Каждый, кто подавляет в себе любовь, превращается в ничтожество и заболевает. Фредерик Бегбедер
– Ойкава… Мужчина молчал, не отрывая взгляд от зеркала. – Ойкава? Шатен с трудом сглотнул, глядя на другого себя в отражении. Кулаки сжались сами собой, костяшки пальцев побледнели, и мужчине пришлось напрячься всем телом лишь ради того, чтобы не разбить это проклятое стекло. – Тоору! Вздрогнув, резко повернулся, непонимающе глядя на девушку, лежавшую на кровати. – Всё в порядке? – тихо прошептала Касуми, откладывая в сторону недочитанную книгу. Тонкие брови хмуро сошлись на переносице, но в темных глазах, помимо настороженности, отразился испуг. Криво усмехнувшись, Ойкава вновь повернулся к зеркалу и содрогнулся, когда отражение улыбнулось во все тридцать два и, склонив голову к плечу, высунуло язык. – Не уверен, – сердце колотилось где-то в висках, и мужчине пришлось постараться, чтобы сделать вдох. Голос девушки слышался где-то далеко-далеко, словно через толщу воды, и потому не услышал, как Иваидзуми подбежала к нему и встала за спиной. Отражение покосилось за розоволосую девушку и ласково улыбнулось. До Тоору даже не сразу дошло, что улыбается он сам, а не другой. Пальцы Касуми легли на его плечи, массируя. Ойкава тихо застонал, пытаясь расслабиться под аккуратными мягкими прикосновениями. – Он там? – внезапно напряженно спросила она. Разомлевший мужчина лениво приоткрыл один глаз и тут же столкнулся с двумя парами испытующих глаз. Темный-Ойкава прищурился и, коснувшись указательным пальцем своих губ, склонил голову к плечу. – Да. Девушка, не переставая сжимать его плечи, с любопытством поинтересовалась: – Он меня слышит? Отражение кивнуло, копируя движение самого Ойкавы. На секунду её руки замерли, а затем внезапно обвили его шею, пальцы скользнули в распахнутый ворот рубашки, коснувшись горячей кожи на груди. – Касуми, что ты?.. – голос дрогнул, и мужчина закашлял. Иваидзуми же, как-то странно улыбнулась, склонилась ниже и коснулась губами его виска, каштановые кудри шевельнулись от её дыхания, а по спине побежали мурашки. Девушка не отрывала взгляд от отражения, внимательно наблюдая за малейшими изменениями в его лице. – Я хочу поговорить с ним, – наконец решила она, а Тоору почувствовал, как кровь отливает от его лица, даже шрамы побелели. В голове моментально возник последний разговор со своим другим «я», эмоции, испытанные во время этого «продуктивного» диалога, вновь захлестнули его с головой. – Ни за что, – шепнул мужчина, в ужасе округляя глаза и представляя, что именно его вторая сущность может сказать. Отражение закатило глаза и хлопнуло себя по лицу. Влажный язык прошел по мочке уха, обрисовав раковину. Ойкава едва успел прикусить нижнюю губу, чтобы предательский стон не вырвался из гортани. А другой он, убрав ладонь от лица, с хищным прищуром уставился на девушку, а затем зло прорычал, обращаясь к самому себе: – Пусти меня. Дай мне поговорить с ней. От таких своеобразных ласк Тоору едва мог сохранять здравость рассудка. Кулаки сжались на стуле с такой силой, что казалось деревянная сидушка плетеного кресла вот-вот треснет под его пальцами. Чужие мысли смешались с его собственными, тело было подобно натянутой струне, и Ойкава понял, что если сейчас даст слабину, то сорвется. Голова раскалывалась так, будто от ударов другого него трескалось не зеркало, а его сознание. С трудом сделав вдох, мужчина прикрыл глаза, желваки вздулись на его шее, и Касуми невольно вжала голову в плечи, боясь нового всплеска гнева. Но нет, Ойкава лишь нервно дернулся и медленно кивнул. – Здравствуй, малышка, – внезапно