Алые адонисы

Эстер находилась в столовой, наблюдая за Карлом Гейзенбергом, который недовольно менял окно и ворчал. Альсина поручила ей проконтролировать этот процесс, пока её не будет в замке. Конечно, Эстер с радостью выполняла этот указ, чувствуя себя особенной, выделенной самой Леди Димитреску. — Мать твою, развлекается она, а этой дрянью должен заниматься я, — никак не унимался Карл, и Эстер все улыбалась. Почему-то его раздражение вызывало лишь смех, а не страх или сочувствие. В голове промелькнула мысль, что будь сейчас Альсина рядом, она бы вдоволь поиздевалась над названным братом. — Хватит ухмыляться! Твое счастливое лицо действует мне на нервы! — Гейзенберг оторвался от процесса, возмущенно бросив взгляд на Эстер, которая, облокотившись на стол, заинтересованно наблюдала за его мучениями. — Как и все, что находится в этом замке, — спокойно ответила она, прекрасно понимая, что Карлу и дела до неё нет, а редкие фразы лишь разрядят ситуацию. — Особенно, твоя Леди, — угрожающе прошипел он, снова возвращаясь к работе. Эта незначительная фраза, обозначающая лишь принадлежность Эстер дому Димитреску, слишком ей понравилась. Её Леди. Хотелось попробовать слова на вкус, произнести вслух, но это было за гранью, которую нарушать было запрещено. Впрочем, несмотря на ворчание и недовольство, Гейзенберг справился быстро и, — Эстер видела это по его глазам, — своей работой он был горд. Проводить его удалось не сразу, несмотря на то, что он и сам хотел поскорее уйти. Карл пожелал сходить в покои Альсины, не уточнив обстоятельств, но у Эстер не было права расспрашивать о деталях, хоть и было безумно любопытно. После его возвращения в главный зал, последнее, чего ждала Эстер, — это желания Гейзенберга завязать разговор. — Куколка, ответь мне, — он вальяжно облокотился на перила, с вызовом глядя на удивленную Эстер. Кажется, Карл решил продолжить некогда прерванный разговор, вот только теперь девушку некому было спасти из лап его интереса. — Знаешь ли ты, что сейчас происходит в деревне? — Нет, — Эстер ответила правдиво. В замке она была отрезана от внешнего мира, который, к слову, с недавних пор перестал её интересовать. — Как ты попала в замок? — кажется, Гейзенберг знал намного больше Эстер. Врать было бессмысленно, если в его распоряжении было достаточно информации, но и откровенничать совершенно не хотелось. Раскрытие каких-либо секретов могло повлечь за собой неблагоприятные последствия, которые девушке могли и в голову не прийти. — Так сложились обстоятельства, — отстраненно ответила она, и Карл раздраженно закатил глаза, воспламеняясь как спичка. Стало ясно, что ходьбу «вокруг да около» он не любил и желал решать вопросы напрямую и четко. — Дорогуша, не были ли они связаны со смертью? — его глаза показались уставшими, но жаждущими ответа. Делиться не было желания, здравый смысл твердил молчать, но Гейзенберг смотрел с просьбой, которая должна была быть выполнена. — Мне просто нужно понять, что ты знаешь! — резкий крик заставил дернуться от неожиданности, мужчина был вспыльчив. Эстер обреченно вздохнула, понимая, что, видимо, рассказать придется. — Мой отец… Я нашла его тело около двери рано утром. Испугалась, — слова давались на удивление тяжело, — а в деревне меня недолюбливали, я боялась, что после этого мне не жить и… — Решила сгинуть в другом месте, — равнодушно завершил предложение Гейзенберг, что задело Эстер, а затем продолжил, — ты была одна? — Да, моя улица была пуста, — Эстер, только успев договорить, сразу услышала следующий вопрос. Карл явно был нетерпелив, и теперь