***
– Тебе стоит отдохнуть от протезов какое-то время, – покачал головой Савамура, внимательно осматривая его ноги. – Видишь, как ты перетянул вот здесь? Ты ведь не принимал в них душ? – темные глаза мужчины с подозрением уперлись в лицо Тоору. – Нет, – солгал Ойкава, невинно хлопая ресницами. – Я же не совсем идиот. Судя по скептическому взгляду Даичи – не поверил, впрочем, верно все понял. И про душ, и про идиота. Пробурчав что-то нецензурное себе под нос, молодой врач вновь придирчиво разминать ноги пациента. Ойкава тяжело вздохнул, прикрывая глаза, то, как у него выглядели ноги, он и так прекрасно знал. Тренировки не соблюдал, правила нарушал, носил протезы больше, чем положено, в общем, все, как и всегда. – Ойкава, это же не шутки! – разозлился Савамура, раздраженно ткнув его в бок. Шатен наигранно зашипел и попытался пихнуть его культей, естественно, длины ноги не хватило. – Или ты до конца своей жизни хочешь в инвалидном кресле остаться? Пережмешь себе все, заработаешь гангрену и… – Можешь не продолжать, – угрюмо произнес Тоору, потирая кожу, на которой остались красные углубления. – Не могу я без ног, понимаешь? Только сейчас с этими ебучими протезами стал себя человеком чувствовать. А в кресле… Ну, в кресле я даже ничего сделать не могу. – Ойкава, – покачав головой, Даичи положил руку на плечо шатена, крепко сжав, из-за чего мужчина скривился. – Я все понимаю. Твою боль, твое желание вернуться к прежней жизни и… – взгляд брюнете скользнул на закрытую дверь комнаты, в которой переодевалась Касуми, и, понизив голос, добавил: – И твое желание стать самим собой. Но не дай чувству неполноценности заглотить себя. Мы знаем тебя настоящего, а то, что видим сейчас – лишь агония. Не нужно пытаться подражать кому-то, даже самому себе. – Я не… – начал было возмущаться Тоору, но тут дверь открылась, и оба мужчины моментально замолчали, глядя на Иваидзуми. – Какого?.. – тут же выпал он в осадок, во все глаза глядя на девушку. – Заметь, платье выбирала не я, – флегматично заметила она, с трудом подавляя улыбку. Уж больно забавное выражение лица было у шатена. Савамура же одобрительно присвистнул, подняв вверх большой палец, одобряя. Шифоновое платье действительно было длинным, почти до самых щиколоток. Да и верх был закрыт, оставляя лишь неглубокое декольте, на которое игриво падали концы ленты, красиво завязанной на шее на подобие чокера. Вот только Ойкава не учел того факта, что платье было абсолютно прозрачным. Нет, все причинные места, на которые можно было бы засмотреться, были закрыты, однако все остальное было прикрыто лишь полупрозрачной материей с принтом. А юбка… Широкая, мягко обволакивающая ноги девушки при каждом движении, как вторая кожа. Да даже рукава-фонарики в три-четверти больше подчеркивали хрупкие руки Касуми, нежели действительно пытались прикрыть. Тоору молча, поджав губы, наблюдал за тем, как девушка, аккуратно присев, застегивает черные босоножки на высокой шпильке. Надо же… Даже запарилась и педикюр сделала, окрасив ногти в ярко-фиолетовый цвет. Недавно покрашенные в пепельно-розовый волосы уложила с помощью лака, заставив легкие кудряшки держаться и не опадать. – Отлично выглядишь, – улыбнувшись, Даичи слегка приобнял подошедшую девушку. Бросив быстрый взгляд на ее запястья, нахмурился. – Только чего-то явно не хватает. Иваидзуми хмыкнула и помахала перед его носом черными кружевными перчатками, мол, все предусмотрела. Не без труда закрепив протезы на затекших ногах, Даичи помог шатену встать, и тому потребовались вся воля и остатки былой гордости, чтобы болезненно не зашипеть. Кажется, брюнет был прав, и Ойкаве действительно