улыбнулся он, с легким прищуром глядя на её отражение, не без удовольствия отмечая, как округляются глаза девушки. Пальцы Касуми дрогнули, и рука уже собиралась соскользнуть с его плеч, но внезапно её запястье оказалось в горячем капкане мужских пальцев. – Боишься? – светло-карие глаза хищно прищурились, скулы на щеках стали куда отчетливей. Иваидзуми качнула головой, чувствуя, как подрагивают его пальцы. Он чего-то боялся, хоть девушка и не могла сказать, чего именно. – Нет, скорее сильно удивилась, – на губах появилась грустная улыбка, а перед глазами встала пелена. К горлу подступил противный ком, и Касуми еле хватило на то, чтобы хрипло прошептать: – Что с тобой случилось? Ойкава расслабился, ослабляя свою хватку и понимая, что сбегать девушка не собирается. Тяжело вздохнув, прижался макушкой к её животу, обхватывая руками её бедра. На секунду растерявшись, Иваидзуми запустила пальцы в каштановые кудри мужчины. Плечи его дрогнули раз, затем второй, третий… Футболка стала мокрой, прилипая к коже. – Прости… – услышала она тихий, сдавленный шепот. – Прости меня. Закинув голову, Касуми бездумно уставилась в потолок, который почему-то плыл перед глазами. Тонкие пальцы мелко подрагивали, царапая ногтями кожу головы. Слов не было. Совсем. Разве что… – Тебе не за что извиняться, – с трудом проговорила она, обнимая крепче. – Ты поступил так, как считал нужным и правильным. А я не имею права судить тебя за ошибки, – нежно прикоснувшись к его щекам, заставила поднять голову. Улыбнувшись, осторожно стерла скатывающиеся по лицу слезы. – Как бы ты не выглядел, что бы ты ни делал, как бы ни хотел сбежать от самого себя, запомни одну простую истину: я всегда на твоей стороне. Плачь, кричи, злись, ненавидь, проклинай весь мир, но не забывай, что внутреннее и внешнее неразделимы. Мужчина усмехнулся. Обхватив её ладонь, осторожно сжал в своих пальцах, а затем, точно большой кот, мягко прильнул к ней, прикрывая глаза. – Ты слишком добра, малышка. Пока все люди видят точку на бумаге, ты видишь белую страницу. Если бы только можно было вернуть всё назад… Договорить ему не дали. По телу Тоору прошло крупная дрожь, мужчина тихо застонал и обмяк, повесив голову. Иваидзуми тяжело вздохнула и отступила. – Проклятье, – прорычал уже знакомый Ойкава, болезненно морщась и потирая виски. – Думал, что мозги наизнанку вывернутся, – выглядел он растерянно, как человек, которого растолкали посередь ночи, а он, вроде встал, но не до конца проснулся. – Что он сказал? – Вы разве не знаете? – удивленно захлопала она глазами, пряча руки за спину, тем самым скрывая дрожь. – Довольно странно, учитывая, что это были вы сами. Потирая всё ещё мокрые от слез глаза, мужчина замер, а затем поднял на девушку недовольный взгляд. – Это не я, – чеканя каждое слово, выплюнул он. Лицо его искривилось в жуткой гримасе. – Но и не ваш близнец, – тем же тоном отозвалась Касуми, прищурившись. Резко склонившись над шатеном, уперлась руками в подлокотники кресла и тихо проговорила: – Ничего. Он мне ничего не сказал, – развернувшись, девушка собиралась было выйти, но, задумавшись, добавила: – Тем не менее, кое-что я поняла окончательно. – И что же? – все так же хмуро прошипел Ойкава, старательно массируя лобно-височную часть головы. – Вы действительно одно целое с ним. – И что это значит? – озадачился он, на несколько секунд позабыв о головной боли. Иваидзуми лишь лучезарно улыбнулась и птичкой упорхнула в другую комнату. – Эй, Касуми! Не смей говорить загадками, слышишь? – звонкий смех девушки был ему ответом. Губы мужчины дернулись в нервной улыбке. – Вот же… Характерная девица! – воскликнул он в сердцах, даже не сразу понимая, что улыбается. Светло, искренне, как в детстве, после очередной шалости. Взгляд его упал на отражение зеркала, но тот другой тоже улыбался, просто наслаждаясь мгновением.***
