Алые адонисы

Солнечные лучи, свободно пробравшиеся в замок, освещали практически каждый угол, заставляя золотые стены сиять больше обычного. За окном теплело и погода налаживалась, хотя на небе виднелись облака, грозящиеся собраться вместе и пролиться дождем. Эстер отчаянно хотелось выйти наружу, прогуляться, насладиться простором, ощутить свободу, чего не мог дать небольшой двор в замке. Возможно, когда-нибудь позже удастся исполнить это желание. Эстер смогла воспользоваться разрешением Леди Димитреску посещать библиотеку в целях чтения только через пару дней, когда выдался свободный вечер. Девушка рассматривала полки, книги, аккуратно проводя по ним пальчиками, трогая ветхие и неплохо сохранившиеся обложки и про себя произнося названия. Многочисленные тома были старыми, некоторые затхлыми. Эстер прокляла служанок, которые отвратительно следили за помещением и книгами, все нуждалось в генеральной уборке и небольшой перестановке. Эстер начала проводить свободное время перед сном именно за этим, чем удивила Белу, которая часто проводила время в библиотеке и смотрела на Эстер удивленными глазами, следя за каждым движением, но тщательно скрывая свой интерес. Как-то Бела сказала, что поражена рвением Эстер заботиться с горящими глазами и неутолимым желанием о том, что ей не принадлежит, и понимает, почему её мать до сих пор позволяет той жить. Эстер, вытаскивая книги с очередной полки и раскладывая их на полу под лучами солнца, проходящими сквозь стеклянную крышу библиотеки, чтобы томики просохли от влаги, вновь бросила взгляд на книжку в руках Белы. За некоторое время наблюдений за девушкой, стало понятно, что та любит поэзию. И после небольшого диалога, труда не составило распознать её любимых авторов. Поэтому когда Эстер нашла книгу со стихами Вордсворта, заваленную, кажется, серией легенд, она тут же отдала её Беле. — Я не видела эту книгу уже уйму лет... — поражено проговорила Бела, разглядывая находку. — Думала, стащила одна невоспитанная служанка, чьи глазки до сих пор лежат в банке у Кассандры. Потрясающе. Эстер нервно сглотнула, не ожидав таких подробностей. Иногда она совершенно забывала о том, с кем имеет дело. Но, как бы странно это ни было, даже это уже казалось менее жутким и более привычным, чем раньше. Особенно учитывая то, что недавно Кассандра, — которая, как оказалось, любила трофеи, — и Даниэла пугали одну из служанок отрезанными пальцами чужака, которого Эстер лишила жизни. Она узнала об этом на кухне, когда практически терявшая сознание девушка тряслась, плакала и смотрела в одну точку. Однажды Бела начала читать Эстер, пока та занималась сортировкой книг. И иногда позволяла девушке высказывать свое мнение, убеждаясь, что та не была глупа, как Бела считала изначально. Тогда момент приобретал особую атмосферу, и казалось, что между девушками было что-то общее. Казаться начинало не только Эстер. В этом была главная проблема, нависшая над ней и спокойствием, только недавно приобретенным и таким лелеемым. Отношение слуг к ней сильно изменилось. Раньше они смотрели на нее с сочувствием, жалостью и пониманием, как на неопытную девочку, которой, по их мнению, жить оставалось недолго. Их объединяло ожидания страшной участи и страх. Сейчас, когда Эстер избавилась от этих чувств и предчувствий, когда слуги стали замечать, что ей было дозволено больше, чем им, что дочери Димитреску, даже если и старались напугать Эстер, которая принимала это как само собой разумеющееся, стали проводить с ней время, — от скуки, конечно, и потому что им не было противно её общество, –атмосфера накалилась. Появились подозрительные и презрительные взгляды, смешки, и Эстер даже слышала, как её обсуждали на кухне. Впрочем, затем она спокойно вошла в помещение, и слуги затихли. Это не приносило дискомфорта, так как подобного в деревне Эстер натерпелась. Это было сносным ровно до тех пор, пока некоторые девушки не стали особенно агрессивными. Эстер могли «случайно» толкнуть в коридоре, испортить её завтрак, обед или ужин, оставив голодной, бросить что-либо оскорбительное в спину. В тот момент она задумывалась, насколько эти люди отличались от своих хозяев. Леди Димитреску и дочери были жестоки: они отнимали жизни, мучали, запугивали, но никогда не были лицемерны. Их отношение определялось ровно тем, что ты для них делал, как поняла Эстер. Их действия не обладали подтекстом, пусть частенько и были из-за своеобразного образа жизни вопиюще сложными для понимания обычного человека. Эстер