Чтобы по-настоящему оценить объятия любимого человека, надо прежде узнать, каково без них. Стивен Кинг
Засыпать с кем-то было странно, а просыпаться – ещё странней. Касуми с трудом разлепила веки, глядя на умиротворенное лицо мужчины. В отличие от Ойкавы она смогла заснуть лишь под утро, хоть и упорно прикидывалась спящей. Несмотря на общую неловкость, кто-то из них должен был сохранять хладнокровие, и Иваидзуми решила, что пусть этим «кто-то» будет она. Нацепить маску безразличия и сделать вид, что всё в порядке, вышло чисто машинально. Мужчина был напряжен и всё пытался отстраниться, но Касуми вцепилась в его плечи с такой силой, что Тоору бросил это неблагородное занятие, напряженно пыхтя. Вскоре девушка сделала вид, что задремала, и слушая её равномерное дыхание, Ойкава тоже расслабился, а затем и вовсе провалился в глубокий сон. А Касуми задумалась… Всё думала и думала, пытаясь понять, как они оба докатились до такой жизни. Вспоминала прошлое, в котором они оба были молоды, беззаботны и полны целей. Тогда они мечтали о будущем, которому не суждено было сбыться. Она смогла взять себя в руки и вернуться в нужное русло, Тоору – нет. Тонкие девичьи пальцы аккуратно коснулись рубцов на щеке мужчины: кожа была неровной, похожей на кору мертвого дерева, и очень горячей. Рука осторожно переместилась выше, гладя жесткие каштановые локоны. Касуми помнила, как в детстве любила зарываться в эти волосы и вдыхать запах цитрусоваго парфюма, которым любил пользоваться Ойкава. От него всегда пахло морской свежестью, апельсином и немного кедром. Играя с ним и с братом в прятки, она всегда выигрывала, потому что у обоих её любимых мужчин был своеобразный, неповторимый запах. Если Тоору любил более яркие и резкие запахи, то Хаджиме предпочитал терпкие духи с горькими нотками. Пальцы, гладящие волосы мужчины, дрогнули, а перед глазами появилась предательская пелена. Аккуратно, чтобы не разбудить Ойкаву, девушка встала и на носочках пробралась к шкафу. Дверца тихонько скрипнула, и Касуми погрузилась туда с головой. Было темно, но она точно знала, что ищет. Подушечки пальцев нащупали нужную ткань, и Иваидзуми извлекла из общей массы вещей ещё новую, но теперь никому не нужную футболку темно-синего цвета с дурацким улыбающимся смайликом с огромным красным языком. Касуми она не нравилась, часто говорила Хаджиме о том, что подобное ему не по возрасту, но он лишь со смехом отмахивался и шутил, что он просто не хочет стареть. Вот. Теперь точно не состарится… Опустившись на пол, девушка задумчиво разгладила мягкую ткань. От знакомого с детства запаха защемило в груди: полынь, сухая древесина, кожа и дубовый мох. Все эти ароматы смешались с естественным запахом пота и мускуса, как наяву создав облик владельца. На дрожащие пальцы, капнула слеза. Всхлипнув, Иваидзуми поспешила убрать футболку от своего лица и, уткнувшись в колени, тихо заскулила. Она не стирала её, боясь, что запах окончательно пропадет, и теперь не хотела, чтобы её слезы смешались с парфюмом погибшего брата. Болезненный крик так и рвался наружу, и Касуми прикусила кулак, подавляя его. Проглотив большую часть слез, девушка размазала остатки по щекам и, аккуратно сложив футболку, убрала её обратно на полку. Сама она духами не пользовалась, поэтому надеялась, что запах перейдет и на её вещи тоже. Наверно, слишком наивно, но Касуми слишком боялась однажды проснуться и понять, что она ничего не чувствует. Ведь когда она несколько раз впадала в истерику, первое, что она чувствовала – сильные и горячие руки брата, немного раздражающий запах пота и аромат древесного парфюма, действующий на неё лучше любого успокоительного. Заплаканная она повернулась к кровати, на которой мирно спал мужчина. Одеяло немного съехало, обнажая пустоту там, где должны быть ноги. Вздохнув, девушка мягко подоткнула его, укрыв Тоору по самые плечи, и, скрестив на груди руки, задумчиво замерла. Уже несколько раз мужчина спрашивал его о Хаджиме, и Касуми пришлось