Нас ничему не научили те, кто нас любил. Самому главному нас научили те, кто нас не любил. Линор Горалик
Ойкава проснулся от резкой вспышки боли где-то в районе бедра. Рыкнув что-то нечленораздельное, мужчина скрипнул зубами и слегка приподнялся на кровати, с ненавистью глядя на впалое одеяло ниже коленей. Скве-е-ерно… Спустя столько времени фантомные боли до сих пор мучают его наяву, отвратительное чувство просыпаться после того, как только что во сне спокойно плавал в море. Он всё ещё не мог воспринимать себя безногим калекой, хоть разум ему и подсказывал, что пора бы смириться и жить дальше. Но он не мог. Смахнув влажные от пота пряди каштановых волос с лица, Тоору придвинул к себе инвалидную коляску, закрепил, чтобы та не уезжала в сторону, и привычным движением переместился с кровати в кресло. Каждое утро одно и то же: те же мысли, вгоняющие в ещё большую депрессию, те же движения, отшлифованные уже до автоматизма, чье-то чужое лицо в зеркале… Мужчина задумчиво провел пальцами по своей щеке: со временем шрамы должны были рассосаться или стать менее заметными, но сейчас эти уродливые рубцы, испоганившие некогда красивое лицо, просто-напросто раздражали. Будь его воля, он бы больше никогда не заглянул в зеркало, однако, просыпаясь каждый раз от ночных кошмаров, первым делом он направлялся в ванну, чтобы убедиться в том, что сон до сих пор продолжается. Со стороны кухни раздался тихий перезвон посуды и звук льющейся воды. Тем не менее, одно в его жизни изменилось точно… Быстро умывшись и пригладив всклоченные волосы, сильно отросшие за несколько недель, Ойкава покатил в сторону кухни, откуда уже вовсю разносился аромат еды. Касуми была в своем репертуаре: растянутая легкая водолазка с длинными рукавами, розовые волосы, прибранные в короткий смешной хвостик, в ушах беспроводные наушники, из которых доносится какая-то иностранная песня. Когда девушка хозяйничала на кухне, она никого и ничего не замечала. Как и не замечала того, что танцует или поет. Голос её был хриплым не только из-за сигарет, но и из-за того, что петь она старалась тихо, дабы никого не потревожить, да и не сказать, что получалось у неё хорошо, однако делала она это с такой отдачей, что улыбка сама собой расползалась по губам мужчины. Касуми кружилась по комнате, полностью отдаваясь мелодии и явно представляя себя на сцене или в каком-нибудь клипе, при этом не забывая следить за плитами, на которых готовились мелко нарезанные овощи. – Доброе утро, Ойкава-сан, – не поворачиваясь, весело откликнулась девушка, вытаскивая из буфета посуду. – Хотя, судя по вашему пасмурному выражению лица, не такое уж оно и доброе. Улыбка действительно пропала с лица мужчины в тот самый момент, когда девушка подала голос. Ехидный, саркастический, но при этом до бешенства безразличный. Касуми будто было роботом, запрограммированным лишь на самое необходимое. Но порой в глубине её черных глаз мелькало нечто такое, от чего сердце начинало предательски болеть. Выводило из себя, что девушка не позволяла вспоминать ему о прошлом, хотя сама напоминала ему об этом постоянно. Бесило, что она отказывалась воспринимать его, ведя себя так, как вела бы с другим незнакомцем. Но до помутнения рассудка раздражало, что он не может вернуть время вспять. Из-за этой девицы до безумия болела голова. Каждый раз… Каждый гребанный раз, когда он видел её, Тоору не мог отделаться от чувства вины и стыда. Вины за то, что когда-то обидел маленькую девочку, которая доверила ему самое сокровенное – своё сердце, а он так безжалостно смешал его в общую кучу. И стыд за то, что несмотря ни на что, он по-прежнему хочет, чтобы Касуми оставалась рядом с ним. Ойкава