На мопеде и за бегемотами

Арсений уныло сидит за столом, ковыряя зажаренный рис вилкой и думая об обречённости своего существования, пока салат из помидоров с луком неодобрительно на него смотрит. — Арс, надо есть. Я тебе серьёзно говорю — ты со своим спектаклем нервное истощение схватишь. Ты в курсе, что в день тебе надо есть от двух тысяч шестисот до двух тысяч восьмисот калорий? А в тебе уже два дня подряд их ноль! — Антон сидит напротив и смотрит ещё более неодобрительно, чем тот салат, что он сам настругал пару минут назад. — Да не хочу я есть! Но спасибо, что это хотя бы не борщ, а то ты бы мог. — Арсений решительно откладывает вилку и складывает руки на груди: ему сейчас не хватает только слюнявчика и бутылочки непроливайки, чтобы Антон смог прочувствовать роль отца по полной. — Арс, надо. Тут вообще всего семьсот сорок килокалорий примерно. Но я тебе потом еще кефирчику бахну, и хотя бы до восьмисот добьём. А то ты своей голодовкой непонятно чего добиваешься. — Антон с угрожающим видом начинает тянуться к холодильнику. — Не хочу и не буду! Я взрослый человек и могу сам решать, когда мне есть. Антон, мне и кусок в горло не лезет — ты издеваешься? Арсений пихает от себя тарелку как можно дальше и откидывается на спинку стула, выражая своё полнейшее несогласие с происходящим. Ну не ел он пару дней, и что теперь? У него завтра чёртов спектакль, а ему о еде предлагают подумать — бред. То, что Антон сам вечно жрёт, Арсения никак не касается, бабушкина радость, блин. Сам же Антон, видимо, так не считает, поэтому подхватывает спинку стула, пододвигая его поближе к Арсению, и снова садится с каким-то странным выражением лица. Подгребает рис и накалывает на кончик вилки кругляшок сосиски, а потом вместо того, чтобы съесть этот деликатес самому, подносит к губам Арсения. — Конечно, Арсюша, ты уже очень большой и умный мальчик, поэтому открывай ротик пошире — принимай в гости самолётик. — Антон издаёт ещё какие-то дурацкие звуки и кружит вилкой, пока не тыкает ей в плотно сомкнутые губы. — Давай, кушай, милый. Арсений выгибает бровь и ещё сильнее отклоняется назад, но вилка следует за ним. Антон — настырный идиот, который вообще не понимает чужих границ, который абсолютно ужасный сосед, и которого обязательно надо проучить. План возникает в голове за считанные секунды, и остаётся только действовать. Арсений широко открывает рот и высовывает язык, аккуратно облизывая металлические зубчики, а потом полностью обхватывает губами и втягивает щёки, следя за лицом Антона, которое медленно меняет своё выражение со смешливого на непонятно какое. Стоит ещё раз провести языком по губам для закрепления успеха. — Ну что, папочка, я теперь достаточно хороший мальчик и могу получить конфетку? — Арсений меняет голос на нарочито детский и хлопает глазками, как маленький мальчик, выпрашивающий у воспитательницы отмену тихого часа. Антон собирает всю силу воли в кулак и на эту явную провокацию решает не отвечать, вместо этого он просто широко лижет палец и тянется к щеке Арсения со слащавым «Кто это у нас тут испачкался, зайчик?». Он снова улыбается от уха до уха, явно довольный собой. — Фу, блин, Шаст! Убери свои слюни от меня, совсем дурак, что ли? — Арсений машет головой, но всё равно смеётся, потому что с этим человеком по-другому не получается никак. — Эй! Я вот вчера тебе такого не говорил, когда ты мне все щёки и губы обслюнявил! — Антон откладывает вилку и сразу начинает говорить, пока не набежала новая волна истерики «Это ты слюняво целуешься, Шастун, а не я!» — Ты будешь блин есть уже или да? — Да буду, буду я. — На самом деле в животе и так уже урчит, просто Арсений сам предпочитает выбирать, когда ему есть, а когда нет. — Откуда ты вообще всю эту фигню про калории знаешь? Что-то я не замечал, чтоб