— Она мне очень нравится, но я не влюблен в нее. — А она влюблена в вас, хотя нравитесь вы ей не очень. Оскар Уайльд "Портрет Дориана Грея"
«Ну прям явление Христа народу», – мрачно подумала Касуми, хмуро глядя на выползшего из спальни Ойкаву. К слову, выглядел мужчина не очень: щеки впали, нос опухший, глаза покрасневшие, хотя их почти не было видно из-за нависших век. И царапины на шее… – Доброе утро, спящий красавец. Точнее, уже день, но вам ведь всё равно. Верно? – Нет, она еще и издевается, – пробормотал мужчина, пошатываясь и бредя к дивану. – Сам виноват. Правда, Шин? – улыбнулась девушка, прижимаясь к малышу, который сосредоточенно собирал большие паззлы. Естественно, мальчик не ответил, но, как говорится, молчание – знак согласия. – Не приплетай сюда моего сына, – фыркнул Ойкава, но как-то вяло. Плюхнувшись на подушки, мужчина тяжело застонал, прикрыв рукой глаза. Однако короткий стук в дверь заставил его лениво поднять голову. – Кого черти принесли? Касуми, осторожно отстранившись от Шина, поднялась и пошла открывать. – Рэм? – искренне удивилась она, распахивая дверь сильнее. Тоору напрягся, буквально заставив себя принять более или менее вертикальное положение. По крайней мере настолько, насколько это можно было сделать в сидячем положении. – Привет, – с улыбкой поприветствовал парень, махнув рукой. – А я тут твою обувь принес. – Ты же обещал под дверью оставить, – хмыкнула Касуми, скрещивая руки на груди и прислоняясь к дверному косяку. – Ну должен же я убедиться лично, что туфельки Золушке принадлежат, – и оба рассмеялись шутке. – Касуми! – рявкнул Тоору, который смутно, но понимал диалог на английском. После суток без сна голова соображала туго, а еще, как оказалось, бесит долгое отсутствие практики по иностранному языку. В конце концов, когда его мечтой еще был Вашингтон, он самостоятельно стал изучать углубленный английский. Но затем смерть Аяки, взрыв и месяцы реабилитации, понятное дело, резко стало не до языков. А Касуми говорила так свободно, будто позабыв о том, что её дом Япония, а не Америка. – С кем ты там разговариваешь? Девушка закатила глаза, виновато улыбнувшись молодому человеку. – С нашим соседом снизу, – крикнула она по-японски, а затем вновь переключилась на английский. – Извини, он немного не в духе. В последнее время мой подопечный не очень охотно общается с людьми, предпочитает оставаться наедине с собой, – и ведь, как ни странно, с этим фактом не поспоришь. Ведь Ойкава с собой может не только говорить, но и ругаться, решать и создавать новые проблемы, и вообще жить разными личностями. – Понимаю. Что ж… Не буду мешать, – Рэм сунул ей в руки босоножки и собирался было уйти, как резко остановился, стукнув себя по лбу. – Блин, чуть не забыл! Если будешь свободна и будет желание, то подходи к семи в холл. Сегодня в отеле будет танцевальный вечер, все приглашены. – Я подумаю, – немного поразмыслив, пообещала она. В конце концов, Рэм сам сказал «если», а это значит, что даже если она откажется, то никто не обидится. Молодой человек кивнул, и девушка закрыла за ним дверь. Повернувшись, Иваидзуми столкнулась с хмурым, потемневшим взглядом Тоору. Как бы не хотелось закатить глаза, она сдержалась, лишь нервная улыбка застыла на лице. – Что-то не так? – Издеваешься? – Касуми начала подозревать, что это возмущенное восклицание она будет слышать на протяжении всего дня. Вопросительно приподняв одну бровь, девушка демонстративно сложила на груди руки. – Кто это был? – Рэм, наш сосед. – Иностранец? – с подозрением уточнил он. – Кореец, – машинально ответила розоволосая и тут же осеклась. – К чему этот допрос? На самом деле, несмотря на