***
В Зале Радости Эстер появилась с сияющей улыбкой на лице. Внутренняя гордость и уверенность заряжали настолько, что начинало казаться, будто Эстер обрела бессмертие. Хотелось поскорее увидеть Мэри, рассказать о том, что случилось, но, конечно, утаив важную деталь. Вряд ли Мэри бы понравилось, что Эстер позволила Даниэле выпить своей крови. Вероятно, это принесло бы ей только лишнего волнения, которого сейчас хватало сполна. Надежда, что Мэри сможет, наконец, рассказать о своих проблемах, подкрепив свои слова хоть какими-то насущными доказательствами, поселилась в душе. Эстер была счастлива. Разве не было прекрасно и удивительно, что в отсутствие Леди Димитреску всё шло не так, как изначально можно было предположить? Находчивость сыграла свою роль отменно и заслуживала аплодисментов, ведь именно благодаря ей Эстер сейчас улыбалась, чувствуя, как истома растекается в груди. В Зале Радости царила тишина, давящая на уши и звенящая. Эстер приблизилась к статуе и свела брови, заметив, что та была пыльной. Было уже поздно, неужели Мэри до сих пор не успела убрать тут? И куда она отлучилась?.. Ведь должна была ждать здесь. Минуты летели, а Мэри не появлялась. В голове пронеслись мысли, что, может, Эстер ошиблась со временем или что-то забыла, или Мэри оказалась занята. Пробыв ещё немного в полном одиночестве и смотря на часы, она решила, что встретит подругу около спален и всё разузнает. Да и говорить на кровати в комнате будет намного приятней. Эстер любила подобные беседы в полутёмной комнате, где горело несколько свечей, на небольшой кровати поздно вечером, когда все обитатели замка спали. Слова словно обретали волшебство, особую искренность и значение, были самыми откровенными и честными. В своей комнате Эстер достала книгу, решив подождать, пока Мэри вернётся — она обычно заходила перед сном навестить подругу. Вряд ли ожидание займёт много времени, всё же скрасить его чтением было прекрасной идеей. Правда, приходилось перечитывать одну и ту же страницу по-нескольку раз, так как мысли постоянно улетали в другие направления, более насущные и манящие. Эстер всё ещё слишком гордилась собой, а желание улыбаться никак не испарялось. Она задрала рукав, взглянув на место, где остался порез. Странно, что произошедшее показалось ей достаточно интимным, близким. Может, потому что это было её идеей и предложением? А если бы подобное она сделала Леди Димитреску? Как бы та могла отреагировать? Но… одна мысль о том, что в таком случае можно будет почувствовать губы Альсины на своей коже, вызвала мимолётную дрожь и заставила ядовитых бабочек в животе взмахнуть своими яркими крыльями. Впервые за долгое время предстояло лечь спать, не увидев перед этим Леди Димитреску. В груди после осознания вмиг проснулось жгучее нетерпение. Словно Эстер необходимо было хотя бы видеть Альсину, будто это желание было на клеточном уровне, исходило изнутри и поражало насмерть. Чем же Леди Димитреску могла заниматься у Донны? Интересно, расскажет ли она по приезде? Эстер вновь вернулась к чтению, стараясь прекратить думать об Альсине. Мысли были безжалостны, изводили, их необходимо было контролировать, но, к сожалению, получалось это с трудом. Время летело, а свеча на тумбочке должна была в скором времени догореть, огонёк потухнуть. Взглянув на часы, Эстер поняла, что до отбоя оставалось полчаса, и только тогда в груди биение сердца ускорилось, а неприятное, жужжащее волнение поселилось вокруг красного органа, то и дело его сжимая. У Мэри просто было много работы. Эстер ведь ничем не могла её обидеть? Но вдруг та специально её игнорирует? Нет, она ведь сама хотела поговорить… Книгу пришлось отложить. Эстер вскочила с кровати и направилась к комнате подруги. В коридоре уже было ни звука, поэтому стук в дверь нарушил гробовую тишину. — Мэри… — произнесла Эстер, но ответа