стоило хоть ненадолго, но «отложить» свои конечности. – Ну что? Раз все готовы, то можем ехать? – Савамура вопросительно взглянул на Ойкаву, и в его глазах была столь откровенная насмешка, что Тоору едва не зашипел от бессилия. «Сговорились за моей спиной», – мрачно подумал он, глядя на ухмыляющихся врача и сиделку. Но делать было нечего, время действительно поджимало, а проявлять характер и заставлять Касуми переодеваться – он не стал. Сам виноват, нужно было лучше смотреть. К тому же, чисто с этической стороны, девушка и в самом деле выглядела потрясающе. А то, что у него на неё стоит… Ну, так оно и на джинсы с футболкой встает, и на купальник, и на мокрую футболку, да и вообще… Ойкава махнул рукой, отгоняя и собственные мысли, и отвечая на вопрос Савамуры. Настало время показаться на люди.***
– Мы обратно пешком, можешь не ждать, – сказал Тоору, помогая Касуми выйти из машины. – Уверены? – Савамура перевел недоверчивый взгляд с мужчины на девушку и обратно. – Да, вызовем такси, – Иваидзуми ткнула своего спутника острым локтем в бок, – некоторые товарищи исчерпали свой лимит ходьбы, – Ойкава скривился, но промолчал. – А ты еще сегодня с Блер встречаешься, разве нет? – и девушка невинно захлопала своими оленьими глазками, на дне которых плясали дьяволята. Даичи густо покраснел, принимаясь бормотать себе под нос какие-то оправдания. Но вскоре понял, что это бесполезно, и, заведя машину, быстро умотал. Касуми хмыкнула. – Я в шоке, – признал Тоору, глядя вслед удаляющейся машине. – Я тоже, – кивнула она, беря мужчину под локоть. – Но в Италии это, кажется, называют «ударом молнии». Что ж, я не против, – уже подходя к дверям детсада, Касуми остановилась и решительно принялась поправлять тщательно выглаженный воротник рубашки. – Прекрасно выглядишь, – улыбнулась она, расправляя невидимые складки на стального цвета жилете. Тоору взъерошил пятерней непослушные каштановые волосы и вздохнул. Не мог не признать, что девушка просто отлично постаралась над его внешним видом. То, что отражалось в зеркале почти полгода назад не шло ни в какое сравнение с тем, что он видел сегодня. Узкие черные брюки, выгодно подчеркивающие остатки его ног, которые еще не успели потерять свою форму, не стесняли движения и не сильно обозначали протезы. Белая рубашка с закатанными рукавами, на его взгляд слишком сильно оттеняла обожженную кожу. Жилет, застегнутый на все пуговицы, сильно сужал талию, еще сильнее выделяя его фигуру «перевернутого треугольника». Но в данный момент его меньше всего заботил собственный внешний вид, все его внимание было сосредоточено на тонких девичьих пальцах, лежащих на его груди. Порывисто выдохнув, Ойкава аккуратно взял его руки в свои и медленно, чувственно поцеловал её костяшки. Не удержавшись, слегка прикусил бледную кожу. Касуми ойкнула, но тут же захихикала, не отнимая рук. – Ты тоже, – наконец признался он, взглянув так, что девушка обрадовалась слою пудры на своем лице.***
Классная комната, секунду назад наполненная шумом и гамом, встретила их гробовой тишиной. Лучезарно улыбнувшись, Касуми, заметив ошарашенно-перекошенное лицо Такани Кейко, теснее прижалась к руке мужчины. Тоору, впрочем, тоже не отставал. Видимо, ему просто-напросто требовался повод, чтобы высказать свое высокомерие, которым он довольно часто грешил в юности. Девушка моргнуть не успела, когда он в одно мгновение превратился в статного, уверенного в себе мужчину. А шрамы… Ну, как раньше Касуми и говорила, они ничуть не портили его. Да, для человека, не привыкшего видеть иную сторону жизни, обезображенное ожогами лицо, могло выглядеть жутко. Но цепкий, пронзительный