ревность, которая в мгновении ока охватила сердце, Ойкава задумался. Еще во время их разговора ему показалось, что он уже прежде слышал этот голос. Вот только где – никак не мог понять. Голова всё еще туго соображала, и мужчина, поморщившись от боли, потер виски. Вздохнув, Касуми налила бокал прохладной воды и протянула Тоору. – Таблетки пили с утра? – Не успел, – прошипел шатен, с трудом кивая в знак благодарности. – Никакого допроса нет, просто этот Рэм кажется знакомым. Но никак не могу вспомнить, где я его видел. – Ну чисто технически, вы его не видели, он в коридоре стоял, – пожала плечами девушка, внимательно глядя на мужчину. – Вам уже лучше? – А я выгляжу лучше? – моментально огрызнулся он, отставляя стакан в сторону. – Грубить не обязательно. И вообще, собирайтесь. Вам надо проветриться, замкнутое пространство плохо влияет на голову. Недостаток кислорода в мозгу сказывается, – Ойкава невольно вздрогнул, уловив в её голосе угрожающие нотки.***
Холодная вода немного привела в чувство, а воздух, действительно, оказался спасением. За эти дни людей, казалось, стало больше. Большинство постояльцев уже привыкли к необычному семейству, даже периодически подходили, чтобы поговорить о всякой ерунде. Тоору, по началу, это напрягало, но видя, как легко и непринужденно Касуми находит с людьми общий язык, немного расслаблялся. Тем не менее, эти сочувствующие взгляды всё еще раздражали. Кто-то пытался выяснить причину, кто-то рассказывал истории, связанные со «знакомыми их знакомых», а кто-то просто пытался учить жизни. Пусть все слова сводились к общей идее, но посыл у всех был разным. Каждый преподносил это так, как считал нужным и правильным. Японцев здесь почти не было, и, как ни странно, но пропало чувство времени. Сколько мужчина себя помнил, он всегда что-то делал: учился, играл, тренировался, ездил на соревнования, снова учился, снова тренировался, ходил на дополнительные занятия, возвращаясь домой едва ли не за полночь. И всё это лишь для того, чтобы работать, прокормить семью, чтобы постоянно оправдывать чьи-то ожидания и хвататься за свое место, как утопающий за соломинку. Размышляя над этим, Тоору начинал понимать, насколько ему повезло: его всегда поддерживали во всех его безумных начинаниях, даже когда он падал с поражением, никто никогда не говорил, что он позор семьи или что-то типа такого. Мать часто говорила: «Пробуй! Пытайся! Если не получится, если будет тяжело, то дома тебя всегда ждут. Никто от тебя не отвернется». Да, никто… Он сам сделал это, забыв эти слова. Ойкаве повезло с внешностью. Ойкаве повезло с мозгами. Ойкаве повезло с талантами. Ойкаве просто повезло… Вот только он никогда не задумывался, что повезло ему и с семьей. Он всегда думал, что за все то, что он имеет – надо платить. И он платил своим здоровьем, своей карьерой, будущим, жил так, как, по его мнению, должен идеальный сын. Тоору никогда не думал жаловаться, никогда не показывал свою слабость, даже оставаясь наедине с близкими людьми, потому что думал, что тем самым разочарует тех, кто уже выстроил в голове его образ. Наверно, он никогда и не задумывался над тем, насколько окружающие были чувствительны к его внутренним ранам. Когда в школе, после проигрыша, после очередной травмы, после падения, из-за которого невозможно было подняться, он ревел навзрыд, а затем, приходя домой с радостной улыбкой, Тоору не думал, что родители первым делом смотрели в его красные, опухшие от слез глаза. Он сам выстроил невидимую стену, когда с ним пытались поговорить, искренне обижался, когда его пытались поддержать. «Если тебя поддерживают – ты слаб. Значит ты недостаточно силен, чтобы справиться со