всегда был жадным до внимания, а свои эгоистичные наклонности он никогда и не скрывал, но девушка оказалась умнее: она просто-напросто вычеркнула его из своей жизни, как некогда поступил он сам. Ха, а ведь после всего случившегося он действительно наивно полагал, что той, кто останется с ним до самого конца, такой, кто окажет поддержку, будет именно младшая Иваидзуми. То не только она, даже Хаджиме отказался от него. Сколько раз после аварии он звонил им обоим? Уже и не сосчитать. Друг же не взял трубку даже тогда, когда умерла Аяка. Тоору чувствовал себя по-настоящему несчастным и преданным, хотя умом и понимал, что ему никто ничего не должен, а его внезапное одиночество, граничащее с безумием, лишь его проблемы. Но тут, как снег на голову, появилась Касуми, которая, впрочем, не сильно рада его видеть, хоть упорно это и скрывает за своей лицемерной улыбкой. От этой мысли Ойкава разозлился ещё сильнее, сжал пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в кожу до отрезвляющей боли, которая плавно перешла на виски. А Касуми улыбалась. Своей дурацко-очаровательной улыбкой, словно знала, что это раздражает его ещё больше. А мужчина и сам не понимал, почему поддается ей, почему пытается играть по её правилам, делая вид, что всё в порядке. А оно нихрена не в порядке! Он не верил, что эта девочка, которую он знал с момента её рождения, может так просто обрубить все связи, построив стену, через которую может проходить лишь она одна. Иваидзуми была как сон – вроде и реальная, но бесконечно далекая. Он не мог воздействовать на неё никак, она же читала его, словно открытую книгу. Сколько Тоору помнил её, девочка никогда не была способна на подлость или на ложь, она не боясь высказывала всё в лицо, даже если после этого ей грубили в ответ. Как и он сам, Касуми до последнего всё держала в себе, не винила, не обижалась… По крайней мере, он так думал, наивный дурак. – Вам чай, кофе? – деловито уточнила она, всё-таки поворачиваясь к нему. Ойкава внимательно взглянул на нее исподлобья. Долго так смотрел, испытующе. Не понимал. Действительно не понимал, почему она так жестока с ним: то отталкивает, то притягивает. А эти ещё подрагивающие руки, обвивающие его за шею, нежные губы, после которых кожа будто в огне… Мужчина мотнул головой. Сумасшедшее наваждение, которое преследует его на протяжении долгого времени. – Ты презираешь меня, да? – вопреки мрачным мыслям, голос прозвучал обреченно, даже с легкой насмешкой, мол, по-другому и быть не может. Касуми замерла, удивленно захлопав своими большими темными глазами. Девочка, угум… А как из-под ресниц глянет, так мысли в голову совершенно недетские лезут. Улыбка тот час пропала с её губ, а она сама вся напряглась, как тетива лука. – За что мне вас презирать? – тихо, отчетливо проговорила она, чуть склонив голову к плечу. – За то, что вы инвалид? За ваше лицо? Или же за то, кем вы стали или пытаетесь стать? – каждое её слово было подобно удару ножа, но, поджав губы, шатен упрямо всё выдержал. – Так за что мне вас презирать? – девушка сделала шаг навстречу, а Ойкава, напротив, откатил коляску назад, внезапно почувствовав себя абсолютно потерянным. – За то, что бросили сына? За то, что расстраиваете свою семью? За то, что продолжаете жалеть себя, при этом ненавидя всех вокруг? Ну! Что молчите? – Достаточно, – прохрипел он, чувствуя, как пересохло в горле. Перед глазами появилась странная пелена, и силуэт девушки поплыл. – Ты сказала всё, что нужно… Однако Касуми и не думала останавливаться, упрямо мотнув головой. Резинка слетела с головы, и розовые волосы рассыпались по плечам. – Я ещё не закончила, Ойкава-сан, – то ли прошипела, то ли