***
Под уговорами Антона Арсений всё-таки признаёт, что погода сегодня слишком хорошая, чтобы не прогуляться хотя бы немного — они и так всё время дома сидят. Арсений ненавидит ходить пешком, а ещё уверен, что всю дорогу они будут идти молча, хотя потом и вспоминает, что Антон, если надо, и сам с собой поговорит. — А скоро спектакль показывать будете? — В следующем месяце, в конце. Там же как раз каникулы кончатся, и столько времени репетировать не будет, — Антону, кажется, действительно интересно слушать про работу Арсения. Он задаёт вопросы, смеётся над историями и шутками (даже если Арсений сам знает, что он очевидно плохо пошутил), и глаза у него горят. — Клёво, а ты сам выбираешь типа какой спектакль будет, или у вас там программа какая есть? — Боже, да зачем ему это знать? — Сам выбираю. Тебе правда интересно? — Антон от этого вопроса выглядит настолько оскорблённым, будто такое недоверие — это грех. — Бля, Арс, конечно. Я не люблю этот всякий пиздеж из вежливости, знаешь же, а ты всегда так клёво рассказываешь, что я в кайфе, — да Арсений же даёт почти односложные ответы, что за бред? Но неподдельный интерес Антона действительно заставляет говорить дальше. — Если хочешь, тогда могу рассказать, как недавно близняшки ролями обменялись, пытаясь меня обдурить, — лицо Антона зажигается будто лампочка, и Арсений не может не улыбнуться в ответ. — Да, конечно, Арс. Рассказывай вообще всё, что сам готов рассказать. Мне очень нравится тебя слушать, — Арсений даже притормаживает от этих слов на секунду, но потом продолжает идти по горячему камню, периодически поглядывая на Антона: тот светится ярче, чем солнце, и согревает тоже сильнее.***
— Так, давай всё повторим: мы сейчас спокойно зайдём в магазин, ты поздороваешься с той девушкой, узнаешь её имя и вежливо спросишь про киндеры. Это всё без ора, — Арсений проговаривает все действия Антону, будто маленькому ребёнку, и надеется, что тот всё поймет. Они стоят прямо у входа в магазин посреди довольно оживлённой улицы, но Арсений всё равно решает зачитать лекцию, потому что иначе нельзя. — Я тебя понял, Арс. Сейчас всё по красоте сделаю. Антон действительно заходит в магазин не с ноги, но это скорее заслуга самооткрывающихся дверей, которые наконец-то починили. Арсений тщательно следит: шаг бодрый, но не пугающий, выражение лица нормальное (для Антона), нет размахивающих рук, а значит, нет угрозы. Но за Антоном только глаз да глаз, поэтому расслабляться нельзя. Та самая девушка с каштановыми волосами находится в конце зала, и Арсений задаётся вопросом, есть ли у неё вообще выходные? Она подозрительно косится на них и будто закатывает глаза, но сама первой идёт навстречу. — Добрый день, молодые люди. — Здравствуйте, э, — Антон тупо косится на бейдж, — Оксана. Мы бы очень хотели заинтересоваться, типа поинтересоваться, — мученический вздох и короткий извиняющийся взгляд на Арсения не предвещают ничего хорошего. — Короче, Окси, мы уже вроде давно знакомы, можно даже сказать друзья, скажи по-дружески, пришли киндеры или опять всё, э, фигня? Если бы Арсению не было жаль себя любимого, то он бы обязательно сейчас хлопнул ладонью по лбу, но он себя любит. Хочется начать шипеть и плеваться ядом, оттащить Антона от бедной Оксаны, бесконечно извиняясь при этом. Как вообще незнакомого человека можно назвать другом? Хотя Антону и голубь в луже, за которым он понаблюдал больше тридцати секунд, друг. — Да я понятия не имею, когда сегодня эта поставка будет. В магазине чуть подальше этих киндеров с бегемотами так много, а вы всё сюда таскаетесь! — и в который раз, её сложно винить. Хотя Арсению не нравится тот факт, что в этот раз Антон действительно неплохо себя вёл, а Оксана всё испортила. — А что за магазин-то? — а вот Антон зрит сразу в корень фразы, и когда это Арсений начал терять хватку? Перед глазами маячит малина, красиво разложенная по контейнерам и горячо