лгать. Ей казалось, что Ойкава ещё не готов услышать правду, которая может окончательно разрушить то хрупкую границу, на которой еще держался мужчина. А она сама готова рассказать эту правду? Нет, ещё не время… А впрочем, когда наступит то самое «время»? Девушка просто-напросто не знала, как рассказать. Что почувствует Тоору, узнай, что лучший друг, с которым они поссорились, точно два детсадовца, погиб в тот же день, когда сам он лишился ног? Горечь? Обиду? Ярость? А, быть может, опустошение? Возможно, он просто не поверит. Не захочет верить, как не верит в то, что он теперь такой. Будь Хаджиме жив, он бы смог сказать правильные слова, но всё, что она может делать, это скрывать истинную цель приезда. В любом случае, чтобы не произошло, Касуми не оставит его. Просто не имеет права поступить так же, как он поступил однажды с ней… Мурашки побежали по коже от воспоминания о том злополучном дне. Вздрогнув, девушка обхватила себя за плечи, зябко поежившись. Отказал. Отказал. Отказал… Эта тупая мысль так и засела в голове. Касуми не помнила, как добралась до дома. Помнила только, как лицо свело судорогой из-за застывшей улыбки. Как всегда поздоровавшись с, ничего неподозревающими, родителями, кивнув брату, прошла в свою комнату. И лишь оставшись с собой наедине позволила себе расплакаться. А она ведь даже толком не призналась, решила зайти издалека… И вот результат! А ведь она была уверена, что тоже нравится, что… Ай, это уже неважно. Отвернувшись к стенке, изо всех сил прижала к себе плюшевого кота. В голове крутился лишь один вопрос: почему? Не верить всему, что говорят в детстве? А чему тогда верить? Неужели все взрослые так врут. А Ойкава ведь соврал! Или нет?.. Касуми зажмурилась. Она запуталась. Сердце болезненно ныло от такой несправедливости. А ведь она с детства старалась быть идеальной: ухаживала за собой, училась, занималась спортом, никогда не грубила, всегда поддерживала, старалась… И всё ради чего? Чтобы её так жестоко опустили с небес на землю? Никогда ведь не носила розовые очки, да и не собиралась она сейчас предлагать встречаться, чтобы скрыть отношения. Просто хотела поговорить, как говорят два взрослых человека… Взрослая, угу. Кем возомнила себя идиотка вроде неё, раз не смогла понять одну простую вещь: она всего лишь младшая сестра его друга и не более. Естественно, что он будет по особенному к ней относится, лишь бы от Хаджиме не огрести. От этой мысли стало ещё хуже, и, уткнувшись в подушку, девочка приглушенно закричала. В дверь тихонько постучали. – Касуми, идем кушать? – позвал Хаджиме, а она порадовалась, что заперла дверь. – Я не голодна! – крикнула, стараясь, чтобы голос не дрогнул от слез, от которых противно саднило горло. Но брат на то и брат, сразу заподозрил что-то неладное. – Что-то случилось? – и столько в нем было подозрения и беспокойства, что Касуми пришлось до кровь закусить губу, чтобы позорно не разреветься в голос. – Нет, ничего, всё в порядке. Плохо себя чувствую, голова болит, – и ведь почти не солгала. – Маму позвать? Таблетку от головы дать? – Отстань. Дай поспать, – всхлипнула она, вновь падая лицом в подушку. Хаджиме что-то пробурчал про переходный возраст и, немного потоптавшись, ушел. А Касуми взвыла: было ужасно стыдно. Как теперь смотреть в глаза Ойкавы? Он ведь наверняка расскажет, и они вдвоем посмеются над её наивностью. А брат потом подтрунивать ещё начнет, и так до конца жизни… Кровь прилила к щекам, а вот заледеневшие руки мелко тряслись. Казалось, что пространство вокруг стало сужаться, пока не стало размером с её кровать. Оно давило, выбивало из колеи, нервировало… Касуми захрипела сквозь рыдания, чувствуя, что из-за нехватки кислорода становится трудно дышать. Воздух вокруг был тяжелым, горьким, он будто отравлял изнутри. Зажмурившись и слыша, как кровь стучит в висках, попыталась уснуть. Но в голову то и дело лезли какие-то навязчивые мысли. Она не хотела знать, что сейчас чувствует Тоору, хотелось, чтобы он просто забыл. Но