На мопеде и за бегемотами

— А-а-арс? А как ты смотришь на то, чтобы поехать за киндером вечером, а не сейчас? — Антон жалобно тянет с кухни, когда замечает, что Арсений на диване начинает шевелиться и в целом подавать признаки жизни. — М? — Арсений зевает и трёт виски: его тридцатилетнему организму как-то не очень нравится, что лёг он чуть ли не в третьем часу ночи. — Да, можно, я вообще сейчас двигаться не хочу. — Ну и супер, я ща завтрак закончу, можно будет собрать диван и похавать в гостиной. Норм? — Не хочу собирать диван. Хочу лежать. — Из-за широкого зевка голос в конце немного поднимается, и Антон на кухне хрюкает от смеха. — Ну можем ваще просто так поваляться — всё равно ты вечером собирался постельное менять? Тебе чёрный или зелёный чай? — Чёрный. — Арсений падает обратно на подушку, видимо, соглашаясь с тем, что можно поесть и так — утренний Арсений вообще в целом согласен со всем, что подразумевает под собой отсутствие активности. Они единогласно решают пересмотреть полнометражку симпсонов, а потом сразу выдвигаться, что собственно получается совсем не вечером — два часа дня точно не вечер. Симпсоны как всегда смешные, постельное бельё мягкое, чай сладкий, а начало дня просто прекрасное — по телу разливается то самое тепло от ощущения домашнего уюта, и в эту самую секунду Арсений счастлив на все сто процентов. Для него это такое редкое ощущение, что он даже жмурится и сползает на колени к Антону, чтобы почувствовать сто один. Этому самому Антону хорошо — он по жизни счастлив на двести процентов, а все сложности из разряда проигрышей в дурацкой игре на компьютере: вот что значит думать о проблемах только когда они есть, а не выдумывать их на пустом месте. Арсению бы научиться этому. Он размыкает глаза, когда мягкая лапа Тохи бьёт его в лоб. Антон трясётся от беззвучного смеха и никак не поддерживает арсеньевское возмущение, и как так можно было ошибиться, назвав его другом — он же просто враг человечества. — Вы охуели? Вот чо ты ржёшь? А ты вообще с какого праздника сюда припёрся — иди лежи в другом месте, блин. — Тоха снова бьёт лапой в лоб, а Антон от смеха начинает бить рукой по дивану. — Арс, ты же понимаешь, что вы оба можете поместиться на моих коленях? Тебе не обязательно воевать с котом, правда, — Антон постоянно прерывается на поржать, заглушая своим гоготом самую смешную часть про свина-паука. — Я не буду делить никакое место с этим придурком! Скажи спасибо, что я его ещё из квартиры не выгнал — это уже его главный подарок жизни, — скептическое выражение морды доступно объясняет Арсению, что Тоха с ним ни на секундочку не согласен — он уныло зевает, окончательно добивая чужое эго. — Так, ну всё, ты доигрался. Арсений отползает от Антона и резко тянет того за руку так, чтобы тот лёг. Он смотрит злобно на кота пару секунд, а потом выдаёт ехидное «смотри» и перекидывает одну ногу через чужие бедра, седлая их и изображая руками скребущие по груди лапы. — Что, придурок, думаешь так только ты можешь? — Арсений ёрзает и водит руками по всей груди, доказывая коту своё превосходство: для полноты картины не хватает высунутого в победном жесте языка. Ему тридцать лет, он преподаёт в детской театральной студии, но в данный момент это всё вообще не важно, потому что обязан доказать коту своё превосходство. Арсений на грани того, чтобы начать смеяться злодейским смехом (не зря же он его когда-то тренировал). Вся ситуация — полнейший сюр, но похуй — оно стоит тех расширившихся в удивлении глаз кота. Ну что, теперь больше зевать не хочется? Арсений упивается своей победой, пока на бока не ложатся чужие горячие ладони и не начинают слегка сжимать. Антон выглядит совсем не как человек, чувствующий триумф победы — скорее, как собака, которая забыла, как какать. Двусмысленность ситуации доходит до Арсения совсем не сразу, но вполне себе быстро, чтоб он убрал руки с чужой груди. — Арс? Ты не мог бы, ну, слезть? Если ты как бы? — стоило бы догадаться, что елозить задницей по чужим бедрам — не совсем правильное