не последовало. Поджав губы и борясь с неловкостью, Эстер вошла внутрь. В комнате было темно и тихо, Мэри во мраке не оказалось. Неужели она до сих пор не заходила в свою комнату? Не могла же она находиться в Зале Радости? Или стоило проверить?.. Бывало, что Мэри возвращалась слишком поздно, но обычно она предупреждала об этом. Эстер, сведя брови, запустила руку в карман и замерла, нащупав сложенную бумажку. Чёртова записка! Как можно было забыть про неё? Эстер мгновенно вернулась в спальню, нетерпеливо разворачивая лист около огня. Сейчас это уже не казалось чем-то неважным, и как только подобная мысль могла прийти в голову? Наверняка там что-то объясняется!«Эстер, мои догадки подтвердились. Я застукала Анну и Кассандру в ателье. Не знаю, заметили они меня или нет, но Анна испортила платье Леди Димитреску, желая тебя подставить. Хорошо, что Кассандра всё видела. Будь на чеку! Встретимся — поговорим. Анна переходит границы, это не первый случай. Стоит сообщить Леди Димитреску. Буду ждать тебя.»
Руки затряслись, а мысли разбежались в разные стороны. Что означала фраза «не первый случай»? Что в итоге с Анной? Неужели она не побоялась действовать? Как так вышло, что Эстер её недооценила? Чёрт! Мэри срочно нужно было найти и потребовать объяснений. Означало ли это, что беспокойство Мэри было связано не с собственным положением в замке, а с Эстер? В душе завыла мучительная вина. Оглушающе громко. Необходимо было прислушаться к Мэри с самого начала. Сейчас Эстер совершенно не понимала, почему же она не восприняла тревоги своей подруги всерьёз. Что же затуманило её глаза и разум? То, что в мыслях витала лишь одна Альсина Димитреску, затмевая абсолютно всё, что происходило вокруг? Или непонятно откуда взявшаяся уверенность и ощущение собственного превосходства над другими слугами замка? Как же Эстер была неправа. Хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Нужно будет извиниться. Эстер обязана была быть внимательнее к Мэри, прислушиваться к волнениям её души. Теперь всё будет иначе. Вероятно, Мэри ничего не хотела рассказывать, пока не убедилась точно в своих предположениях, чтобы не впутывать ни во что Эстер, уберечь её. Необходимо выразить ей благодарность, пообещать стать лучше. Рядом с виной и раскаянием в душе на соседнем стуле сидела ярость и болтала ногами, желая спрыгнуть и побежать. Эстер надеялась, что Кассандра наказала Анну со всей присущей ей жестокостью. Если та желала Эстер смерти, то не было неправильно относиться к этой девушке абсолютно так же. Как у неё хватило наглости? На секунду тело столь сильно содрогнулось от возросшего гнева, что пришлось вдохнуть полной грудью и закрыть глаза с целью успокоиться. Интересно, зачем сообщать Леди Димитреску о случившемся, если Анна, скорее всего, уже была мертва? Или… О, Мэри было необходимо найти и задать вопросы. Только где? Стоило проверить Зал Радости, ателье и кухню. Эстер взяла свечу и вышла из спальни, направляясь на кухню, которая располагалась ближе всего. В коридорах жила тишина, и в ушах отдавались лишь звуки собственных шагов да редкое потрескивание огонька свечи. Во тьме замок казался двуликим. Всё, что было освещено, таило в себе уют, манило и очаровывало. Золото, дорогие орнаменты, вазы и статуэтки уже стали привычными. Нет, они не переставали удивлять своим блеском и красотой, лишь проникли в сознание, стали близкими и знакомыми. Но всё, что оставалось во мраке, было неизвестным, страшным, скрывающим что-то опасное. «Не бойся тьмы, хоть и страшна на вид», — пронеслась в мыслях строка из недавно поглощаемого произведения. И Эстер распрямилась, ускорив шаг. С мраком здесь стоило стать друзьями, допустить его в своё сердце, выделить ему место. И, может, тогда он признает человека за своего, не будет нападать, причинять боль. Разве тьма была плоха? Она являлась