этот дурацкий допрос начинал действовать на нервы. Но ведь зачем-то ему нужно было знать! — Ты видела только его тело? — Да… — нахмурилась Эстер, совершенно перестав понимать, к чему шел диалог, а затем её осенило, и она не смогла сдержаться, — были еще?.. Он лишь серьезно кивнул. — Вряд ли бы жители подумали, что ты вырубила такое количество людей за ночь, так что твой побег был напрасным, куколка. А говорят о тебе, потому что твое тело найти так и не смогли, — Эстер словно облили холодной водой, как только она осознала сказанное Карлом. — Провожать не стоит, я слишком хорошо знаю, где в этом чертовом замке выход. Эстер осталась на месте, стараясь отойти от шока. Её отец не был единственным. Если Гейзенберг интересовался этим, значит, дело было не в волках, как предполагала она. Хотя еще в самом начале эта идея казалась ей сомнительной, животных должны были отстрелять. Да и к домам они никогда не подходили так близко, боялись. Её побег был напрасным. Короткая фраза Карла перевернула абсолютно все. В голове снова всплыли картинки, как она могла бы находиться в своей лавке, наслаждаясь покоем, гулять по голому яблоневому саду, лишь издали любуясь замком Димитреску. Не бояться смерти каждый чертов день, не переживать выворачивающих душу эмоций, не знать леденящей жестокости, не видеть, не убить. Перед глазами проносилось все так быстро, что на несколько секунд Эстер перестала дышать. Что она чувствует? Ответить на вопрос было сложно. Эстер уже не боялась смерти, а стены замка стали привычными, существование здесь — сносным и дарящим новые чувства. Недавно она обрела уверенность в своем положении, в своих действиях, и теперь все казалось таким правильным: несущиеся невообразимые дни, Леди Димитреску, заставляющая душу замирать, её указы, Бела, Кассандра и Даниэла, иногда тревожащие Эстер своими играми, Мэри… Все было таким верным, что Эстер было страшно поверить, что ей все равно на то, чего не произошло. Ей не нужна была больше тихая жизнь в деревне. И именно это нанесло страшный удар по сознанию. Как же так?.. Неужели она поменялась? Никак не выходило понять, в какой момент все пошло не так, как следовало бы. Эстер хотелось найти Мэри, поговорить, поделиться, но сейчас это было невозможно. Они больше не общались после… случившегося. Впрочем, Эстер остро ощутила, как эту связь она хотела вернуть. Заботливая подруга даже не смотрела на неё, сторонилась, будто вычеркнула из своей жизни, разочаровавшись. Наверное, Эстер поступила бы так же, будь она на её месте. Но поговорить все же стоило, поэтому девушка сказала самой себе, что этим вечером поймает Мэри рядом с комнатами. А пока следовало найти Даниэлу, которая попросила Эстер помочь разобрать платья в ателье. К слову, девочка начала проявлять к Эстер более-менее здоровый интерес, в отличие от её сестер, которые частенько были заняты и не находили время для «забав». Эстер ни в коей степени не могла их заменить, но чтобы развеять скуку, Даниэла считала её не самым плохим вариантом. Так Эстер поняла, что Даниэла была самой легкомысленной и в какой-то степени наивной. Она забалтывалась, шутила в своей пугающей манере и постоянно восхищалась матерью. Последнее слушать Эстер было одно удовольствие. Бела держалась в стороне и часто пропадала в библиотеке. Видимое отношение к Эстер не изменилось, несмотря на её самоотверженный поступок. Может, лишь взгляд стал менее тяжелым и презрительным. А Кассандра увлеченно проводила время в подвале, а когда натыкалась на Эстер, смотрела с подозрением, но молча проходила, — или пролетала, — мимо.