поведение, но в конкретный момент Арсений в это действие закладывал абсолютное ничего, думая лишь о том, как бы насолить коту. Градус ситуации меняется, но Арсений всё равно не ощущает никакой неловкости: он слезает с бёдер Антона скорее потому что сейчас так надо, чем из-за того, что ему некомфортно. Ощущать Антона под собой приятно, а самое главное, что Арсений знает, что Шастуну тоже это понравилось. Они снимают мультфильм с паузы, но Арсений чувствует, что Антону картинки на экране до пизды, потому что взгляд направлен совсем в другую сторону. Он осторожно выпрямляет руку, дотягиваясь пальцами до чужой ладони и аккуратно по ней стучит, привлекая внимание. — А это тот фильм, который мы досматриваем или? — Антон не договаривает, вместо этого переплетая свои пальцы с чужими и сжимая. — Да, это тот фильм, который мы досматриваем, Антон, — Арсений нахально улыбается, потому что ему нравится такой Антон ещё больше, чем обычно. Он не даёт убрать руку, когда тот пытается разжать пальцы, вместо этого перетягивает себе на живот и продолжает очень внимательно смотреть в экран, хотя это не мешает заметить, как другой рукой Антон залезает в карман шорт, немного двигая, чтобы уложить член. Арсений абсолютно точно собой доволен. * Когда симпсоны заканчиваются, о произошедшей ситуации почти ничего не напоминает. Вместо этого между ними висит невысказанное «возможно, сейчас мы соберём всю коллекцию», и это даже немного волнительнее привставшего члена Антона. — Ты же понимаешь, что это может произойти не сейчас? — Арсений всё ещё смотрит на финальные титры на ещё не погасшем экране ноутбука. — Да, но может и сейчас. Они снова замолкают: каждый представляет в руках того самого бегемота-актёра с бутылкой. Арсений получил свою игрушку первой, а Антон получит последней — будь они на уроке литературы, можно было бы предположить, что автор произведения через такое стечение обстоятельств хотел передать тот длинный путь, что они проделали, хотя на самом деле это просто стечение обстоятельств. Иногда дождь — это просто дождь, а не страдания героя. Наверное, им действительно уже стоит собираться, потому что тучи за окном начинают собираться, а Арсений дождь любит только из дома. — Едем? — Пора. Они решают так и оставить диван разложенным, потому что доставать постельное бельё только для того, чтобы убрать его в стирку и надеть новое — глупо (это философия Антона, Арсений же считает, что кот вполне способен обоссать им все простыни, и тогда уже никакая стирка не поможет). Зачем-то перед выходом они проверяют не включен ли на плите газ, и не воткнут ли утюг в розетку, Арсений ещё порывается сходить перекрыть воду, но сам понимает, как глупо будет, поэтому наконец-то надевает кроссовки и хватает ключи с крючка в коридоре одним слитным и уверенным движением. — Куда поедем? — Антон наглаживает шлем, а потом откладывает его и достаёт из кармана пачку сигарет. Арсений вынимает руки из карманов и прикрывает Антону огонёк зажигалки от ветра. Можно, конечно, съездить до того магазинчика в конце города и купить очередной киндер там. Можно выбрать что-то, где они ещё ни разу не были, но сердце тянет в тот самый ближайший к дому. Тот, в который Антон открывал двери с ноги, и в котором ругался с Оксаной. В котором они обманули ребёнка и из которого убежали, так и не заплатив. — В тот, где Оксана работает. Если она, конечно, ещё не уволилась. — Они одновременно издают смешки и натягивают шлемы. Мопед рассекает стаю голубей, как Моисей воду, и Антон чуть сильнее выкручивает газ, потому что хочется быстрее, чтобы ветер по рукам, и Арсений прижимался сильнее. Когда они подъезжают к магазину, то Антон снова неожиданно несётся к углу дома, где когда-то был найден Тоха, и всё, о чём может мечтать Арсений, так это о том, чтоб там не было нового кота — иначе он просто выселит Шастуна с концами. Тот, не поворачиваясь лицом, машет рукой и подзывает Арсения к себе. — Смотри! У Антона такой тон, и орёт он так громко, будто они сейчас не где-то на забитой народом улице, а