всем самостоятельно», – кажется, это правило он крепко вбил себе в голову. Честно говоря, он думал, что остальные такие же… Минутная слабость, которую проявляли его товарищи, заканчивалась, не имело смысла себя жалеть и стоило начать двигаться дальше, чтобы впредь не допускать подобных промахов. Стоило, наверно, тогда знать, что тот же Хаджиме выпускает свою злость и обиду дома. Порой что-то сломать, покричать, выпуская пар, это гораздо эффективнее, чем просто молчать и копить всё в себе. А Ойкава копил… Много лет копил, а потому просто позабыл о такой простой истине: если тебя что-то тревожит, просто возьми и расскажи. Люди могут упрекнуть, могут покачать головой, просто выслушают или даже дадут совет, но таким образом решится хотя бы одна проблема, которая в дальнейшем не превратиться в снежный ком. А он просто-напросто превратился в жалкое ничтожество, из которого теперь эти проблемы лились ручьем. Это было страшно… Страшно, когда уверенный в себе человек, привыкший улыбаться и идти к своей цели напролом, внезапно ломается. Потому что никто этого не ожидает. Потому что это не в его характере. Потому что все уже позабыли о том, что он может быть слабым… А теперь просто-напросто не знал, как реагировать. Придурок, не понимающий, как ему повезло в жизни. У него было два дома, две семьи, две жизни… А он, так просто их просрал, и продолжает это делать. Возможно тогда Тоору хотел довериться, но лишь три коротких слова: «Я люблю тебя», сожгли невыстроенные мосты. Он испугался. Испугался, осуждения, того, как на него могут посмотреть люди. Его тщательно выстроенный мир мог рухнуть в одно мгновение лишь от одного неловкого слова. Испугался, не поверив собственному счастью. Идиот… Ойкава был старше, мудрее, мог осадить, объяснить маленькой девочке, что… А что он мог ей сказать? Касуми знала его, он знал её, и это чувство точно не возникло на пустом месте. Она всегда была рядом, поддерживала, а Тоору, сам, того не замечая, пропускал её сквозь стену, которую сам же и возвел вокруг себя. Закрылся в своей скорлупе, думая, что никто не сможет коснуться его мира. И Касуми досталось… Она едва не утонула в этом «аквариуме», который сплошь и рядом состоял из комплексов той идеальности, которая нахрен никому не была нужна. Он, как дурак, копил негатив, слабости, пороки, не давая им вырваться наружу, погружаясь всё глубже и глубже в это болото. Но короткое, мимолетное чувство торжества и безграничной радости, что одолела его в минуту признания, заставило этот мир треснуть. И все то, что копилось, стало медленно выливаться наружу… И первое, что вылилось из «аквариума» – страх за то, что их не поймут, что осудят, что это не продлится всю жизнь. Тоору стал задыхаться, когда Касуми покинула его мир, оставив лишь трещину, которая расползалась всё сильнее. Он привык жить сдерживаясь, для него это было своеобразной зоной комфорта, как вода для рыб. Но что делать, когда эта вода высыхает? Он не смог адаптироваться в новом мире. Раз за разом, ошибка за ошибкой, которые совершал, становились для него ядом. И, тем не менее, Ойкава опасался, что кто-то заметит его чувства к юной, несовершеннолетней девушке. Каждый раз он представлял реакцию своей семьи, её семьи, Хаджиме… Да, особенно он страшился реакции своего лучшего друга, который дорожил сестрой так, как никто другой. Шутки шутками, но вряд ли какому брату понравилось бы, что его друг засыпает и просыпается с каменным стояком от одних лишь мыслей о девочке на протяжении трех лет, с тех самых пор, когда ей стукнуло двенадцать. Это было странно. Это было стыдно. Это было грязно и порочно. Но тогда Тоору и представить не мог, что спутницей