ты на диете сидел. — Ну, слушай, я же в школе спортом дофига занимался, вот нас там и дрочили с этим правильным питанием — пришлось запоминать, а то искать во всяких книжках каждый раз пиздец лень было. — Антон довольно смотрит, как постепенно пустеет тарелка Арсения, обещая себе на утро ещё впихнуть в того завтрак. — Ты? Занимался спортом? И каким же это — а то я думал, что ты только курить умеешь, — хмыкает Арсений. — Да ты чо блин! Я же был в сборной по баскетболу, по волейболу, по футболу, ещё ходил на лёгкую атлетику, челночный бег у меня получался, — Антон довольно загибает пальцы и радуется, глядя на возрастающее удивление Арсения. — Я, между прочим, до сих пор гантельки тягаю — у нас на работе валяются. — Да ты гонишь, какие гантельки, Шаст? У тебя же на руках ни одной мышцы нет! — Да я ж в толстовках всегда, откуда у тебя вообще такие выводы? — и действительно, он же никогда с одеждой не расстаётся, даже спит в ней, разве что в душ не ходит. Но Арсений от этого заявления всё равно недоверчиво отмахивается. — Ну и что, слабо тогда свои мускулы показать, а? А я тогда всё доем, — это абсолютно нечестный шантаж, но только сейчас до Арсения доходит понимание, что он Шастуна без верхней одежды не видел ни разу, а как говорится, аппетит приходит во время еды. Антон явно распалён таким недоверием, поэтому легко вскакивает со стула, даже не дослушивая часть про еду, цепляет толстовку за шиворот и скидывает её на стул. Он кривляется, принимая разные позы из пособия «Как выглядеть самым крутым бодибилдером на планете», но сейчас его руки беспокоят Арсения в последнюю очередь. Небольшое пузико нависает над поясом шорт и выглядит скорее смешно и мило, чем хоть немного отталкивающе, но и оно не притягивает к себе столько внимания, как голубые камушки в пупке. О Господи, у Шастуна реально проколот пупок, как у самой крутой девчонки из две тысячи тринадцатого — странно, что он ещё не носит на бёдрах скинни со стразами. Арсений всеми силами старается не заржать, но выходит из рук вон плохо, потому что из него вылетают короткие одиночные смешки, пока он наконец не начинает ржать во весь голос. Антон причины не понимает и тщательно осматривает себя на наличие каких-то пятен или капелек, отчего становится только смешнее. — Боже, Шаст, звонила Ханна Монтана и просила передать, что ты в тренде! — Арсений снова хохочет, сгибаясь пополам. — Чо? — Ты правда проколол пупок? Это просто нереально круто. Только смотри, как бы тебя ночью сороки не унесли, а то мне без тебя никогда за модой не угнаться! — Арсений начинает смеяться ещё громче, пока не ложится головой на стол, издавая только невнятные хрипящие звуки. — Ой, да иди ты в пень, Арс. Серьёзно — я тут ему конкурс легкоатлетов устраиваю, а он сидит и ржёт. Мне, между прочим, нравится. — Антон двигает бёдрами, и кристаллик слабо мерцает в свете кухонной лампы. — Нет, Антон, ничего не подумай, мне тоже очень нравится, просто очень неожиданно, — Арсений вытирает слёзы тыльной стороной ладони и снова смотрит на пупок. — Почему ты раньше мне это чудо не показывал? — Это ты актёр великий: вечно ходишь полуголый, а мне такое не нравится. Не, ты типа ходи сколько хочешь, но мне самому не в кайф, так что отвянь. И не смейся над моим сапфиром — ты знаешь, сколько денег я за него отвалил? — Антон снова тянется за своей толстовкой, но Арсений тянет его за руку к себе и чмокает в самый камушек. — Ладно, я честно больше смеяться не буду, только не снимай — хочу наслаждаться этим видом до конца своих дней. — Ой бля, иди в пизду. И вообще, давай доедай, как и обещал — тебе еще кефир пить. Антон всё-таки надевает толстовку обратно и наливает два стакана кефира. Он на Арсения ни капли не обижается, потому что лучше его смех, чем загоны по поводу завтрашнего выступления.