как? Она бы точно не смогла забыть. Ну да, забавно ведь получилось. Последней мыслью, перед тем как погрузиться в сон, было: проще умереть, чтобы нашлась другая тема для обсуждений. Утром Касуми разбудил громкий, навязчивый стук в дверь. С трудом оторвав голову от подушки, девочка крикнула: – Чего? – точнее, даже не крик, а хрип на грани слышимости. – В смысле «чего»? Ты в школу опаздываешь, – удивилась мама, стоящая за дверью. В школу? Повернувшись и найдя взглядом настенные часы. Действительно, дико опаздывала. Но, вопреки всему, никакой паники не возникло. Наоборот, на душе было до того спокойно, что страшно. – Я всё ещё плохо себя чувствую. Наверно продуло вчера. Можно я сегодня останусь в постели? – настолько жалобно, насколько умела, простонала она. Благо, голос хрипел, и слышалось весьма убедительно. – Продуло, говоришь… А ну-ка, живо открой! Пришлось сползать с кровати и нехотя брести к двери, ибо чревато. Мама ощупала со всех сторон, потрогала лоб и заглянула в горло. Хаджиме стоял неподалеку со скрещенными на груди руками и подозрительно хмурился, а предательская краска стыда вновь прилила к щекам, от чего лицо стало ещё более пунцовое. – Ты горячая, но температуры точно нет, – вынесла вердикт мама и вздохнула. – Тебе станет лучше, если отдохнешь? В последнее время ты очень много занималась. Конечно же, она много занималась, потому что Ойкава из Токио собирался приехать. В ответ Касуми живо закивала, чувствуя себя китайским болванчиком. – Тогда отдыхай, – мама чмокнула в макушку и потрепала по растрепанным волосам. – Я постараюсь пораньше отпроситься с работы, а ты ерундой не майся и ложись отдыхать. Сегодня папа с командировки приезжает, уже позвонил. А Хаджиме, сделав знак пальцами «смотри у меня, я слежу за тобой», пошел собираться на подработку. Проводив всех, Касуми заперлась на ключ и побрела к себе в комнату. Настроение было отвратительным, а на душе будто кошки скребли. Всхлипнув, девочка осела на пол и, накрыв голову руками, заплакала. Было больно, было стыдно, было обидно… Но вместе с тем где-то глубоко в сердце поднималась ярость. «А что если я исчезну? Будет ли он мучиться так же, как и я сейчас?», – посетила злая мысль, а грудь запекло от горячего кома, похожего на раскаленную лаву. Для подросткового ума, переходного возраста с обидой на весь белый свет – мысль казалась не только не глупой, но еще и весьма привлекательной. Шатаясь, девочка поднялась, игнорируя внутренний голос о том, что не стоит этого делать. Признаться, о родителях в тот момент она не думала. Единственным желаниям было: навредить. В том числе и себе. Канцелярский нож всегда лежал в школьном пенале, Касуми любила им затачивать карандаши и знала, что он очень острый. Всхлипнув и прикусив губу, девочка приметилась к вене на левой руке. Секундная задумка для того, чтобы передумать. «В любом случае, если что, я смогу остановить кровь», – решила и, зажмурившись, резанула по руке. От саднящей боли Касуми взвыла, нож выпал из дрожащих пальцев, и холодная ладонь накрыла порез. На пол закапали крупные алые капли. Зажмурившись, девочка упала на кровать, глотая слезы. Это оказалось куда больнее, чем она предполагала. Перед глазами все поплыло, и Касуми мотнула головой. Через судорожно сжатые пальцы тонкими струйками бежала кровь, окрасив бледные руки жутким красным цветом. Стало страшно, когда девочка с ужасом поняла, что не может встать. Всё тело будто одеревенело, колени дрожали, и ногам не было веры. «Ну и пусть», – мелькнула какая-то отстраненная мысль, когда боль от пореза немного поутихла. С трудом взобравшись с ногами на кровать, Касуми задумчиво смотрела, как с запястья стекает кровь. Кап-кап-кап… В гробовой тишине этот звук успокаивал. Грохот входной двери, громкий топот ног она не слышала, на секунду отключившись. – Касуми! – её жестко дернули за плечи, из-за чего голова мотнулась, точно у тряпичной куклы. – Дура! Открой глаза! Касуми! – М? – с трудом разлепив глаза, веки которых