***
Директор, до которого стремительно донеслись слухи про песню у учеников, кардинально запретил им даже приближаться к сцене в день выпускного, не то что исполнять на ней свой трек. Такой вердикт он вынес однажды посреди коридора, когда на него вылетел сначала Арсений, глаза которого были, как он выразился, как у панды, а следом за ним и Шастун, угрожающий, что прибьет его гитарой, если у того на их выступлении что-то пойдет не так. Выграновский, появившийся минутой позже, так желал послать директора далеко и надолго, что аж покраснел, а на лбу, где набито «Not Guilty», вздулась от негодования вена. Спасибо можно сказать Булаткину, опоздавшему на первый урок по причине того, что нужно было найти другие барабанные палочки для установки, на которую они все вместе копили, подрабатывая, где кто мог только, но успевшему закрыть ладонью раскрывшийся рот Эда, который бы уже через мгновение не поскупился на отборный мат. — Да вы только запрещать умеете! — следуя за нахмурившимся и обозленным мужчиной, Арсений чувствовал на своей спине тяжелый взгляд идущего позади Антона и слышал, как шепотом матерится Выграновский сзади. — А кто петь будет у нас на выпускном, а? Хотите послушать в очередной раз песню про школу или про то, как быстро мы выросли? — помимо злого директора у них теперь появился Арс, который грудью шел на амбразуру, только бы им выступить, потому что и сам хотел этого, и имел понятие того, насколько важным это было для друзей, ведь сколько сил, денег и жертв впустую уйдет, если они не придумают что-нибудь. — Да на такой ваш выпускной половина одиннадцатых не пойдет, никому такой праздник не нужен, Анатолий Дмитриевич! — Да что ты говоришь, Попов? Еще что-нибудь скажешь или закончил уже? — стараясь быть более-менее сдержанным, мужчина очень хотел избавиться от подростков, как от назойливых мух в жаркий день, но те шатались за ним всю получасовую перемену и пытались уговорить, в особенности Арсений, чьи родители строже относились к сыну и на которого легче всего было надавить через них раньше. — Раз так, то мы споем на улице, у входа на территорию, там вы нам не можете посметь запретить! Думаю, выпускной в этом году пройдет на улице, какая бы ни была погода, — хмыкает из-за спин друзей Егор и видит, как Арс пытается пройти за Анатолием Дмитриевичем в его кабинет, продолжая активно жестикулировать и уверять того в нелогичности решения, но напрасно. Его за плечи берут и выдвигают за порог, а потом перед носом хлопают дверью и щелкают замком, чтобы больше не выносил мозги. Распаленный скандалом Арсений ударяет кулаком в стену рядом и отходит в сторону, смотря сначала на Антона, опирающегося на стену спиной и глядевшего в ответ, следом на Выграновского, такого же злого и так же не потерявшего запал, и на Егора, уже собравшего русые волосы, отрощенные по плечи, как и у Попова, в хвост и закрепившего в нем барабанные палочки. — Да пусть выебывается дальше, хрен старый, сами все замутим, без его разрешения, — начинает Эд, кивнувший на лестничный пролет. — С какого хера я его слушать должен? Споем у ворот, Булка нам еще плакаты забабахает, чтобы уж точно уйти отсюда протестантами, о, как я придумал. — А если схитрить и наебать его попытаться? — Арсений, идеи которого особенно интересовали их то своей изюминкой, то возможностью добиться чего-то не совсем правильным, но адекватным путем. — Скажем, что, мол, давайте нам песню, споем херню их пару раз в актовом зале для вида репетиций, а потом уже на выпускном выйдем с нашей? Даже если и спросят, с чего так решение поменяли, то ничего не скажем, меньше знают — крепче спят. — Это надо обмозговать еще, Сюх, обдумать, чтобы на мелочи не проколоться, а нам еще надо свою песню успеть дописать и пропесочить выступление до мелочей, — Булаткин пусть и говорил с усталостью в голосе, но это только из-за предстоящего урока алгебры, на котором вновь и вновь начнут песочить, и перспективы нахождения в школе лишние пару часов. — Подумать надо. Главное, шобы успели, иначе пизда котенку, — вздохнув, Выграновский взмахом руки зовет их пройтись до первого этажа и покурить на заднем дворе школы, пока большая перемена, во время которой многие учителя в другом корпусе здания — в столовой — трапезничают супом, сделанным не пойми из чего.***
Четвертую и пятую парты второго ряда никогда никто еще не пытался занять, зная, что кто-то хотя бы один из рок-четверки в школе. Они ни в коем случае не держали класс в страхе, просто их одноклассники не хотели конфликтов и надеялись закончить поскорее учебу, сдать все и сорваться с насиженных мест. Из четверых крашем всех девочек из пятых и шестых классов являлся преимущественно Шастун, не раз высказывающийся на тему того, что эта нездоровая влюбленность девчат ему не нравится. А кому, спрашивается, понравится, если на большом количестве перемен за тобой, вокруг тебя ходят девочки, пытающиеся строить глазки, подведенные даже хуже, чем у Арсения? И именно от того Антон старался максимально избегать этих неровных стрелок и размазанных под бровью красных теней, которыми те и пользоваться особо не умели, но старательно обходили Шаста, не забывая глянуть показательно в глаза и отвести свой смущенный и напуганный взгляд. Конечно, это не про всех, есть те, которые явно обладают талантом в макияже, но такие обычно не пытаются лезть самолично вперед, зная себе цену. Устроив голову на руках, Выграновский с удивлением наблюдал за сменой настроения у их учительницы по итальянскому, стоявшей у доски рядом с Антоном и не понимавшей вовсе, каким же образом ученик ответил на пятерку, хотя на ее уроках он обычно лишь осматривает кабинет или своего соседа, Попова, что-то шепча ему на ухо, после чего оба взрывались смехом. — Come hai risposto* , Антон? — проверяя ученика, Екатерина Владимировна пыталась подцепить его на шпаргалке или заученном ответе с готовых домашних заданий, но Шаст, явно чувствующий превосходство в нынешнем положении, уверенно смотрел ей в глаза, поправляя светлую упавшую на лоб челку. — Ti capisco** , Екатерина Владимировна, molto semplice*** . — Антону язык нравился еще с введения его в программу их школы, но такой же симпатии к учительнице он не чувствовал, поэтому на уроках создавалась иллюзия, будто он ничего не понимает и не собирается пытаться понять, на самом же деле Шаст все-таки занимался итальянским, но