Немного успокоившись, Ойкава вернулся в комнату, отмечая, что отдых – это не так уж и плохо. Касуми и Шин сидели на полу, играя в какую-то игру, и совершенно не обращая внимания на мужчину. Прислонившись к косяку двери, Тоору усмехнулся, отмечая где-то на границе сознания, что всё идет так, как должно идти. В который раз он ловил себя на мысли, что находясь рядом с этой девушкой, он не чувствует себя каким-то ущемленным. Скорее наоборот, хотелось показать и доказать, что он является достойным человеком. Но… О, это проклятое «но» – тормоз всего происходящего. Ойкава не мог поверить, что всё это происходит не понарошку. Казалось, еще мгновение, и он очнется от глубокого, приятного сна, и… сломается. Понимая, что просто-напросто не сможет перенести уход девушки, Тоору раздраженно кусал губы. Руки непроизвольно сжимались в кулаки, а сердце заходилось в таком бешеном ритме, что становилось больно. Он никогда и не отрицал, что был непростым в общении человеком и большим эгоистом. Еще с детства он усвоил одно правило: что когда-то принадлежало ему, то останется им навсегда. Прав был в одном, это Касуми прекратила общаться с ним, а не он с ней. Всепоглощающее чувство жадности мечтало желать его о… в общем, о всяком. Трудно было описать весь спектр эмоций, который он ощутил за эти дни: это была и злость, и тоска, раздражение и смущение, и безуспешная попытка сохранить хоть какую-то толику здравомыслия. Увы, безуспешно, ибо после последнего «продуктивного» диалога со своей сущностью, мысли окончательно ушли не в то русло. А именно: Ойкава дико ревновал. К самому себе. Абзац. Это было странно и необычно, потому что после нескольких месяцев депрессии, после шокирующей встречи с Иваидзуми и приступов агрессии (к себе, к окружающим и ко всему миру) – оказаться втянутым в то, что столь тщательно избегал, оказалось совершенно иным чувством. Тоору уже сравнивал Касуми с распустившимся цветком гортензии в болоте, но дело в том, что он и не заметил, в какой момент перестал тонуть, а аромат цветка стал куда отчетливей. – Ойкава-сан, идемте к нам, – махнула рукой девушка, губы её растянулись в белозубой улыбке, да и Шин глядел с такой надеждой, что у мужчины невольно сжалось сердце. Прикрыв глаза, он задумался: когда же был по-настоящему счастлив? Когда?... Тоору не помнил, что такое счастье. Каким оно было на вкус? Сладким, словно карамель, или же тягучим, как сыр на пицце? Пахло ли оно морским бризом и горячим песком? Но если не вспоминать о том, какой он урод, то это действительно было похоже на счастье. – Ойкава-сан? – Касуми глядела на него с легким прищуром, розовая челка упала на черные глаза, и Тоору, улыбнувшись, аккуратно убрал её в сторону. Слегка задержался подушечками пальцев на скуле, обрисовав нежный контур, и лишь затем улыбнулся. – Иду, – шепнул, пройдя мимо девушки и взяв сына на руки. Из-под волос Иваидзуми заалели кончики ушей, и мужчина еле удержался от довольного смешка. Он всё понимал. Понимал, что болен, и ему нужна помощь. Ему нужно было открыться, рассказать всё, но он не мог. Один раз его душу уже разорвало на части, да и до сих пор продолжало рвать, а большей боли он не мог себе позволить. Страшно было представить то, что будет, если «тень» окажется права… Ойкава боялся влюбиться. Да, он этого не отрицал. Боялся, что Касуми ответит тем же, чем ответил он однажды. Но… Разве он не мог не любить? Давным-давно он буквально заставил себя отринуть эти чувства, тем самым разделив свою жизнь на «до» и «после», но теперь он прекрасно понимал: ему было суждено влюбиться в Иваидзуми Касуми, как бы больно это не было. Тоору не хотел влюбляться, но еще больше не хотел соперничать с самим собой за право быть с той, к кому лежала душа. Но этот яд был так сладок, а аромат так дурманил сознание, что за него он готов был сам источать его...***