налились свинцовой тяжестью, попыталась сфокусироваться на обеспокоенном лице брата. – Хаджиме… Ты плачешь? – шепнула она, с трудом поднимая руку и осторожно вытирая слезы, оставив на щеке брата кровавый след. – Не надо, не… Она хотела было сказать: «Не надо плакать, это скоро пройдет», но потеряла сознание. Очнулась уже в палате под капельницей, с перевязанной рукой и отвратительным самочувствием. Хаджиме был рядом, успев оказаться какую-никакую, но помощь, до приезда скорой. Почувствовал же, что здесь что-то не так, потому и вернулся домой, как видно, не зря. Родители молчали, брат тоже, а Касуми внезапно почувствовала себя последней сволочью. Плакала, извинялась, клялась, что этого больше не повторится… Она и не пыталась, но из комнаты отказывалась выходить, чувствуя полное опустошение и апатию. Хаджиме не спрашивал, что за бес в неё вселился, раз она пыталась покончить жизнь самоубийством, ему это и не нужно было. Окончательно убедился в причине, когда на пороге дома появился Ойкава и с виновато-обеспокоенным выражением спросил, как себя чувствует Касуми. С трудом сделав вид, что ничего не произошло, Хаджиме уже тогда выстроил невидимую прочную стену между ними. Наверно, было больно, но ещё больнее было смотреть за страданиями сестры. Наверно после того момента она так остро стала относиться к теме самоубийства. Ойкава не хотел жить, Хаджиме погиб, и она, которая едва ли не отошла в мир иной по собственной глупости. Касуми слишком отчетливо помнила то чувство, когда жизнь в буквальном смысле вытекает из твоего тела, а ты слишком напуган, чтобы что-то предпринять. И лишь тогда, когда приближаешься к грани понимаешь, что жизнь прекрасна, и не стоит расставаться с ней, ведь поправимо всё, кроме смерти. – Ха, – выдохнула девушка, смахнув с лица розовую челку. – Не могу поверить, что это вообще со мной происходило, – пробурчала она, аккуратно залезая обратно в кровать. Не открывая глаз, Ойкава тихо прошептал: – А ты не бросила свою привычку. – Какую же? Мужчина тяжело перевернулся на бок, рукой подтянул удивленную девушку к себе за талию и, уткнувшись носом ей в шею, засопел. – Какую привычку? – чуть громче спросила она, пытаясь приподняться. Тоору поморщился, заставляя её лечь обратно. Вторая рука осторожно прижала её голову, и Касуми оказалась в крепком горячем кольце из рук. – Плакать, думая, что тебя никто не видит и не слышит. – Вспомнилось просто всякое, – криво улыбнулась она, прикрывая глаза. – Спите, время ещё есть. – Это из-за меня? – Много о себе мните, Ойкава-сан, вы тут совершенно ни при чем. Люди могут плакать просто из-за того, что приснился кошмар. «По крайней мере, не только из-за вас, – невольно сжала пальцы мужчины сильнее. Теплые. Не в пример её холодным рукам. – Но в чем-то он прав… Привычка действительно дурная».***
– Мне нужно будет уехать ненадолго, – вдруг произнесла девушка, а кружка с кофе в руке Тоору дернулась, едва не выплеснув всё содержимое. – Куда и зачем? – хмуро уточнил он, на всякий случай отставляя горячий напиток подальше. Касуми улыбнулась привычной неискренней улыбкой и поспешила пояснить: – Хочу домой к родителям съездить. После возвращения из Америки видела их всего раз, и то мимолетно. Не хватало ещё чтобы отец прислал за мной наряд. Тоору невольно усмехнулся, вспоминая строгого отца Иваидзуми. Акира Иваидзуми – полковник полиции, примерный семьянин, пусть и воспитывал своих детей в ежовых рукавицах, но очень их любил. А для Касуми, в свое время, едва телохранителей не нанял, чтобы следили за её передвижениями. Ойкава как-то раз услышал спор отца и сына о том, что девочке нужен беспрерывный надзор. Тогда это дико разозлило, точнее, вывел из себя тот факт, что возле Касуми будет крутиться какой-то левый мужчина, как бы стремно это не звучало. – Они всё там же живут? – Угу, так что сразу Шина от бабушки заберу, – Ойкава скривился, а девушка закатила глаза. – Хорошо-хорошо, но тогда я задержусь подольше. – Да делай, что хочешь, – фыркнул