дома и сам с собой, что исключало возможность общения с носителем, но все же знаний у него было достаточно, чтобы ответить сейчас. Коротким кивком оповестив его о том, что все понятно, Екатерина Владимировна вздохнула то ли печально от того, что не смогла поймать Антона на незнании своего предмета, то ли понимающе. Шастун тут же вернулся на место, поймав горящий, смеющийся взгляд Арсения на себе, и, опустившись на стул, притянул его на свою грудь за плечо. — И ты реально андерстенд шо-то? — повернувшись через плечо, Эд внимательно проследил улыбающимся взглядом за Поповым и в вопросе изогнул бровь. — Прикинь, да, я ж учу. А ты думал, у нас песня чисто набор звуков из моей головы? — Я предполагал такой поворот событий, Шаст, — развернувшись следом, Булаткин покачнулся на стуле, уперевшись носками кроссовок о пол, и стукнул спинкой по парте сидящих сзади друзей. — Я бы больше удивился, если бы ты ничего ей не сказал, — тихо прыснул Егор, кидая быстрый проверяющий взгляд на Екатерину Владимировну и за долю секунды со скрипом возвращая стул в привычное положение. — А я вот знал, что он ответит ей что-то, — пожал плечами Арсений, все еще лежащий на груди Антона головой и устраивающийся только удобнее. Не сказать, что учительница была сильно этому рада, но за несколько лет уже привыкла к подобному, да и особого внимания класса они не привлекали, никого не отвлекали, пусть делают, что им вздумается, только бы не срывали уроки и не поубивали друг друга. Чаще всего говорят, что в дружбе четверых есть две пары, которые наедине чувствуют себя комфортнее, но у них, к счастью, не так. Бывало, что Шастун и Выграновский садились вместе, сплавляя Арсения и Егора на четвертую парту, чтобы поиграть в карты или обговорить ближайшую пьянку, еще сокрытую от остальных двух. А иногда Арсения было просто не отлепить от Шаста, таскающего его на спине или кричащего текст прямо в лицо, пока в гараже шла очередная репетиция. Егор особо не уделял подобным дням внимания, зная друзей и всегда находя темы для разговора хоть с Эдом, хоть с Антоном, хоть с Арсом. Но вот изредка, сам того не замечая, Попов задумывался о том, почему же сегодняшний день Шаст захотел провести, допустим, с Эдом за одной партой. Поначалу он оправдывался перед самим собой, делал вид, что это просто детское любопытство, но через пару повторившихся таких разов смирился, узнав от своих же эмоций, что Антон его все-таки чем-то цепляет. Здесь не будет громкого слова «любит», потому что это было бы несоизмеримо глупо вешать на Арсения ярлык влюбленной нищенки, в первую очередь он — друг. И сейчас Арс чувствует себя максимально комфортно, ощущая теплую руку в браслетах и кольцах на плече и немного на груди, и защищенно, не то что дома. Нельзя ни в коем случае сказать, что Попов уже представил их свадьбу и дом с тремя собаками, но, в целом, ему приятен подобный жест. Да, рокеры могут и целоваться во время своих выступлений, но они ведь не на сцене, сидят на обычном, как им казалось, тухлом уроке, значит, для Антона обыденно Попова касаться. — А го сегодня, это, — Выграновский относился очень щепетильно к их репетициям и всегда старался максимально скрыть факт их существования от людей вокруг. Он знал, что все в курсе репетиций, но все равно пытался их не афишировать. Есть они, да, но когда и где — молчал, только троица знала ответы на эти вопросы, — с алкашей запремся в гараж и будем орать нашу, пока не помрем к чертям собачьим? — Да ради такого я готов свалить со следующего урока, — с довольной улыбкой протянул Арсений, чувствующий, что его с осторожностью, стараясь не задеть украшениями мягкие волосы, потрепали по голове. — Успокойся, рыба моей мечты, мы и ночью отменно зависнем, сейчас лучше лишний раз не встревать в скандалы, — шепотом возразил наклонившийся к самому его уху Шаст и добавил дальше уже остальным. — После уроков по домам, скинем барахло и у дома Егора встретимся, там алкашку будет легче купить подешевле, окей? — Забились, — кивает, в это же мгновение отворачиваясь, Эд и ловит краем глаза кивок Булаткина. До конца урока осталось всего пару минут, в тему можно и не пытаться вникнуть, поэтому Арс глаза прикрывает, планируя на оставшиеся мгновения рухнуть в свои мысли.***
Закинувши ногу на ногу, на скамейке перед домом Егора уже минут десять сидит Выграновский, докуривающий вторую сигарету, и следит за мельтешащим перед носом Шастуном, у которого, видимо, прилив сил и энергии, раз тот не может угомониться и, напевая себе под нос их трек, подтанцовывает, пытаясь утянуть за собой и Эда, лениво закинувшего руки на спинку. — Ну шо ты скачешь, заяц? У меня у самого голова закружится, хотя я сижу на жопе ровно, — с теплой улыбкой тянет Эдик, все поглядывая на дверь из подъезда Булаткина. — А Арсюха где? Оба, шо ли, опаздывают? — Да я откуда знать могу? Может, добежит еще сейчас, — Шаст задирает голову кверху и звонко долго свистит, надеясь на ответ Егора хотя бы с окна, звонить ему — как об стенку горох. — Ало, ты где, Булка? — кричит он свисту вдогонку и видит, как распахивается знакомое окно на четвертом этаже, а после высовывается растрепанная светлая макушка. — Пять минут! — и окно захлопывается обратно, не дав ворваться в квартиру Эдовскому «Да бляяять». В отличие от Выграновского Антон кивает, выдыхает нетерпеливо и бросает горящий взгляд на непрозрачный пакет, стоящий между ног Эда, чтобы уж точно ничего не разбилось. А Арсения все не было. Когда прошло еще десять минут, Эдик поднялся и, подхватив ручки пакета, пошел к домофону, в который вбил три выбитые в памяти цифры, и стал ждать, пока Егор соизволит ответить и объяснить, что такого случилось и не подняться ли им в квартиру. Конечно, его могли и запереть родители, но тот бы сразу сообщил об этом через окно или написал смску, а сейчас же полное молчание. — Да погодите вы, что вы мне трубки обрываете, я вам что, колл-центр? То один, то другой, сейчас я выйду. — Сейчас прямо выползай, нечисть моя, шо ты там делаешь двадцать минут? — Подрочить решил, пять секунд, я выхожу, — и, хихикая, сбрасывает, вешая трубку на базу. Развернувшись от двери, Выграновский хочет позвать к себе Антона, чтобы они вместе начали скандировать «Выходи» под окнами друга, но тот уже пинает камни у дороги, перескакивая с ноги на ногу и держа мобильник возле уха, по-видимому, звонит сейчас