прорычала она. Но звучало и в самом деле устрашающе. – Я помочь вам хочу! Но вы, как упертый баран, встали на одном месте – не сдвинуть и не пройти – вместо того, чтобы взять себя в руки, смириться с данным положением и попытаться начать всё заново. Вы, черт вас дери, были спортсменом! Разве падая, вы не поднимались заново? Можете злиться, кричать, швырять в меня посудой, ненавидеть всё вокруг, как любите это делать, но не смейте считать, что жизнь закончилась! – девушка тяжело выдохнула, нервно откинув со лба непослушную челку. Переведя дух, более спокойно произнесла: – Ноги – это не конец света. У вас есть голова на плечах, есть сила, красота, харизма… Да Боже ж ты мой! В конце концов, член же вам не оторвало! – Эй! – несмотря на всю серьезность разговора и ситуации в целом, мужчина почувствовал, что предательски краснеет. Пожалуй, он действительно слишком часто старался воспринимать её, как девочку, а не взрослую девушку. Вот и доигрался, смущаясь от двадцатилетней девушки шуток ниже пояса. Поняв, что сгоряча сболтнула лишнего, Иваидзуми поспешила отвернуться. Лишь кончики ушей загорелись красным. Откашлявшись, пробурчала себе под нос: – Я на днях видела ваши протезы. Они максимально подвижные и мягкие, но какое-то время всё равно в районе культей будет больно, пока не привыкните. Вам придется учиться заново ходить, спасибо Савамуре-сану, что он ваши мышцы в порядок привел. Видимо, ваши шуточные перепалки не прошли даром. Ойкава прикрыл глаза, соглашаясь. Даичи он терпеть не мог, хоть и уважал его, как бывшего капитана волейбольной команды. Но бесконечно бесило, что он так настойчиво лип к девушке, а той, будто и в радость. Хотя… Тоору ведь даже не знал, как она жила последние пять лет. На кого училась? С какими людьми встречалась? Были ли у неё отношения? Но, по правде говоря, сейчас эти вопросы казались максимально неуместными, да и стыдно было спрашивать, спустя столько времени. Это она знала о нем всё, он же о ней ни черта не знал, так и жил, основываясь на их прошлом общении. Касуми улыбнулась, наливая им обоим кофе. Приятный аромат свежезаваренного напитка в сочетании с ароматом корицы немного приободрил, но сомнения никуда не исчезли. Завтрак прошел в тишине, а затем за ними приехал Савамура и они вместе отправились в больницу.***
Зайдя в здание, Тоору невольно вздрогнул, морщась от запаха антисептика и лекарств. С недавних пор больницы, по определенным причинам, он не очень-то и жаловал. Тяжело было изо дня в день, в течение нескольких месяцев наблюдать лишь за белыми стенами палаты, медленно сходя с ума от одиночества и ярости, разрушающих его разум и тело изнутри. Психотерапевт, который работал с ним, лишь качал головой, заявляя, что реабилитация не идет полным ходом лишь из-за того, что мужчина сам лишил себя стимула как можно быстрее покинуть стены больницы. Ха, если бы все проблемы зависели только от психосоматики… Но в случае Ойкавы и его психологического состояния, эти проблемы, накапливаясь, точно снежный ком, лишь усугубляли ситуацию. Хоть Иваидзуми и считала такую терапию жестокой, но выводя мужчину из себя, действуя методом кнута и пряника, она, по крайней мере, была уверена в том, что Тоору что-то чувствует. Всяко лучше, чем полная апатия и нежелание жить. К счастью, был и плюс, который безмерно радовал мужчину: на него не пялились, как на изгоя, потому что он был не один такой. Девушка же с безразличием оглядывалась по сторонам, предоставив Даичи катить кресло Ойкавы вперед. Видя скривившееся, недовольное лицо мужчины, она могла лишь догадываться, о чем он думает. Хотелось сказать, что он не одинок к своей ненависти к больницам, но это означало бы