***
Касуми лениво потягивала сигарету, выпуская изо рта дымовые колечки. Такое незатейливое занятие успокаивало и помогало погрузиться в мысли. Было странно вновь вернуться в Японию. После Штатов всё вокруг казалось ужасно медленным и скучным, словно застывшем во времени. В Нью-Йорке, где царил хаос, где всё двигалось в каком-то бешеном темпе, не давая расслабиться ни на миг, девушка привыкла к этому ритму жизни. И оказавшись вновь в такой тихой гавани, Иваидзуми чувствовала себя странно. – Не ожидала, что снова вернусь сюда… – одними губами прошептала она, запрокидывая голову и подставляя лицо мягкому, теплому ветру, заходящим солнечным лучам. Если бы кто знал, как тяжело было собраться с духом и вернуться… Над головой пронеслись темные силуэты птиц, упорхнув вдаль. Касуми невольно улыбнулась, отмечая, что птицы вольны лететь куда угодно, но с высоты им видно лучше, где именно будет их дом. В кармане задребезжал телефон, изрядно напугав девушку. Потушив сигарету, Иваидзуми мельком взглянула на входящий вызов и ответила на звонок. – Да, Рин-сан, привет. – Касуми! Ну наконец-то ответила! Я уже переживать начала, что не позвонила, как долетела… Смущенно потупившись, девушка невольно накрутила прядь розовых волос на палец. – Прости, Рин-сан, всё нормально. Я прилетела поздно ночью, подумала, что разбужу своим звонком. – Ладно, ребенок, прощаю, – старшая сестра Ойкавы всегда отличалась безмятежным характером и добрым нравом. – Где остановилась? Ты сейчас в больнице? Как там мой непутевый брат? Узнал тебя? Рад был видеть? «Сколько вопросов», – мысленно застонала Касуми, закатывая глаза, но отвечать пришлось. По крайней мере, на большую их часть. – Пока остановилась в отеле. Да, я сейчас в больнице. Ойкава-сан… Явно в шоке от моего появления, впрочем, это не удивительно. Полагаю, ему нужно время, чтобы всё хорошенько взвесить и обдумать. В телефоне наступила подозрительная тишина, после которой Рин задумчиво прошептала: – А тебе, Касуми? Ты уверена, что тебе это нужно? – Рин-сан, я не хочу это обсуждать, – резче, чем следовало, отозвалась розоволосая, невольно сжимая кулак. К счастью, боль от длинных ногтей, впившихся в ладонь, немного отрезвила. – Прости… Передавай привет Такеру. До завтра, – и прежде, чем Рин успела вымолвить хоть слово, поспешила отключиться. Съехав по стене, Касуми осела на землю, уткнувшись носом в острые колени. Она и правда не хотела приезжать. Совсем не хотела…***
День выписки из больницы казался для Ойкавы сущей пыткой. Нет, он, безусловно, хотел покинуть белые стены палаты, но сейчас ему хотелось вцепиться руками в койку и никогда не отпускать. Не смотря на то, что он дал себе слово, увидеть девушку утром оказалось тяжело. Снова безразличный, почти скучающий вид, вновь какая-то дурацкая растянутая кофта, напоминающая свитер, и снова этот взгляд, смотрящий сквозь него. Вчера, когда доктор Киоши пришел после лекции, он только и делал, что болтал об Иваидзуми Касуми. Тоору по-честному пытался отбрехаться, мол, почему именно она… «Она довольно юна. Сколько ей? Двадцать один? Двадцать два? Она вообще закончила обучения? Простите, конечно, но, если вы не заметили, у меня тут еще несколько дополнительных килограмм металла. Как она собирается заботиться о взрослом мужике? Мне всего-то и нужно, что научиться ходить с протезами, а там и жить станет легче. Ко всему прочему, вас действительно ничего не напрягает? Её внешний вид, например, м? С таким же успехом обо мне может мать родная заботиться». Но врач оказался не промах. Выслушав всю эту гневную тираду, Киоши лишь спокойно поправил очки и ответил: «Встречают по одежке, а провожают по уму, Ойкава-сан. Несмотря на свою эксцентричную внешность, эта девушка прекрасно ладит и работает с людьми с ограниченными способностями. Она работала сиделкой в пяти семьях, заботясь о тех, кто, казалось бы, безнадежен. К тому же, поймите меня правильно, но вашему сыну требуется няня и…». «Надо же, как всё удачно совпало! – зло рассмеялся мужчина, всплеснув