Посередь ночи Касуми проснулась от сдавленного крика. Подскочив и испуганно озираясь по сторонам, она спросонья пыталась сообразить, где она, кто кричит и что вокруг происходит. Рука машинально дернулась в сторону Шина, который мирно посапывал рядом и явно не слышал всех этих страстей. Удушливый крик повторился, и девушка буквально скатилась с кровати и, путаясь в легком одеяле, ринулась к закрытым дверям, ведущим в спальню мужчины. Ойкаву лихорадило. Это Иваидзуми поняла, едва оказалась рядом с его постелью. Будто в бреду Тоору метался из стороны в сторону, до судороги сминая в пальцах простыню. На лбу выступил холодный пот, но от этого было лишь хуже – щеки его пылали румянцем. – Тоору? – тихонько позвала девушка, касаясь его плеча и тут же одергивая пальцы. По сравнению с ее прохладной рукой, его кожа буквально пылала огнем! – Тоору! – позвала она более уверенно, тряхнув мужчину сильнее. Он не ответил, а с губ его сорвался протяжный, болезненный стон. Ойкаву выгнуло дугой, и кровать под ним заскрипела. Несколько секунд, и мужчина успокоился, было лишь слышно тяжелое натужное дыхание, переходящее в удушливый хрип. Касуми заозиралась по сторонам, ища глазами сумочку с лекарствами. Подслеповато щурясь, девушка зашарила руками по прикроватному столику, лихорадочно пытаясь вспомнить, куда именно она могла положить медикаменты, и как вообще выглядит эта чертова аптечка. – Ка… суми… – тихо прохрипел он, не открывая глаза. – Не ухо… ди… – Ойкава вновь застонал, и девушка едва удержалась от того, чтобы не зажать уши. Беспомощно взглянув на стонущего мужчину, Иваидзуми села на кровать, крепко сжав в своих пальцах его ладони. «Он вновь зовет меня во сне… Какая нелепица, но как это на него похоже», – подумала она, касаясь губами его горячей кожи. От касания сухих губ к израненной коже пальцев мужчины стало больно. Касуми поморщилась, облизалась и, тяжело вздохнув, прильнула лбом к тыльной стороне ладони. – Если бы только я могла забрать твою боль… – шепнула она, с тоской глядя на такого далекого, но бесконечно родного мужчину. – Мне жаль, что всё так обернулось. Правда жаль. Но мне трудно не жалеть о выборе, что совершила однажды. Просто… – грустно улыбнувшись, девушка погладила каштановые кудри Ойкавы. – Просто если это поможет избавить тебя от мучительных воспоминаний, то уступлю тебе и в этот раз. Убедившись, что Тоору прекратил метаться во сне, Касуми поднялась и, в последний раз проведя по его волосам, тихонько вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Тоору медленно открыл глаза, бездумно глядя в темноту и обдумывая слова своей молодой сиделки. Всё неправильно. Всё. Но он просто не знал, что делать и как поступить. Зачем он ей… такой? Стиснув зубы до скрежета, мужчина зажмурился. Хотелось плакать. Разрыдаться горько, как мальчишка, впервые познавший горечь поражения. По изуродованной щеке скатилось несколько соленых слез. Впервые хотелось плакать не от жалости к себе, а от сожаления об упущенной возможности. «Если бы всё было иначе…», – эти слова были как проклятье, от них невозможно было скрыться, о них невозможно было не думать. В отличии