Арсению. Подумав и решив, что ему тоже нужно знать, почему они оба опаздывают, Эд, размахивая опасно пакетом и слушая стук бутылок, подходит к Шасту и привстает на носочки, прикладывая свое ухо с другой стороны телефона. — Да меня не пускают они, что я сделаю? Ключи отобрали к херам, я вообще сейчас через окно это ебаное полезу, если не найду ключи эти поганые, — речь Попова очень сбивчивая и тихая, они оба еле понимают, в чем дело, но слыша в одном предложении «окно» и «полезу», понимают — дело хуйня. — Так, тихо, давай без окон, сиди у себя, мы шо-нибудь придумаем, падажжи, — Эд жестами просит Антона с ним еще поговорить о чем-то, чтобы Арсений не начал делать глупостей на горячую голову, а сам, всучив ему пакет, в три больших шага достигает дверь в парадную и только начинает звонить в первую в этом доме квартиру, как ему чуть ли не в лоб ударяется открывающаяся беззвучно дверь. — Да епта! — встречаясь взглядом с какой-то из соседок Булаткина, он, естественно, подвисает и растерянно делает шаг назад, пока не замечает улыбающуюся физиономию еще только спускающегося по лестнице Егора. — Вот ты как, да? А если бы я хуями крыл всех, думая, что это ты спускаешься? — Тогда не крой никого хуями, где Арсений? Не пришел еще? — окидывая взглядом Антона у дороги и Эда, прижавшего к себе пакет, как мать младенца, Булаткин поправляет взъерошенные пряди на макушке и, уложив по памяти их в пробор, спускается со ступеней. — Да нет, его заперли родичи дома, надо его доставать идти. Только вот, по-честняку, идей у меня нет больше. Мы уже и газовщики были, и почта, и менты, и драку имитировали, шобы они вышли посмотреть, а он выбежал по-тихому, — подходя следом за ним к Шастуну, Выграновский поправляет съехавшую лямку майки и вопросительно кивает головой на него. Антон что-то придумал, убрал мобильник в карман и ждал молчания, тишины. — Короче, я тик-ток видел ночью сегодня, там девка хотела погулять с челом, а его к ней не пускали, так она мать его заговорила, а он через окно махнул. — Ты думаешь, Арс полезет в окно и прыгнет с третьего этажа, пусть и на козырек? Он высоты боится, придурь, как он вылезет? Кран заказать можем, но он приедет через год, — прыскает Булаткин и тут же меняется в лице, взмахивая рукой в сторону домов, где живут Поповы. — Погнали, по пути уже придумаем, не стоять же нам тут.***
Выграновский, задрав голову и смотря на стоящего на козырьке Антона, отряхивает ладони и, получив кивок, заходит в подъезд за Егором, еще придерживающим для него дверь. — Хоть бы самому не пиздануться отсюда, я ж не Аркадий Паровозов, чтобы в окно влетать, — бормочет себе под нос Шаст, пока идет по нагретому бетону до балкона чьей-то квартиры на втором этаже. Он бы никогда не решил поиграть в спасателя, но это же их Арсений, который сам никогда в окно не полезет, только если случайно оттуда свалится по неосторожности, значит, ему нужно помочь. Остановившись почти вплотную к чужим окнам, Шаст достает из кармана шорт мобильник и набирает последний номер, слушая долгие гудки, пока наконец-то Арс не берет трубку: — Ну что вы? Придумали? — Ты сам-то готов? — спрашивает Антон, рассматривая открытую форточку на третьем этаже, и стремительно пытается придумать, каким образом возможно самому не упасть, Арсения вытащить и не уронить потом. — Ну да, меня ж просто не выпустили, собраться-то дали. Вот нелюди, да? — Шаст знает, что сейчас Попов чувствует себя виноватым в том, что они не репетируют, а продумывают махинации, чтобы его достать, потому, скорее всего, губы поджимает и волосы постоянно поправляет, излишне нервничая. — Бери рюкзак, если нужно, то и вещи какие-нибудь, хотя. Забей, рюкзак бери только и к окну подходи, — командует Антон, крутя головой в разные стороны, та все же затекла за такой короткий срок. — Я через окно не полезу, ты придурок, что ли? — опешивает на той стороне Арсений, но из окна высовывается, и перед Шастуном предстают распахнутые в удивлении глубокие голубые глаза, в которых он на секунду даже зависает, молча разевая рот. — Ты слышишь меня? — уже положив трубку и убрав телефон в рюкзак, Попов изгибает в вопросе бровь и оборачивается себе за спину, услышав стук во входную дверь. — Это ведь Выгран и Булка там звонят, так? — Типа того, кидай мне рюкзак, — и под испуганным взглядом добавляет. — Я поймаю обязательно. Ему в руки летит легкий рюкзак, Шаст даже присвистнул, поняв, что Арс сегодня удачно налегке, и ему не отшибло руки. Оставляя и свой, и его рюкзаки на козырьке, Антон сбрасывает кепку на бетон рядом и трет ладони, бегая глазами по чужому балкону и стене рядом, дабы найти выступ и зацепиться. — Смотри, Сюх, ты ж мне доверяешь, так? — Ну да.. — неуверенно, но все же кивает Арсений, надеясь, что ему не придется прыгать в руки Шасту со своего окна. — Тогда я сейчас немного поднимусь, а ты мне в руки слезай и хватайся, только не отпусти случайно, окей? — Ты не удержишь меня, мы оба упадем, и я тебя придавлю еще ко всему прочему, — противится Попов, но на подоконник свой садится, вывешивая одну ногу за окно. Голова сразу начинает кружиться, ему хочется вернуться обратно в комнату, но медлить явно нельзя, родители ведь могут зайти к нему, не увидев в пришедшей компании Шастуна, и проверить наличие своего сына дома. — Да хватит уже, полезай! Не давая ему подумать, Антон цепляется крепко пальцами двух рук за верхний карниз окон квартиры на втором этаже, одной ногой стоит на довольно широком выступе, а второй опирается на стену, согнув ее в колене. Без промедлений он подтягивается, перемещает ноги выше, на выехавший при постройке кирпич в стене рядом с окном одной, просто на гладкую ее часть упирается второй и судорожно выдыхает, чувствуя, как металл врезается в пальцы на руках, но лишь морщится. Поднимая голову, Шаст понимает, ему не хватает буквально немного до того, чтобы было реально и безопасно обхватить талию Арса руками и не уронить его вниз. Каждая секунда приносила с собой адскую режущую боль в ладонях, поэтому ждать просто нельзя. Выдохнув, он делает очередной рывок вверх, оставляя первую ногу на кирпиче, другую же выставляя выше прежнего, и отпускает карниз одной рукой, второй едва ли выдерживая вес своего тела, немного поворачиваясь вбок, чтобы Арсений мог схватиться. — Быстрей блять, иначе я сейчас рухну, — хрипит Шаст и тут же подхватывает Попова, обнявшего его пояс