На мопеде и за бегемотами

Арсению в лицо светит солнце, и он проклинает Антона за незакрытые вчера вечером шторы — была его очередь. Хотя, на самом деле, можно просто перевернуться на другой бок, пихнув любимого так, чтобы тот откатился на свою половину кровати, а не оккупировал все пространство, включая тело Арсения. Только это тело все равно парадоксально снова тянется к чужим рукам, потому что, это звучит глупо, но, Арсений раздражен лишь из-за того, что первым он хочет видеть не солнце, а Антона. Его как обычно спутавшуюся челку, подрагивающие ресницы и глупую светлую родинку на носу. И Арсений уже по привычке шепчет «Я тебя люблю». Нет, разумеется, он никогда не говорил об этом неспящему Антону — только в такие безопасные моменты. Он мог прошептать об этом ночью, если вдруг вставал попить. Мог прошептать днем, когда Антон объедался за обедом и засыпал на диване. Мог даже сказать в полный голос, когда Антон крепко засыпал на его коленях во время скучного фильма. Но не мог, когда тот смотрел в глаза. Нельзя было сказать, когда именно Арсений все понял — как и всегда. Просто случилась еще одна точка невозврата, еще один сдвиг в голове, и капнувший борщом на голубую футболку Антон, помимо тяжелого вздоха, вызвал еще и улыбку. И что это, если не любовь? Тогда Арсений подумал, что сошел с ума: до чего он вообще докатился? Это же тот самый Антон, что ездил на страшном мопеде, без стука входил в комнату и припер домой кота, об которого теперь Арсений постоянно спотыкался. Как его вообще можно отнести к категории «любимый»? Как оказалось, легко. Вот Арсений и признается в своих чувствах — а как и когда — это не ваше дело. Антон ворочается на кровати и закидывает тяжелую ногу на чужую. Он улыбается и разлепляет глаза, щурясь и все так же мягко глядя на Арсения. Огромная ладонь опускается на скулу вслед за ногой, и Антон треплет щеку, вызывая недовольство. — Мне такой сон снился. — Какой же? — Арсений мягко улыбается, а внутри все холодеет от страха, что Антон мог услышать его признание. — На самом деле, не помню. Только знаю, что там был ты, и почему-то было очень тепло, — несмотря на непреложный запрет на утренние поцелуи Антон все равно тянется своими губами к чужим и коротко чмокает: большего даже он не хочет делать — знает же, что изо рта воняет. Но Арсений сам расслабляется и забивает на правила, приоткрывая рот, когда тяжелая ладонь проходится по чувствительным местам так, как надо. Нарвались же вы, Антон Андреевич. — Ну ты и придурок. Давай на боку, я еще со вчера нормально растянут, — Арсений сам укладывает Антона себе за спину и виляет бедрами. * Благодаря работе в кофейне каждое утро дома начиналось с двух чашечек эспрессо и круассана, спизженного из уцененки. И это правильно — Антон долго метался между своим кафе и новой должностью, но после «Если станешь бариста, то я буду убирать за котом какашки неделю» заявление о приеме было сразу подано. И вот сейчас, сидя на подоконнике и растягивая затекшие мышцы после секса, Арсений искренне радовался запаху кофе и звуку (новой!) микроволновки, разогревающей шаньгу с картошкой. Антон вилял бедрами и распевал какую-то несуразную песню, пока Арсений в голове произносил «Я тебя люблю». *** Антон часто приходит домой уставший, потому что теперь действительно выкладывается — он учится с удовольствием, но после череды сложных заказов или группы клиентов, заказывающих любимый кофе экспресс, сил совсем не остается. Он валится на диван к Арсению, и тот зарывается рукой в волосы, выслушивая все недовольства абсолютно спокойно, ни разу не прерывая. — И эта манда с собачкой мне и говорит, типа «Лаки любит латте». Я думаю: ебать, кофе собаке давать — это ж какая тупость. Собственно, я отказался готовить, и началась истерика, но там менеджер на мою сторону встал, так что все ок, — Антон ласково подается к руке и удовлетворенно стонет, когда Арсений массирует кожу чуть сильнее. — А что там с Дариной этой вашей? Ты же говорил, что она совсем не справляется? — Да а чо она? У нас там стол один в нише стоит, так она заказы не принимает, кружки не уносит — и вообще все время в подсобке прячется. Надеюсь, что потом ситуация улучшится, потому что дочь хозяина дочерью хозяина, а работа важнее, — на последних словах Антон неприкрыто зевает и чмокает Арсения в бедро перед тем как оторваться. Время