от Касуми, он не мог двигаться вперед. Ведь прошлое, даже самое мучительное, это всё, что у него осталось. Лишь воспоминания о прошлом позволяли чувствовать себя полноценным. – Тц-тц, – тень отделилась от стены, став более материальной и объемной. Приобретя черты мужчины, темный-Ойкава глянул на запертую дверь и покачал головой. – Умеешь же ты всё усложнять. – О чем ты? – буркнул мужчина, вытирая с лица мокрые дорожки от слез. Странно, но тень его больше не пугала. То ли смирился, то ли… В общем, пусть это и раздвоение личности, но поговорить с умным человеком тоже бывает иногда полезно. А его второе «я», хоть в своеобразной манере, но дело говорило. Тьма, будто прочитав мысли, демонстративно закатила глаза. – Смотри, упустишь её и уже никогда не вернешь, – погрозил он пальцем, а затем хищно прищурился и, склонив голову к плечу, белозубо улыбнулся. – Уступи, а? Тебе она всё равно не нужна… – Отвяжись, – поморщившись, отмахнулся Тоору, приподнимаясь на кровати. Из открытого окна веяло свежестью, и, глубоко вдохнув, мужчина прикрыл глаза. Касуми была права, запах моря действительно успокаивал. В одно едва заметное движение, тень оказалась рядом. Ойкава отшатнулся назад, но лишь сильнее уперся в спинку кровати. Глаза другого вспыхнули ярким огнем, а на темной коже оскал белых клыков выглядел поистине жутко. Длинные пальцы почти ласково провели по огрубевшей от шрамов щеке, скользнули вниз и с силой вцепились в плечо. Тоору стиснул зубы, чувствуя как под черными пальцами, которые вмиг обзавелись острыми когтями, хрустит ключица. Эта боль не была такой, как в прошлый раз, когда мужчина пытался собственноручно задушить себя, тем самым надеясь избавиться от второй сущности, но от того она была более жуткой, более ощутимой. Это был словно разряд тока, прошедший через всё тело – обжигающе острая, заставляющая замереть из-за внезапно сбившегося дыхания. В глазах потемнело, и Ойкаве показалось, что у него даже сердце остановилось. Но это чувство было настолько мимолетным, что мужчина даже не успел по-настоящему испугаться. Тень отпрянула, как-то задумчиво смотря на свою темную ладонь, а Тоору с тяжелым стоном откинулся на подушки, тяжело дыша. Тело ощущалось чем-то инородным, в голове был туман, а сам он почувствовал странный прилив эйфории. Не сразу дошло, что сердце грохочет настолько громко, что казалось, оно не только в висках, в ногах, даже в кончиках пальцев. Губы пересохли из-за частого дыхания, а язык напрочь отказывался шевелиться. Даже заговорить получилось не с первого раза, и даже не со второго. – Что это было? – тихо прохрипел он, с трудом подбирая слова. – Любовь не может быть другой, – так же тихо отозвалась тень, наконец подняв голову. В этих глазах было трудно что-либо прочесть, но сейчас Ойкава четко понял – он растерян. Точнее, не он, а его сущность, но смысла это не меняет. Чувства всё равно были одни на двоих. – О чем ты? – приподнявшись на локтях, Тоору удивленно вскинул брови. – Боль? Откровение? Страсть? Жажда? Стыд? Столько эмоций от одного лишь чувства, не правда ли? С губ Ойкавы сорвался нервный смешок, который довольно-таки быстро перешел в откровенный, истерический хохот. Он смеялся над собой, над ситуацией, над тем, что всё возвращается на круги своя… Смеялся, и не заметил, как исчезла тень, а в комнату вновь ворвалась заспанная Касуми. – Тоору? В чем дело? Где-то болит? – подавляя зевок, девушка села на кровать, убирая его руки с лица. Плечи его подрагивали, и вскоре смех перешел в натужный плач. – Тоору? – абсолютно растерялась Иваидзуми, не понимая, что произошло, и как это прекратить. Не