бедрами и в эту же секунду отпускающего свой карниз, теперь Арсений зависит только от Антона. И он все же не выдерживает. Сначала вниз скользит одна нога, сорвавшись с небольшого кирпичного выступа, а за ней — вторая, не сумев больше упираться в стену. Единственное, о чем Шастун успевает подумать, — как бы смягчить удар для Арсения при падении. Только этот вопрос решается сам по себе. Хоть Антон и успел схватиться руками за карниз, но даже он не выдержал веса двоих парней и рухнул вниз вместе с ними, Арс успел только ноги спустить с его талии и руками схватиться крепче за шею. Только вот Шаст благополучно падает на спину, громко и низко прорычав от пронизывающей тело боли. Благо упали они на козырек, прямо на рюкзаки, смягчившие хоть немного падение, да и высокий рост сыграл роль — лететь пришлось не так далеко, как могло бы. — Ты живой..? — напугано до чертиков шепчет Арсений, жмурясь от болящих и кровоточащих костяшек, ведь удар пришелся на них, потому что он буквально за секунду до удара вплел их в русые волосы на затылке, чтобы Антон не ударился головой. — Ой блять, не уверен, передо мной уже ангел стоит, — ехидничает Шаст, не открывая глаз. Тут надо бы осмотреть друг друга, а он смеется лежит, весело ему. — Придурок блять. Я говорил, что ты рухнешь! Я тебе органы не раздавил внутри? Болит где-нибудь? — взволнованно бормочет Попов, сползший на козырек рядом и рассматривающий его самым тревожным и внимательным в мире взглядом. В этой суете Арсений и не понимает, что Шастун только что назвал его «ангелом». — Все заебись, не переживай так, — улыбаясь чеширской улыбкой, Антон, приподнимаясь, кряхтит и садится, чувствуя липкую боль в спине. — Не особо героично вышло, но я старался, знаешь ли, — и смеется, смотря на перепуганного Арса. — Иди сюда, герой мой, — подползая поближе, Арсений обнимает его с аккуратностью за плечи и жмется ближе, награждая коротким поцелуем в макушку. И самому приятно, и Шаста наградил вроде как. — Ничего не болит, ты уверен? — Если тебе так страшно, то можешь в гараже меня обшмонать, чтобы не сильно трясся за меня, — успокаивать бы Арсу Антона, но тут все наоборот, Шастун даже посмеивается с такой-то ситуации, но в глубине души ему чертовски приятно, что даже такой глупейший поступок Арсений расценил как подвиг. Сидеть бы и сидеть им вот так, вдвоем на козырьке, выглядит великолепно, если не знать, что было до этой гармонии.***
Казалось, воздух даже наэлектризовался внутри довольно просторного гаража, который, к слову, они потихоньку чинили и подлатывали, дабы тот окончательно не развалился. Он пропитался запахом алкоголя и пота, стены дрожали от адски громких звуков, тарелки на барабанной стойке призывно дрожали, отбивая палочки, струны под пальцами горели, в руках Антона полыхал микрофон. Чистейшая вакханалия, если судить по тому, с чего они начинали свой путь. Отпуская проблемы, они снова и снова отыгрывали свое выступление и свою песню, занимающую в сердце каждого огромное место. Каждый раз Шаст срывал глотку, намеренно отдавая всего себя, пока строчки рекой лились прямиком в лицо сначала подскочившему Арсению, а после оказавшемуся рядом Эду, вновь отдающему инициативу и пуская ближе к Антону Попова, чья энергия била ключом, пока они повторяли заново и заново одни и те же движения, снова и снова добавляя новые мелочи. Егор, играющий свою очередь на барабанах, почти никоим образом с ними не контактировал, если Арс или Эдик сами к нему не подскакивали, жестоко вознося пальцы над родными струнами. Чаще всего Шастун сам подходит к одному из гитаристов, из-за слишком высокого роста слегка наклоняется или сгибает ноги в коленях, чтобы охрипшим голосом кричать прямо в лицо дальше и дальше въевшиеся в память строки. Тогда Арсений, распускающий для таких случаев хлипкий хвост, продолжал игру и сам придвигался ближе, принимая вызов и взмахивая длинными смольными прядями в попытках то ли откинуть их, то ли раздразнить и так разгоряченного Антона. Либо Выграновский, отбивающий каблуками обуваемых специально черных лабутен с ядрено-красной подошвой — такие же были и у Шаста, и у Арсения — ритм и врезающийся покрасневшими пальцами в напряженные струны своей бас-гитары, чуть не врезался своим лбом в лицо Антона, уж слишком близко обычно стоящего. Счет времени терялся, они вновь и вновь вскакивали в поезд обожаемой музыки, готовые под нее будто бы умереть. Концовки у них всегда смазанные, мало того, что Шастун изредка пробовал разные варианты текстов, так еще и в конце у них получалось, честно говоря, мракобесие. И сейчас Шаст, просто скачущий с микрофоном в руках и орущий во всю глотку конечные пробные строчки, не слышит крайних аккордов Арсения, но не придает этому значения, зная, что у того всегда все под чутким контролем. Как только Антон выкрикивает рычаще последние слова, откидывая голову и челку этим движением назад, ему на руки запрыгивает Арсений, предполагающий, что пожалеет об этом, но это завтра, а сейчас ему до смерти нужно горячее дыхание на шее, одышка в самое ухо и руки на бедрах, что Шаст с удовольствием ему обеспечивает, будучи настолько же пьяным. Гитара Попова лежит на креслах-мешках рядом с ними, сам Арс, выхвативший микрофон, смеется отрывисто и громко, слыша, что Выграновский тоже снял ремни с плеч и кинулся к ним, обнимая его со спины и обхватывая талию подскочившего Булаткина другой рукой. — Это просто пиздец, я вас так люблю всех, ребят, — хрипит сорванным голосом Шаст, зарываясь свободной рукой во влажные черные волосы Арсения и всматриваясь в плывущие взгляды Егора и Эда, один из которых, подхватив с пола почти пустую бутылку, сейчас к ней прикладывается, жадно глотая последние капли. — Вот мог бы, всех щас засосал бы, верите? — Шо ты такое пиздишь, будто мы не сосались тут между друг дружкой, — тянет Выграновский, опускающий сразу бутылку обратно на пол и устремляющий блестящие глаза на покрасневшее лицо Егора рядом. — Ща я марафон начну, глядите сюда, пацантрэ, — запустив пятерню в русые волосы парня, Эд притягивает его к себе за затылок и смачно целует в губы, растягиваясь в довольной улыбке. — С Егоркой, не геи, — ржет он, облизывая сухие губы и сильнее запутывая пальцы в длинных светлых прядях. Тут же раздается громкий смех остальных, Антон чуть не роняет Арсения, все еще висящего то ли на нем, то ли на Эдике, стоящем позади. — Дай