рассказать всю подноготную, а этого девушка сделать не могла. В отличие от Тоору, Касуми смирилась с мыслью, что здоровые люди сюда не попадают, а порой даже и не выходят. Так что, на неё взгляд, мужчине крайне повезло выйти хотя бы половиной своего тела. Заметив знакомую фигуру детского врача, Иваидзуми встрепенулась. Больно уж хотелось поговорить с Киоши прямо сейчас, пока Тоору здесь, но девушка осталась стоять на месте, провожая мужчину взглядом. Ойкава и без того не в настроении, не надо усугублять ситуацию еще больше. Касуми приходилось видеть людей, которым только-только надели протезы, и, надо сказать, счастливыми они не выглядели. Такое бывает только в кино, что раз – и всё, человек радостно вскакивает с кровати и несется навстречу приключениям. В реальности же дела обстоят куда хуже: во-первых, это дико больно, после фантомных болей протезы не чувствуются, а следовательно не чувствуется земля под новыми ножками; во-вторых, инвалиды как дети, если что-то не получается с первого раза, то зачастую и попыток больше не возникает; в-третьих, подсознательно люди понимают, что возникнут сложности, но к этому быстро привыкнешь, если делать то или иное действие изо дня в день, но… Но когда человек учится заново ходить, когда начинает налаживаться жизнь, становится ещё больнее слышать в свой адрес слова сочувствия, которые быстро опускают с небес на землю. Детям проще справиться с такими напастями, ведь они с раннего возраста воспринимают себя «не такими как все», они просто-напросто не знают, каково это быть «такими как все». Взрослым в этом плане куда сложнее, ведь они, сочувствуя или презирая людей с ограниченными возможностями, никогда не ставят себя на их место, полагая, что это случится с кем угодно, но только не с ними. Хотя и многое зависит от окружения, но в большинстве случаев таким людям, как Ойкава, нужна помощь психотерапевта, ибо человеку тяжело воспринимать себя в новом мире, в котором он, пока что, не умеет жить. Он просто тупо не знает, как это делается. Иваидзуми прикрыла глаза, вспоминая. В Америке у неё был друг – Артур Дэннисон – веселый, симпатичный парень, душа компании, в учебе преуспевал, учился на художественном факультете, блистая своими талантами. У него всегда были какие-то идеи, задумки, которые он успешно реализовывал, ни одна вечеринка не проходила без его непосредственного участия. Что-то сделать для оформления? Запросто. Подарки своими руками? Так руки росли откуда нужно. Причем ни одна его идея не повторялась дважды, оставалось только поражаться его безграничной фантазии. Артур умудрялся любую вещь превратить в произведение искусства, причем он никогда не кричал, не хвастался об этом – просто брал и делал, отдавая готовый результат. Но однажды Дэннисон не появился в институте. День, два, неделя… Только на третью неделю он соизволил явиться, радостный, улыбающийся и… без руки. Несчастный случай в торговом центре: кто-то что-то не поделил, началась нешуточная драка, в результате которой пришлось вызывать охрану, и Артур оказавшийся неудачным свидетелм этой заварушки. Драчуны налетели на стеклянную и, увы, не очень прочную дверь, разбив её в дребезги, попутно зацепив и парня и повалив рядом. Кусок стекла, прошедший через предплечье насквозь, оказался максимально «удачным», повредив почти все кровеносные каналы, но и стекла, судя по всему, мыли не слишком тщательно… Как результат, начался некроз тканей, пришлось брать выше, ампутировав руку по самое плечо. Ни Касуми, ни кто-либо другой не знали, как заговорить об этом, ведь, казалось, лишиться правой, рабочей руки для Артура было равносильно смерти. Но, как выяснилось, этого парня они