на вершине Москоу Сити. А внизу идёт ЛГБТ парад, который непременно надо снимать — именно так, не меньше. В очередной раз в голову приходит мысль, что Шастун всё-таки крест Арсения, а не подарок судьбы, поэтому он подходит быстрыми шагами, пока этот искатель сенсаций не привлёк ещё больше народу. — Ну и о чём же мне надо здесь снимать репортаж? — Какой репортаж? — Антон хмурится, почему-то не понимая отсылки Арсения к его же мыслям. А это всё от неразвитого кругозора, между прочим! — Неважно. Так на что мне надо смотреть? Антон тыкает пальцем в серый бетон, залитый вокруг дома, где еле заметным контуром виднеется отпечаток кошачьей лапы. Да, это точно не ЛГБТ парад и даже не скромное шествие, а журналист из Антона явно бы вышел хуёвый: снимал бы утку в пруду, пока на берегу бы горел дом. — Мы, когда Тоху забрали, то я заметил, что он в этот бетон вляпался — вот и решил проверить. Ну прикол же? — и стендапером Антону не быть: «Представляете, я дома котлету на столе оставил, а кот её сожрал. Ну чо вы, похлопайте, с кем было?» Антон Шастун в этой жизни может быть только крестом и всё тут. Они тратят несколько дополнительных минут на то, чтобы сфотографироваться с этим отпечатком, и на то, чтобы утихомирить истерический смех Арсения, когда он слышит «надо будет дома Тохе показать — ему стопудов понравится». Ещё на улице они договариваются выбрать киндер, не думая, иначе точно просидят на месте, пока кто-нибудь другой не скупит все остальные. Вообще, конечно, подготовка слишком серьёзная для покупки стоимостью в восемьдесят девять рублей, но они так много пытались и столько денег уже спустили (давно выйдя из бюджета, намеченного первоначально), что в моменте любое необдуманное движение кажется опасным. Зато, когда телефон пикает оповещением, что оплата прошла, все эмоции уходят. Почему-то больше нет того предвкушения и волнения, даже нет особо желания снимать эту упаковку из фольги. Это же просто шоколадное яйцо — кому оно вообще нужно? — Ну и чего вы стоите? Открывайте уже и давайте-ка домой из магазина. — Оксана за их спинами тихо посмеивается и закатывает глаза. — Это у вас последний, надеюсь? А то я что-то подустала от счастья видеть вас на каждой моей смене. Оксану за её язвительность всё ещё винить сложно, но сегодня Арсений точно видит, что девушка немного взволнована вместе с ними — идиотизм передаётся воздушно-капельным, и все прекрасно помнят, как Антон на неё дышал в приступах паники от отсутствия киндеров. Вместо того, чтобы снять упаковку самостоятельно, Арсений принимает решение отдать яйцо именно Оксане: он втянет её в эту историю, и ей не отвертеться. У Оксаны глаза закатываются на каждом движении пальцев, а губы поджимаются от пытливого взгляда парней, но она всё равно им зачем-то помогает. Арсений чувствует в ней родственную душу, потому что точно помнит, как сам так же вёл себя с Антоном. Они сейчас как Гарри, Рон и Гермиона, только с учётом того, что Гермионой Арсений считает себя — он же очевидно умнее всех. Гарри — то есть Оксана (Антон с его любовью к пожрать как-то совсем не тянет на Поттера) — щёлкает крышечкой жёлтого контейнера и вытряхивает игрушку себе на ладонь, рассматривая пару секунд. — Вы это искали или вас завтра снова ждать? Как же небрежно она держит самую важную и драгоценную вещь в этом магазине, а самое главное — не понимает этого. Это бегемот-актёр и главный дар магазина «Пятёрочка», теперь Антон с Арсением могут официально считаться повелителями всех детей в этом мире. Никто даже спорить не смеет, что они круче всех. — Ладно, судя по тому, что вы сейчас описаетесь от счастья, могу сделать выводы самостоятельно. Салюты в мою честь запускать не стоит, — Оксана так и не успевает договорить, потому что Антон обхватывает её с Арсением своими огромными руками, заключая в медвежьи объятия. — Обнимемся в прыжке? — с надеждой спрашивает он, но в ответ получает дружное «нет». — Ну и хуй с ним! Антон всё равно подпрыгивает, потому что он дурак. Это авторитетное мнение Оксаны с Арсением — с