мне еще бутылку, че ты убрал, жмотина такая? — повернувшись сперва направо и не найдя там Выграновского, Попов оборачивается через правое плечо, и уголки губ сами по себе тянутся вверх — Сюда дай мне еще, че ты шкеришь ее? — он пытается дернуться назад, чтобы дотянуться до Эда левой рукой, так как правая все еще обвивала шею Шаста, но не удерживается и с пьяным взвизгом летит на пол с рук парней. Вот Эдика, тут же заржавшего, успевает оттянуть Егор, а Антон валится сверху на Арсения, который до последнего держал его бедрами. Неприлично близко их лица, хорошо, что Попов от жара и алкоголя красный, иначе бы сейчас полностью выдал свое смущение. — Теперь я сверху, — гогочет Шаст, нависнув над Арсом и упираясь едва ли коленом между его ног. — А у вас шо-то было уже? Ля, а как я пропустил момент, — и снова если бы не Булаткин, пивший в этот вечер меньше всех, то Эд лежал бы с ними на полу, получалась бы отличная куча мала. — Придурки обалдевшие блять, — бухтит Арсений, но выбраться не пытается, все еще смеясь с «С Егоркой, не геи», уж очень шутка ему зашла. Под Антоном валяться на твердом полу — прекрасно, такие виды открылись. Часто вздымающаяся грудь, заметная из-за оттянувшей вниз футболки, дергающийся кадык, постоянно бегающий по губам язык, ярко светящиеся глаза. Кто отказался бы, имея симпатию к до жути сексуальному сейчас Шастуну? — А если я тя засосу сейчас, ты мне вдаришь? — шепотом интересуется из любопытства Шаст, рассматривая смазанные немного черные тени, пушистые без туши ресницы, алые щеки и лоб, покрывшийся потом после таких эмоциональных репетиций. Но Арс ответить не успевает. — Ой ля, пойдем лучше пивом догонимся, я шо-то совсем объебашился за пару часов, из меня всю жидкость выжали уже, — Выграновский кивает на стоящий в углу холодильник и пошатывающейся походкой к нему направляется. Там, достигнув цели, он сразу хватает четыре холодные бутылки в две руки и тащится с ними к дивану, на который в конечном итоге валится спиной, стуча алкоголем друг о друга. К нему присоединяется сразу же Егор, и только после доплетаются вместе Арсений и Антон, продолжающие перешептываться пьяно и хихикать с чего-то, пока поднимаются и доплывают до мягких подушек дивана. — Я холодное не буду пить, у меня связки горячие щас, я ж помру потом, и как нам петь? — протестует Шастун, уже устроившийся с открытой бутылкой и Поповым под боком, которому надпитая бутылка переходит в руки. Арсений ее достаточно быстро вылакал и, перекинув ногу на бедра Эдика туда, где лежали еще две Егора, отпил пару глотков из бутылки Эда, да и он против особо не был. — А представьте, мы вот в гараже сейчас поем, а года через три уже будем на сценах больших, толпы фанатов будут, — забрасывая руки на спинку дивана, Антон, единственный, кто не пьет и потому говорит, приобнимает и Попова, и Выграновского рукой, не дотягиваясь до плеча Булаткина совсем чуть-чуть. — Это тема еще та будет! — Чур мне лифчики всех фанаток пойдут, я забился с вами уже сейчас, — смеясь, Эдик лыбится пьяненько и ерошит уже давно спутанные волосы Егора, лежащего головой на его плече. Кажется, в данный момент они стали единым целым, сплелись руками-ногами, и никто не против этого.***
Жаркое полдничное солнце неприятно слепит, легкий ветерок ерошит длинные волосы, Арсений стоит возле ворот в школу, куда никто из них четверых сегодня не пошел, так как все благополучно проспали и разлепили глаза уже во время последнего урока. Он пьет энергетик, купленный Шастом перед тем, как тот уехал в центр вместе с Егором, которого потом должен был закинуть домой, а сам вернуться к школе и, забрав Арса, отвезти его на набережную ради какой-то очумелой фотки. Встретить учителей Попов не боится, в любом случае скоро должен был приехать Антон, а дома сидеть он не собирался при полном параде. С уложенными волосами, полным макияжем и в шипованных ботинках Арсений выглядит слишком уж блядушно, потому ловил облизывающие взгляды как парней, так и девушек, тусующихся почему-то на школьном дворе. Бросив взгляд на выходящих с территории школы, Попов сторонится их, не желая как-либо пересекаться с теми, чьи рубашки были накрахмалены, а рюкзак был полон учебников и разных пособий, но, естественно, некоторые из таких отчаянно желают подружиться с «плохими» парнями. Надежды, что сегодня получится избежать подобных одноклассников, тают на глазах, когда в метре от Арсения, всматривающегося в дорогу рядом и крутящего в руках пустую яркую банку, останавливается отличник из его же класса. Амурский никогда не отличался особой оригинальностью, да и в целом Арсу не нравился своими коричневыми круглыми очками, беленькой рубашкой в голубое облачко и широкими школьными брюками. Только вот Сережа предполагал, что редкие просьбы Попова не закончатся парой-тройкой списанных домашек и контрольных, и, еще не напирая, звал его то пройтись до булочной (на что Арсений смеялся по-сучьи громко и, цокая каблуками на высоких мужских лабутенах, удалялся под крылышко Эдика, любившего подтрунивать над отличником), то сходить в шахматный клуб (здесь вообще начиналась умора, подключался Шаст и, обвивая талию гитариста, приглашал тотчас пасующего Сережу выпить с ними и просил прихватить пару фигур слонов и смазку для дальнейшего продолжения вечера), то съездить в музей серебряного века, ни на что не получая положительного ответа. И сейчас Амурскому думается, что сам Арсений пришел его встретить, раз в школе не появился, но стоял возле ворот. — Привет, чего здесь делаешь? — интересуется Сережа, поправляя лямку черного рюкзака и воротя нос от разящего запаха алкоголя. — Че те надо? — выдает в лоб Арс, чья голова итак разрывалась от боли, а тут еще цепляются какие-то ботаны. — Да я вот подумал, давай сходим все-таки куда-нибудь вечером, ты мне раз десять обещал, когда зачетную контрольную списывал на прошлой неделе, — напоминает одноклассник, делая аккуратный шаг назад, чтобы сильно не пропахнуть отвратительным спиртным запахом. — Иди сам сходи, чувачелло, мне не до этого, шаришь? — конечно, неправильно, но Арс просто не мог терпеть подобных душнил. — Давай ты мне страничку во Вконтакте оставишь, а я тебе напишу вечером? — все-таки не унимается Амурский, склоняя голову и рассматривая поплывший взгляд Попова, который только прибавлял градуса к его виду. — Да ты заеб.. — и тут же он осекается, зная, что