей чистой серостью. - Ты ничего не найдёшь наверху, Глупый. Лучше посмотри на меня.       Голос, писклявый, однако более притягательный чем прошлый, заставил вернуть внимание к столу. Червь с таким же хорошо прорисованным ртом. Явно женские губы, розовый язык и и неожиданно белые, опрятные зубы. Возможно, это будет куда более приятный собеседник. Наверно стоило спросить почему, откуда всё это приходит, но червь прервал только-только открывшийся рот икенумовца. - Тебе ведь просто не понравилось то, что он сказал чистую правду, да? Поэтому ты убил его, - это высказывание сразу же заставило захлопнуть рот, руша все поставленные ожидания, однако голос продолжал спокойно беседовать, - Но ничего, мы понимаем, правду не так легко принять, это нормально.       Тем не менее красивый голос никак не придавал никакого спокойствия или поддержки, на самом деле это приносило ещё больше раздражения и отчаяния. Червь только продолжает слова прошлого, остальные же продолжают нашептывать поддакивания. - Почему вы меня так ненавидите? - дрожащий голос, старающийся звучать нормально выдаёт то, что похоже все только и ждали и сразу получает ответ, без секунды промедления на раздумье. - Потому что ты не дал повода нам любить тебя, Джеральди, - впервые здесь он услышал своё имя, и прозвучало оно на удивление завораживающе тепло, - Ведь что ты сделал? Потратил кучу ресурсов на то, что даже не осуществил. Все эти деньги, материалы, человеческие жизни, все эти пять лет ушли в никуда. Хотя у тебя был шанс всё закончить тогда, в воде. Шинигами был абсолютно открыт, так почему? Почему ты не оправдал всех наших ожиданий, Джеральди?       Только сейчас, казалось, до икенумовца начало доходить, чей именно голос он слышит. Это спокойный и тёплый тон, произношение имени, оскорбления, что никак не задевают. Это было так знакомо, однако в тоже время в сердце появлялось некоторое омерзение. - Не оправдал ожиданий? Но ты ведь простила меня, разве нет? Ты ведь сама меня остановила, разве нет? - неприятное чувство накапливалось, понимание предательства близкого только ускоряло процесс, - Почему ты лжёшь сейчас, мам?       Но ответа не последовало, наоборот, этот вопрос, казалось, запустил что-то неизвестное и необратимое. Серая комната словно начала понемногу темнеть. То, как станы постепенно наливались чернью было так незаметно для глаза, что Джеральди заметил это лишь в последний момент. Червь молчал, непристойно шевеля губами, словно вот-вот впадёт в такой же прошлый хохот. С этим молчанием постепенно приходила и паника. Парень не мог сконцентрироваться ни на одной своей мысли, будто кто-то в голове пожирал что-то важное, что помогло бы это сделать. -...только не молчи, пожалуйста, - икенумовец в такой ситуации смог проговорить только это.       В этот момент сверху на осколок тарелки упала чёрная капля. Это точно была не вода, больше похоже на смолу, такое же густое. Джеральди вновь задрал голову, однако потемневший потолок не открывал ни одного места, откуда могла бы появиться эта смоль. - Перестань смотреть по сторонам, Джеральди. Лучше посмотри на меня, - червь в который раз перетягивает внимание на себя, - На твоём месте, Глупый, я бы воспользовался шансом с умом.       Имел ли червь под этим ту же идею мести непонятно, однако тон голоса именно на это и намекал. Джеральди хотел задать вопрос, однако на стол опять капнул чёрный сгусток чего-то из чего показался маленькая пиявка, словно только-только родившаяся. Икенумовец вновь хотел посмотреть на потолок, должен же был быть источник всей этой мерзости, однако вовремя ощутил, что что-то медленно стекает у него по щеке. Неужели эта смола успела попасть и на него? Да, рука что притронулась к лицу оказалась чёрной. И хоть икенумовец вытер щёку, черное вещество не прекращало появляться. В очередное такое действие на ладони остался такой же чёрный червь, больше похожий на личинку, как и все остальные. Это заставило парня вздрогнуть и откинуть вдруг зашевелившееся нечто в сторону стола. В покорёженном мозгу сложилась мысль, внезапно ставшая навязчивой. - Это всё в моей голове.       Непонятно, сказал ли он это вслух, или фраза так и не приобрела звук. Это словно только ускорило процесс, образовывая новые дыры из которых текла эта смоль, и из которых на свет появлялись всё новые и новые мерзости, падая на тарелку и елозя по ней. Червь не говорил ни слова, однако складывалось ощущение, что он вместе со всеми пиявками высказывал разные мысли, большинство из которых звучало ранее.       Это заставляло впасть в ступор, хотелось уйти, убежать от всего этого ужаса. Мозг не понимал, как здесь оказался, он всё ещё не считал ноги своими собственными. Однако это всё никак не прекращалось, а голоса, за счёт появления новых, становились всё громче. Комната так же почернела, оставляя выделяться только стол и стул, за которыми был Джеральди. Тяжелое дыхание, заставляло сердце биться сильнее, при этом в открывающийся рот то и дело затекала это смоль, но ужасающе никак не влияла, не заставляла двиться и не вызывала рвоты, хоть и хотелось всё это сделать разом, лишь бы эту дрянь вынуть из себя. Это становилось невозможным с каждым мгновеньем. Внезапный удар по столу, который ещё больше запачкал и так измазанные руки, заставил всё обитаемое на столе подпрыгнуть. Послышался грохот стула, который и вырвал Джеральди из омерзительной реальности, навевая парню последнюю мысль, что он наконец ощутил ноги своими.       Джеральди устало открыл глаза, голоса эхом проносились у него в голове постепенно затихая. Знакомая обстановка несомненно порадовала юношу, знакомый потолок и керосиновая лампа, пользы которой в настоящий момент не было совсем. Через окна пробивался свет раннего утра, тёплой гладью ложившийся на покрывало, под которым лежал икенумовец. Ещё несколько секунд хватило Джеральди что бы понять, что всё ранее произошедшее было простым кошмаром. Как он раньше не догадался? И хоть всё было сном, парень всё равно чувствовал себя усталым, словно всё пережитое было наяву, он даже вспотел.       Переведя взгляд в сторону, где вчера ложился спать старик, парень никого не обнаружил. Футон и всё прилагающееся постельное бельё было аккуратно сложено и отодвинуто в конец комнаты, в угол. Старик уже давно был на ногах, что, впрочем, свойственно всем пожилым людям. Кого бы Джеральди не встретил, все начинали свой день, когда солнце только-только всходило, это только молодое поколение могло спать хоть до полудня. Сёдзи, к слову, как и вчера не были задвинуты полностью, оставляя маленькую щель.       Парень усмехнулся, однако сразу же на его лице отобразилась горькая хмурость. Что-то не давало ему покоя, и топот приближающихся ножек только сильнее давал понять, что икенумовец ещё долго не забудет тот сон.