уже ближе к одиннадцати, а им обоим на работу к восьми — тут даже не стоит выбора, чем заняться дальше, только спать. Антон выползает из душа как всегда мокрый и сверкает сапфиром в пупке. Шутки стало сдерживать намного легче, но все равно Арсений каждый раз уделяет пирсингу слишком много внимания. Тоха мягко жмется к ноге, мурча как трактор, они делят поцелуй со вкусом мятной пасты, и каждый раз в такой момент Арсений обещает себе сказать нужные слова, но потом Антон улыбается ему так, будто и так все знает и, мол, не надо. Это глупо и даже немного стыдно, но Арсений боится, что его слова не будут приняты. Такой дурак. И вроде бы они как всегда ложатся в позу «ложечек», вроде бы Антон утыкается ему носом в затылок, а Арсений все равно сомневается в себе. Он до сих пор думает, что не может обещать Антону что-то: вдруг он разлюбит, ему придется съехать, или уже завтра он попадет под машину? А «Я тебя люблю» — это как будто навсегда. Может ли это разумно обещать сам Антон — тоже вопрос. Арсений никогда не был уверен в себе и в своей жизни, так как он может давать какие-то гарантии? Знал бы Антон о его мыслях — давно бы уже притянул к себе и выбил все мысли из головы. Только рассказать о сомнениях еще сложно. Наверное, когда он будет делиться всем и сразу, то тогда и признание дастся легко. А пока что Антон сопит ему в затылок и машинально поправляет одеяло на них обоих. Пока что Тоха вытягивается в ногах, совсем не ощущая холода от открывшейся на сквозняк двери — замки так и не купили. Пока что Арсений шепчет в стену «Антон, я тебя люблю», потому что точно знает, что его не слышат. *** Арсению, признаться честно, нравится их с Антоном совместный быт. Он уже привык закрывать крышки у гелей и шампуней, привык к каплям борща на плите, даже к чужим трусам в своей стирке привык, честно. Только к Тохе, который вечно мешается под ногами, он привыкнуть не смог. Кусок рыжей шерсти мог залезть к Арсению на грудь, пока тот печатал план занятий, мог лизать шершавым языком по утрам, но лучше всего он мог стоять за спиной, пока Арсений пытался кулинарить. То ли дело было в борще, то ли в схожести характеров, но к Антону кот не лез, изображая из себя самое послушное животное на свете. Рядом с Антоном Тоха мурчал, аккуратно сворачивался клубочком в ногах и вызывал лишь желание приласкать. И то ли Арсений мышекрыса, то ли он насыпает корм как-то не так, но поведение кота рядом с ним напоминает настоящую травлю. Это смешно: он платит за эту квартиру и имеет право ходить по ней как ему вздумается без оглядки на кота! Арсений чувствует себя Джей Ди из «Клиники» — тоже вечно тормозит перед углами, чтобы не нарваться на уборщика, в данном случае — кота. Хотя, тот на все его усилия плевал и носился по квартире из угла в угол, подпрыгивая, как в тех смешных видео из Ютуба. Перечитав кучу литературы, посмотрев видеоуроки по обращению с друзьями меньшими, Арсений настолько преисполнился в своем познании, что слово «кот» начало казаться абсурдным, а увезти того обратно к злополучному магазину, пока Антон не видит, стало заманчивой идеей. Можно же просто сказать, что никакого Тохи у них и не было, только вот Арсений нихуя не газлайтер, а к мурчанию он уже слишком привык. Нет. Мурчание того не стоит. Арсений осознает эту мысль неожиданно четко во время полета на пол и попутного опрокидывания на себя горшка с цветком. Он лежит на спине в земле и смотрит на потолок, будто Болконский на небо Аустерлица, пока кот, уронивший его, методично пожевывает все пестики и тычинки. — Арс? Чо такое? — Антон залетает в комнату чуть ли не с ноги — будь у них между кухней и гостиной дверь, то он бы ее точно открыл пинком. — Что за грохот? — Твой пушистый пидорас меня решил со свету свести! Арсений выплевывает частичку земли, попавшую в рот во время крика, и стонет, поворачивая больно ударившуюся голову в сторону Антона. Ну уж нет, он не собирается все объяснять сам — пускай этот добросердечный сам складывает два плюс два, глядя на осколки горшка. — Тоха уронил горшок, — Боже, ну какое тупое выражение лица. — А я, по-твоему, просто решил прилечь, да, блять? — Арсений порывается кинуть в Антона землей, но сам же понимает, что убираться тогда станет еще сложнее. — Ты опять об него споткнулся? Вообще-то, Антон в курсе их взаимоотношений с котом, поэтому такая наглая