руками. – И сиделка, и няня – двух зайцев одним выстрелом!». «Не понимаю, что всё это значит, но… Ойкава-сан, вам нужен, чтобы с вами рядом был человек. Я не говорю про того, кто будет заботиться о вас. Нет, для этого у вас будет другой человек…. Я говорю про такого человека, который будет рядом, чтобы выслушать, с которым просто можно поговорить о каких-нибудь пустяках. Вы одиноки, Ойкава-сан, и вы прекрасно это понимаете. Я психотерапевт, и не первый год сталкиваюсь с подобными случаями. Мне ли не знать, как чувствуют себя люди, которые резко стали ограничены в своих возможностях? Вы закрылись в себе, как черепаха в своем панцире. Четыре месяца не подпускали никого, кроме врачей. Даже родных отказываетесь принимать, не говоря уж о сыне. Поверьте, агрессия – это не лучший способ хорохориться, чтобы казаться безразличным к себе и ко всему миру. Это тяжело и невыносимо держать всё в себе, но ещё больней – выплескивать всё на других, особенно на тех, кто ни в чем не виноват». «Да что вы говорите! – с нескрываемым сарказмом прошипел шатен, сжимая подлокотники до побелевших костяшек. – И вы искренне полагаете, что какая-то девчонка сможет и вытерпеть мои вспышки, и найти индивидуальный подход? Как какому-то идиоту, которому надо объяснять на пальцах, что хорошо, а что плохо? А мне день ото дня придется терпеть брезгливость, жалость и сочувствие в свой адрес? Спасибо, я сыт этим по горло». Врач тяжело вздохнул и устало потер переносицу. «Вот вы снова воспринимаете всё в штыки… Ойкава-сан, я понимаю ваше недовольство. Отчасти я даже согласен с вами, но… – взгляд поверх очков устремился точно в карие глаза мужчины. Тоору с трудом сглотнул, а ругательства так и застряли в горле. – Но я не был бы так уверен, если бы не сама Касуми, которая настаивала на своей кандидатуре». Признаться, молодой человек ожидал любого ответа, кроме этого. «Что? – глаза его невольно округлились, а сердце, на миг остановившееся, застучало в бешеном ритме. – Что вы сказали?». «Сама Иваидзуми Касуми настаивала на своей кандидатуре в качестве вашей сиделки, – терпеливо повторил врач, не без удовольствия наблюдая за тем, как вытягивается лицо пациента. – Главврач всё порывался отговорить, предлагал других пациентов, дела которых чуточку полегче, чем ваши. Но Касуми буквально уперлась рогом и рвалась в сиделки именно к вам. Тогда она сказала: «Плевать, как будет тяжело. Меня, в первую очередь, беспокоит его общее состояние, во вторую – его одинокий сын. Пусть говорит по этому поводу, что хочет… Или же пусть вообще молчит… Я буду делать то, что должна делать. И буду делать так, как считаю правильным. А сейчас я считаю правильным то, что ему и сыну нельзя быть одним». Она хорошо училась в Штатах, её рекомендовали, как чуткого и доброго человека, который видит, в первую очередь, людей, а не объект для созерцания, ну и плюс благодаря её настойчивости, решили дать ей шанс, дабы заработать опыт». Задумчиво пожевав губы, Ойкава тихо прошептал: «И всё же… Слишком всё удачно складывается. И человек хороший, и добрая, и чуткая, и понимающая, и детей любит, и к инвалидам хорошо относится, и упрямая… Да и просто ангел во плоти! Где же подвох?». «У каждого есть свои скелеты в шкафу. И каждый ведет себя определенным образом в силу каких-то обстоятельств. Вам ли не знать, Ойкава-сан?». На это молодой человек ничего не ответит, и разговор на том прекратился. Естественно, Тоору не спал всю ночь, тщательно обдумывая каждое слово и каждую эмоцию, которую испытывал. В голове не укладывалось… Эта девчонка, которая теперь игнорирует его по всем пунктам, сама напросилась к нему в сиделки? Да еще и ради него из Штатов приехала? Не смешите! Но, тем не менее, Ойкаве хотелось глянуть, что из этого выйдет…***