взгляд прищуренных глаз буквально говорил: «Попробуйте что-то сказать. Голову откушу и не подавлюсь». Однако, девушка глядела на него с нескрываемым восторгом, мысленно радуясь тому, что сейчас он не производит впечатление бедного, несчастного, забитого инвалида с нарушенной психикой. Почему-то на ум пришел герой романа Гастона Леру «Призрак оперы» – Эрик. Если так подумать, они даже по поведению чем-то были похожи. И хоть Эрик из книги отличался от Эрика из мюзикла, Тоору умудрился взять черты и того, и другого персонажа. – Добрый вечер, – вежливо поздоровался Ойкава с родителями и воспитателями, блеснув белозубой улыбкой. – Д-добрый, – заикаясь, ошарашено произнесла директриса, стараясь не слишком таращить глаза. Ну да, ведь по факту, отца Шина работники видели лишь второй раз (первый раз при записи в садик, но Касуми сильно сомневалась, что после этого визита Тоору оставил после себя хорошее впечатление). В его положение входили, прекрасно понимая, что человеку нужна реабилитация, потому ограничивались лишь его письменными разрешениями и договорами. Шина в садик водила бабушка или тетя, как у кого получалось. Но, поскольку часто делать этого не могли, старались брать больничные, наплетя с три короба, что за ребенком дома присматривает отец. Нда-а… Под удивленные взгляды присутствующих они прошли к своим местам, и Ойкава вежливо отодвинул девушке стул, позволяя сесть первой. Касуми благодарно кивнула, слегка приподнимая подол платья и изящно скрещивая ноги. Слишком явное удивление за спиной сменилось хищным прищуром десятка глаз. Иваидзуми прикрыла глаза, чувствуя всей кожей жадные, изучающие взгляды людей, почуявших новую сплетню. Конечно же, такая тема для обсуждения! Изуродованный вдовец, который еще ни разу не появлялся на родительских собраниях, внезапно приходит под руку с молодой девушкой, отношения которых явно намекают на нечто большее, чем просто рабочие. Впрочем, слухи о том, что в семье Ойкавы еще при жизни Аяки был разлад, разошлись уже давно. Сейчас они лишь усилятся, завидев потенциальную любовницу вдовца. Касуми медленно открыла глаза, наблюдая за людьми из-под полуопущенных ресниц. Некоторых родителей она узнала сразу (жили в одном доме), что не удивительно. Данный садик был одним единственным в данном районе, конечно, большинство детей будет ходить именно сюда. И конечно же, большинство родителей могло слышать скандалы новобрачных, в ходе которых ни раз упоминалось ее собственное имя. Однако, тогда она была всего лишь ребенком, обиженным и разочарованным из-за неудавшейся первой любви, а Ойкава был всего лишь другом ее старшего брата… Девушка вздрогнула, когда рука мужчины незаметно под столом сжала её собственные пальчики. Касуми удивленно повернулась к нему, но Тоору даже не смотрел в ее сторону, продолжая хмуриться и глядя прямо перед собой. Она слегка улыбнулась, в ответ сжимая его руку. Им обоим сейчас явно требовалась поддержка друг друга, и Касуми была рада, что может её дать. И была рада тому, что он, несмотря на ее внешне спокойное лицо, заметил ее напряжение. В конце концов, вдвоем выдерживать изучающие, а порой и неприязненные взгляды, было гораздо проще, чем в одиночку. Иваидзуми облегченно вздохнула и гордо вскинула голову, готовясь к долгому и нудному собранию.***