такой же неотъемлемой частью этого мира, как и свет. Они преследовали друг друга, старались заполнить. И кто-то всегда побеждал. И поражение не должно приносить отчаяния, боли и обиды, задевать гордость. Оно таит в себе приятное слияние, преобразование и только присущую ему красоту. Величественную и могучую. Эстер всё ещё боялась протянуть мраку руку. Ведь он схватит и рванёт к себе, захлестнёт с головой и утопит, не даст дышать. И в этой тьме не будет Мэри. Она держит крепко на свету, не позволяет уйти, помогает сохранить равновесие. На кухне Мэри не оказалось — там было пусто и тихо. Одиноко. Мэри не ступала в тень. Она спиной поворачивалась ко тьме, гордо вскинув голову. Её разум был чист и светл, как и душа. Мэри было не место в этом замке. Она не подчинялась его пагубному и уничтожающему влиянию, но сотрудничала, боясь расстаться с жизнью. И даже в карих глазах не было отпечатка того ужаса, что дарил замок своим гостям. В них царила простота, и часто Эстер замечала там счастье. Особенно, когда находилась рядом. Вряд ли Мэри ожидала, что Эстер поселится в её сердце. Как не ожидала и Эстер, что обретёт верную подругу в таком месте. Каков был шанс?.. Мэри была якорем, который не давал погрузиться во тьму, она была советником и учителем, тем, кому можно было открыться и довериться. Единственным, что ещё соединяло Эстер с прежним миром. Чем же являлась Эстер для Мэри? Она не знала. Наверное, близким человеком, когда-то неиспорченным, искренним и наивным. Потерянной душой с блестящими глазами и желанием жить. В Мэри рекой текла забота, которой удалось найти своё море. Вероятно, в начале это было желание защитить неопытную девушку, неожиданно пришедшую в замок среди ночи в метель. Позже выяснилось, что Эстер отличалась от других. Нет, не только знаниями, но и чистым сердцем. И каждый божий день Мэри видела, как хрустальный орган трескается и темнеет. И тогда, может быть, её стремления сменили свой вектор. Мэри старалась залатать каждую царапину и трещину, прогнать оттуда чуждое. Поддавалась ли этому Эстер? Была ли сила Мэри сильнее, чем влияние Леди Димитреску, её дочерей и замка? Она была так одинока в своих действиях… неужели они потерялись в бездне? Эстер почувствовала вину: это было неправильно. Но разве у Мэри были шансы? Эстер не нашла Мэри ни в Зале Радости, ни в ателье. Какого чёрта этот замок был настолько огромным? Пространство и невозможность отыскать Мэри, чтобы получить ответы на вопросы, чтобы извиниться, поблагодарить, невыносимо раздражали. Да и от небольшой свечи было мало толку. Всё равно вокруг был лишь сумрак. Тяжёлый вздох. Видимо, оставалось ждать утра. Шаг стал более размеренным, как и дыхание. В груди поселилась ноющая печаль. Эстер шла медленно, опустив глаза в пол. Всё же было странным то, что Мэри пропустила столь важную встречу, даже если она была занята работой. Эстер прекрасно знала, насколько та ответственна. Но неужели обязанности оказались важнее? Особенно, если учитывать характер записки… Эстер возвращалась через кухню. Безумно хотелось пить и освежиться — это могло бы помочь мыслям успокоиться и перестать всё проноситься и проноситься в голове. Эстер со свечой прошла к раковине, набрала в стакан воды и, утолив жажду, уже собиралась уходить. Только… Тени на кухне были другими. Не бояться. Здесь никого нет. Эстер, успокаивая разгоняющееся сердце, прошла в угол, освещая себе дорогу. Каждый шаг давался тяжело, а волнение всё никак не покидало. Вероятно, слуги просто передвинули стул, верно? Там ничего не было. И лишь когда свет осветил угол, Эстер замерла. Сердце, кажется, перестало биться вовсе, грудная клетка — подниматься и опускаться, а уши заложило. Воск закапал на пальцы, обжигая, но Эстер даже не заметила этого. Перед глазами было лишь одно: безжизненное тело, лежащее в углу. С пустыми и мертвыми