Выписка из больницы прошла спокойно. А вот выходить на улицу оказалась до одурения стремно. Прищурившись от яркого солнечного света, мужчина прикрыл бледное лицо рукой, пытаясь вернуть себе зрение. «Нда, а в палате было уютнее», – озираясь по сторонам, отметил Тоору. Он любил жизнь, всегда любил. Но за последние года эта любовь просто исчезла, оставив после себя какой-то горький осадок. Умом он понимал, что инвалидность – это не конец света, и, тем не менее, бесился от того, что он стал органичен в своих желаниях, стал зависим от людей, которые в глаза будут улыбаться, а за спиной сочувственно вздыхать. От этой мысли Ойкава невольно стиснул зубы и принялся сам крутить колеса кресла, не дожидаясь, когда Касуми возьмется за ручки. Прищурившись, Иваидзуми чуть склонила голову к плечу, внимательно глядя вслед мужчине. А впрочем… Повернись сейчас Тоору, то всё равно не смог бы понять, что у девушки на уме. – И что? Даже жить со мной будешь? – зло усмехнулся шатен, когда Касуми поравнялась с ним. – Было бы неплохо. Не хотелось бы таскать Шина туда-сюда, – будто не заметив яда в его голосе, спокойно отозвалась девушка, слегка пожимая плечами. Широкий свитер горчичного цвета плавно сполз с одного её плеча, изрядно обнажив ключицы, но Иваидзуми даже не обратила на это внимания, продолжая идти рядом. Фыркнув, Ойкава отвернулся. Проходящие мимо люди нервировали… Кто-то проявлял тактичность и просто продолжал идти по своим делам, но взгляды остальных кололи, жалили, точно рой пчел. Людям было интересно. Люди хотели видеть… Бросая косые взгляды, скрывая или показывая свое пренебрежение, будто инвалидность было какой-то проказой, шепчась и переговариваясь… Все жаждали обсудить отсутствие у него ног или уродливый шрам, украшающий его лицо. «Бедняжка! Как так случилось?». «Боже… Какое уродство…». «Не пялься! Это некрасиво!». «Ужасно… Вот не повезло человеку». «Интересно, а ему не тяжело?». «Сколько же проблем он теперь доставляет…». «Это не жизнь. Если бы подобное случилось со мной – я бы покончил с собой…». Эти голоса давили. Унижали. Бесили…. Хотелось заткнуть уши и отгородиться ото всех, но Ойкава понимал, что это не спасет. Ведь каждое слово было уже выгравировано в подсознании, и с каждый словом, как не прискорбно это было признавать, молодой человек был согласен. Это не жизнь… По крайней мере, не его жизнь. Его жизнь разрушилась три года назад, а инвалидность – лишь продолжение агонии. Чувствуя, что ещё немного и сорвется, Тоору сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и досчитал до пяти. Немного полегчало, но под ложечкой по-прежнему противно стучало. – Будете курить? – внезапный девичий голос прервал его тяжелые думы, и мужчина поднял на Касуми слегла затуманенный взгляд. Огляделся и, увидев табличку «место для курения», немного успокоился. Розоволосая, достав из кармана черных джинс пачку сигарет, всё пыталась совладать с зажигалкой, которая постоянно гасла из-за сильного ветра. – Не курю и тебе не советую, легкие все кончишь, – хмуро отозвался Тоору, с нескрываемым скептицизмом наблюдая за попытками девушки прикурить. – Газ закончится, – предупредил он, наблюдая за её бесполезными попытками. – Черт, – выругавшись сквозь зубы, Касуми убрала сигарету за ухо и покосилась на хмурого мужчину. – Благодарю за беспокойство, но со своими легкими я сама разберусь. О! – ветер затих, и зажигалка наконец-то зажглась. Быстро вытащив сигарету, девушка закурила. – Легкие сгниют, – вновь угрожающе предупредил Ойкава, невольно вдыхая удушливый дым. Как всё знакомо… Выдохнув колечко, Иваидзуми скептически выгнула бровь. – Пассивное курение – тоже курение, так что обоим достанется. Но не думаю, что вам это грозит. Проходящая мимо женщина, прикрыв рот рукой, демонстративно закашляла, хотя дым шел в другую сторону, и почуять его она смогла бы только в том случае, если бы подошла вплотную. Сигареты у Касуми были легкими, а запах горько-сладким, оставляющим после себя приятное мятное послевкусие. – Больная идиотка, – тихо, но отчетливо прохрипела женщина, отойдя за их спины. – Понаехало же сук… – Хм-м, – протянула Касуми, сбрасывая пепел прямо на землю. – И чего ж всех так и тянет пройти именно рядом с зоной места курения, м? Ладно, покатили дальше. Затушив