найдя ничего лучше, обхватила его голову руками и мягко притянула к себе, гладя по голове. – Тш-ш-ш, всё хорошо, не плачьте. Пожалуйста… – прижавшись щекой к его волосам, Касуми прикрыла глаза. Укачивая в своих объятиях, словно маленького ребенка, девушка продолжала шептать какой-то бессвязный бред, который вряд ли мог успокоить мужчину. Однако, Иваидзуми чувствовала, что нельзя сейчас молчать, нужно, чтобы он слышал голос. Настоящий, человеческий. Прямо здесь и сейчас. Слышал её голос и понимал, что он не один, что еще не сошел с ума. Бесконечно одинокий, потерянный и израненный физически и душевно мужчина. Мужчина, да… Сейчас он был хуже ребенка. Плачет, смеется и злится без причины, ненавидя весь мир и окружающих, но на него невозможно было злиться. Хотелось обнять, укрыть теплым одеялом и дать чашку горячего чая. Глядя на него, сердце обливалось слезами, и едва затянувшие раны болезненно ныли. Разум, упорно твердивший, что это больной человек, и с ним нельзя общаться так, как с обычными людьми, подкидывал идеи для решения проблемы. «Проблемы?.. О да, проблемы! Раздвоение личности, граничащее с шизой, нарколепсия, депрессия и полное отсутствие желания жизни, добавим ко всему этому агрессию, связанную с внезапной инвалидностью и получаем полный пиздец! Это уже не проблемы – это катастрофа! Я не знаю, что делать и как поступить, чтобы не стало еще хуже. Хочу относиться к нему так же, как и прежде, но не могу… Не получается. И я ненавижу себя за это! И… Ненавижу Ойкаву за то, что он даже не пытается как-то повлиять на самого себя, буквально хороня заживо. Ненавижу, но не могу злиться на все его выходки. Я не такая сильная, как брат, но неужели действительно не могу повлиять на его жизнь?». – О чем задумалась? От внезапно раздавшегося голоса, девушка вздрогнула, выныривая из мрачных дум. Голос был… другим. Она замерла, а по телу пробежал непроизвольный холодок, а Касуми невольно сжала пальцы у самых корней волос мужчины, просто-напросто боясь отстраниться. На талию легла тяжелая, горячая ладонь другого-Ойкавы, прижимая к себе. Не навязчиво, не собственнически, а просто… ну, просто потому, что больше руки некуда было деть. Мужчина чувствовал по напряженному телу девушки, что еще секунда, и она сорвется с места и сбежит. И хорошо, если в соседнюю спальню, а не в окно. – Хочу помочь, но не знаю как, – тихо призналась она, уткнувшись в его плечо. От кожи пахло морской солью и песком. Он усмехнулся и погладил её по отросшим волосам. Теперь не она, а Тоору успокаивал её, понимая, что девушке не так-то просто принять факт его резкого изменения. И эти медленные, незатейливые ласки были настолько знакомы, настолько родны, что Касуми невольно вспомнила те далекие времена, когда они были так юны и беспечны. Тогда не было лжи, не было недопонимания и боязни следующего дня. Тогда они просто говорили то, что думали, чувствовали, что хотели и просто были счастливы. – Тебе не нужно ничего делать. Достаточно того, что ты уже делаешь. Позволь мне разобраться со всем самому. Иваидзуми покачала головой. – Ты болен. Не физически, а душевно. Жить столько лет с расколотой личностью?.. Очень мала вероятность того, что ты восстановишься. Ты ведь это понимаешь, не так ли? Девушка не видела, но готова была дать голову на отсеченье, что он сейчас улыбается. Возможно, это была горькая, грустная улыбка, которая лишь подтверждала её слова. – Понимаю, но это моя жизнь. Наша… Но даже если я останусь таким на всю оставшуюся жизнь, кое-что невозможно изменить. Касуми нахмурилась и, хотела было отстраниться, чтобы взглянуть ему в лицо, но в