перестала понимать значение слова «монстры». Странно, что сейчас с девочками и Альсиной Эстер было проводить время намного комфортней, чем с себе подобными. Она знала, чего ожидать от семьи Димитреску, пропускала через себя каждую черту характера, слово, взгляд, погружаясь в эмоции и желания Белы, Даниэлы, изредка Кассандры и больше всего Альсины. И с каждым днем понимание и привязанность необъяснимо росли, несмотря на проскальзывающие жестокие шутки о том, что Эстер лучше держать планку, иначе с ней, наконец, можно будет действительно «повеселиться». Но девушке не нужно было лезть из кожи вон, чтобы соответствовать стандартам, поставленным ей же. Все, что она делала, происходило само собой и только из её собственных желаний соблюдать обязанности, помогать и из растущих, — откровенно говоря, далеко не здоровых, — чувств к обитателям замка. Возможно, слугам стоило её жалеть, а не травить. Как бы делала это Мэри, если бы шла на контакт. Несмотря на напряженную ситуацию, Эстер терпела даже тогда, когда дела приняли серьезный оборот. Она знала, что Леди Димитреску ненавидела, если между слугами происходил разлад. По её мнению, это было проявлением наивысшего неуважения, безответственности, вело к раздражительным результатам и жестоко каралось. Смирение было самым очевидным выходом для Эстер, который она уже использовала на протяжении жизни в деревне. Справиться с этой ситуацией в одиночку вряд ли бы вышло без ужасных последствий в виде наказания и потери доверия Альсины. Последний случай, который вновь заставил Эстер испытать страх, — только теперь перед слугами, а не перед Леди Димитреску и её дочерьми, — произошел ночью. Она проснулась, услышав в комнате женские голоса и хихиканье, словно незваные гости хотели быть обнаруженными. Эстер от неожиданности подскочила с кровати, а после того, как громко захлопнулась дверь в ее комнату, не понимая, что произошло, дрожащей рукой зажгла свечу. Около зеркала девушка осознала, что же случилось, и на глазах появились слезы обиды, которые она тут же смахнула. Еë красивые золотые волосы, которыми она так гордилась, были искромсаны. Неровные пряди, спадавшие на плечи, некогда были длинными и так любимы Эстер. Смотреть на свое отражение было горько и до щемящей боли в груди неприятно, злость внутри нарастала слишком быстро, желая вырваться наружу. Только затем Эстер накрыл ужас понимания, что в руках этих служанок были ножницы, которые, вероятно, могли спокойно оказаться у её горла. Нет, это было бы слишком. Они чересчур трусливы, тоже боятся страшных исходов, поэтому будут лишь терзать Эстер, лишая радости существования. Отвратительно. Затем она так и не смогла уснуть, проворочавшись в постели около часа. Обида, гнев и непонимание сыграли свою роль, лишив девушку чувства безмятежности. Эстер, вновь встав с кровати, взяла с собой несколько свеч и направилась в библиотеку. Может, эта ночь была неплохим шансом впервые пойти туда не затем, чтобы наводить порядок, а чтобы успокоиться и почитать, погружаясь в миры, полные красоты, любви и невозможности. Эстер, оставшись в своей ночнушке, держа в руке свечу, шла по темным коридорам. В главном зале тихонько догорал камин, слегка освещая большую комнату. В замке стояла гробовая тишина, все жители уже спали, и именно это подарило Эстер ощущение свободы, которого она отчаянно желала, и способность дышать полной грудью. Хотя бы ненадолго. Добравшись до библиотеки, Эстер вспомнила, что нашла недавно томик стихов Джона Клэра. Возможно, именно эта поэзия ей сейчас была и нужна. Что-то на надрыве, полном метафор и красоты, глубины и проникающей под кожу нежности. Эстер поставила на тумбу свечу, уселась поудобнее в кресло и принялась читать. Чуть позже она заметила, что началась гроза, первая и такая ранняя, нужная. Дождь отчаянно бил по стеклянному потолку, а библиотека изредка освещалась сверканием молний, сопровождающихся оглушающим громом. Эстер не знала, сколько она просидела, перелистывая страницы, глотая каждую строчку любимого поэта, многие стихи которого она знала наизусть. Только собрание Джона Клэра она так и не продала в своей лавке, оставив себе; слишком тяжело было бы расставаться. Очень уж близким было его видение мира для Эстер, родным, чувственным. — Разве тебе не положено быть в кровати? — Эстер вздрогнула, не понимая, с какой стороны раздался строгий женский голос. Успокоив начавшее быстро стучать сердце, девушка, наконец, встретилась со сверкающим взглядом янтарных глаз, смотрящих