открытыми карими глазами, чуть приоткрытыми губами и растрёпанными волосами. Ноги словно вросли в пол, а на шею накинули верёвку. Нет, это же не могло быть правдой? Этого же не могло быть на самом деле? Так ведь не бывает. Это ведь не могла быть Мэри? И тут на шее будто затянули удавку, перекрывая воздух, заставляя пытаться отчаянно и бессмысленно глотать его ртом. А сердце пустилось в слишком быстрый танец, ударяясь о рёбра так сильно, словно пытаясь пронзить себя костями. Голова отказывалась верить. Это же было невозможно, верно? Иллюзия, создаваемая проклятой свечой. Эстер моргала. Не двигалась и чувствовала, как с каждым хлопком глаз мираж не уходил, а лишь становился чётче и ужаснее. Внутри взвыли, как брошенные собаки в поле, непонимание, тоска и боль. Разом и сильно. Словно порвав что-то важное в груди. И лишь когда глаза защипало, когда ноги начали подкашиваться, тело забило в дрожи, а в голове запульсировала лишь единственная мысль, Эстер бросилась к телу. Оставив свечу где-то рядом, Эстер сидела на коленях, руками схватившись за лицо, не выражавшее больше ничего, заглядывая в глаза и гладя по волосам, по шее, содрогаясь в рыданиях, разразившихся так неожиданно. Она шептала губами имя, просила прекратить, молила о прощении и обнимала. Сильно, крепко, дрожащими руками, не видя уже ничего перед глазами из-за собственных слёз, не чувствуя, чтобы в чужом теле билась жизнь. Не зная ответа на вопрос: почему? Внутри проснулся гнев. На этот мир, на себя, на жизнь и смерть. Сжимая в руках мёртвое тело близкого человека, рыча сквозь зубы и стараясь унять раздирающую боль в висках и в сердце, Эстер лишь с силой зажмурила глаза. Мэри было не место в этом замке. Он никогда не был её достоин, как не была и Эстер. Отстранившись, не пытаясь даже остановить катящиеся по щекам слёзы, уже стекающие по шее, Эстер рвано вздохнула, отворачиваясь. И в тот момент всё остановилось. Солёные капли перестали литься сами собой, а пугающе-печальное выражение лица изменилось — расслабилось на мгновенье. В миг, когда пришло осознание. Этого не мог сделать никто из дочерей Леди Димитреску — они не убивают так просто. Это было дело рук человека. Живого и не понёсшего наказания. И глаза налились кровью, а гнев проснулся с такой силой, о которой ранее Эстер и не ведала. Бросив последний взгляд на Мэри, убрав с её лица тёмные пряди волос и закрыв карие пустые глаза, Эстер вскочила и взяла свечу. Разум был затуманен, а ярость была настолько сильной, что, казалось, она затмила собою весь мир. Внутреннее злое нетерпение бушевало, беря своё начало в алом гневе, желающем вырваться наружу, обрушиться на смертного, хрупкого человека, поразить его сильно и больно, заставить страдать и биться в ужасе. Эстер неслась вперёд по коридорам, не видя ничего, чувствуя, как закипает кровь, как она пульсирует в висках, как руки прекращают дрожать, а всё прекрасное теряет свой смысл. Волосы налипли на мокрое лицо, но это было неважно. Следовало найти Анну, заглянуть в её глаза, увидеть, как в них плещется страх и ужас, как из них уходит вся жизнь. Эстер влетела в её комнату уверенно и быстро, пропустив мимо ушей вскрик, не обращая внимания на испуганный взгляд. Бросив свечу и с силой схватив девушку под руку, причиняя боль, она вытащила её из комнаты, борясь с попытками Анны вырваться, не внимая громким крикам, держа её крепко и быстро отводя подальше от комнат прислуги. Анна вырывалась, старалась ударить руками, не желала идти, но силы Эстер словно приумножились. Она ухватилась сильнее, не выпуская тело из рук, толкая вперёд и отражая удары. И лишь через несколько минут Эстер с силой впечатала Анну в стену, зажимая ту своим телом, положив локоть на горло и наплевав на то, что та ударилась головой и вскрикнула. — Это твоя вина! — прошипела Эстер, чувствуя, как Анна пытается