недооценивали на протяжении долгого времени: Дэннисон рассказывал об этом инциденте так, что начало казаться, будто главным героем был именно он. А потом рассказывал, как врачи были вынуждены усыпить его, ибо он слишком много болтал. Тем не менее, отсутствие руки молодого художника ничуть не смутило, Артур начал учиться работать левой рукой – получалось не хуже. Однажды, выпивая в компании, Касуми решила тихонько выяснить, почему парень ничуть не переживает о случившемся, да и вообще ведет себя так, будто ничего и не было. На что Дэннисон, улыбаясь, спросил: – Ты выбросила мои подарки, которые я дарил на твой день рождение, Рождество, День Благодарения, да и те, которые тупо под настроение пришлись? – С ума сошел?! – ужаснулась она. – Конечно же нет! Я их берегу, как зеницу ока, да и вообще… Ты же мой друг! Каждый твой подарок – это приятное воспоминание, твой труд и желание порадовать близких. Как я могу просто взять и выкинуть их, особенно зная, что ты так внимателен к деталям, и к каждому человеку подбираешь свой индивидуальный подход? Твои самодельные подарки намного ценнее, потому что они действительно предназначены лишь для одного человека. – Именно поэтому, – перебил он, расплываясь в ещё большей улыбке. – В каждый подарок, как и в свои картины, я вкладывал душу, хоть и всегда боялся, что вам не понравится. Но несмотря на то, что я никогда не бываю доволен своими работами, мне греет сердце то, как вы улыбаетесь, принимая их. И я не хочу, чтобы впредь вы, глядя на подарки, вспоминали, что я однорукий. Я просто желаю, чтобы мои подарки дарили хорошее настроение, и, даже если меня не будет рядом, чтобы частичка моей души, которую я вкладываю в свои работы, заряжала только позитивной энергией. Вот к чему я стремился, стремлюсь и буду стремиться! Даже если нет одной руки – фигня вопрос – буду стараться делать так, чтобы было лучше, чем если бы я работал двумя руками. Девушка невольно улыбнулась, вспоминая солнечную, счастливую улыбку парня. Вот кто-кто, а Артур точно знал, чего хочет от жизни, поэтому брал всё и даже больше. Он был уверен в себе, уверен в людях, которые окружают его, уверен в том, жизнь – это кузница, а люди – кузнецы своего счастья. Многие говорили, что Дэннисон был рожден для того, чтобы делать других счастливыми, а сам парень ловил кайф от того, как радовались другие. Касуми задумалась: когда же произошла ошибка, и Ойкава свернул не туда? Она не знала, что ему было предназначено, но уж точно не такая жизнь. – Так, смотри, объясняю один раз: культи вот сюда – в силиконовые чехлы, там вакуумные манжеты, к которым плотно прилегают ноги, не свалишься. Стопы хоть и плотные, но максимально эластичные и гнущиеся, так что шаги ничем не будут отличаться от ног. Хотя, опять же, смотря как усердно будешь «разнашивать». Правило одевания: сперва надеваешь протез без стопы, затем сидя надеваешь штаны, затем ступни с нужной обувью. Правильно раздевания: расстегиваешь штаны, садишься, снимаешь ступни, снимаешь штаны, снимаешь протезы и ставишь в доступной близости. В протезах не купаться! Для начала ходить придется с костылями, ради всего святого, один никуда не шарахайся, если свалишься, то сам подняться не сможешь. По крайней мере, до тех пор, пока не освоишься. Не смотри на меня злобным волком, это не так сложно, но придется попотеть. Касуми, ты слышишь? Не только Ойкаве говорю, но и тебе тоже. – М? – вскинула голову девушка, выныривая из своих мыслей и возвращаясь в реальность. – Да, слышу. Но знаешь… Теперь, когда я смотрю, мне кажется, что лайнеры выглядят меньше, – задумчиво произнесла она, садясь на корточки перед Ойкавой и с недоумением глядя то на его культи, то