Память о человеке, которого мы любили, не меркнет с годами. И память об истинном друге — тоже. Чарльз Перси Сноу
Касуми хотелось просто уткнуться лицом в подушку и закричать изо всех сил, до тех пор, пока не пропадет голос или закончатся силы. Ей казалось, что после того злополучного дня, невидимая грань между ней и Ойкавой стала еще тоньше, но девушка определенно ошиблась. Ойкава Тоору после прогулки и Савамурой стал еще мрачнее и раздражённее, чем раньше, и, хоть ты тресни, Иваидзуми не могла понять, почему. Даичи пожимал плечами, Тоору вновь игнорировал её, а Касуми оставалось лишь ласково улыбаться, мысленно проклиная всё на свете. Единственной отрадой был Шин, к которому девушка очень сильно привязалась за эти недели. В этом маленьком молчаливом мальчике Иваидзуми видела себя: напуганную, всеми покинутую. Иногда, сидя возле ребенка, она искала черты бывшей жены Ойкавы, за которые можно было бы возненавидеть его. Честно пыталась, но… Вздыхая, ей оставалось лишь гладить Шина по голове, тихо пропевая очередную колыбельную. Она не могла его ненавидеть, видя в брошенном ребенке Тоору. Говорят, что дети – это цветы жизни, однако на деле ты любить лишь одного ребенка – своё чадо. Но Ойкава Шин не был ни её ребенком, ни её родственником, однако, Касуми чувствовала, что вопреки всему, она не сможет возненавидеть его. Сколько раз она мысленно задавалась вопросом: почему Аяко так поступила? Чего же этой женщине не хватало в жизни? У Аяки было всё: любящий муж, доход, красота, карьера, сын… Так почему она так поступила? Трудно было сказать, что произошло бы, являясь семейство Ойкавы счастливой семьей, но одно Касуми знала точно: будь они счастливы, её бы здесь не было. Да что там… Она никогда и не думала о том, чтобы снова вернуться в Японию, слишком болезненными оказались воспоминания о прошлом, в котором она постаралась оставить всё и всех. Начав жизнь с чистого листа, Иваидзуми поклялась себе, что более не попадет в ловушку прошлого, но воспоминания – дело тонкое… Стоило только отключить сознания, переключиться на что-то другое, как сердце и разум стремились напомнить о том, что хотел забыть. Но больше сердца болели старые шрамы, оставленные по молодости и глупости, когда она любила. Тогда казалось, что ничто не сломит её, что нужно лишь чуточку подождать, и всё встанет на свои места. Однако, жизнь интересная вещь, в которой каждому человеку уготовлена своя собственная роль. Но, сказать по правде, услышать отказ в свой адрес оказалось куда больнее, чем она предполагала… Тот день виделся девушке, как кино в замедленной съемке. Она помнила, как в ту золотую осень на нём была черная рубашка и темно-синее пальто, а аромат его дорогого парфюма с нотками древесины и цитруса плотно въелся в мозг. Его лицо, уставшее и осунувшееся после дороги, но Ойкава всегда первым делом виделся с ней, чем изрядно бесил брата. Каким бы уставшим и вымотанным он не был, Тоору всегда улыбался тепло и приветливо. Как бы занят он не был, всегда находил время для звонка, смс или встречи. Да, черт возьми, у неё не было никого ближе него и брата! А ведь тогда она собрала всю свою смелось, взвесила все «за» и «против», подготовила целую речь, стараясь, чтобы голос не дрогнул. И что получила в ответ? «Нельзя верить всему тому, что тебе говорят в детстве». В детстве?... В тот день он действительно опустил её с небес на землю, но она никогда не считала, что её чувства это повод для сочувствия или порицания. Ребенок... Да, она была ребенком, но разве детские чувства не искренни? Разве нельзя было задуматься хотя бы на секундочку? Касуми и не знала, что