Личное пространство

Время до отъезда Мирона пролетает почти незаметно, Славе кажется, что они могут говорить вечность, прерываясь только на секс и еду. И на сон, наверное, хотя в этот приезд он никому из них не грозил: слишком много желаний, слишком мало времени. Перед отъездом Мирон открывает сайт какого-то секс-шопа, и смотрит на Славу весьма провокационным взглядом: — Что ты думаешь о сексе на расстоянии? Слава хохочет и опускается на соседний стул: — Это когда ты ебешься с фанатками, а я — с текстом на баттл? Не могу сказать, что я в восторге. На экране всякие дорогущие и умные девайсы, подключающиеся к смартфону. Слава — не самый активный пользователь подобного рода игрушек, он всегда полагал, что всякие фаллоимитаторы — бабская развлекаловка. Но сейчас вполне с интересом вчитывается в описания и не сдерживается от ехидного фырканья: — Пишут, что он может синхронизироваться с ритмом музыки, пульсатор этот, фиолетовый. Это он меня будет ебать в ритме города под подошвой? — Или меня, в ритме каких-нибудь Карликов три. Слава широко распахивает глаза: — Ты послушал? Он же только ночью сегодня релизнулся, когда? — Пока ты ходил за сигаретами, потому что «если сам Оксиминог около моего дома начнёт сиги покупать — это будет лютейший зашквар». Не весь, конечно, пару треков. У этого вот ритм ничего. Слава переводит взгляд на экран и замечает ценник: — Десять косарей? Серьезно? Ну, дядя, ты буржуй, конечно. Дорогая ебля получится. — Ты на цены не смотри, ты читай давай, что пишут. Через полтора часа сёрфинга в сети их потенциальное будущее становится куда разнообразнее, а сумма на карте Мирона несколько меньше, но того это, кажется, мало волнует. Слава шутит, что раньше не думал, что Мирон проебывает бабки настолько буквально и сокрушается о том, что в твиттер такую ценную мысль постить будет слишком палевно, так что ограничивается твитом с рядовой доебкой до Мирона, которую тот, конечно, игнорирует. Экспресс-доставка их не подводит, так что уже через пару часов они рассматривают приобретения, разбираясь, какие приложения нужно скачать и что из всего этого останется тут, а что перекочует к Мирону в сумку. Когда в замке проворачивается ключ, они оба вздрагивают, ощутимо сталкиваясь лбами, и выдыхают, обнаружив на пороге Светло и Евстигнеева. — А вы, я смотрю, подготовились, — Ванечка усмехается и подхватывает в руки одну из пробок, — Вань, мы с тобой в отстающих. Евстигнеев улыбается и взволнованно смотрит на Мирона. Тот кивает, Вани скрываются в комнате, где сразу же начинают хлопать дверцами каких-то шкафов. — Ванечка с вами, что ли? — Не представляю, — отзывается Мирон и складывает свою часть покупок в какой-то Славин шоппер. Карелин хохочет: — Ты представь себе лицо охранников, когда твой багаж будут просвечивать, а! Мирон тоже улыбается: — Скажу, что цель поездки — секс-туризм. — В Новосибирск? А ты умеешь развлекаться! До выезда в аэропорт почти два часа, но вещи собраны, Вани тоже выползают из своих застенков, наливая на кухне чай. Совместное чаепитие выходит даже не натянутым, Мирон спокойно обнимает Славу, не слишком стесняясь зрителей, Карелин, конечно, не забывает ехидно прокомментировать каждое видео, которое попалось ему в сети после их концертов, особенно ловко проходясь по Ване. Евстигнеев отвечает в тон, предлагая Славику махнуться и поехать вместо него, благо маска скрывает лицо довольно надёжно. — Ага, — тянет Слава в ответ, — тебе бы только с Ванечкой тут вдвоём остаться. Вот уж нет уж. Вы развратите Гришеньку. Будет потом мне толстовки ебать. — То есть, у вас тут были цивильные выходные, наполненные разговорами об искусстве, так, что ли? Слава косится на Рудбоя и кивает в ответ. — Именно, мы же не такие плебеи, как некоторые, культуру баттл рэпа обсуждали, как надо и как не надо. Мирон утыкается лбом в Славино плечо — это обсуждение культуры он запомнил надолго, да. Как теперь жить с этим только не понятно. От Ванечки не укрывается ни его смущение, ни явное нежелание