любимая Арсением, наверное, именно она виновница того, что он не зацепился за важную часть речи. — Да там, на семнадцатой заречной — собирайте свои игрушки, сколько угодно, только оставьте меня в покое, пожалуйста. Арсений благодарит за них обоих и всё-таки захватывает упаковку ягод. Заречная семнадцать — это вообще другая часть города, до которой пешком идти часа полтора, а то и все два с любовью Антона останавливаться пописать в кустах. Поэтому ещё одним единогласным решением за день становится возвращение обратно к мопеду, но беда не приходит одна: перед самым отъездом, уже сидя в шлеме, Антон упрашивает Арсения вернуться домой на пять минут — чисто съесть тарелочку борща. — У тебя есть пять минут, пока я жду тут. Потом я сам сяду за руль твоего мопеда и разобью его на первом же повороте, — это всегда самая действенная угроза. — Да понял я. Я быстро. Тебе борща взять? — Арсений делает вид, что забирается на мопед, заставляя Антона вскинуть руки в капитулирующем жесте. Арсений уже давно перестал удивляться тому, что у них дома вообще всегда есть борщ — намного больше его удивляло то, что он Антону совершенно не приедался. Каждый раз он вдыхал запах полной грудью, будто нет ничего вкуснее, и ни разу не отказался от своей любви. Вот она — настоящая человеческая верность. Арсений коротает время за просмотром карт города и поиска наиболее удачного и быстрого маршрута — лучше проехать дворами, чем стоять в пробке сто лет. Антон выходит абсолютно счастливым и с каплей борща на джинсах — ну что за человек. Ехать на мопеде всего каких-то полчаса, только вот Арсений не взял в расчёт отвратительность дорог в России в целом, и ямы во всех дворах в частном. Скорость значительно снижается, потому что их мало того, что нехило подкидывает, так ещё и приходится маневрировать между особо глубокими рытвинами. Арсений думает, что ни один шлем не спасёт его от сердечного приступа. В «Пятёрочке» на окраине действительно много киндеров с бегемотами, при взгляде на которые глаза разбегаются. — Ну и что, какой брать будем? — Бля, в душе не знаю. Может, возьмём сразу штук пять? Типа, чтоб не как в прошлый раз? — мысль хорошая, но Арсению от чего-то становится грустно, когда он представляет, что всё их приключение закончится так быстро. Мысль глупая — это же значит, что Арсений сознательно соглашается на то, чтобы проводить больше времени с Антоном, разговаривать с Антоном, кататься на мопеде с Антоном и прижиматься к Антону. Бред, да и только, но отказываться от этого всё равно не хочется. Ещё полторы недели назад Арсений бы сказал «нет», не раздумывая, а сейчас от одной мысли не по себе. Этот ваш Шастун вроде бы действительно неплохой парень. — И чо ты завис? Что, мой ненаглядный Арсений опять решает проблемы мирового масштаба в своей голове? Конечно, ему не до простых смертных и каких-то шоколадных яиц. Нет, не до этого, не до этого, не до этого! Арсений уже давно заметил, что когда Антон взбудоражен, нервничает или злится, то он превращается в Дюдюку — героиню одного детского мультика, которая вела себя просто премерзко. Но даже это сегодня не раздражает Арсения — причины такой аномалии ещё не выяснены. — А может будем и дальше собирать по одному, — Арсений понимает, что фраза звучит уж как-то слишком странно, поэтому он тут же добавляет. — Или тебе что, денег на бензин жаль? Или от меня устал? — Не начинай, Арс. Не неси чушь, в которую сам не веришь, — Антон сразу серьезнеет, он всегда говорит такие слова с таким важным видом, будто ему действительно хочется донести их смысл. — Мне тоже нравится собирать по одному киндеру, если что. На сердце немного отлегает, и Арсений возвращает внимательный взгляд на коробку с киндерами: как же их много. — Может выберем с закрытыми глазами? — серьёзно, Антон просто гений мысли, и это даже не шутка. — Или может сначала потрясём, послушаем? — ну вот, опять всё испортил. — Ага, всем