на протезы. Тоору невольно вздрогнул, почувствовал чужое дыхание на своих красных обрубках. Хотелось отстраниться, прикрыться, будто инвалидность была заразна, девушке бы точно не пошли протезы. Где-то внутри защемило: он не хотел чтобы она рассматривала это так… как-будто так и должно быть. А Касуми смотрела без тени презрения, брезгливости, лишь с легкой ноткой сочувствия и любопытства, и от этого становилось ещё хуже. – Ноги отекли… – пробормотала она, поворачиваясь к врачу и Даичи. – Чем-то обрабатывать нужно перед одеванием или снятием? Сосуды ж пережиматься будут. Мужчины переглянулись и виновато развели руками. – Увы, но от отеков теперь никуда не деться. Первое время нужно будет стараться носить протезы по минимуму, впоследствии увеличивать время и степень нагрузки. Я выпишу вам калийсберегающие диуретики, чтобы хоть как-то снизить отечность, и антикоагулятны, дабы предотвратить риск образования тромбов, – это уже было сказано мужчине. Ойкава скривился, но нехотя кивнул, закатив глаза. Конечно же, такое количество лекарств принимать никому не хотелось, да и осознавать, что вся твоя оставшаяся жизнь и здоровье зависят от одних лишь таблеток – было неприятно. Касуми задумчиво почесала ухо, глядя то на протезы, то на мужчину. Счастливым он не выглядел, однако и видимой агрессии не проявлял. Кстати, насчет неё… – Как долго мне принимать антидепрессанты? – на удивление тихо поинтересовался шатен, озвучивая мысли девушки. Улыбнувшись, врач ответил: – Всё зависит от того, настолько вы хотите жить спокойной жизнью. Продвижения я наблюдаю, но, кто бы что не говорил, посттравматическая депрессия – это болезнь, которая, к счастью, лечится. Но исход лечения завит не только от врача-психиатра, выписанных медикаментов и пройденного времени, но и от желания самого пациента, в противном случае, всё окажется бессмысленным. – Савамура-сан, – спешно обратилась к медбрату Иваидзуми, – нам с протезами нужно тренироваться дома или можно выходить на улицу? – Пока я на работе, лучше без меня не выходите, осваивайтесь дома. Буду приезжать, и тогда проведем время на свежем воздухе, сейчас это необходимо. – Может, тогда попробуем сейчас? – предложила она, садясь рядом с Ойкавой. – Что думаете? До машины недалеко, но нужно же с чего-то начинать. Мужчина покосился на девушку, застывшую с каменной улыбкой, на напряженно-улыбающихся медиков, на протезы, стоящие возле койки, на костыли около стены… Тяжело вздохнув, взял правую «ногу», взвесил её и в руке, оценив вес, и поднял голову. – Напомните, как эту херь надеть? По палате разнесся вздох облегчения, а Даичи, притворно закатив глаза, терпеливо начал объяснять заново. Чувствовать землю под новыми «ножками» оказалось странно. Во-первых, из-за того, что из головы совсем вылетело то, что он отнюдь не карлик. И когда встав во весь рост, глянул сверху-вниз на далекий пол, Ойкаву слегка замутило и от пошатнулся. Во-вторых, боль в бедрах оказалась настолько сильной и резкой, что моментально заслезились глаза. Пальцы до побелевших костяшек сжали деревянные поручни костылей, и лишь сила, которая никуда не делась из рук, позволила удержать равновесие, а не плюхнуться с позором лицом вниз. «Черт, больно…», – поморщился Тоору, чувствуя, как кровь стучит в висках, заглушая все прочие звуки. – Ойкава-сан, – нежные руки девушки подхватили его под напряженный локоть, поддерживая, направляя. С другой стороны сильной рукой его удерживал Савамура, не давая упасть, – вам плохо? На вас лица нет… Мужчина криво усмехнулся, собираясь выдать очередную дурацкую шутку про то, что от его лица и так ничего не осталось, но новая вспышка боли заставила тихо прорычать что-то