так может упустит шанс на четверку на следующей самостоятельной или контрольной работе, но сдавать позиции не для него, можно хотя бы постебаться. — Давай сюда свою мобилу, так уж и быть, — на эту реплику Сережа тепло улыбается и кивает, но вместо телефона протягивает ему листок и ручку. — Ты напиши сюда, я тебя сам найду, не беспокойся, — как будто бы Арсений умер от печали, если бы Амурский ему не соизволил написать вечером. — А мы в каком веке, не напомнишь? — язвит Арс и, быстро чиркнув что-то на листе, собирает его в несколько раз, а после, прикусив очаровательно губу, пихает ему в передний нагрудный карман на рубашке, хлопая длинными ресницами и отбивая этим желание проверить себя на обман. — Держи, не потеряй, малыш. Разворачиваясь, Арсений планирует быстрее ретироваться подальше отсюда, но его с осторожностью подхватывают за локоть и приглашающе тянут к переходу. Он аж воздухом давится от такой наглости одноклассника, который раньше дышать на него боялся, видно, осмелел сильно. — Пойдем, кофе попьем, чего тебе стоит разок? Ответ выдавать не приходится, благой мат остается при Попове, прерванном ревом мотоцикла и звонком свисте. У кого-то явно не будет денег, а Шастун в приметы не верит, поэтому только смеется хрипло, но видя эту смешную картину, подруливает к замершим парням. — Киса, хочешь, прокачу тебя? — с самой нахальной улыбкой хрипит Антон, протягивая Арсению шлем и не замечая за собой того, что пробежался слишком уж голодным взглядом по фигуре гитариста, от которого у Арса в животе поднялся рой бабочек, а в паху завязался тугой узел. — Прости, но сегодня явно не твой день, смешарик, — хихикая слишком уж довольно, Попов вырывает свой локоть из аккуратной хватки и, точно попав пустой банкой в недалеко стоящую урну, надевает шлем, правда вот обратно на Шаста, изящно перекидывает ножку через сиденье и устраивается удобнее, прижимаясь спиной к крепкой рельефной груди Антона, который тут же дал по газам, кладя одну руку по-собственнически ему на талию и придерживая во избежание возможного падения. — Пока-пока, котенок! — кричит уже в воздух Арс, сдерживая рвущийся наружу смех и пододвигаясь назад, чтобы чувствовать, насколько Шаст здесь и сейчас горячий, спиной. С ревом мотора они исчезают за следующим же поворотом, а Амурский так и остается стоять у дороги, непонимающе смотря туда, где секунду назад скрылся мотоцикл Шастуна, а после, очнувшись, резво лезет в карман, достает трясущимися руками из него листок и разворачивает, а, видя надпись, разочарованно выдыхает, краснея от вопиющей для него пошлости и поджимая губы. «Подрочишь на мальчиков на порнхабе. Эта конфетка тебе пока не по зубам будет, ребеночек ;)»***
Мотоцикл Антон оставляет на дороге, а Арсения уводит через колючие высокие кусты вниз по склону, к самой воде, прихватив с собой только шлем, который цена его не позволила оставить просто на улице, без крепления, и мобильник, чтобы запечатлеть такого Попова и на свою камеру. Спускаются они неторопливо, Шаст идет впереди и помогает иногда Арсу, раздвигая колющиеся ветки или спуская вниз с довольно высоких выступов, с которых в лабутенах прыгнет разве что идиот. — Знаешь, я сейчас задумываться часто стал, — начинает, не спеша продолжая спускаться вниз, Попов и, подняв голову, смотрит на еще сильнее замедлившегося Антона, — что мы скоро совсем из школы уйдем, а вдруг кто-то из нас уедет или пойдет в другой универ? Ты вот в какой собираешься? — Да ни в какой. Вообще, — раз уж начались откровения, так Шастун решает полностью тонуть, оборачиваясь и вглядываясь в родные черты лица своими вечно горящими глазами, — я хотел бы с вами всеми пойти играть куда-то, треки свои писать, хоть в переход, только б с вами. Все равно из меня путного ученика не получится, а таланту зря пропасть я не дам. — А я просто не знаю, чем хочу заниматься.. — замирая над очередным крутым спуском, Арс осматривается вокруг в попытках обнаружить менее экстремальный спуск. — Вот, моя бы воля, я бы остался на всю жизнь в этих годах, чтобы мы всегда в гараже напивались, пели нашу любимую и план разрабатывали, как училок в школе наебать и выступить. Уже спрыгнувший вниз Шаст кивком просит его подойти ближе и, обхватив крепко талию руками, спускает его вниз, а после кладет одну руку на плечи, обвивая их и наконец открывая Арсению тот самый берег, где никого не было, да и легко можно было спуститься к течению. Вон, в нескольких шагах от них уже влажный тяжелый песок, омываемый еще прохладной водой. — Нравится? — он быстро переводит тему, понимая, что привез Попова сюда не слезы лить, как Аленушку, а фотографировать в таком блядском виде. Ему, кажется, нравится наряд гитариста настолько, что хочется всего его спрятать от чужих глаз и сохранить в тайне то, как сильно может Арсений выглядеть желанно. — Конечно! — восторженно шепчет Арс, устремляясь прямо к воде. — Как думаешь, я простыну, если лягу в воду полностью? — и мнение Антона сейчас для него важно, иначе он бы не спрашивал, а просто сделал бы, как считал нужным. Но, кажется, в данный момент Арсений думает чуть иначе. — Никуда ты не ляжешь, ты что, придурок? — Шаст стоит позади парня, смотря на то, как он сначала нерешительно касается воды носком шипованных лабутен, а после делает короткий шаг, чувствуя, как под ногами продавливается мокрый песок. — Ты по жопе получишь, никаких лягу, только через мой труп, — возражает он и, наконец, дожидается, пока Арсений накрутится вдоволь, осмотрится, а после, отсалютовав ему от виска, рухнет в ледяную воду спиной. — Арсений, блять, ну я же попросил тебя! — Чем быстрее ты сфоткаешь меня, тем быстрее я вылезу и высохну, — пищит от холода Попов, на секунду сводя ноги, но сразу за этим отталкивается от берега, отплывая на спине дальше, — поэтому давай быстрее, иначе я заберу твои вещи, а ты пойдешь в мокром. Все, что Антон ему хочет сказать, так это то, что тот полный идиот, но послушно заходит сам в воду, чувствуя, как становится мерзко холодно. Благо, ума хватило сбросить кроссовки и носки на берегу, где остался и шлем с рюкзаком. Покрывая того благим матом за все, что только можно, Шастун, сделав несколько фотографий, склоняется к его лицу и расправляет смольные пряди, стирает с осторожностью капли воды с лица, чтобы не повредить особенно макияж, и вновь делает фото, всматриваясь в обворожительные, как