ними спорить нельзя. Вокруг никто не щёлкает хлопушки, а толпа репортёров не сбегается посмотреть триумф, да и в целом атмосфера не такая уж и праздничная, просто потому что никто так и не осознал, что только что произошло. Это же всего лишь собранная коллекция. Антон и Арсений из детства аплодируют себе, стоя где-то там в девяностых, пока они же настоящие быстро прощаются с Оксаной и берут с неё обещание зайти к ним на чай, чтоб посмотреть на всех бегемотов: Арсений уже, кажется, упоминал, что Антон и с голубем из лужи подружиться может. Сейчас их главная цель — это доехать до дома и найти новому бегемоту свой уголок, а потом завалиться на диван и счастливо долежать остаток выходного. Можно даже пососаться по случаю. — Да, Дарин? — Арсений выставляет указательный палец и просит Антона немного подождать с отъездом. — Да, конечно, это чудесная новость. А дети как? Ты обзвонила родителей? Супер, спасибо огромное! — Арсений выключает телефон со счастливым видом и громко заявляет о смене планов. — Чего? Зачем нам сейчас ехать в твой ДК? Время четыре часа дня — у вас разве есть занятия в это время? — Нет, но хор освободил главную сцену намного раньше, чем должен был, и Дарина предложила это время мне. Родители уже дали добро, так что надо быть на месте через полчаса, — Арсений уже натягивает шлем, усаживаясь на мопеде поудобнее. — То есть я ща гляну на предпоказ твоего спектакля? — мысль о том, что Антон тоже останется в ДК, как-то не приходила до этого в голову, хотя была вполне очевидна. Шастун на спектакле — это неплохая идея: дети явно будут стараться сильнее, чтобы впечатлить этого великана. В их мире Антон был бы Хагридом, разве что мопед у него не летает, все растения помирают, а ключи он терял раза три только за совместное проживание с Арсением. — Хорошо, но только если ты не будешь вестись на их просьбы поиграть — иначе всё время профукаем. Антон искренне обещает вести себя ниже воды и тише травы (не придирайся к словам, Арс, ты понял, что я имею в виду), но это очень сомнительное утверждение, потому что Шастун даже во сне немного похрюкивает и что-то бормочет под нос. Образ великого критика, как и предполагал Арсений, ломается ещё с порога, потому что нельзя озираться по сторонам с открытым ртом и тыкать пальцем во все декорации зала, выспрашивая, а будет ли дым-машина. Дети Шастуна вообще всегда считают за одного из них, поэтому даже мелкая Кристина вместо того, чтобы выдавливать из себя слёзы, начинает хохотать с гримас Антона. — Шаст, иди уже сядь где-нибудь ради всего святого! А вы соберитесь: напоминаю, я не такой добрый, и если что, вас всех покусаю! — Арсений слышит, как Антон хихикает и делает себе в голове отметочку о том, что ему надо обязательно будет провести воспитательную лекцию: «Авторитет. Что это такое и почему его нельзя разрушать своим уродским хрюканьем с последнего ряда». — Неправда, Арсений Сергеевич! Вы же с нами в лошадку играли! — Антон сзади давится хохотом, но об этом они уже поговорят дома. Если он скажет детям ещё хоть слово не по теме, то те обязательно сдадут ещё несколько их общих секретов. «Всё, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде», как говорится. Теория о том, что дети попытаются впечатлить нового зрителя, работает безотказно — в конце Арсений делает всего замечаний десять — и то, скорее из-за того, что хочет покрасоваться перед Антоном. Который, между прочим, и разбивает всю критику в пух и прах этим своим «Белочка была просто супер! Ты прям круто орехи щёлкаешь!», «Ёж, ты вообще красавчик. Ей-богу, меня именно такой в детстве и уколол!» и «Арсений Сергеич, дайте зайцу Оскар! Срочно!». Антон хлопает детям минут пять без перерыва и раздаёт каждому по конфете, найденных в заначке за столом звукаря — человек вообще без принципов. Оставшееся же время он подбивает всех играть в догонялки, кладя большой и толстый на арсеньевское «да вы же всё помещение разнесёте!». — Ты водишь! — Антон бьёт Арсения по плечу и тут же убегает. Этот человек точно личный крест Попова.