***

Вечером все пошло не так, как планировала Эстер. Мэри не захотела разговаривать. Когда они столкнулись в коридоре, и Эстер попросила побеседовать, Мэри ответила, что пока не способна выполнить эту мольбу. Было заметно, что ей совершенно не все равно, глаза хоть и были наполнены болью, в них еще плескалась любовь, но, видимо, Мэри пока размышляла, как вести себя дальше. Эстер решила, что нужно дать больше времени, а затем попытку повторить. Она всем сердцем надеялась, что удастся снова увидеть, ощутить ту же заботу и доверие, которые царили между ними ранее. Чуть позже Эстер наткнулась на другую служанку, которая, одарив её взглядом, полным подозрений, зависти и презрения, — что совершенно не задело Эстер, — передала просьбу Леди Димитреску. Та попросила прибрать в её покоях. Оставшись одна, девушка улыбнулась, чувствуя, как бабочки в животе активно запархали. Эстер понятия не имела, кто занимался этим раньше, но она приняла этот приказ на свой счет, как символ доверия. Не отдавая отчет своим действиям, Эстер взглянула в зеркало, поправив пучок, и сразу убрала глупую улыбочку с лица. К слову, она решила позволять себе вольность и выпускать одну золотистую прядь, чтобы та спадала на лицо. Эстер удивлялась, насколько спокойно она ощущала себя последние несколько дней. Мысли стали четче, яснее, а отрицательные эмоции давали о себе знать крайне редко. В покоях Леди Димитреску она еще не бывала, но знала, что находятся они в отдельной части замка, куда можно было попасть через двор. Эстер дошла без происшествий и, стоя перед заветной дверью, на всякий случай постучала. Ответа не последовало, видимо, покои пустовали. Внутри находился потрясающий светлый диван, на котором лежало белое платье, а также шкаф, обрамленный золотом, и туалетный столик. Пахло здесь её духами. Сладкими и свежими, опьяняющими. Эстер подошла ближе к столику, даже не взглянув на себя в зеркале. Её взгляд занимал заветный флакончик с дурманящей жидкостью, помада, расческа, начатая бутылка вина с пустым бокалом, — странно, что Альсина оставила это здесь, — и еще несколько мелочей. В груди защемило от осознания, что Леди Димитреску пользовалась каждым из этих предметов. Бокал и помада, — интересно, был ли у нее вкус, — касались её губ, а расческа, вероятно, могла хранить запах волос. Около дивана Эстер коснулась платья, ощутив, каким оно было гладким и приятным на ощупь. Она, словно околдованная, рассматривала ткань, каждую деталь туалета, пока не наткнулась глазами на какую-то бумажку. Оглянувшись по сторонам, она тихонько взяла её в руки.

«Альсина,

Ты знаешь, Миранда продолжает эксперименты. Мне осточертело расхлебывать все последствия. Передай ей, что я разобрался с тем, что натворили её безмозглые выродки, разбредшиеся по деревне, там тихо. И я не собираюсь покидать фабрику в ближайшее время, так что постарайся тоже оставить меня в покое и сохранить свои долбанные окна в целости.

Всех благ,

Карл Г.»

