Алые адонисы

Уже вечерело, и за окном было достаточно темно. Несколько дней наказания тянулись катастрофически долго, голодание оказалось тяжелым испытанием. Все мысли и желания были связаны с едой, неприятными чувствами, а затем и болями в животе, которые в какой-то момент становилось слишком сложно переносить. Тело стало слабым и ватным, поднятия по лестнице стали испытаниями, сопровождающимися головокружениями и тошнотой. Эстер думала только о том, как бы быстрее лечь спать, ведь во сне она не чувствовала голода. И она понятия не имела, когда это закончится. Какого же было разочарование, когда под конец дня к Эстер подбежала Мэри, не успевающая сделать все свои дела, слезно попросив ту подготовить оперный зал к приходу Леди Димитреску. Мэри доходчиво объяснила, как до него дойти, ведь Эстер там еще не бывала. Впрочем, мысленные процессы Эстер были тоже заторможенны, так что Мэри пришлось повторить трижды. Девушка захватила пару свечей и, постоянно держа в голове новую информацию, последовала по коридорам замка, которые в какой-то момент наполнились тьмой. В некоторых комнатах слуги не зажигали свеч без надобности, так как они использовались редко. Оперный зал и дорога к нему не были исключением. Пришлось зажигать свечи по дороге, а потом и в самом зале, предварительно поняв, где они вообще находятся. Эстер обомлела, наконец, способная разглядеть эту комнату во всей красе. Напротив нее висела громадная красная штора — серьезно, высотой в два этажа, — кажется, с золотыми нитками и интересными узорами. Подол шторы касался чего-то вроде сцены, но Эстер не была уверена, а проверять сил на самом-то деле и не было. В центре комнаты стоял красивый и старый рояль. Манящий и прекрасный. Эстер вспомнила, как в её лавке несколько лет находилось пианино, пока, конечно, она его не продала. Тогда она приходила в лавку пораньше и пыталась научиться играть, выходило не очень хорошо, так как учителя не было да и пианино было расстроено, но в скором времени даже начало что-то получаться. Эстер, утонув в сладких воспоминаниях, подошла к инструменту, поставив на него подсвечник. Она провела пальчиками по золотым выпуклым узорам, дотронулась до нотной тетради, почувствовав подушечками приятную шершавость бумаги. На лице появилась печальная улыбка. Эстер нажала на одну из клавиш, и рояль запел чистым и светлым. Она расположила свои кисти над клавишами, еще раз взглянув на ноты, разделенные на два столбика. А затем постаралась сыграть, выбрав левый. Кажется, этот момент стал одним из приятных за дни, проведенных в замке. Эстер играла с ошибками, останавливаясь, но увлеченно и сосредоточенно. Прошло некоторое количество времени, пока она не почувствовала себя более уверенно и свободно, и из-под пальцев действительно понеслась более-менее беглая игра, заполнявшая оперный зал приятным и мелодичным звуком. — Ты фальшивишь, — за спиной раздался знакомый женский голос, и Эстер, дернувшись и громко вдохнув, обернулась. Леди Димитреску смотрела на удивление равнодушно, а голос у неё был спокойным. В золотых глазах не было привычной опасности и вызова, взгляд казался немного... печальным? Тем не менее, сердце девушки забилось быстрее, а сама она ожидала, что все изменится в один миг. И снова станет боязно и нервно. Но Леди Димитреску лишь подошла ближе к роялю, оставляя шлейф парфюма, села на единственный свободный стул, словно не замечая своей служанки. Она смотрела на клавиши, занеся над ними руки, будто погруженная в свои мысли, а Эстер боялась пошевелиться. Но через пару минут гробовой тишины, пересилив себя и сглотнув ком в горле, она развернулась лицом к роялю. — А теперь прекрати дрожать, — проговорила Леди Димитреску, — и играй. Эстер широко раскрыла глаза, совершенно не понимая подобной метаморфозы и спокойствия этой опасной женщины. Бросив взгляд на руки Леди Димитреску, она отметила про себя, что ей очень идут перчатки. Поняв, что исполнения приказа затянулось, Эстер поторопилась и, наконец, осознала, что от неё требовалось. Далее произошло то, что пробрало уже искалеченную душу Эстер до глубины. Закралось внутрь так медленно, мягко, заживляя одни раны и когтями оставляя другие. Они заиграли в четыре руки. Мелодия приобрела другой окрас, стала насыщеннее и более завораживающей, грустной и многогранной. В ней будто таилась маленькая печальная история, которую Эстер чувствовала, но не понимала. Гамма эмоций внутри набирала обороты с каждым прикосновением пальцев к клавишам. А присутствие Леди Димитреску рядом перестало пугать, это показалось правильным и нужным, но совершенно необъяснимым и непостижимым явлением. В груди у Эстер защемило. — Достаточно, — Леди Димитреску резко прервала игру, а её голос вновь приобрел привычное бархатное, но острое звучание. Она развернулась на стуле, оказавшись к Эстер лицом. Янтарные глаза снова засверкали. И Эстер испугалась, что мимолетный красивый момент канул в лету, улетучился, словно и не было его никогда. И снова она была на краю обрыва, не желая упасть и разбиться. — Эстер, — при упоминании своего имени девушка почувствовала, как мурашки пробежались по спине, — отдаешь ли ты себе отчет, что твое любопытство может стать прямой дорогой к смерти? Она молчала. Леди Димитреску смотрела пронзительно и строго, но тем не менее с... интересом? Все же терпение у неё