***

Как назло, у Антона в день спектакля смена в кафе, поэтому добираться до ДК Арсению приходится самостоятельно, при этом надеясь, что самый важный зритель-таки на само представление всё же успеет. Конечно, отдельный предпоказ у Антона уже был, но это вообще не то: там же без света, без музыки, без костюмов, в конце концов! В шесть сорок пять Арсений в последний раз напоминает детям все их реплики, поправляет костюмы и выставляет руку в центр, ожидая, пока его ладонь накроют другие детские. Он чувствует за спиной какое-то шевеление, а потом сверху всей пирамидки появляется огромная лапа Антона. Он шепчет на ухо ласковое «Давай», и Арсений начинает качать рукой, выкрикивая напутственную фразу их студии. Дети разбегаются по своим местам, а Арсений так и остаётся в коридоре смотреть на Антона. — Ты успел. — Да, я уже даже место в зале занял, правда совсем в жопе, но это ничего, зато никто в спину тыкать не будет. — Сижу высоко-высоко, вижу далеко-далеко, да? — Ну если быть медведем, то только кунг-фу пандой! Ладно, Арс, я погнал, а то ещё всё пропущу блин. — Антон оглядывается по сторонам, чмокает Арсения и хочет убежать, но в этот раз ему не дают исчезнуть так быстро и тянут за капюшон. — Поцелуй по-нормальному. Антон ухмыляется и целует, как обоим того хочется. Он чувствует, как его руку передвигают с талии на бедро, и слегка его сжимает. Видимо, Арсению в голову бьёт адреналин, потому что цепляется он так сильно, будто планирует залезть на Антона с ногами, прикусывает чужие губы и притирается. Куда же делся тот сосед, который лишний раз к себе прикоснуться не давал? Антон всё-таки сбегает в зал, а Арсений за кулисы, хотя думать о белочках и лисичках сейчас хочется намного меньше, чем пятнадцать минут назад. Но общая энергия захватывает слишком быстро, поэтому за весь спектакль взгляд цепляется за дальние ряды всего пару раз — на душе всё равно теплеет, хоть лица и не разобрать. Когда близняшки бодро выкрикивают последнюю фразу, то во всём зале слышатся громкие аплодисменты родителей и нескольких человек из администрации. Огромная шпала на последнем ряду вскакивает со своего места и хлопает с таким размахом, что панамка какого-то папаши начинает раскачиваться от ветра. Антон бежит между рядов к стоящим в поклоне детям с охапкой цветов и вручает каждому по одному, присаживаясь на колено перед девочками. Он дарит Арсению огромный букет из каких-то полевых цветов, зная, что сейчас тот не сможет возмутиться. Свет в зале зажигается, и все ребята бегут обнимать своих родителей — абсолютно непрофессионально, но сегодня им это простительно: Арсений бы и сам снова набросился с объятиями на Антона, если бы это не выглядело странно. — Я ненавижу мёртвые цветы. — Да не пизди ты. Я же вижу, что ты просто опять выкобениваешься, дурак. Они идут домой пешком, пока солнце медленно уходит куда-то за бетонные коробки. Антон громко смеётся, рассказывая, как какой-то папаша повторял за ребёнком все реплики слово в слово: видимо, вместе учили. Какая-то мамочка начинала снимать на телефон, но в итоге отвлеклась на сцену и всё оставшееся время снимала спинки кресел. — А ещё один чувак… — Антон, ты вообще спектакль смотрел или только за залом наблюдал? — Арсений хохочет на всю улицу и карикатурно хмурится. — Арс, да конечно смотрел. Я цветы просто так не дарю — только за талантливую работу. Арсений сжимает букет в руках крепче и улыбается ярче. На небе начинают сгущаться тучи, обещая ночной ливень, но они ещё успеют вернуться домой и наблюдать за природой уже на разложенном мягком диване. * Рука Антона уже абсолютно привычно лежит поперёк живота, притягивая ближе, а нос утыкается куда-то в затылок: поначалу Арсению было ужасно щекотно, но спустя несколько ночей он привык так, что теперь без этого заснуть сложно. Антон аккуратно водит пальцами по голому животу, прощупывая легкие очертания пресса, укладывает руку, а потом по новой. За окном в очередной раз сверкает молния, на секунду освещая комнату, звучит гром — скорость света и звука, всё такое. Дыхание Антона за спиной становится ещё громче, а губы на пробу мягко касаются затылка. — Антон, ты меня хочешь? — Блять, Арс, пиздец как хочу. — Ладонь сползает с живота чуть ниже, а большой палец цепляет резинку трусов, но тут же отпускает обратно. — Я так тебя хочу, ты бы блять знал. Арсений протискивает руку между их телами и коротко сжимает ещё не вставший член Антона, проводит рукой пару раз и выпутывается из объятий. — Мне надо в душ, — он стягивает с себя бельё и, качая бёдрами, движется в сторону ванной. — Ты пойдёшь за мной или останешься тут полежать, — с насмешкой бросает он замершему на месте Антону. Тот быстро выпутывается из футболки и чуть ли не бежит до ванной, где уже слышится шум воды. Арсений оставил свет включенным в коридоре, чтобы тот проникал в ванную сквозь стеклянные вставки в двери, но не портил картинку — всё должно быть идеально. — Присаживайся, не стой в дверях. Антон устраивается на стиральной машинке и мнёт член через трусы, пока Арсений медленно водит руками по телу под струями воды. Звуки дождя откуда-то из гостиной смешиваются с барабанящими о керамику каплями, но Антон, кажется, всё равно слышит чужое дыхание. Он ловит взглядом каждое движение пальцев: те чуть оттягивают соски и сразу спускаются к рёбрам, цепляясь за них. Арсений оглаживает скулу тыльной стороной ладони и оттягивает нижнюю губу большим пальцем. Ему на лицо льётся горячая вода, и он подставляется под неё, плотно сжимая глаза, пока пар медленно начинает окутывать ванную комнату, оставаясь испариной на кафеле — Антон забывает, как моргать. — Дрочи, — да, Арсению нравится командовать. Антон стягивает с себя трусы и размазывает предэякулят по головке, когда до его ушей доносится следующий вопрос. — Скажи мне, ты уже представлял меня таким? — Арсений ставит ногу на бортик ванной и проводит рукой от голени до бедра слишком плавно, заканчивая маршрут громким шлепком. — Блять, Арсений, я дрочу на тебя с мезозоя. Я тебя каким только не представлял, — Антон некрасиво хрипит, двигая рукой по члену то быстро, то медленно, постоянно сбиваясь с ритма. — Пережми у основания, а то спустишь быстро, — Арсений издаёт короткий смешок и сам же обхватывает член рукой, оглаживая только головку. Он разворачивается спиной и опирается руками о кафель, прогибаясь в спине и виляя бёдрами. Тусклый свет не позволяет разглядеть каждую черту отдельно, но у Антона хорошее воображение — он себе всё дорисует. Арсений ведёт перекрещенными руками по талии, поднимаясь до лопаток, и чуть царапает себя по спине, еле слышно вскрикивая. Он цепляет лейку и обливает себя сам, начиная с кончиков пальцев и доходя до шеи — капли воды отблёскивают на теле, и Арсений весь будто светится. Антон забывает, как дышать, когда тот ставит колено на бортик ванной и притягивает за шею к себе, шепча в самые губы, но так и не давая поцеловать. — Дай мне смазку под раковиной. Я растяну себя для тебя. Антон быстро кивает, как болванчик, и тянется наощупь, чтобы не отрывать глаз, чтобы не пропустить, как красиво Арсений съезжает по кафельной стене вниз, а потом поднимается обратно. Он здесь, весь такой идеальный, красивый, только для Антона, только для него. Только для него изгибается, стонет и мокрыми губами обхватывает свои пальцы, дразнясь. Арсений расставляет ноги как можно