его жизни может быть кто-то, кроме неё. У него было достаточно девушек, чтобы скрыть свои чувства и эмоции, но, как оказалось, этого было мало… Он женился. Скоропостижно, фактически на первой попавшейся девушке, лишь бы сбежать. Надеялся, что всё образумится, окажется, что всё то безумие, которое творилось в его сердце и мозгу, окажется лишь дурной фантазией. Всё стало хуже, когда Ойкава стал понимать, что с ним что-то не так, будто кто-то чужой проникает в его сознание, овладевая им, прося говорить то, что он так тщательно скрывал. Аяка заметила это почти сразу после брака: муж в одно мгновение охладел, хотя был вполне вежлив и обходителен, сексом не обременял, но его мысли в этот момент были очень далеко… Сейчас думая об этом, Тоору не мог винить её за измену. Возможно, где-то глубоко в душе (вернее, вторая его сущность), он был даже рад тому, что она погибла, оставив его со статусом вдовца. Отвратительные, противоречивые чувства. Хотя, чего можно ожидать от не менее отвратительного человека? А теперь вспоминается, что за все тридцать два года жизни, Ойкава ни разу не выезжал за пределы Японии, хотя очень об этом мечтал. Почему?.. Мужчина стал чаще задумываться над этим вопросом. Что он хотел сделать? Кому что доказать? И когда вообще появилась эта мечта? Когда Касуми исчезла из его жизни? Когда она покинула его?.. Черт… Все мысли вновь и вновь возвращались к ней. Знала ли Касуми о его чувствах? Скорее всего нет, а если и знала, то наверняка разочаровалась. А сейчас он просто не знал, что делать: она вновь добровольно шагала в его болото, а он, трус, не мог придумать ничего лучше, чем обрушивать на нее свои эмоции. Он хотел измениться, правда, но это зашло слишком далеко. Самым страшным оказалось то, что Тоору не знал любит ли он её настоящую или продолжает любить её образ, плотно отложившийся в памяти Касуми была медленным ядом, который вроде и приносит облегчение, но губит изо дня в день. А она?.. Кого она любила? Того идеального-Ойкаву, каким он выставлял себя, или же… Ах, нет. Не может быть никаких «или». Он готов был возненавидеть её за то, что она вообще вновь посмела появился в его жизни, всколыхнув, запертые под чугунный замок, чувства. Ойкава тяжело вздохнул, откинувшись на спинку кресла. – О чем задумались? – О бренности бытия, – буркнул мужчина, потрепав Шина по темной макушке. – Знаете, я уже привыкла к вашей депрессии, но всё-таки съешьте мороженое, – Иваидзуми протянула вафельный рожок с двумя шариками – шоколадным и банановым. Мужчина едва истерически не рассмеялся, да так, что захотелось плакать. Бесит! Даже спустя столько лет она помнит такие никчемные мелочи. Касуми же казалась абсолютно невозмутимой, будто это было в порядке вещей. Сама она взяла малиновое, а Шину пломбир с шоколадной крошкой. Несколько минут они ели в тишине, сидя за круглым столиком под ярким зонтиком и глядя на море. Погода сегодня была не такой солнечной, и потому не было так жарко, да и загорающих людей было куда меньше. Вода приобрела какой-то сероватый оттенок, небо заволокло облаками, но, как ни странно, Ойкаве нравилась такая погода. Как состояние души. – Кстати, уже давно хотел спросить кое о чем… – М? И о чем же? – девушка вопросительно вскинула бровь и облизнулась. Тоору, бросив мимолетный взгляд на её губы, упер взгляд ей в переносицу. – Как ты жила всё это время, после того, как… – он запнулся, внезапно почувствовал всю абсурдность фразы. Действительно, как она могла себя чувствовать? Но ему и не нужно было что-либо пояснять, Касуми всё поняла и без слов. Однако ни капли не казалась смущенной или уязвленной этим вопросом. Задумчиво подперев ладонью щеку, девушка