было действительно не вечным, а неуловимая вспыльчивость могла сыграть с судьбой Эстер злую шутку. — Понимаешь ли ты, какое шаткое положение ты занимаешь в этом замке?! — растянув пятое слова, чуть громче и еще строже сказала Леди Димитреску, от чего Эстер поежилась, не смея отступить. — Прошу прощения... Я, — девушка произнесла это очень тихо и смиренно, даже слишком, смотря в пол, не позволяя себе ни о чем думать. Это приведет к настолько ужасающим мыслям, догадкам, а затем и к потере самообладания. — Забылась. Но почему-то не жалела. — Или ты так отчаянно ищешь моего внимания?! — Леди Димитреску злостно произнесла это через секунду после ответа Эстер с яростным взглядом, от чего у той бешено забилось сердце, готовое вырваться из тела. То ли от тона голоса, то ли от осознания произнесенной переворачивающей с ног на голову фразы. Затем янтарные глаза, — может, показалось, — раскрылись чуть шире, а губы разомкнулись на долю секунды. Но это ушло так же быстро, как и появилось. Леди Димитреску нервно отвернулась к роялю, чуть сведя брови, снова уставилась на клавиши и замолчала. — Впервые я играла эту мелодию не в одиночестве, — она сделала паузу, и в глазах Эстер появилась надежда, — можешь поесть сегодня. А теперь пошла прочь. Она все еще не понимала, что произошло, когда неожиданно для себя, побежала вверх по лестнице на второй этаж, случайно перепутав дорогу из-за удивления и замешательства. Остановившись, пытаясь отдышаться, слегка улыбаясь непонятно чему. Приложив руку к груди, ощущая сильные удары горящего огнем сердца. Эстер не понимала, сколько простояла там. Но затем она услышала радостные голоса Белы, Кассандры и Даниэлы, пришедших к матери. Услышала музыку, которая вновь разливалась по оперному залу. Но Эстер уже не нашла в себе сил подсмотреть. Да и благоразумия хватило. Но что-то внутри неё кричало, что Леди Димитреску играет для дочерей, завороженно и восхищенно слушавших мать. Снова смотрящих по-детски и наивно, ловящих каждое движение и каждый вздох, звук. Расположившихся около коленей Леди Димитреску или облокотившихся на пианино, а, может, сидящих на дивана по-семейному близко, касаясь друг друга с трепетом. Эстер двигалась по коридорам, пытаясь прийти в себя. Но она никак не могла совладать с эмоциями, накрывшими её громадной волной. Почему Леди Димитреску попросила сыграть с ней? Почему не отослала Эстер в подвал? Откуда появляются эти мурашки? Нет, несомненно Эстер была рада, что она сейчас могла дышать. Но эти ощущения перекрывали другие. Абсолютно новые, необычные. На лице все еще царила легкая улыбка, и Эстер так хотелось снова пережить тот момент. Постоять рядом, вдыхать аромат сладкого парфюма, когда Леди Димитреску находилась в паре сантиметров от ее самой, когда руки располагались так близко. Что происходило? Погруженная в размышления, Эстер направлялась на кухню, где нашла Мэри. — Мое наказание закончилось, — сообщила Эстер, смотря на Мэри с искорками в глазах. Та удивленно вскинула брови, а затем за несколько минут поставила небольшую порцию еды перед Эстер. — Только не ешь много, пока нельзя. Или плохо будет, — предупредила она. Пока Эстер наслаждалась малым количеством еды, но безумно желанным, Мэри наблюдала за ней во все глаза. Следила с интересом, наверное, не понимая, что произошло. Еда показалась очень вкусной, не такой, как раньше. Пришлось есть медленно, Мэри контролировала ситуацию, после голода, по ее словам, нужно было восстанавливаться аккуратно. — Ты справилась с оперным залом? — спросила Мэри, наконец, забирая пустую тарелку. — Ты как будто, я не знаю, счастлива, — в голосе прозвучало непонимание и капля зависти, очевидно, что Мэри не чувствовала подобных эмоций на протяжении долгого времени и вряд ли думала, что это вообще возможно. — Все в порядке, Мэри. Я рада, что смогла поесть, — умолчала Эстер. Она не будет болтать о том, что произошло. Тот момент стал таким интимным для её собственной души, что хотелось сохранить его в тайне, прокручивая в голове тысячи и тысячи раз. Он принадлежал только ей и больше никому. Возможно, что Мэри бы и не поверила её словам, списав на богатое воображение или голод. Нет, это будет тайна Эстер. Сладкая и запретная. Хранимая с трепетом. — Хорошо, ты молодец, — Мэри нежно и ободряюще дотронулась до руки Эстер и немного её сжала, поддерживая. — Спасибо, — произнесла Эстер, осознавая, что непомерная радость начинает тихонько отступать. А так хотелось сохранить её еще ненадолго, утонуть в ней, даже если девушка захлебнется. Мэри, сказав, что безумно устала, уже направилась в свою комнату. А Эстер в тишине сидела на кухне, закрыв глаза. Чертовски необычно. И так отчаянно хотелось понять Леди Димитреску. Залезть в её мысли, что в них было? Откуда такая жестокость? Почему она была настолько снисходительна? В чем секрет той мелодии, что они сыграли? Столько вопросов, на которые Эстер безумно хотелось найти ответ, огнем разгоравшихся внутри, дымом затуманивающих разум. Открыв глаза, Эстер тихонько встала и направилась в комнату, теперь почему-то с трепетом и сильнейшим желанием ожидая утра, ожидая завтрака семьи Димитреску. Увидит ли она что-то новое? Что почувствует? Главное, что она увидит Леди Димитреску. Эти желания пугали, но были приятны. Противоречивы и вряд ли поддавались здоровому логичному объяснению.