шире, чтобы Антону было лучше видно, как он мягко массирует сжавшееся колечко мышц, а потом проникает одним пальцем. Громкий вздох в ванной, а на улице ещё один раскат грома. У Антона в голове нет ни одной приличной мысли, и всё, что хочется — провести хоть раз рукой по члену, но то ли на него так действует указание Арсения, то ли уже само тело не слушается, и он остаётся сидеть на месте, заторможенно моргая и постоянно облизывая губы. Он вытирает испарину с лица и видит, как Арсений проникает в себя уже двумя пальцами, работая запястьем. Капли воды стекают с волос по спине, собираясь в ямочках на пояснице и продолжая свой путь дальше по бедрам. Антон стонет, не стесняясь, и вскидывает бёдра вверх, пытаясь добиться хоть какого-то облегчения. — Хочешь, чтобы это были твои пальцы? Хочешь сам меня растянуть? — голос Арсения как будто за километры, пар от горячей воды полностью заполняет ванную и туманит голову ещё сильнее. Арсений вставляет в себя сразу ещё два пальца — ему тоже невтерпёж. Он упирается щекой в стену, повернув голову так, чтобы ему было видно чужую реакцию, и начинает сосать указательный и средний пальцы, пропихивая их почти до горла и проходясь языком между. Хочется потереться членом о стену, но нужно уже совсем не это. Арсений дёргает ручку крана вниз, обрывая поток воды, и снова шепчет: — Забирай меня. Антон вытаскивает его из ванной и несёт на руках, попутно выключая свет в коридоре, чтобы тот точно больше не помешал. Арсений прикусывает чужую мочку и жарко шепчет в самое ухо «Ты трахнешь меня у стены», и кто Антон такой, чтобы ослушаться. Он перехватывает Арсения так, чтобы тот обвил ногами бока, а руками шею, и проезжается членом между ягодиц. Арсений плотно зажат между стеной и Антоном, и от этого хочется скулить. В комнате снова мелькает молния, освещая их друг для друга: у них взгляды расфокусированы так, что никакой свет не поможет. Антон направляет член одной рукой, и Арсений впивается в чужие губы, пока тот входит. Распаренная кожа трётся о неровный рисунок обоев на стене, но разве это можно почувствовать за отрывистыми толчками. Антон выходит почти полностью, каждый раз вгоняя по самое основание, заставляя гортанно стонать. Он кусает открытую шею и смотрит на след от своих зубов в свете от вновь промелькнувшей молнии — красиво. Тут всё красиво. Чёлка сползает на лоб, и Антон резко взмахивает головой, чтобы смахнуть её назад, пока ладони Арсения перебираются с лопаток на лицо, удерживая. — Смотри мне в глаза и не отводи взгляд. Чёрт, сильнее, да, — молния ещё раз освещает комнату, видимо, специально, чтобы оба смогли посмотреть бесконечные эмоции друг друга. Арсений сбивается на рваные вдохи и выдохи через рот, между которыми проходит по меньшей мере минута, и смотрит безотрывно, пока Антон вдалбливается в него раз за разом. Кончая, Арсений пачкает животы обоим, и тут же чувствует, как уставшие руки опускают его. Он встаёт коленями на паркет и проводит языком по животу Антона, собирая сперму и обводя украшение в пупке. — Трахнешь меня в рот. Я проглочу — не хочу завтра полы мыть. Антон на это всё только кивает и послушно даёт Арсению уложить свою руку на затылок, после чего тот замирает в ожидании. Антон старается двигаться не спеша в такт каплям дождя за окном и не загонять член слишком глубоко, но уже скоро понимает практически полное отсутствие границ у Арсения и входит раз за разом почти на всю длину, насаживая чужую голову. Он предупреждает громким «Сейчас» под раскат грома, и губы сжимаются вокруг члена, пока Антон кончает в горло. Ноги слабеют, и он падает на пол напротив, смотря на то, как по-блядски Арсений облизывает губы, собирая остатки спермы.