формулировка раздражает и навевает мысли о том, что кот для Антона явно на первом месте. Ну пускай тогда это чудовище и делает ему массаж после рабочего дня. Антон прекрасно знает об этой войне и тем не менее каждый раз выбирает неправильную сторону, ставя в аргументы «Ну это же просто кот, Арс», «Ну вам просто надо найти общий язык». Ага, обязательно. Они вместе сходят к семейному психологу, промяукают все проблемы, а потом дружно будут залипать в одну точку на стене. Антон, ты придурок? — Нет, это не я споткнулся. Это он меня сбил с ног. Это он решил выставить меня кривоногим уродцем. — И криворуким, — Антон кивает на землю под Арсением и посмеивается. — Я тебе сейчас глаз этим осколком выколю! — Арсений в угрозе и вправду поднимает тот, но быстро опускает, сдаваясь. — Просто помоги мне встать и вывези это чудовище куда-нибудь в лес, где ему самое место. — Ну признайся, ты ж его тоже любишь, — Антон услужливо протягивает руку, а затем подтягивает Арсения к себе, кутая того в объятиях. Арсений мстительно стряхивает грязь с рук на футболку Антона, но все равно тычется тому носом в изгиб шеи, тяжело выдыхая. Скорее всего, он мазохист, но кота действительно любит: тот помогает ему справиться с мигренями, греет холодными ночами и иногда даже соглашается незаметно для Антона съесть часть борща. Поэтому плюсы все-таки перевешивают. — Ладно, да, я его люблю, — руки на плечах сжимаются сильнее, и Антон наверняка думает о том, что коту Арсений такие слова говорит, а ему — нет. Глупый. — Но грязь эту все равно убирать будешь ты! Арсений отстраняется и тычет пальцем в грудь, чтобы сменить атмосферу, пока Антон только недовольно стонет, но понимающе улыбается. И, судя по тому, что улыбка отдает грустью, тот действительно думал о тех самых трех словах. — Да почему я-то? — Потому что это ты, придурок, притащил к нам в дом это создание. А еще, ты отлынивал во время последней уборки. И между прочим, я вчера выносил мусор, хотя была твоя очередь, — на самом деле, это все мелочи, но Арсению сложно остановиться, если он уже начал. — Да я зеркало позавчера мыл! — Потому что ты сам его брызгами пасты и испачкал! А я тебе не раз говорил, что нельзя так близко стоять. Ты вообще там щеткой чистишь или ершиком? И заметь, что это я еще про саму раковину не упоминал! — Арсений хоть и кричит, но выглядит совсем несерьезно, так что это все даже ссорой не назовешь. А взаимные предъявы в их доме живут на постоянной основе. — Блять, Арс, какая же ты стерва! — а вот это уже удар под дых. — Кто? — Да никто, блять. Ща уберу я все. Антон уходит за тряпками, пока Арсений пораженно стоит посреди комнаты, все еще облепленный кусочками земли. Это ж надо назвать его стервой! Ну сказал он пару ласковых и сказал — что бубнить-то? Антон не обращает на него никакого внимания, только подключается к колонке, как они всегда делают за уборкой. — Арс, эта песня специально для тебя! Музыка Арсению кажется смутно знакомой, но он не может вспомнить, где бы ту слышал, пока колонка не выдает «Беспощадная сука, стерва!». Серьезно? Что Антон хочет этим сказать? Нет, главный посыл, конечно, понятен, но почему тогда не выбрать Фогеля? Зачем это старье? Так что это значит, Антон Шастун? Что Арсений треплет ему нервы беспрестанно? Вроде нет — только иногда. Что он убьет его когда-нибудь, наверное? Да Антон на такое не способен. Что Антон любит его? Да это бред. Или они просто два идиота, которые ходят вокруг да около столько времени? Они — дебильная семья с дебильным котом, и как признаваться в любви, если не настолько по-дебильному. Антон продолжает надраивать полы, но пропевает только «люблю его», и Арсений падает на пол, вырывая тряпку из чужих рук, пораженный осознанием. — А без музыки? — Я люблю тебя, Арс. Тебе же нравятся намеки и обходные пути. А сейчас все так совпало, и я решил, что можно сдела… — Антон не успевает договорить, потому что рука, до этого сжимавшая тряпку, ложится ему на губы. И почему-то это не противно. — Антон, прекрати. Я тоже тебя люблю, — у Арсения наворачиваются слезы на глаза: он столько раз шептал это, не получая никакой реакции, что видеть родное удивленное лицо сейчас слишком сильно бьет по сердцу. — Ну вот, кто-то же должен был первым это сказать, — Антон освобождает губы от руки и целует. Он, наверное, никогда не узнает, кто был первым на самом деле.