ему казалось, черты лица. И как он не замечал, что Арсений такой чудесно красивый? Правда вот долго залипать нельзя, тот заметно дрожит, а кожа на шее уже покрылась крошечным табуном мурашек. Еще несколько щелчков камеры на мобильнике, и Антон решительно вплетает в его волосы пальцы, стоя в воде почти по колено. Он ощущает, как напряжен то ли от холода, то ли от попыток не уходить на дно, поэтому эту фотографию делает в несколько раз быстрее, чем прошлые, не заметив, что снимает парня на свой мобильник, и выдыхает, протягивая ему руку помощи. — Блять, помоги мне подняться, — все-таки просит не двигающийся Арс, понимая, что если он сейчас двинется, то нога, которую и так свело спазмом из-за адской температуры воды, утянет его вниз. — Арс? Блять, Попов, я же так и знал, — через секунду Шастун уже выносит его на своем плече на берег, слыша, как звонко стучат ряды зубов друг о друга и как мычит болезненно парень, жмурясь от судороги. — Идиота кусок, у тебя даже одежды нет сменной с собой, почему ты мне не сказал, что ты плавать в одежде соберешься? — Я это придумал только сейчас. Подниматься наверх им пока что невозможно, руки у Антона не настолько крепкие, чтобы удержать Арсения долго на руках, поэтому он находит место на траве и усаживается, вытягивая ноги и устраивая между них Попова, чьи волосы тут же начинает разглаживать, пытаясь отвлечь от боли и зная, что судорога скоро кончится. — Хочешь, мы пока фотки посмотрим, ты на них получился просто великолепно, — шепчет осторожно, словно проверяя реакцию, а после обнимает его талию руками для того, чтобы Арсу был виден экран, и начинает листать фотографии, замечая, что Арсений медленно, но верно расслабляется, начиная замерзать. — Так, звезда пленительного счастья, сейчас переодевайся, — он тут же ловит вопрошающий взгляд, мол, во что? — Я отдам тебе свою футболку, джинсы, кроссы мои возьмешь тоже, возражений я не приму. Антон поднимается и, сбрасывая поочередно футболку, джинсы и обувь на траву рядом с ним, набирает номер Выграновского, поняв, что теперь замерзнет к херам собачьим он. Отойдя на пару шагов, чтобы Арсения не смущать, Шаст не видит, каким взглядом одарил его спину Попов, дрожащими руками стягивающий свою одежду. Сопротивляться желания нет, судорога прошла, на этом спасибо. Пока он одевается в чужие вещи, даже разговор улавливает, где Шастун просит либо Егора, либо Эдика принести к гаражу две сухие пары одежды. Правильно, не будет же Антон гонять босиком (в чужие лабутены он просто не влезет ногой) и в мокром весь день, так еще и в довольно вызывающем виде, который, по его мнению, шел одному Попову. — Сейчас мы поедем на нашу «хату», туда вещи принесут, поэтому ускоряйся там, — Антон с самым печальным видом всовывает в мокрые тугие джинсы ноги, благо, они хотя бы подошли, правда ремень пришлось убрать, а футболку он, выжав и этим всю помяв, надевает уже со смирившимся лицом и, закинув на плечо рюкзак, берет Арсову обувь в руки. — Ты пойдешь босиком? Там же все в колючках, — перед тем, как начать подъем, что явно труднее, Арсений его тормозит за руку, хватая небрежно за пальцы и ловя короткий электрический ток, скользнувший от одного касания по его телу. — Так, Попов, меньше слов — больше дела, — и, не давая ни выразить негодование, ни посопротивляться, Антон широкими шагами поднимается вверх, крепче сжимая так и не отпущенную им ладонь. Он, конечно, скрывает боль, кусая губу, когда наступает на очередной репейник, которым здесь все усыпано. Подъем проходит в два раза быстрее, оба молчат и тяжело дышат, с каждым разом все тяжелее и тяжелее было поднимать ногу для последующего шага. У мотоцикла Арс сбрасывает кроссовки и в шуточном бою отбивает свои лабутены, всовывая в них ноги, ведь не поедет же Шаст босым, и так ради придурошной затеи сейчас жертвует, возможно, здоровьем. — Держи, — без разговоров Шастун пихает ему в руки шлем и, забрав с его же запястья резинку, стягивает темные влажные волосы в нетугой хвост, прочесав их несколько раз предварительно, потому что сейчас просить что-то сделать Арсения равняется дольше стоять в прилипающей к телу одежде. — Садись назад только, ладно? — напялив на него единственный шлем, Антон задумывается, почему же так сильно заботится о нем, аж трясется над каждым вздохом. Пока тот еще не начал сопротивляться по поводу места и шлема, который, по сути, отдать нужно бы Шастуну, он быстро садится, на секунду задумывается, забрали ли они все, и заводит двигатель, рывком дергаясь с места и чувствуя, как сжался позади Арс, обхватывая крепче руками его пояс и прижимаясь к плечу шлемом, как бы безмолвно благодаря его за все. И как бы не морозила насквозь вымокшая одежда, которая еще и немного была мала, и Шаст смотрелся в ней по-идиотски, но Антону было тепло лишь от того факта, что Арсений, еще сорок минут назад готовый крыть хуями Амурского за обычное приглашение погулять, теперь грелся о него, словно под крылышко забравшись и напрочь растеряв все свое амплуа язвочки-рокера.***
Уже минут десять Выграновский выполнял роль то ли сторожа, то ли бомжа, прибившегося под чужой гараж с пакетом каких-то тряпок, которые на самом деле являлись одеждой, благородно принесенной им к приезду. А этих дуриков все не было, даже Егор обещался подойти, как только закончит свои домашние дела. — Ну вот и где эти двое? Утонули, шо ли? — кидая взгляд на экран мобильника, Эдик тяжело вздыхает и продолжает измерять шагами то длину, то ширину гаража, дверь в него оставив приоткрытой, чтобы проветрилось. Никогда Эд так не радовался громкому реву мотора, как сейчас, он даже подскакивает на месте и выбегает из-за гаража, устремляя свой взгляд на подъезжающий мотоцикл с двумя парнями на нем. Шасту в глаз челка неприятно лезет, которую, к сожалению, ни убрать, ни отрезать. — Неужели, приехали блять! — восклицает Выграновский, взмахивая руками. — Я думал, вы померли. Кто из вас намок? — окидывая взглядом и того, и другого, он понимает, что либо у него включается режим тупички, либо Антон ему что-то не договорил — А шо вы одеждой поменялись, вы шо, ебались там? — затормозив вдруг, Эд помогает молчаливому Арсению снять шлем и хлопает глазами на Шастуна, будто он тут самый умный и главный, пусть хотя бы объяснит, что ему делать: плакать, смеяться или дрочить вообще? — Сам ты ебался, Утяра, а у нас фотосессия была, точнее у него, — Шаст тычет Арсению в лопатку пальцем и улыбается. — Ну, у него судорога была, а еще замерз, поэтому я ему свои шмотки одолжил, никто не трахался, фу, какой ты мерзкий сегодня с утра, — он ржет и тянет за плечи в гараж Попова, забирая из рук друга, остающегося снаружи, пакет. Эд пытается зайти следом, но ему чуть не прилетает по пальцам, — Не лезь пока, погоди, Арса развезло, не ебу из-за отходняка алкашки или из-за того, что у нас так смято все вышло, — и, получив от него понимающий кивок, кладет в татуированную ладонь ключ от мотоцикла и закрывает за собой дверь. Выграновский остается под дверью, но не подслушивает, скорее обдумывает все сам, чтобы потом было что сказать, он ведь не эгоистичное хуйло, помнит, как иногда Арса штырит не по-детски из-за всего подряд. Разговор он мог бы при желании разобрать, но для приличия даже отходит и крутит в руках шлем.***