издали с высоты. Черт. Эстер ощутила себя маленькой и беззащитной перед Леди Димитреску, так не вовремя ворвавшейся в ночную вылазку. Эстер замерла, не зная, насколько она пересекла грань дозволенного и что ей следует ответить. — Простите, я... У меня бессонница, — смогла жалостливо выдать она, поджимая губы. Видимо, искреннее раскаяние в её взгляде смягчило Альсину, когда та подошла ближе. Оторвать взгляд от нее было слишком сложно. Леди Димитреску была без черной шляпы, как тогда, в зале омовения, без перчаток, но все еще в привычном глазу белом платье. Интересно, почему она до сих пор его не сняла? Неужели она только недавно вернулась в замок? Так поздно... — Что у тебя в руках? — задала вопрос Леди Димитреску, подняв бровь. Эстер, растерявшись, даже посмотрела на обложку книги. — Д-джон Клэр, — робко ответила она, пытаясь вернуть былую уверенность. — Поэзия... Подходящий выбор в такую ночь, — Альсина взглянула вверх, куда-то сквозь прозрачную крышу. — Почему же Вы не спите? — спустя пару минут решилась спросить Эстер, уже готовясь к тому, что будет поставлена на место. Но Леди Димитреску, к счастью, лишь вновь вернула свое внимание девушке. Её образ в библиотеке, иногда освещаемый сверкающими молниями, уставший, до ужаса простой и проникающий в самую душу, разливаясь там горячим золотом, будет лелеем Эстер долгое время, любим. — Я не так давно вернулась с собрания. Если бы не Карл, оно бы продлилось в два раза меньше, но его шуточки... — кажется, Альсина закатила глаза, и Эстер улыбнулась. — Впрочем, я здесь за тем же, зачем и ты. Леди Димитреску, пройдя к соседнему креслу, стоявшему буквально в тридцати сантиметрах, присела. — Но вы ничего не взяли, — Эстер сразу же прикусила язык, понимая, что, возможно, прозвучала глупо. — Верно. Ты мне почитаешь. Глаза Эстер загорелись, а внутри все мигом перевернулось и затрепетало. Каждая клеточка тела отзывалась желанием на бархатный голос. Читать Леди Димитреску стихи Джона Клэра было чем-то из разряда невозможного, сладкого, прекрасного, чего нельзя было пожелать или представить. — Да, Леди Димитреску, — Эстер, даже не скрывая свое торжество и восторг в голосе, скромную улыбку на лице, вновь поудобнее устроилась в кресле. Она читала с выражением, вкладывая всю себя в каждую строку, в каждое стихотворение, изредка поглядывая на Альсину, которая завороженно слушала. Эстер хотелось уловить все её выражения лица, эмоции, реакции на любимые литературные обороты. Леди Димитреску смотрела с интересом и спокойствием, сначала изящно ладонью подперев подбородок так, что её лицо находилось близко к фигурке Эстер, а затем облокотившись на спинку кресла и вглядываясь в капли дождя, стекающие по стеклянной крыше. Если бы только та знала, что бушевало внутри Эстер. Её эмоции были подобны буре, господствующей вне замка. Они бились в унисон дождю, сверкали вместе с вспышками молний, гремели в такт раскатам грома. Если бы Альсина знала, как Эстер была вне себя от счастья, что делилась сокровенным, чувственным, зная, что Леди Димитреску проникается этими стихами и моментом так же, как и она. Спустя, может, час, который пролетел как пять минут, которого оказалось так мало, чтобы напиться вдоволь этим мигом, Альсина прервала Эстер. — Тебе пора. Не хотелось бы, чтобы одна из моих лучших служанок завтра валилась с ног. Лучших служанок? Кровь застыла в жилах, как только слуха Эстер коснулась эта фраза, заставляя замереть. Только слова «одна из» заставили новому чувству разгореться внутри — ревности. — Да, конечно, — покорно произнесла Эстер, нехотя закрывая книгу, давя в себе досаду и собираясь вставать, когда Альсина подняла ладонь, пресекая действия девушки, вглядываясь в нее с удивлением, щурясь. — Эстер, что с твоими волосами? Черт. В глазах заплескался страх, как только девушка неосознанно коснулась укороченных золотых прядей, и Леди Димитреску сразу это заметила. Конечно, подобная метаморфоза: от восторженности к испугу — была слишком явной. Но Эстер молчала, совершенно не желая отвечать. — Эстер, — взгляд янтарных глаз стал серьезным и пронзительным, а тон стал строже. Это производило сильнейшее впечатление, и в такие моменты девушка понимала, почему дочери Альсины не смеют ей перечить. Молчать было нельзя. — Это... — она даже не знала, как высказаться мягче, чтобы предотвратить всевозможные ужасающие последствия этого разговора. — Некоторые девушки в замке посчитали это забавным. — Подробнее, — приказала Леди Димитреску, протягивая