может быть как-то по-другому… Тогда ей удалось перевести всё в шутку и выйти из ситуации, но отношения, строившиеся годами дали трещину. Их семьи дружили, не видеться и не разговаривать друг с другом было, как минимум, странно, могли начать задавать лишние вопросы. Но находиться рядом после признания оказалось очень неловко. Трещина всё росла и росла, пока окончательно не разделила их жизнь на «до» и «после». Они оказались чужими с общими воспоминаниями. Их беседы вскоре сошли на нет, и они разошлись, не проронив больше ни слова. Почти восемь лет ни слуху, ни духу, ни весточки. За столь большой промежуток время многое меняется, многое забывается, но, как оказалось, время абсолютно не лечит, лишь изменяет привычный нам образ жизни. Как ненависть со временем может перерасти в любовь, так и наоборот, может уничтожить те крохотные отростки чувств, что еле-еле пробились через толщу земли, превратив привязанность в отвращение. Но, самым страшным было не проявления ненависти или отвращения, а полное безразличие, когда лишь воспитание не позволяло отвернуться от человека в беде. Когда лишь воспоминания о былом заставляют натянуть улыбающуюся маску добродетели, с которой ты вынужден принимать участие в этом карнавале фальши. Так Касуми думала, глядя на то, в кого превратился Ойкава Тоору. Глядя на этого человека сейчас, девушка лихорадочно пыталась вспомнить, за какие такие грехи она полюбила его. И что она такого сделала в прошлом, чтобы сейчас заслужить столь наплевательское отношение. Если бы Ойкава только знал, через какие круги Ада ей пришлось пройти после признания, обернувшееся лишь подростковой шуткой… А впрочем… Кому какое дело до первой влюбленности глупого подростка? Скажут лишь, что сама виновата, раз не хватило мозгов отличить вымысел от реальности. Да она и сама сейчас понимала, что поступила так лишь благодаря переходному возрасту и подростковым эмоциям, однако… Лишь одних глупых чувств хватило для того, чтобы семья Иваидзуми едва не потеряла своего ребенка, решившегося в порыве эмоций вскрыть себе вены. – Черт, как же бесит… – пробурчала себе под нос девушка, скрещивая на груди руки, таким образом пряча и белесые шрамы. Касуми никогда не винила Ойкаву после того инцидента, а вот дружба между ним и её братом оказалась натянула, хоть шатен и не догадывался об истинной причине. А девушке было всё равно. Она похоронила свою безответную любовь глубоко-глубоко в сердце, предпочтя сделать вид, что всё хорошо, и даже брат, который понимал её лучше кого бы то ни было, поверил в это. Однако Тоору вновь ударил по психике, решив жениться. Старые чувства всколыхнулись, вырывались наружу, но девушка решила поступить умнее и сбежать. Не столько от чувств, сколько от самой жизни, в которой она успела познать горечь разочарования. Не зря ведь говорят: «С глаз долой из сердца вон», как ни странно, но это действительно помогло на какое-то время. Ровно до тех пор, пока она не узнала о том, что случилось…***
На улице холодало. Это девушка почувствовала, гуляя с Шином на детской площадке. Ожидаемо, Ойкава не пошел с ними, справедливо опасаясь разговоров за спиной, хотя, казалось, можно было уже привыкнуть. Мальчик рылся в песочнице, а Касуми тихонько покачивалась на качелях, не обращая внимания на тихие перешептывания мамаш. В голове лихорадочно крутились мысли, начиная от самых бредовых и заканчивая вполне философскими. Иваидзуми просто не знала, что ей делать. С одной стороны, очень не хотелось сближаться с мужчиной, ведь он только перестал напоминать ей об их прошлом, а с другой стороны, делая вид, что ничего не