Действительно, нудное… Поведение, досуг, снова поведение, сбор денег на мероприятия, планы на будущее, снова досуг. Касуми уже откровенно засыпала, стараясь внимательно слушать все объяснения воспитателей и руководства. Но после фразы: «Ойкава-сан, Иваидзуми-сан, задержитесь, пожалуйста, после собрания на пять минут», спать как-то резко расхотелось, даже зевком подавилась. Впрочем, когда устроили небольшой перерыв, и все родители поднялись, чтобы размять затекшие спины, Тоору поднялся и, бросив короткое: «Жди здесь, я скоро», удивительно быстро вышел из класса. Краем глаза девушка заметила, как следом за мужчиной вышла и Танака Кейко, и Касуми невольно скрипнула зубами. Вот же… Гадюка! Тоору явился очень быстро, чего нельзя сказать о Кейко, которая в класс так и не вернулась. По телу девушки невольно пробежал холодок. Во-первых, из-за того, что зная взрывоопасный и нестабильный характер мужчины, склонного к суицидальным мыслям и страдающего раздвоением личности, можно было смело рассчитывать на самый отвратительный исход беседы. Во-вторых, сам Ойкава вернулся в скверном расположении духа, буквально потемневшим от еле сдерживаемого гнева, но при этом весьма задумчивым. Касуми не рискнула ничего спрашивать, да и сам мужчина не торопился ничего пояснять. Решив, что все непременно выяснит дома, девушка вернулась к монотонной речи директрисы. Она уже готова была погрузиться в очередной транс, как вдруг почувствовала прикосновение шершавой ладони к своему бедру. Вздрогнув, Иваидзуми возмущенно уставилась на абсолютно мрачного шатена, на лице которого вздулись желваки. Рука Ойкавы скользнула под шифоновую материю, замерев на атласном подоле нижнего платья, и сжала изо всех сил. Касуми едва слышно зашипела, на сей раз не от возмущения, а от боли. Крепкие пальцы сжали бедро девушки настолько сильно, что наверняка уже к ночи проявятся синяки. – Мне вообще-то больно, – шепнула она, не переставая вежливо улыбаться. Тоору промолчал, но хватка чуть ослабла, и девушка смогла выдохнуть с облегчением. «О чем же они говорили, раз он в таком состоянии? Держу пари, ему дико сейчас хочется кого-нибудь придушить», – с нервным смешком подумала Касуми, ни на секунду не сомневаясь в своих мыслях. Этот действительно может. Сейчас Тоору абсолютно непредсказуем в своих чувствах и действиях, а учитывая, что он выкинул все свои психотропные препараты… Краска спала с лица девушки, и она едва не взвыла. Как она вообще могла об этом забыть? Какого хрена? Если последние дни всё было хорошо, то это еще не значит, что так оно есть на самом деле. – Что… – Касуми сглотнула, чувствуя, как внезапно пересохло горло. Тяжело сглотнув, прохрипела: – Что ты с ней сделал? – Ничего, – безэмоционально отозвался он, а горячая рука внезапно скользнула на внутреннюю сторону бедра, задрав нижнюю юбку. Девушка тихонько ойкнула, но замерла: одно неловкое движение, и всё внимание вновь устремится к ним. – Врешь? – с подозрением уточнила она, но Ойкава лишь медленно качнул головой. Кажется, мыслями он был совершенно в ином месте. – Тоору! Мужчина вздохнул. – Я просто поговорил с ней. Попросил не лезть в наши семейные дела. Ну и она сказала кое-что, что меня выбесило, но при этом заставило задуматься, – буркнул он, убирая руку с ноги девушки. Продолжить он не успел, собрание закончилось, и все стали подниматься со своих мест. Соседка сидевшая рядом с Касуми бросила на нее брезгливый взгляд и поспешила уйти. «Все-таки заметила», – обреченно подумала она, одергивая подол платья.***