нечленораздельное. – Нормально-нормально… – пробормотал Даичи, крепко придерживая одной рукой за спину, а другой помогая согнуть протез в коленном суставе. – Черт, я и забыл, что ты такой высоченный… – Я тоже, – прохрипел Ойкава, смаргивая невольные слезы. – Проклятье! Как в этом вообще передвигаться? – Не о том думаешь, – Савамуре наконец-то удалось привести протез в движение. – Точнее, ты слишком много об этом думаешь. Когда ты дышишь, ты же не думаешь, через какое время сделать очередной вдох. Вот и здесь такая же фигня. – Да, только я ног не чувствую, – мрачно отшутился мужчина, пытаясь сосредоточиться на том, чтобы пошевелить ногой. – Так, давайте так, – хлопнув в ладони, лечащий врач немного отошел в сторону. – Иваидзуми-сан, встань вот сюда, пожалуйста, – отодвинув девушку на небольшое расстояние, поставил прямо перед пошатывающимся Тоору. – У вас же есть опыт работы с людьми с ограниченными возможностями? – вроде бы и спросил тихо, но его все-таки услышали. – Угу, – повернувшись к нахмуренному мужчине, девушка нервно дернула уголком губ. – Не бойтесь, Ойкава-сан, я не дам вам упасть. Просто доверьтесь своим ногам. – Ногам веры уже давно нет, – фыркнув, попытался сделать шаг, опираясь на костыли. Новая вспышка боли пронзила ноги, электрическими змеями распространилась по всему телу, дойдя до самой головы. В глазах потемнело, а дрогнувшие пальцы едва не отпустили костыли. Всё тело свело одной большой судорогой, а паника накатила с новой силой. «А как ходить?», – эта мысль билась в голове слабой, безвольной птицей. Высота пугала, а вместе с ней пугали и воспоминания, поблекшие за это время, но налившиеся вновь яркими красками. Даже после того, как Тоору закончил школу, он не переставал тренировать и совершенствовать свое тело. Не для результатов – для себя, чтобы во взрослом состоянии не превратиться в забитого трудоголика с пивным животиком и согнутой спиной. Внешность определяла многое, в том числе и твою будущую профессию, а крепкое здоровье открывало дороги к новым вершинам. В инженеры Ойкава решил податься давно, хоть поначалу и хотелось сосредоточиться на эстетике, а не на защите. Однако, профессия инженера-строителя втянула, и мужчина демонстрировал неплохие результаты и идеи. Он добился всего, к чему стремился, даже самолично проводил семинары и лекции для новичков, решивших посвятить себя этой профессии. Проекты новых инфраструктур, в частности, торговых центров и зданий театров, впечатляли, учитывая, что Ойкава, сам того не замечая, выполнял работу художников-архитекторов, которые должны были отвечать за внешний и внутренний вид. Тем не менее, мужчина продумывал всё до мельчайших деталей, хоть на это и убивалось много часов. Но, как говорится, если хочешь сделать что-то хорошо, то сделай это сам. И, как оказалось, чем выше ты взбираешься, тем больнее падать вниз… Тоору, как считал, сделал всё возможное, чтобы его семья ни в чем не нуждалась, чтобы обеспечить светлое будущее, но Аяка, чтоб ей пусто было, не оценила порыва. Пока муж зарабатывал, вкалывая на работе, как проклятый, молодая жена на его же деньги развлекалась с любовником. Ойкава любил свою работу, так что даже после измены Аяки, продолжил работать над проектами, даже получил несколько больших заказов на проектировки частных особняков и пентхаусов в Сиэтле в штате Вашингтон. «Хочешь рассмешить Бога? Расскажи ему о своих планах», – именно это и произошло, когда только он начал настраиваться на новую жизнь. Несчастный случай, закончившийся инвалидностью, полная апатия и отсутствие желания выйти из этого состояния. Весь мир, вся жизнь в одночасье потеряли свой смысл, свои краски… Превратились в