произошло, они были чужими друг другу. Они жили вместе, но это было похоже на какую-то компьютерную игру, где каждый человек должен играть за своего персонажа. Безуспешно, но девушка пыталась разговорить Шина, а мальчик всё отмалчивался, хотя всё и понимал на эмоциональном уровне. Тяжело вздохнув, Касуми запустила пальцы в волосы, взлохмачивая их. Дико хотелось курить, но пока она не могла себе этого позволить. – Простите, можно с вами поговорить? – услышала она над головой тихий, неуверенный голос. Мысленно чертыхнувшись, Иваидзуми подняла голову, глядя на молодых женщин исподлобья. И хотя взгляд был красноречивее любых слов, губы растянулись в ласковой улыбке. – Я слушаю, – предельно вежливо произнесла она, слегка выпрямляясь и глядя куда-то поверх их плеч. Стоило морально подготовиться к дурацким и неудобным вопросам. Женщины нерешительно переглянулись между собой, будто решая, стоит ли спрашивать, но, наконец, решившись, одна из них тихо уточнила: – Вы настоящая мать мальчика? Касуми вздохнула. Конечно, в её возрасте уже вполне можно иметь детей, но, тем не менее, она выглядела куда моложе своих лет, тем самым ставя в тупик тех, кто начинал шептаться о её раннем материнстве. – Нет, я всего лишь няня, – уточнять и то, что она нанималась, как сиделка для мужчины, благоразумно не стала. Не поймут, а даже если и поймут, но не одобрят. Женщины переглянулись, а Иваидзуми внезапно одолело любопытство: с чего это такой интерес? – Пожалуйста, говорите прямо. Потупившись, вторая дама пробормотала: – Просто вы гораздо больше похожи на мать, чем та… ну, первая. Да и Ойкава-сан выглядит рядом с вами спокойнее, – Касуми вопросительно приподняла брови, а женщина поспешила добавить, при этом бурно жестикулируя: – Не поймите нас неправильно, мы просто снизу живем, постоянно слышали, как они ругаются. Кажется, что не было ни одного дня с момента их свадьбы, чтобы они не кричали друг на друга. – Я знаю его с самого детства, Ойкава-сан всегда был несколько импульсивен по отношению к другим. – С детства? – встрепенулась первая женщина. – Простите, но вы часом не Иваидзуми Касуми? Вот тут то девушка удивилась по-настоящему. Замерев, она прищурилась и осторожно уточнила: – Допустим, а что это меняет? Женщина хотела было ответить, но подруга весьма ощутимо пихнула её в бок, да так сильно, что та болезненно охнула. – Что. Это. Меняет? – холодно чеканя каждое слово, розоволосая девушка встала с качелей, буквально нависнув над испуганными женщинами. – П… П-простите, было невежливо подслушивать, – заикаясь, пролепетала вторая подруга. – Мы старались не обращать внимания, но ваше имя слишком часто повторяли и муж, и жена. Вот мы и предположили, что у Ойкавы-сана была любовница, о которой Аяко прознала и устраивала скандалы, но вы такая молодая… Вам на тот момент, наверно лет семнадцать-восемнадцать было… Виски заныли, и Касуми, поморщившись, схватилась за голову, чтобы хоть как-то унять боль. Невероятно странная ситуация вырисовывалась. Хотя девушка и понимала, что нельзя полностью доверять словам женщин, но, тем не менее, они безошибочно назвали её по имени, а значит имя действительно звучало в семье Ойкавы. Но Аяка знать не знала Касуми лично, она видела лишь Хаджиме, так что у неё не было причин упоминать о ней. А вот Тоору… Но какой был смысл вообще заводить о ней разговор? Достаточно было информации о том, что она младшая сестра его лучшего друга. Да их даже нельзя было заподозрить в интрижке, так как Касуми была несовершеннолетней, и между ними неплохая разница в возрасте. Здравомыслящему человеку бы такое даже в голову не