же известно, что когда трясёшь шоколадное яйцо, то оттуда начинает играть Бах. Бери уже любое, — Арсений сам наугад вытаскивает яйцо, вкладывая его в руку Антона и подпихивая того в сторону кассы. Как же дорого стоят эти дурацкие куски шоколада и пластика — это никогда не перестанет удивлять. И производители явно суки хитрые и очень умные, иначе зачем повторять свои же коллекции? Обратная дорога, кажется, ещё хуже, чем дорога до магазина, хотя по сути она та же самая. Антон постоянно понемногу снижает скорость из-за громкого ойканья Арсения, пока на одном из поворотов мопед не кренится слишком сильно в бок и тот, судорожно цепляясь за Антона, начинает съезжать с сидения. Антон тут же тормозит, останавливаясь прямо посреди двора, слезает с мопеда и присаживается на корточки перед пострадавшим. Арсений смотрит бешеными от страха глазами, готовый начать паниковать, но Антон заговаривает первым. — Арс, всё хорошо? Испугался? Всё нормально? Хочешь домой на автобусе доедем? Я потом мопед заберу, — Антон судорожно задаёт все вопросы, что приходят ему в голову. Он держит Арсения за руки, ощупывая предплечья и плечи и пытаясь привести в чувства. — Что нормально? Я только что пол-асфальта чуть лицом не пробороздил! Да там же миллиметры оставались между мной и дорогой, Шумахер ты хуев! Меня ещё и что-то по боку ударило — там щас синячина разрастётся! — прорывает Арсения сразу же, как он только немного отходит от шока и стягивает с себя шлем. — Да, Арс, перестань. Ты больше испугался, — Антон тоже понемногу приходит в себя, осознавая, что ситуация не такая уж и страшная. — Но если хочешь — можем реально на автобусе домой поехать. Или давай я твой бок осмотрю. Он уже цепляет пальцами край футболки и тянет вверх, когда получает шлепок по рукам. Арсений смотрит совсем ошалело и непонятно, реально ли он может сейчас поджечь Антона взглядом, или это просто спецэффект такой. Загнанное дыхание, горящие злостью глаза, и рот, который то открывается, то закрывается, пока Арсений пытается придумать, что ещё такого сказать. — Арс, я куплю тебе защиту на всё тело, только, пожалуйста, не переживай так сильно. Я дальше могу ехать хоть со скоростью пять километров в час, если ты всё-таки готов со мной ехать, — несмотря на то, что Антон уже осознает, что ситуация не патовая, внутреннее беспокойство от этого никуда не исчезает, и он от незнания, что делать дальше, продолжает поглаживать колено Арсения, чтоб успокоить. — Да убери ты от меня свои грабли, убийца недоделанный. Я блять тебе этот мопед ебаный подожгу нахуй! — Антон за всё время проживания в одной квартире с Арсением слышал примерно столько же мата, сколько и сейчас в одной фразе. Но, кажется, тот успокаивается, потому что одним резким движением надевает шлем обратно и снова садится на мопеде ровно, сложив руки на груди и всем своим видом показывая ожидание. Сначала они действительно едут медленно, но потом паника в Антоне почти окончательно сходит на нет, и он увеличивает скорость.***
Они открывают яйцо в тишине, и Арсений всё также показательно держится за бок. Там, в киндере, новая бегемотиха, лежащая на полотенце. Антон пытается что-то пошутить, но зал остаётся тихим. Они ставят игрушку на подоконник, чтобы на неё попадали солнечные лучи, и казалось, будто та действительно где-то на пляже. Арсений уходит в свою комнату, не сказав ни слова, только прихватывает Тоху с собой, разумеется, тоже никак не объясняя свои действия.***