мужчина, отворачиваясь. – Прекрасно! – заскрипела она зубами, резко поднимаясь. – Раз дали добро, то пойду собираться. Надеюсь, что вы ещё не привыкли засыпать в моей компании? – Не волнуйся, в отличие от тебя, к дурацким привычкам не привыкаю. «Он невыносим! – едва не схватившись за голову, Касуми мысленно взвыла. – Если не хочет, чтобы я уезжала, можно просто сказать, а не строить из себя обиженку. Хотя, я бы в любом случае уехала, мама с ума сойдет, если пропущу еще с десяток звонков». Успокоившись, девушка гордо выпрямилась и, тряхнув волосами, быстрым шагом вышла из кухни. Благо, Савамура согласился подменить её, нужно было приглядывать за Ойкавой, отслеживая его состояние. Возможно, при Даичи он немного расслабится и его состояние улучшится. Ну а Касуми нужно доделать кое-какие дела, к сожалению, сейчас Тоору отнимал всё её свободное время, поэтому бежать на репетиторство по первому зову больше не могла. На финансы девушка никогда не жаловалась, но её грядущая задумка требовала определенных затрат. Главное, чтобы родителей не хватил удар… – Привет, ты как? – спросил Савамура, едва переступив порог квартиры и разуваясь. – Уже лучше, спасибо, – забрав его куртку, аккуратно повесила на вешалку и убрала в шкаф. – Прости за тот раз… Мужчина покачал головой и слегка приобнял её, ободряя. – Тебе не за что извиняться. Мне жаль, что тебе вновь пришлось пропустить это через себя. Это мне впору извиняться, я должен был догадаться раньше, – понизив голос, уточнил: – А он знает? – Нет, сейчас он не сможет это принять, – таким же тихим голосом ответила Касуми, косясь в сторону гостиной. – Всё нормально, сейчас это не самое главное. – Поражаюсь твоей выдержке. Ты просто невероятная девушка, – и в глазах Даичи было столько неподдельного восторга, что Иваидзуми покраснела. Смущенно опустив глаза, наткнулась взглядом на сумку. – Я пойду, иначе на электричку опоздаю. До встречи! – А с ним не попрощаешься? Касуми наигранно рассмеялась и произнесла на английском: – Когда она уйдёт, то заберёт с собой все цвета и эмоции. Заберёт сам воздух, которым он дышит, – видя непонимающий взгляд мужчины, вернулась к японскому: – Прощаются те, кто не собирается возвращаться. Я же вернусь, даже если он этого не захочет. Савамура кивнул, принимая такой ответ.***
Тоору слышал, как девушка обулась, как хлопнула входная дверь, а затем прикрыл глаза. Отчего-то стало невыносимо тоскливо, а сердце болезненно сжалось в груди, заставляя скривиться. Хотя он уже привык к тому, что люди, присутствующие в его жизни, постоянно уходили не прощаясь, эта девушка уходила не попрощавшись уже дважды. Пусть она и сказала, что скоро вернется, но не сказала, когда именно. И вот вновь чувство, будто солнце скрылось за облаками – пасмурно, серо и тоскливо. А Касуми… Она всегда появлялась там, где он меньше всего ждал её встретить, всегда улыбалась, была рядом. И уходила красиво. Молча и тихо. Мужчина изо всех сил сжал пальцами предплечье, пытаясь успокоиться. Понимал, что наступил тот самый день, когда она уйдет так же внезапно, как и появилась. Вот просто он проснется однажды в своей постели, а в доме тишина. Не будет ни запаха свежезаваренного кофе, ни тихого пения, никто больше не скажет «доброе утро»… Ответом ему будет лишь одиночество и тихий стук часов. «А с чего ей оставаться? Ради кого? Ради тебя что ли? – одернул внутренний голос. – Она предпочла забыть о прошлом, а ты, придурок, упорно пытаешься сохранить его. Кто ты для неё? Работа? Друг? Возлюбленный? Работа закончится. Дружба оборвется. Любовь больше не расцветет… И в результате больно будет лишь тебе. Хотя, куда еще больнее? Одно её существование уже причиняет боль. А ты всё так же будешь болеть ею, не в силах излечиться». Чтобы ни говорили другие люди, сколько бы времени ни прошло, как бы ни складывалась жизнь, одно он знал точно: в этом мире ему не заслужить её любви, потому тем, кто ушел, был именно он. А «его» больше нет. А «этот» ей просто-напросто не нужен.