сигарету о мусорный бак и выкинув окурок, девушка поудобней перехватила спортивную сумку с вещами Ойкавы. А мужчина задумался: когда она успела так измениться? И ведь не сказать, что изуродавала себя, нет. Просто… Просто это была не Касуми Иваидзуми, которую он знал с момента её рождения. Касуми из его прошлого никогда бы не выкрасила волосы в столь странный цвет. Касуми из его прошлого никогда бы не пристрастилась к сигаретам. Касуми из его прошлого никогда бы не ответила никому с иронией. Касуми… Черт! – Когда приедем, мне придется вернуться в отель, чтобы собрать вещи, так что буду поздно.. Рин-сан с тетей уже должны были приехать, так что они побудут с вами до моего возвращения. Вот же… Почему именно Фукуока? В Токио нельзя было жить? – Не нравится – не приезжала бы, – процедил Тоору сквозь сжатые зубы. Фукуока был родным городом его покойной жены, именно Аяка настояла на том, чтобы они переехали сюда. Теперь же это город давил, стал своего рода тюрьмой, из которой не представлялось возможности сбежать. Да, сестра с семьей жили в Токио, туда же перевезли и мать, когда Ойкава только поступил в университет. Тоору же словно прирос к этой земле… И это было страшно, потому что всё вокруг напоминало ему о череде его несчастий. Родной город остался же в далеком-далеком прошлом. А как хотелось туда вернуться, хотя бы на время… – А я вашего мнения, Ойкава-сан, и не спрашивала, – разулыбалась она. – Мне за это платят. И довольно-таки кругленькую сумму. «Меркантильная девка», – вновь разозлился молодой человек, но в этот раз на самого себя. На секунду же вновь поверил, что Касуми действительно из-за него здесь. А вслух лишь произнес ворчливо: – Почему ни мать, ни сестра не удосужились мне сообщить столь важную информацию? Какого черта всё втихую за моей спиной делают? – А ты разве отвечал им на звонки? – в её голосе проскользнуло столь искреннее удивление, что Тоору на секунду почувствовал себя виноватым. – Рин-сан жаловалась, что вы игнорируете все звонки и смс. А маму так вообще отказывались впускать в палату. Вам вроде тридцать два, а не три года. А я наивно полагала, что игнорирование звонков – это исключительно закидоны пубертатного периода. Оказывается, заблуждалась. – Хватит! – не выдержав, рявкнул он. – Сама не лучше! Сколько раз я, по-твоему, звонил тебе, когда ты смылась в свои гребанные Штаты, а? Сколько, ну?! Свалила, не сказал ни единого слова, будто так и надо! Так чем ты лучше меня? Ойкава понимал, что нельзя винить Касуми. Не во всем… Он знал, из-за чего она покинула Японию, оставив всё позади. Знал, что в том была и его вина, но… Но… Но просто не хотел признавать. Проще было свалить на то, что Иваидзуми тогда была маленьким, неразумным ребенком, который решил включить обидку на всё и всех лишь из-за того, что большой дядя сказал очевидные вещи, которые она отказывалась понимать. И ведь терпела, зараза, вынашивала свою обиду почти три года и, в конце концов, свалила в туман, чтобы он чувствовал себя виноватым. Но было ли разумно сравнивать обиду восемнадцатилетней девушки, которая даже не вошла во взрослую жизнь, с обидой тридцатидвухлетнего мужчины, который не обижался на конкретного человека, а ненавидел весь мир? Глупо и грустно. На удивление, Касуми выслушала его абсолютно спокойно. Или же ему так казалось из-за безразличия, которое отразилось на её миленьком личике. Окинув его пустым, немного прохладным взглядом, девушка накрутила на палец прядь розовых волос. – Закончили? – деловито уточнила она, наблюдая за тем, как пропадает запал мужчины. – Тогда идемте, нас уже заждались. – Ты не ответила на мой вопрос, – сухо напомнил Тоору, внимательно следя за каждым её движением исподлобья. – А я отвечу то же, что ответила в больнице: не думаю, что мы настолько близки, чтобы откровенничать. – Бесишь! – с тихим рычанием выплюнул он. Неопределенно поведя плечом, девушка опустила голову. По крайней мере, ей удалось отвлечь всё внимание на себя. В данной ситуации лишь это имело значение…