руку к лицу Эстер. Она аккуратно дотронулась до подбородка, осторожно повернув голову девушки к себе, а затем коснулась золотых прядей, на что тело и душа Эстер среагировали в ту же секунду. Чувствовать подобную заботу, — если, конечно, это можно было так называть, — было до одури приятным, хотелось прижаться к ладони этой женщины и почувствовать себя в безопасности, сохранности. — В последнее время... Ваше отношение изменилось, — Эстер боялась, что после этих слов Леди Димитреску уберет руку и отстранится, но та лишь продолжила по-свойски и аккуратно рассматривать пряди, словно не придавая словам значения. — И некоторые служанки это почувствовали. Теперь я стала объектом всеобщих нападок. Ладонь Леди Димитреску ненадолго коснулась затылка, нежно прошлась вниз, посылая мурашки, в то время как Эстер закрыла глаза, совершенно забывая обо всем. Она была готова остаться в этом мгновении навечно, сделать все, лишь бы находиться рядом. В следующую секунду Альсина тяжело вздохнула, убирая руку. Она хранила тишину какое-то время, потерев переносицу и закрыв глаза. — Какая... наглость! Я не потерплю подобного отношения в замке к кому бы оно ни было, — Эстер почувствовала, как волнение внутри нарастало. — Они обязаны принимать любое мое решение беспрекословно, следовать негласным правилам. Все, что в этом замке им не принадлежит, должно оставаться нетронутым. Безнаказанное нарушение порядка приводит к хаосу, Эстер. Девушка вздрогнула от упоминания своего имени. «Все, что в этом замке им не принадлежит». Эстер закусила губу, ощущая, как эти слова эхом отдавались в ее голове, лишая способности думать. Она принадлежала Леди Димитреску. Но ведь как и все в этом замке. Альсине было не все равно. Но ведь при любом конфликте между прислугой она поступила бы так же. Дьявол. — Завтра Даниэла исправит этот беспорядок на твоей голове, — строго произнесла Альсина, которая явно была недовольна и зла. Эстер не знала, как можно разрядить обстановку и хоть немного исправить ситуацию, помочь Леди Димитреску расслабиться. После собраний она всегда была напряжена, а эта ситуация, вероятно, раззадорила её еще больше. Позволить Леди Димитреску уйти с таким настроением после подобного вечера казалось преступлением. — Леди Димитреску, зачем Вы пришли в библиотеку? — осмелилась перевести тему Эстер спустя пару минут молчания, собрав всю свою уверенность в кулак. В её голосе был нескрываемый интерес, неравнодушие и мольба. Альсина лишь взглянула на Эстер, а затем, кажется, немного успокоилась. Янтарные глаза смягчились, снова выражая усталость. — Слишком много мыслей. — Вас... что-то беспокоит? В следующий момент Эстер оцепенела, не поняв, как яркие глаза оказались так близко. Всего в нескольких сантиметрах. Смотрели так пронзительно, разглядывали каждую черту её лица. Дыхание сбилось от близости, вызывавшей помутнение рассудка и заставляющей тело дрожать. — Интересно, почему же простой девчонке есть дело до моего состояния? — прошептала Леди Димитреску, и Эстер почувствовала обжигающее дыхание на своих губах, которые начало покалывать словно в ожидании поцелуя. Щеки быстро покраснели, когда подобные мысли пронеслись в голове, а разум теперь совершенно был затуманен. Проклятье! — Дерзость, мышонок, — вновь сладко прошептала Альсина, медленно отдаляясь. И только в тот момент Эстер осознала, что одна её ладонь покоилась на плече Леди Димитреску, так неожиданно оказавшейся рядом, до этой секунды. Она задрожала, надеясь, что это осталось незамеченным. Эстер закрыла глаза, стараясь сделать глубокий вдох, вот только в душе царило не раскаяние, а обида от того, что девушка не успела насладиться ощущением оголенной кожи под своими пальцами. Губы все еще пылали, не давая покоя. — Твоя искренняя наивность, — начала Леди Димитреску, по-доброму ухмыляясь, словно довольная результатом, — завораживает, Эстер. Надеюсь, эта ночная вылазка не повлияет на твою работу. — Это было бы крайне безответственно, — в собственном голосе она услышала нотки хрипотцы, которая выбивала из колеи, и слегка прочистила горло. Эстер, вставая с кресла, поняла, что ноги подкашиваются, а тело горит огнем. Будь её воля, она бы вышла прямиком под холодный дождь, промокла до нитки, чтобы избавиться от этого ощущения, которое вряд ли даст заснуть. Избавиться от бессонницы не вышло, как жаль. — Спокойной ночи, — услышала она за спиной бархатный голос. О, она была уверена, что Альсина Димитреску улыбалась. — Добрых снов, Леди Димитреску.