покрутила рожок в пальцах, глядя на него с каким-то немым укором и будто размышляя, что с ним делать. Ойкава прикусил щеку изнутри, уже жалея о том, что спросил. Всё, что произошло с ними за эти пару месяцев – это какое-то безумие. Но за прошедшие годы, что они провели порознь, оба стали чужими друг другу. Касуми с самой их первой встречи дала понять, что не хочет говорить о прошлом, не хочет за него цепляться, хочет забыть о нем… – Что именно вы хотите услышать? – деловито уточнила она, подняв на него глаза. Тоору невольно вздрогнул, глядя в её черные равнодушные глаза. Услышать… Не узнать, а именно услышать. Услышать, как ей было плохо всё это время? Услышать, сколько боли он ей принес? И услышать, почему она вернулась? Он не ответил, а Касуми продолжила: – Вы когда-нибудь употребляли наркоту? – Что? Нет! – возмутился Ойкава, глядя на девушку с искренним ужасом. Но Иваидзуми лишь отмахнулась, мол, знаю, это был риторический вопрос. – Расслабьтесь, я тоже этой гадостью не балуюсь. Хоть и не отрицаю, что желание было. Я к тому, что чувствует наркозависимый… Сперва ты употребляешь, чтобы забыться, думая, что это все фигня и ты запросто можешь слезть. Чувство расслабленности, вседозволенности захватывает с головой и наступает эйфория. Однако, вы знаете, что идет после эйфории? – Опустошение? – предположил мужчина, не совсем понимая, о чем она говорит. Девушка кивнула и, протянула ему свое мороженое, позволяя откусить. Аккуратно лизнув, Тоору довольно причмокнул. Малина не была приторно сладкой, но ему понравилось. – Согласитесь, такая резкая смена настроения дурно влияет на психическое состояние. Ты лезешь за новой дозой, чтобы вновь вознестись к облакам, почувствовав себя свободной от всего. А затем всё начинается заново, причем это опустошение становится с каждым разом всё сильнее и сильнее, и ты уже не можешь остановиться. Ты не можешь самостоятельно слезть с этой дряни, даже если понимаешь, что это губит тебя. Хорошо, если рядом окажутся люди, которые помогут и отправят на лечение в наркодиспансер. А что если нет? Что если нет таких людей? Тогда ты начинаешь погружаться в это болото все глубже и глубже, задыхаясь в нем. И ради нескольких минут просветления ты готов буквально убить ради дозы. – Я не совсем понимаю ход твоих мыслей, – окончательно растерявшись, пробормотал мужчина. Касуми улыбнулась, упершись локтями в столик и сцепив пальцы, склонила голову к плечу. Взгляд её немножко расслабился, и теперь в нем отражались лишь безграничная усталость и тоска. Поднявшись, она аккуратно вытерла пальцем капельку мороженого, застывшего в уголке его губ. Слизнув под пристальным взглядом, тихо пояснила: – Америка стала для меня наркодиспансером. А мое присутствие для вас, словно новая доза наркоты. Вот только облегчение временное, ведь боль никуда не исчезает, не правда ли? Тоору сощурился. Перехватив её руку, крепко сжал в своих пальцах, от чего девушка болезненно скривилась. Притянув, заставил наклониться вплотную к его лицу, а сам, фактически касаясь губами мочки уха, хрипло прошептал: – Бывших наркоманов не бывает, – холодно отчеканил, будто слова были гвоздями, которые он с удовольствием вбивал. – Рано или поздно, но захочется повторить, не правда ли? – с улыбкой припечатал он в конце, наблюдая за тем, как каменеет девушка. – Я не Белла, а вы не Эдвард, – Иваидзуми аккуратно разжала его пальцы, но отходить в сторону не спешила. – Потому что мы оба прекрасно понимаем, что эта дрянь убивает. Не физически, нет, но морально. Мозгу особенно плохо приходится, потому что сердце уже бьется лишь по инерции. Свое же я собирала по осколкам, склеивая бумажным клеем. У вас