этот раз мужчина сам удержал, не дав даже возможности шевельнуться. – Я просто рад, что ты рядом. Собственное безумие легче контролировать, когда рядом близкий человек, которого не хочется напугать. – Хреново у тебя получается, – иронично отозвалась она, невольно хмыкнув, представляя, как ситуация выглядит со стороны. Тоору рассмеялся и, утянув девушку за собой, откинулся обратно на кровать. Аккуратно перевернувшись, накрыл Касуми одеялом и, откинув с её лица розовый локон, вполне серьезно произнес: – Всё могло быть куда хуже, поверь мне. И мне жаль, что ты видишь меня… нас таким… ми, – Ойкава задумчиво уставился в потолок, а затем внезапно произнес: – Я люблю Шина настолько же, насколько сейчас ненавижу самого себя. А Аяка… Было больно и обидно, не спорю, но сейчас, глядя, так сказать, со стороны, знаю, почему она так поступила. Её я винить не могу. Мне довелось сломать жизнь не одному человеку, – многозначительный взгляд на Касуми, но та лишь закатила глаза, – и было бы странно, если бы собственная жизнь осталась лучезарной. Я еще тот эгоист, ты же знаешь. Но, учитывая то, насколько я хреновый человек, по-прежнему хочу, чтобы вы были рядом. Ты и Шин. А так же мама, сестра, Такеру и, черт возьми, даже Савамура. Ну и твой брат, конечно же, – девушка дернулась, но промолчала. – Глупо, да? – на губах мужчина расплылась печальная улыбка. – Нет, не глупо, – буркнула она. Воспоминания о покойном брате немного сбили с толку, но девушка быстро взяла себя в руки. Касуми уже пережила это время, а вот Тоору пока не следует говорить. – Мне понятно это желание. Но Ойкава лишь шепнул: – Ты даже не представляешь, насколько оно сильно… – Я уже говорила, что не буду тебя винить, что бы ни произошло. Я не судья тебе, и у меня нет на это права. – Поверь, прав у тебя больше, чем у кого-либо другого, – щелкнув её по носу, добавил: – Ты мелкая, тебе можно. Девушка прикрыла глаза, решив промолчать. Она знала, что он отшучивается в своей обычной манере, всегда так делал. Но что-то в его словах заставило её насторожиться. Едва уловимое, но до боли знакомое чувство, граничащее то ли со счастьем, то ли с горечью, заставляющее сердце сперва зайти ходуном, а затем рухнуть куда-то вниз. «Ха… Не может этого быть, – но за последнее время Касуми убедилась лишь в том, что эти слова имеют абсолютно противоположное значение. – Как же это всё не вовремя!» Иваидзуми дернулась, намереваясь встать и уйти, но крепкие мужские руки обвили её талию и спину, притягивая к себе почти вплотную. – Не уходи. Пожалуйста… – Ну раз «пожалуйста», – недовольно пробурчала, уже сама осознав, насколько странно будет смотреться её побег. Растянув губы в улыбке, Касуми шепнула: – Спи, никуда не уйду. И ведь послушался, точно маленький ребенок. Прикрыл глаза и почти сразу же засопел. Подождав, пока его дыхание выровняется, девушка аккуратно вывернулась из крепкой хватки и села на кровати. Набрав в грудь побольше воздуха, Иваидзуми медленно выдохнула. Бросив на спящего мужчину сердитый взгляд исподлобья, мысленно выматерилась. Хотелось зарыться носом в подушку и громко закричать, а в сумке, как назло, даже сигарет не было. Вскоре её взгляд смягчился, и губы дрогнули в слабой улыбке. Осторожно, чтобы не разбудить, коснулась прохладного лба Тоору и, убедившись, что жара больше нет, и сон его спокоен, соскользнула с кровати. Уже выходя из комнаты, Касуми замялась. На языке вертелось многое, но всё, на что её хватило, это тихо прошептать: – Прости. Это не потому, что я ненавижу тебя… Чувствуя, что ещё немного и она позорно разревется, поспешила покинуть запретную комнату.