болото, где, чем больше барахтаешься, тем быстрее тебя засасывает топь. Вокруг были люди, готовые поддержать, но ему это не было нужно, потому что не было его. Бесполезное, никчемное существо, вынужденно влачить свое жалкое существование. Это была такая степень шока, что мужчина просто отказывался воспринимать не только реальность, но и свое тело, ставшее внезапно чужим. Это тело не принадлежало Ойкаве Тоору, а значит, не было смысла поддерживать его наплаву. Зачем? Лишняя морока. Врач-психиатр моментально поставил диагноз – ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство. Ночные кошмары, эмоциональная нестабильность, панические атаки, флэшбеки… Мужчина страдал от этого, но ничего не желал делать, всё больше замыкаясь в себе. Депрессия затягивалась, а апатия всё нарастала. Тем не менее, в эту топь все-таки пробился нежный цветочный запах гортензии. Ядовитая всеми своими частями, способная убить, если попробуешь, но такая красивая и упоительно ароматная. Касуми, среди всего этого безобразия, оказалась единственной ниточкой, ведшей к его прошлому. Но, между тем, Тоору не хотел возвращаться в это прошлое, ведь его нынешнего там не было. Сейчас мужчина и сам толком не понимал, чего он хочет: вернуть свою прежнюю жизнь или же начать всё с нуля. Но начать с нуля, значит признать свое существование в этом теле, верно? А вернув прежнюю жизнь, будет ли он счастлив? Впрочем, был ли он вообще счастлив в последние годы? Если так подумать, истинное счастье пришлось на школьные времена, когда он был молод, импульсивен, беззаботен и так искренен. Навернувшиеся на глазах слезы мешали видеть, всё плыло и так хотелось всё бросить, сесть и тупо разреветься, как маленькому мальчику. Наплевав на чужое мнение, забив на окружающий мир, а просто взять и пожалеть себя. Он запутался и понимал это, но не знал, как рассказать об этом. Было больно, обидно и страшно, сознание разрывалось между тем Ойкавой и этим, и от этого противостояния мутился разум. – Всё хорошо. Вы молодец, – тихий, хриплый голос девушки заставил сделать шаг навстречу. Тоору не знал, был ли это шаг в бездну, или нечто похуже, но одно он понимал точно: каким бы не был исход битвы разума и сердца, результат будет один. Даже если он окончательно сойдет с ума, даже если шизофрению официально подтвердят на бумаге, это не отменит того факта, что его прошлое, настоящее и будущее всегда пресекалось лишь с одним человеком. Споткнувшись, Ойкава невольно вскрикнул, когда новая «нога» предательски прогнулась. Упасть ему не дали всё те же нежные, но необычайно сильные руки, обнявшие его за плечи. – Я же говорила, – голос, опаливший горячим дыханием ухо, заставил поднять голову и взглянуть в темные, как ночь глаза, – я не дам вам упасть. Тоору улыбнулся, почувствовав, как пальцы Касуми аккуратно прочесывают его каштановые кудри, чуть массажируя кожу головы. – Вы слышали такую притчу: однажды влюбленная пара прогуливалась вдоль отвесной скалы, а внизу бушевало море. Остановившись, девушка попросила доказать свою любовь, прыгнув с огромной высоты в море. Внизу были камни, и шансы выжить у парня были пятьдесят на пятьдесят. Тем не менее, улыбнувшись, юноша сказал лишь одно слово, после которого девушка заплакала. Что это было за слово? Девушка, врач и Савамура переглянулись между собой, а затем Иваидзуми, мягко улыбнувшись, крепко обняла его за шею, прошептав: – Доверять можно и без всяких «толкни», хоть порой это и сложно. Уткнувшись в ее плечо, Тоору прикрыл глаза. Дико захотелось засмеяться, а затем прикурить. Но противный ком встал поперек горла, а сигарет под рукой и вовсе не было. До машины мужчина добирался в кресле, силы изменили.