пришло! Мелькнула шальная мысль о том, чтобы спросить всё самолично, но с нынешней обстановкой ответы бы пришлось буквально вытягивать по одному слову. «Если подобные разговоры действительно были, то наверняка они еще повторятся или всплывут тогда, когда ожидать не будешь, – кивнув косой взгляд на балкон Ойкавы, Иваидзуми задумчиво обхватила пальцами подбородок. – Просто всё это весьма странно. Хаджиме бы точно не стал говорить лишнего, да и не думаю, что Тоору настолько сглупил, чтобы рассказать о моем признании. Боже ж ты мой, в делах прошлого мне еще не хватает разбираться для полного счастья». – Всё не так, – наконец, взяв себя в руки, уверенно произнесла она. – Что бы там себе не надумывала Аяка, я много лет прожила в Америке, даже не планируя возвращаться в Японию. В любом случае, сейчас это уже абсолютно неважно, ведь жизнь уже изменилась. К счастью, дамы оказались вполне благоразумными, чтобы понять, что разговор окончен и боле не имеет смысла к нему возвращаться. В конце концов, о покойниках говорят либо хорошо, либо ничего. А судя по тому, как вела себя Аяка, ей грозило вечное забвение…***
– Сказал же, не хочу есть! – рявкнул Ойкава, смахивая тяжелую тарелку с супом. Естественно, всё содержимое оказалось не столько на полу, сколько на ногах мужчины. Касуми поморщилась от грохота и боли, зная, насколько горячим был бульон, и подняла на мужчину тяжелый взгляд. Шин подпрыгнул в сидячем положении, с испугом переводя взгляд то на отца, то на няню. Плакать он не собирался, однако, нечто такое промелькнуло в его больших глазах, что девушка была вынуждена отвернуться от раскрасневшегося от гнева мужчины и, ласково обняв ребенка, прошептать: – Маленький, иди в комнату, поиграй. А я скоро приду, и мы вместе соберем кубики, хорошо? Шин испуганно кивнул и, подхватив тарелку с оставшимся супом, быстро унес ноги. Наступила тишина, сопровождающая лишь отдаленным топотом маленьких ножек, а затем хлопнула дверь, и атмосфера вокруг накалилась до предела. Ойкава тяжело дышал, нервно дергая горловину рубашки в сторону, послышался треск ткани, и несколько пуговиц, не выдержав подобных издевательств, разлетелись в сторону, прокатившись по полу. Иваидзуми молча, но чересчур медленно наклонилась и, подняв керамическую тарелку, принялась собирать то, что осталось от супа. Было горячо, было больно, но девушка не обращала внимания ни на покрасневшие пальцы, ни на натужное сопение мужчины. Бездумно, словно заведенная механическая кукла, она собирала остатки водорослей и риса, кидая их в миску, не чувствуя, как горячий бульон пропитывает кофту, обжигая кожу. Колени начали болеть и слегка разъезжаться. Глядя куда-то вовнутрь себя, Касуми стянула промокшую водолазку и, оставшись лишь в одном коротком топе, автоматически протерла пол. Поднявшись, мельком взглянула на трясущегося мужчину, который будто бы пытался совладать со своими эмоциями, и заметила остатки водорослей на его штанах. На четвереньках, словно кошка, она подползла к инвалидному креслу, и легким движением руки привела его одежду в порядок. – Что ты?.. – прохрипел шатен, невольно краснея от внешнего вида девушки. Теперь, когда глаза не застилала пелена, и зрение пришло в норму, он досконально смог разглядеть каждый оголенный участок кожи, задержав взгляд на острых ключицах и зоне декольте. Касуми не ответила, но её рука, внезапно легшая на ногу мужчины, заставила отвлечься. И зря. Ойкава болезненно зашипел, когда острые ногти до крови впились в кожу прямо через ткань штанов. Девушка спокойно подняла голову, наблюдая за его реакцией, а мужчина изо всех сил сжал побелевшими