обсуждать эту тему. — Что, Мирон Янович, задумались о судьбах баттл рэпа? Славик научил вас, как быть настоящим баттл мц-то хоть? Мирон вздрагивает. Ясное дело, что Светло повторил шутку и даже не представляет, как близко он оказался к истине. — Научил, конечно, — тянет Славик, — я ж великий Гуру, меня так Мирон на своём альбоме обозвал, слышали же? — Долбоеб ты, Слава, а не Гуру. Если там и есть твой образ, то ты — надоедливый фанат с нытьем про «Кем ты стал?» Мирон смотрит открыто, и Славе вдруг становится интересно, есть ли в этой фразе правда? Хотя вряд ли, до Горгорода Слава особо не докапывался до Окси, а после уже никак не смог бы стать прообразом. Но параллель все равно интересная. В беседу, правда, вмешивается Ванечка: — Я, конечно, не эксперт, но мне казалось, что уж с тем, что Слава там — девочка-пиздец, мы все давно согласились. Так что особого смысла в вашем споре не вижу. Мирон улыбается и притягивает Карелина ближе. Все это — какая-то чушь. Они сидят вчетвером, на кухне, в антихайповском убежище, обсуждают параллели его альбома, гоняют чаи и, видимо, устраивают нечто вроде двойного свидания. По крайней мере Евстигнеев, вон, тоже Светло к себе поближе притянул, шепчет на ухо что-то, от чего Ванечка краснеет. Скорое расставание сейчас кажется миражом. — У нас там косяк с концертным графиком произошёл, мы в августе в Питер вернёмся, — шепчет Мирон на ухо Славе. Тот кивает. — Мне твой дружочек доложил уже. Я рад, если ты об этом. У нас там концерт Еже в Москве, Ванька с нами едет, но тебя не зову, это совсем фурор будет. — Подумаем, — отвечает Мирон. Потому что прямо сейчас он готов об этом подумать, да что там, он даже со сцены зачитать там готов был бы, слишком хорошо прошли эти дни. Ни одной тревожной мысли, ни одного сомнения и даже жесткая депривация сна не отразилась на его самочувствие. Может, Слава — лекарство от биполярочки? Если так, то Мирон, кажется, готов отказаться от нобелевки и оставить такое открытие при себе. Когда Евстигнеев вызывает такси в аэропорт, всё приходит в движение: лихорадочные проверки багажа, быстрые поцелуи на прощанье, толкотня в тесной прихожей. И заканчивается это все также быстро, сразу после хлопка двери. Слава смотрит на Ванечку и кивает: — По пиву? Тот соглашается и возвращается на кухню, быстро сгребая пустые чашки в раковину. Не потому, что он такой уж поборник чистоты, просто чашек четыре и от этого неожиданно больно. Ванечка всегда легко относился к разлукам, он ценил своё свободное время и вовсе не хотел делить его с кем-то постоянно. Но Рудбой проник ему прямо под кожу, хотелось быть рядом, ближе, чем это вообще возможно. — Как выходные прошли? Вернулись довольные, я смотрю. Со Славы тоже спало все веселье. Он был взрослым мальчиком и хорошо отдавал себе отчёт о происходящем. Они охуенно потрахались. Время провели пиздато. Но это уже прошло, дальше он снова не напишет. И Мирон — тоже. — Пиздато, мало, конечно, но заебись. Блять, этот тур меня доконает. Не могу так. Хочется плюнуть на все и полететь с ним. — И что мешает? Ты работать можешь и в отеле, вряд ли они снимают дерьмовые номера, где нет вай-фая. За Гришенькой я присмотрю. С табором их ты, вроде, поладил. Ванечка сдавленно улыбается: — Да нихуя. Мне на них похуй, им на меня —тоже. И это, наверное, надо менять. Понимаешь, Ванька реально тот, с кем я хочу быть рядом. И это значит, что я должен принять его друзей, его семью эту дурацкую. Он же вас принимает. И я даже не против, только я не могу сейчас. Мне его слишком мало, я не готов делить его с кем-то. Я смогу потом, конечно, смогу. И Мирону его буду рад, как родному, честно. Тем более, вон, у вас там что-то завязывается. Но пока что нет. Никак. — Ну просто так полети? С ним же будешь. Слава говорит ровным тоном, по нему почти не заметно, как сильно его зацепило это «у вас там что-то завязывается». — Ему они нужны. Это его тур, его концерты, его победы. И он должен делить их с друзьями. Я не хочу, чтобы он приходил ко мне в