Вот зачем Гейзенберг отлучался: он оставил записку. Эстер не могла понять всю суть письма, так её озадачившего. Эксперименты? Выродки? Что он имел в виду? Было очевидно, что это связано с тем, о чем они разговаривали утром. Попятившись назад, она наткнулась на принесенное с собой же пустое ведро, и оно громко упало на бок, разорвав давящую тишину. — Эстер? — послышался еле различимый голос Леди Димитреску откуда-то из-за открытой двери. Эстер, в страхе быть уличенной в преступлении, попыталась как можно уверенней подать голос. Та звала к себе. Девушка, захватив вино, направилась в соседнюю комнату, откуда доносился голос. Дверь была открыта, и картина, представшая перед Эстер, заставила потерять на несколько секунд дар речи. За красными шторами, висевшими при входе, находилась круглая комната с огромной купальней, — если Эстер правильно поняла, — наполненной алой жидкостью. Вокруг возвышались четыре белые статуи. Леди Димитреску полулежала в крови так, что было видно лишь её оголенные плечи. У Эстер по телу пробежали мурашки. То ли от такого количества крови, то ли от обнаженной женщины перед ней. Она, поняв, что смотрит слишком долго, сорвалась с места и подошла к Альсине, протягивая уже наполненный бокал. Приблизившись к женщине, Эстер невольно взглянула на красивые острые ключицы и видимую часть пышной груди. Отдав бокал, покраснев и закусив губу, она быстро отстранилась, стараясь унять непонятное чувство, охватившее все тело. Леди Димитреску, сделав глоток, вздохнула, откидывая голову чуть назад. Эстер опустила глаза в пол, пытаясь не думать о том, насколько та была сейчас привлекательна и откуда взялось столько крови. — Даниэла похвасталась, что ты помогла ей определиться с пошивом платьев, — заключила Леди Димитреску, кажется, бросив взгляд на Эстер, которая все еще пялилась на мраморный белый пол с черными дымками, пытаясь разглядеть в них фигуры. — Да, было весьма занимательно. Она много говорит о вас, — слова эхом отдавались в тихом зале, и Эстер удивилась, насколько мелодично звучал её голос. — Вот как… — довольно усмехнулась Леди Димитреску, делая еще один глоток. — И что же она получает в ответ? Сердце Эстер забилось быстрее, как только слух понежил столь ласково-игривый тон. Она приоткрыла рот, пытаясь собрать все мысли воедино и успокоить сладкое чувство в животе, чтобы, наконец, выразить мысль. Но Альсина вставила слово первой. — Не отводи взгляд во время диалога, — чуть строже произнесла она, и Эстер пришлось поднять глаза, встретиться с янтарными, полными интереса, услады и ярких искр. — Я говорила, — Эстер едва улыбнулась своим мыслям, опережающим слова, что не ускользнуло от внимания Альсины, — что вы напоминаете мне чем-то героя из романов Байрона. Эстер вновь услышала свой голос и смутилась от того, насколько мечтательно и искренне прозвучала эта фраза. Но, кажется, Леди Димитреску заметно оживилась, удивившись подобным познаниям. Эстер вспомнила, как глотала его романы в своей лавке, странно, что они не пользовались спросом и долгое время пылились на полке. — Значит ли это, что ты увлекаешься литературой? — в груди защемило от того, насколько неравнодушно звучали эти слова. Эстер так же заметно оживилась, почувствовав необъяснимую уверенность. — Да, я читала все книги, которые как-либо попадали мне в руки. Романы, философия, мифы... — Эстер улыбнулась чуть шире, вспоминая о любимых произведениях и эмоциях, которые она получала, о возможности познавать, погружаться в строки. За одно она была благодарна отцу — он научил её читать. — Присаживайся, Эстер, — Леди Димитреску кивнула в сторону небольшого дивана, стоящего в углублении в стене, и девушка, опешив от подобного предложения, немного замялась, но быстро пришла в себя, стараясь успокоить все также бьющееся сердце. — Скрасишь мой вечер. — С удовольствием, — Эстер присела на диван, и Леди Димитреску чуть заметно приподняла бровь, от чего у девушки вновь покраснели щеки. Кажется, Альсине казалось это весьма забавным. — Бела любит читать, — процедила Леди Димитреску, — если хочешь, то можешь брать книги из библиотеки. — О… — Эстер только затем тихо прошептала «спасибо», удивляясь подобному великодушию. — Я часто вижу её за книгами. — Она очень умна. И на неё всегда можно положиться, — на некоторое время повисла пауза. На губах Леди Димитреску была легкая улыбка, а в глазах лишь спокойствие. — Есть ли у тебя семья? — Нет, — завороженно и тихо отозвалась Эстер, сжав пальцы. — Мать умерла, как и отец. У меня есть только я. — Я не удивлена, — Леди Димитреску печально отвернулась, немного отпив вина. — Почему? — робкий вопрос. Альсина молчала. — У меня были такие же глаза когда-то. Эстер не знала, сколько продлилась эта мучительная тишина, пока в груди горели приятные, опьяняющие чувства. Она знала точно одно, что молчали они о разном, но о чем-то близком им обеим.