Антон честно пытается не смотреть, пока Арсений, отмахнувшийся от него, переодевается, но получается у него, по правде говоря, очень плохо, даже ужасно. Да и разве грехом когда-нибудь являлось смотреть на эстетически красивое тело, пускай это и твой кореш. Пьяные поцелуи с Эдом он может свалить на рокерские замашки, а почему это нет? Все он может, если захочет сам. — Арс, ты ведь не думаешь, что являешься проблемным у нас в коллективе? — да, сейчас можно сказать, что Шастун похож больше на размазню, которая боится и слова сказать поперек, но это ведь не так. Нужно просто уметь видеть грань между своим настоящим характером и с близкими вести себя как Антоха, а не как Антон — мне хочет отсосать половина школы — Шастун. Попов ответа четко не произносит, бурчит то ли «нет», то ли «да», но в итоге просто стоит, развернувшись к нему спиной, и натягивает сухие тонкие носки, замирая. — Ты обалдел, Арсен Сергович? — с показушным наездом Шаст приближается и устраивает свою ладонь на его плече. — Да ты видел вообще, как ты круто выглядишь, когда делу отдаешься? Да я б те.. — он осекается, прикусывая язык. Пока не об этом, сейчас явно не лучшее время обсуждать, кто бы кого на каких поверхностях разложил, Арсению плохо — Антон всегда рядом и готов поддержать. — Ты просто ахуенный, а фотки твои — это вообще пиздец! Да никакая фифочка, типа Ирки, рядом с тобой не стояла, ты — не проблема, уж точно для нас с Уткой и Егором, слышишь? Арсений молчит, поджимая губы, и дергает заусенец на большом пальце, надеясь, не содрать с себя метр кожи, хотя это его волнует в последнюю очередь. — Вот вспомни, кто на Новый год набухался вусмерть и вышиб чужое окно фейерверком? Разве это был ты, м? — теперь обе его ладони покоятся на ровных плечах, на темную макушку опускается подбородок. — Я взял и проебланился, как пидорас настоящий, из-за меня мы ставили тому деду окна. А то, что ты попросил меня, своего лучшего друга, помочь с фотографией в инсту и потом немножко сглупил — вообще мелочь, пустяк, усек? Развернув голову вбок, Попов изгибает непонимающе бровь и руки собирает на груди: — То есть, ты хочешь сказать, что я — мелочь? Ах ты, пидор, я ж тебя отлуплю твоим же микрофоном! — мгновенно повернувшись всем телом, он с громким звонким смехом бросается на Антона, хватаясь за плечи руками и запрыгивая на его пояс, теперь обвитый бедрами. — Я тебя тут и закопаю, в твоем же говне утоплю с монеткой в пять рублей, чтобы ты понял, как выглядит мелочовка! — ему резко становится слишком хорошо, что точно не выглядит со стороны адекватным, но и нюни в данный момент развозить не хочется, пока они могут так дурачиться наедине, без лишних глаз. Не то чтобы Арс смущался делать так при Егоре или Эде, просто было комфортнее знать, что ваши крики и драки никто не слышит и не видит, тогда моменты становятся намного интимнее, словно тайные свидания. — Я еще не переоделся, пусти-пусти, я могу уронить тебя! — ржет Шастун, но все равно подхватывает его под бедра, свободной рукой бросаясь его щекотать. — Уронишь — я тебя потом сам уроню! — язвит Арс, буквально змеей извиваясь, чтобы убежать от щекотки, которой тот боялся до жути, и Антон это отлично знал, потому сейчас пусть и дразнил его, но с понимающей аккуратностью. И тут они реально начинают падать, потому что Арсений слишком уж торопился ускакать от прикосновений и отклонился сильно назад, утягивая за собой в кресла-мешки и Шаста, чей охрипший смех слышен был явно во всем городе. У них вообще свой прикол, кажется, — падать. Теперь-то щекотать можно, сколько хочется, Арс никуда дальше пола подушек не провалится. Отбрыкиваясь, как только можно, Попов взвизгивает громко и пихает его в плечо, заливаясь смехом и задумываясь всего на секунду, сколько Антону дадут за убийство щекоткой? — Я тебя здесь прям и сожру, если будешь орать, Арсений! — надеясь, что он выглядит угрожающе, отшучивается Шастун и скользит рукой под футболку, тотчас чувствуя, что кожа под прикосновениями покрывается мурашками, только не теми же, что после ледяной воды, а другими, от удовольствия. Входная дверь дергается, Егор, еще не повернувшийся и не увидевший эту великолепную картину, уверял Эда, что никто не будет против, если они зайдут, все равно видели друг друга почти что голыми, да и пацаны все, хуями заодно можно померяться. — Нихуя себе, — только и крякает Эдик, замирая за спиной Булаткина, едва сдерживающего смех. Со стороны явно казалось, что не только щекоткой парни заняты. — Шо це таке, Булка? Смех и возня продолжаются, кажется, никто из борющихся за свою правду не заметил их, потому Антон продолжал шарить руками под футболкой, щекоча его и наваливаясь сверху, а Арс ерзал, стуча также заброшенными ногами по его пояснице и требуя сквозь уже задыхающийся смех его отпустить. — Ты гляди, им похую, — удивленно тянет Выграновский и, тихо подокравшись сзади, рявкает по-собственному хрипяще. — Вы шо устроили здесь, я вас переодеться отправил, какого хуя Палка еще в твоем шмотье валяется? Шо за оргия? — тут и он срывается на ржач, упираясь коленями в задницу пытающегося встать Антона и случайно падая к ним, благо скатывается в сторону. — И меня засосали в свою дыру, пиздец, Булка, спаси меня! Егор стоит в дверях, надрываясь от смеха и держась аж за живот, они выглядели сейчас, как тараканы, которых закинули в банку, а они, не ориентируясь, ползают друг по другу, благо настоящие насекомые не орут как резанные. Такие дурачины все же.