Вежливо попрощавшись и закрыв за всеми дверь, директриса вернулась к ним. Поставив стул, села напротив, сложив перед собой руки. – Так о чем вы хотели с нами поговорить? – чувствуя себя провинившийся школьницей, уточнила Касуми. – О вас, о Шине, о семье, – женщина пожала плечами. – Иваидзуми-сан, Ойкава-сан, известно ли вам, какие слухи ходят вокруг? «Опять двадцать пять», – мысленно простонала девушка, мечтая побиться головой о стену, но вслух только произнесла: – Не имею ни малейшего понятия, – и в голосе столько удивления и искренности, что любой другой тут же смутился. Тоору хмыкнул, а директриса, тяжело вздохнув, потерла переносицу. – Дети злы на язык, однако, они лишь повторяют сплетни взрослых. Мне не важно, какие отношения вас связывают на самом деле. Важно то, в какой среде растет ребенок. Многие пока не понимают, о чем говорят взрослые, но, полагаю, со временем у Шина может возникнуть соответствующий вопрос: почему они так говорят? – Полагаю, это самая обсуждаемая сплетня? – вопросительно поднял бровь Ойкава. Губы его насмешливо искривились, из-за чего шрамы на его лице переносило. Директриса поежилась, но взгляд не отвела. – Думаю, никого бы не шокировала подобная новость, не будь я однажды женат, или не будь Касуми столь юна. Женщина покачала головой. – Любовники, любовницы, измены, семейные ссоры были всегда. Со временем это становится неизменной частью нашей жизни, увы. Меня больше беспокоит та часть сплетни, в которой женатый мужчина соблазнил несовершеннолетнюю девочку. Или же… – она повернулась к Иваидзуми. – Что юная леди разрушила приличную семью, уведя мужа у его жены. Заметьте, что обе информации негативно сказываются на репутации вас обоих. Касуми подавилась, Ойкава тоже замер, однако, очень быстро взял себя в руки. Нахмурившись, произнес: – Я знаю эту девочку с момента ее рождения, она выросла на моих глазах. Конечно, я буду относиться к ней по-особому, поскольку у меня лишь старшая сестра, и долгое время на мне не было ответственности за воспитание младших. К тому же, я не видел Касуми почти пять лет. Насколько помню, ее не было даже на моей свадьбе? – вопрос был риторическим, но девушка кивнула. Конечно не было, она тогда была на полпути в Америку. – Да, Аяка знала о Касуми, но, кажется, она постоянно забывала тот факт, что Иваидзуми Хаджиме был моим лучшим другом еще с тех временем, когда мы пешком под стол ходили. Касуми тогда переживала… хм, не лучшие времена, и я искренне беспокоился. Со временем связь теряется даже с лучшими друзьями, но для кого-то она исчезает абсолютно безболезненно и незаметно. А для кого-то это единственная нить, связывающая тебя с беззаботным и счастливым детством или юностью, не важно. Конечно, я часто говорил и о Касуми, и о Хаджиме, потому что сильно тосковал. Видимо, лишь я один, – Тоору развел руками, а девушке захотелось его хорошенько треснуть. Однако, вместо шеи мужчины она сжала подол платья. А Ойкава, между тем, беззаботно продолжил: – В любом случае, что было в прошлом, должно там и остаться. А сейчас вряд ли кого должно волновать, что делают два взрослых человека, живя под одной крышей. Полагаю, что это наши отношения, и мы должны разобраться с этим сами. Касуми помогает мне воспитывать сына так же, как я однажды помогал воспитывать ее. Так что считаю, что обвинения о соблазнении, в данный момент, звучат глупо. Касуми давно совершеннолетняя, я не обременен брачными узами, да и вообще… – Тоору неопределенно махнул рукой. – Вообще я думаю, что со стороны родителей весьма неэтично обсуждать при своих детях, кто кому изменил, и кто кому греет постель, – добавила Иваидзуми. – Ойкава-сан прав, прошлое – это прошлое, кому интересно в нем копаться? А Шин мальчик умненький, со временем поймет, что главное не «кто» его воспитывал, а «как». Как говорят: кровь людская – не водица, есть связи куда сильнее родственных. Если в семье покой и порядок, то какая разница, что говорят за нашими спинами? Ведь все равно никто, кроме нас самих, не знает всей правды. И никто, кроме нас, не возьмет на себя ответственность за наши действия. Ойкава почувствовал, как