пальцами подлокотники кресла. Не сказать, что Иваидзуми обладала какими-то особыми навыками борьбы, но она прекрасно знала, что стоит только направить силу тела в пальцы, то аккуратные, заостренные ногти могут нанести куда больший урон, чем простая грубая сила. – Больно? Отлично. Значит ещё не всё потеряло, – прохрипела она, поднимаясь. Напор пальцев ослаб, но вот боль стала сильнее, стремительно разливаясь по коже вокруг воспаленного участка. Не дав Тоору и слова вставить, девушка быстро пробормотала: – Вам нужно переодеться. Давайте штаны, я постираю. «Нужно поговорить с Савамурой. Эти новые лекарства никуда не годятся. Конечно, врач предупреждал, что из побочных эффектов в основном идут перепады настроения, но он и без них неадекватный был. Прежде хотя бы умудрялся себя в руках держать, а здесь его аж трясет всего. Чрезмерно повышенная возбудимость ни к чему хорошему не приведет. Ему спать надо, а то он из-за бессонницы вообще чокнулся… Главной самой себя в руках держать, а то точно придушу во сне подушкой, чтоб не мучиться». – Касуми, я… – Иваидзуми, – жестко оборвала его девушка, остановившись на выходе из кухни. – Запомните это. Если я однажды вспомню прошлое, то вы пожалеете об этом, – сказав это, девушка поспешила выйти. Тоору опустил голову, душа в себе злые слезы. Пожалеет? Он? Да, черт возьми, всё это «прошлое» – это одно большое сожаление. Но это не значит, что он хотел от него избавиться. Касуми – единственная ниточка, что вела к той жизни, и, как бы она не хотела, как бы не упрямилась, он не позволит ей снова исчезнуть, и оставить его одного. Если ему суждено утонуть во тьме, то он потащит её вслед за собой… Лишь потому, что из всех людей, только она способна влиять на его мысли. Сделав глубокий выдох, мужчина откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Горечь, стыд, сожаление… Всё смешалось воедино. Однако, он не находил в себе силы, чтобы объясниться. Не сейчас. Сейчас, скорее всего, она просто-напросто не поймет и, в своей обычной манере скажет, что это бред. Но страшнее всего было признаться самому себе, что он сам совершил ошибку. Сам не верил, испугался и сбежал, а теперь безуспешно пытается сделать вид, что ничего и не было, что всё так же, как и много лет назад. Глупец… Безнадежный глупец, готовый пойти на что угодно, лишь хотя бы на миг вернуться в то время и исправить все свои ошибки. Но нет, проще же винить всех вокруг, но только не себя. Умом Ойкава понимал, что ничего уже не будет так, как прежде, но в сердце всё равно ютилась надежда на иной исход. – Касуми… – прошептал он, зажмуриваясь изо всех сил и резко выдохнул, надавив пальцами на глаза, будто пытаясь заставить слезы закатиться обратно. – Хотите покурить? – раздался над ухом тихий, осипший голос. Вздохнув, мужчина поднял покрасневшие глаза, глядя в бледное лицо девушки. Её трясло, но всё-таки она нашла в себе силы слабо улыбнуться и протянуть ему пачку сигарет. Иваидзуми слегка щурилась, и Тоору заметил, что её глаза тоже покраснели. Она всегда плакала, пока никто не видел, ничего не поменялось. Кивнув, мужчина потянулся за сигаретой. Ничего не говоря, розоволосая достала зажигалку и помогла поджечь, затем затянула сама, изо всех сил вдыхая горький запах табака. Тяжело сев возле стены, девушка положила руку на согнутые колени, глядя на то, как расплываются дымные колечки. – Как долго еще собираешься курить? – Брошу, – еле слышно откликнулась Касуми, делая очередную затяжку. – Обязательно брошу. Когда-нибудь… Ойкава больше ничего не сказал. Да и что говорить? Ведь он сам хотел бросить, но не смог. А теперь и не хотел.