Антон сначала пробовал поиграть с пацанами по сетке, но ему там таких пиздов раздали — он уже на третьей минуте понял, что у него не получается ничего, даже самый медленный режим выбирал, но лучше не стало, только в наушниках стали чморить громче. Хотел поиграть с Тохой, но того же уволок Арсений. Арсений. Антон весь изворчался, думая о нём: может, тот реально себе что-то повредил, а он не придал этому значения? Да и вообще, тот всегда боялся этого мопеда, а тут такая ситуация — стоило всё-таки его осмотреть. Арсений уже почти засыпает с Тохой под боком, когда дверь в комнату медленно открывается. — Арс, ты как? — спрашивают его шёпотом. — Да вроде живой. Что случилось? Ты за котом пришёл? — закончив свой спектакль, Арсений за секунду забыл об образе обиженки, поэтому сейчас не сразу понял, о чём речь. — Да не, если тебе с ним спокойнее — то пускай. Говорят же, коты раны лечат… — Они просто садятся на них, потому что там теплее. — Ну или так. Как твой бок? — Антон выглядит обеспокоенным даже в темноте, что немного умиляет Арсения. Он кутается в одеяло как в кокон и садится на кровати, не прерывая неуверенных попыток Антона тоже сесть на неё. — Нормально мой бок — больше испугался. Хотя побаливает всё ещё, — ну не может же он просто так признаться, что опять развёл драму на полупустом месте. — Слушай, может, я всё-таки посмотрю? Я в лагере медикам иногда помогал? — последняя фраза тоже звучит как вопрос, и Арсений издаёт тихий смешок, а потом, поддавшись порыву, отодвигает кусочек одеяла с живота, показывая, что ничего там нет. — Шаст, говорю же: всё в порядке. Не парься ты так. — Да блин, я просто, когда ёбнулся в кафехе, то потом ещё неделю сидеть не мог, хотя тоже думал, что просто испугался, — Антон рассказывает с таким видом, будто он реально врач, а у Арсения как минимум непроходимость жопы, но это всё ещё мило. Арсений не помнит уже, когда о нём в последний раз так заботились. — Это когда такое было? — Месяца четыре назад. Помнишь, я тогда ещё ни черта по дому сделать не мог? — Антон говорит так, будто это ничего не значит, но Арсений вспоминает, как ругался на него тогда каждый день по мелочам — какой же он ужасный человек. — А ты чего мне сразу-то не сказал? Я бы тогда часть твоих обязанностей на себя взял, — Арсений пиздит: он домашние дела ненавидит, но сейчас, по прошествии времени, ради красного словца можно. — Арс, да ты орёшь, что ли? Ты же бы ни в жизнь мои трусы стирать не стал. А к плите я бы тебя сам не подпустил, к тому же, это просто болящая жопа. Хотя я так-то говорил тебе, но ты, кажется, не слушал, — и вот опять: в голосе никакой обиды, зато Арсений себя чувствует отвратительно. — Прости меня. — Да забей, было да прошло, говно в воде всплыло. Говно — это я не про тебя, если что. Просто так друг говорил. — Спасибо, что уточнил. Антон, у меня правда ничего не болит, а вот тогда мне действительно стоило быть повнимательнее, — Арсений не верит, что говорит такие слова тому самому Антону Шастуну, что две недели назад раздражал его до зубовного скрежета. — Да пофиг, рад, что с тобой всё хорошо. А жопа тогда реально болела, — вроде бы разговор окончен, но Антон всё не уходит, и Арсений тянется к нему, слегка приобнимая, и начинает слащавым голосом говорить: — Ой ты бедняжка, попка у него болела, ну ничего, травмы закаляют, солнышко, — сюсюкает он. Руки Антона вдруг резко притягивают Арсения к себе, крепко прижимая к груди. Одеяло съезжает с голых плеч, и Попов пытается отстраниться, но в ответ получает только тихое «Сиди смирно». Постепенно он расслабляется и даже начинает по правде обнимать Антона в ответ. Это неожиданно приятно и как-то очень правильно. Арсений обнимается только со своими детьми обычно, но это не то. Он всегда говорил, что нужно найти одного человека и обниматься с ним, а всё остальное — это не то. Обниматься с Антоном хорошо — даже не раздражает то, как он тыкается носом куда-то в шею под ухом. Вообще ничего не раздражает. Антон тихо вздыхает и отстраняется. — От тебя всегда так вкусно пахнет, а от кожи особенно. Ладно, спокойной ночи, Арс. Я правда рад, что всё обошлось. Антон прикрывает за собой дверь, но та снова отъезжает, позволяя свету из гостиной тонкой полоской заползать в спальню. У Арсения в голове очень много мыслей, и он не может понять, какие из них правильные, а какие — нет.