краска заливает ее лицо. Почему-то именно сейчас вспомнился тот дурацкий, абсолютно невинный поцелуй в комнате Касуми, когда ей было всего двенадцать лет. Разве он тогда почувствовал, что делает что-то неправильное? Нет, все наоборот казалось таким естественным. И лишь со временем он понял, что натворил, и как на это дело можно посмотреть со стороны. Возможно, еще в далекой юности, Тоору на подсознательном уровне знал, что будет любить ее так, как не сможет больше никого полюбить. И какая кому разница, если он будет только с ней? Вот только он засомневался, в отличие от Касуми. Испугался последствий, испугался осуждения, презрительных взглядов. Но разве было бы кому какое дело, если бы, спустя годы, пройдя через тропу из людского непонимания, он продолжал оставаться с ней? Если бы только тогда он принял чувства Касуми сразу: его бы осудили, да, возможно даже возненавидели бы, попытались отговорить. Но если бы он стиснул зубы, заявил бы все права на нее, просто заявил, что будет рядом, закрывая от осуждающих глаз, и просто бы перетерпел… В Японии возраст полового согласия в большинстве префектур идет с тринадцати лет, и лишь в прошлом году снизили возраст наступления совершеннолетия. Если бы он просто набрался храбрости и терпения, если бы просто вынес все тяготы, то Касуми бы сама стала его женой уже в восемнадцать лет, и уже она, а не Аяка была бы родной матерью Шина. И никто бы ничего не сказал, никто не посмел бы оспорить тот факт, что Ойкава взял на себя ответственность за честь, за судьбу и за жизнь этой девушки. Но… Он струсил. И вот снова, спустя столько лет, он вновь пытается разобраться с тем, от чего бежал столь долгое время. Только они уже взрослые, и проблемы приобретают совершенно иной характер. И всё это – лишь оправдание за то, чего не произошло, и от этого становится только труднее. И вот Касуми говорит про узы, про ответственность, про то, насколько ей все равно на слухи, с которыми она накрепко связана. В отличие от него, она всегда была честна и верна своему слову. В отличие от него, она не боялась смотреть в глаза людям и принимать на себя удары общества. Но если Тоору видел лишь непроглядную тьму, сквозь тернистую преграду, то Касуми видела лишь бескрайнее звездное небо. Она видела свободу там, где он видел погибель. Сам завернулся в кокон, не понимая, что отгородил не девушку, а себя, в попытке защитить собственные чувства. А затем просто молча ушел, даже не подумав объясниться. Девушка говорила женщине что-то еще, но Ойкава не слышал их тихий диалог, душа в себе злые слезы. Идиот… Какой же он идиот. Касуми и Тоору ведь никогда бы не были одни, с ними был Хаджиме, который, казалось, знал о них больше, чем они сами. Почему он тогда просто не поговорил? Почему не спросил совета? Идиот! А сейчас… Что от него осталось? Измученная оболочка с разорванной на клочья душой. Призрак с эмоциями, не принадлежащими ему. Где его настоящие чувства, а где отголоски былых? Способен ли он вообще сейчас испытывать хоть что-то, кроме бессильной ярости и больной привязанности? Что он вообще сейчас такое?.. А Касуми, будто почувствовав внезапную перемену его настроения, лишь ободряюще улыбнулась, глядя на него так, что останавливалось сердце. Ойкаве казалось, что девушка все испытывает его на прочность. Как и Хаджиме, она явно понимала больше, чем хотела показать. Однако, еще ни разу не дала однозначного ответа. И, тем не менее, последнее слово всегда оставалось за ней. Даже тогда, когда она уехала не прощаясь, оставила после себя лишь многоточие. И, как выяснилось, тем, кто всегда ждал, был именно он. Вот уж точно, зверь на привязи…