же – всё с точностью да наоборот, – искривив губы в саркастичной улыбке, Касуми погладила его по изуродованной стороне лица и тихо произнесла: – Мне жаль, что так произошло. Но, откровенно говоря, я даже немного рада, видя, насколько вы беспомощны и слабы. В противном случае, я бы не вернулась. Откинувшись в кресле, Ойкава расхохотался. Вот она, жестокая реальность в своем самом извращенном представлении. Но, как ни странно, больно не было. Было… Никак? Неужели это то самое опустошение, о котором они говорили? – Тем не менее, – вновь заговорила Касуми, и её лицо озарила светлая, нежная улыбка. Сев к нему на колени, потрепала по каштановым кудрям, слегка приобнимая за плечи, – лишь вам решать, станем ли мы очередной дозой, за которую цепляешься не задумываясь, или же превратимся в место, где можно вылечиться. – Ты же сказала, что тебя исцелила Америка?.. – шепнул он, зарываясь носом в мягкие волосы девушки, с наслаждением вдыхая их сладкий цветочный аромат. Неопределённо поведя плечом, Иваидзуми тихонько хмыкнула. Да, Америка стала для неё спасением, но все-таки Ойкава был прав: бывших наркоманов не бывает, да и никто не говорил, что она вылечилась. Вот только мужчине об этом знать не обязательно. Пусть сперва с самим собой договорится, а она тихонько понаблюдает в стороне. Если человек не хочет исцеления, то никакие уговоры, аргументы и угрозы здесь не помогут, все просто-напросто уйдет в пустоту. А для Тоору главным препятствием были не люди, не общество и даже не она… Он сам возвел барьер, который ограждал его от мира. И наверняка он даже не задумывался о том, что его второе «я» вырвалось за пределы его тесного мирка, и теперь упорно тянуло наружу… – Давайте посмотрим вечером фильм? – предложила Касуми, невольно морщась от солнца, выглянувшего из-за облаков. – Ты же на танцы собиралась с этим… Как его?.. Рэмом, – хмыкнул шатен, охватывая её талию и не давая возможности спуститься. Впрочем, девушка и не собиралась этого делать. – Устроим свои танцы. Я с Шином потанцевать хочу, – мальчик, услышав, что эти слова были обращены к нему, радостно подскочил, а Иваидзуми, рассмеявшись, подмигнула. – Не могу же я уйти развлекаться и оставить двух детей без присмотра. Прифигев от подобного заявления, мужчина открыл было в возмущении рот, но тут же закрыл, где-то в душе понимая, что она права. Подумав немного, Ойкава нехотя буркнул: – Можешь и корейца своего пригласить. Надеюсь, что он хотя бы пьет… – Вы на таблетках! Какой пить? – возмутилась она, легонько ударив по плечу. – Я на отдыхе, или где? – отозвался мужчина в той же возмущенной манере. А затем более спокойно добавил: – Всё в порядке, пить будете вы, а я посмотрю. – Звучит ужасно, – рассмеялась она. – Хорошо, я предложу Рэму, не факт, что… – закончить фразу ей не дал телефонный звонок. Ойкава чуть ослабил хватку, позволяя ей достать из кармана шорт мобильник. Едва взглянув на экран, лицо девушки озадаченно вытянулось. – Алло, Блер, что такое? В… В каком смысле? А, да, хорошо, поняла. Сейчас пришлю вам смс… – отключившись, Касуми подняла на мужчину взгляд, который можно было охарактеризовать смесью радости и легкого охреневания от ситуации. – Сюда едут Блер с Савамурой. Наступила неловкая пауза, в которую оба пытались переварить сказанное. Первым нашелся Тоору. Точнее, это было одно весьма емкое слово, обозначающее как высшую степень удивления, так и высшую степень разочарования. – Пиздец. На что девушка лишь согласно вздохнула, ослабляя хватку на ушах Шина, которые успела зажать в последний момент. Маленький он еще, чтобы слышать подобное. Хотя из того, что вертелось на языке, пожалуй, это было самым безобидным.