номер, когда все пошли тусить и отмечать очередной солд-аут. Разово, да, пускай. Но не постоянно. Слава кивает. Ванечка всегда был чутким и знал, где проходят те грани, за которые нельзя переходить. Сам Карелин так не умел, он шёл напролом, снося всё на своём пути. И обычно оставался один, в куче обломков разрушенной им жизни. Хотя ладно, не один. Был ещё Ванечка, который даже в худшие Славины времена стоял рядом и не давал слететь с катушек. И вот, в последние годы был Замай, который приходил и складывал все эти обломки в более цельный узор. И за это Слава был им безумно благодарен. Только вот Мирон сюда не вписывался. Этот не станет терпеть и понимать, нет. Этому со своей бы головой подружиться, куда там лезть в чужую. Светло чувствует настроение Славика, но все равно спрашивает: — У вас как? И Слава говорит, потому что это глупо, строить из себя что-то перед Ванечкой: — Я не знаю. Знаешь, это были охуенные выходные. Серьезно. Лучшие в моей жизни, наверное. Только вряд ли так будет ещё раз. — Почему? Слава пожимает плечами: — Потому что я — это я. А он — это он. Мы разные. Слишком разные. Он не сможет со мной, с моими странными друзьями и ебанутыми идеями. С какими-то андеграундными тусовками, вписками, со всем дерьмом этим. Ему оно нахуй не надо, у него свой, вылизанный мир, где есть менеджеры и терапия. Я в это не вписываюсь. Ванечка молчит, просто подходит и обнимает Славу, крепко-крепко. Потому что когда тебе страшно — ты не хочешь слышать слов утешения. Ты просто хочешь знать, что кто-то все равно будет рядом. Всегда. Такси до аэропорта доезжает удивительно быстро, практически без пробок. Мирон и Ваня молчат, каждый смотрит в окно и думает о чем-то своём. В самолёте тихо, бизнес класс на рейс в Новосибирск не так уж и популярен, так что общаться они могут на редкость спокойно. — Как выходные? Мирон не то чтобы не представляет ответ, Евстигнеев ходит счастливым с самого начала своих отношений, и легкая печаль, которая есть у него сейчас, это просто последствия вынужденной разлуки. Нет ни малейших сомнений в том, что, как только самолёт приземлится, он снова врубит свой скайп и будет ходить, освещая темные улицы города сияющей улыбкой. Сам Мирон так радужно настроен не был. — Отлично, как и всегда. Вы со Славой как? Пришли к чему-то? Мирон ценил Ваню за умение задавать верные вопросы. Он не спрашивал чем они занимались и хорошо ли им было, нет. Он смотрел в суть. — Нихуя. Пиздато было. Мог бы — отменил бы тур нахуй. И остался в Питере. — Ты не проебешь его, — Рудбою не нужно долгих пояснений, чтобы понять суть опасений, — он за тобой столько лет носится. Дождётся. — Чего, Вань? Меня? Вот уж, блять, счастье. Слава — полноценный, понимаешь? У него там друзья, жизнь. Проекты его, концерты, тусовка. Ему нахуй не всралось разбираться с моими загонами. Он не будет слушать долгие гудки и смирно ждать, пока я найду в себе силы ответить на звонок. Мне охуенно с ним было. И я хочу продолжать. Только это нечестно, понимаешь? По отношению к нему не честно. Евстигнеев смотрит внимательно. На его памяти Мирон не раз заводил отношения. И не раз парился о том, как они будут сочетаться с его нелёгким психическим состоянием. «Мне будет плохо», говорил он. «Что она сможет сделать?», «Мне сложно будет нести такую ответственность». Мирон всегда беспокоился о себе. А сейчас, выходит, переживает за Славу. Это было ново. — Может, он сам решит, надо оно ему или нет? Мирон смеётся, и Ваня отчётливо слышит истерические нотки, так что придвигается ближе и берет его за руку, чувствуя, как сильно сжимают его пальцы в ответ. — Он сам и решит. Ты не думай, Вань, я не оттолкну. Я и напишу, и позвоню, и сделаю все, чтоб получилось. Только все равно не выйдет. Он может дать мне очень многое. Я ему — ничего. Ваня молчит и продолжает сжимать тонкие прохладные пальцы. Он не ебет, что там будет дальше, но, даже если эта попытка отношений развалит так трепетно собираемый мир Мирона на куски, то она стоит того, чтобы пытаться.