вырваться, отчаянно не смотря в глаза. Какое же это было наслаждение — ощущать бессмысленные попытки спастись и бессилие этой девушки, разрушившей самое светлое, что было в этом дьявольском замке. Отнявшей дорогую вещь. Отнявшей драгоценную жизнь. — Ты с ума сошла?! — закричала она, и Эстер с силой надавила на горло, услышав в ответ лишь хрип. Нет, было бы слишком просто её убить и поплатиться за это. — Это всё ты, — сквозь зубы прорычала Эстер, наконец заглядывая в бесстыжие голубые глаза, в которых не было ни капли раскаяния. — Это сделала ты! И думала, что всё сойдет с рук? И тогда глаза Анны расширились, в них блеснуло понимание и страх. О, какой же желанный страх! Зрачки забегали, а руки вцепились в локоть Эстер, стараясь убрать его с шеи. — Зачем?! — Эстер, ослабив хват на мгновенье, вновь заставила тело Анны больно удариться о стену. — Она бы сдала меня, — попыталась закричать Анна, и ярость внутри набрала ещё больший оборот. Эстер было плевать. Мэри не была достойна умереть от рук этой противной девчонки, не знающей границ дозволенного, не знающей искренности, дружбы и чести, думающей лишь о собственной выгоде, о том, как выйти сухой из воды. Анна явно не знала о том, что Мэри передала записку, о том, что она успела рассказать. Мэри погибла, потому что другой человек желал спасти свою жизнь, хотел большего. Она умерла, потому что пыталась помочь Эстер. Боль пронзила грудь, и Эстер, расслабившись на мгновенье, потеряла контроль, дав своей жертве возможность вырваться. Анна оттолкнула резко и быстро, спотыкаясь и стараясь убежать. Эстер, чуть было не потеряв равновесие, бросилась следом, хватая девушку за длинные волосы и потянув на себя, слыша громкий крик, а затем кидая Анну на пол ближе к стене. И как только та подняла испуганные глаза, как только Эстер приблизилась, обеим пришлось замереть. Мухи вокруг зажужжали неожиданно и громко, окружая, а затем собираясь в фигуру. — Так-так, а вот и мышонок… — оскал и яркие глаза. Игривый шёпот. А затем безжалостный смех. — Я знала, что будет интересно. Кассандра стояла рядом, держа в руке серп. Ярость вмиг улетучилась, а удары сердца участились. А вот и ошибка, и судья, и тревога. Кассандра сделала пару шагов к Эстер и сидящей на полу Анне, смотрящей с ужасом снизу вверх, вжимающейся в стену. Почему она так испугалась Кассандру? Разве это было не её спасением? Анна ведь не была наказана за свою проделку с платьем. Кассандра отпустила её. — Почему же ты остановилась? — Кассандра свела брови, вставая рядом. — Посмотри на неё, — и Эстер вернула свой взгляд к Анне. — Она так боится, беззащитна и так… виновна. Бедная Мэри… Глаза расширились. Она знает? Откуда? Анна уже почти плакала, не зная, куда деться. Она тряслась, смотря то на неожиданно появившуюся Кассандру, то на Эстер. Её чёрные волосы были растрёпаны, а губы дрожали. Анна действительно казалась беззащитной, слабой, но Эстер не испытала ни капли жалости. Она всё ещё была человеком, убившим Мэри. — Как это произошло? — спросила Эстер, чувствуя, как тело ослабло и силы куда-то улетучились, как вернулись боль и отчаяние. Перед глазами всплыло тело подруги, ватное и ещё тёплое, дорогое и совершенно безжизненное. Хотелось разрыдаться и спрятаться в углу, остаться там навечно и больше никогда не вставать. Неужели это был конец? — Анна прожгла одно из платьев матери, за которыми ты обязана была следить, — Кассандра усмехнулась, взглянув на сидящую девушку. — Если бы я не нашла её за этим занятием, то в скором времени мама бы в тебе сильно разочаровалась, — выплюнула она со злостью. — С каких пор ты заботишься о моей жизни? — спросила Эстер равнодушно, не способная показать своё удивление. Кассандра хотела убить её, наслаждалась каждой раной, которую она наносила острым ножом однажды, а сейчас говорила о том, что остановила Анну, не дав ей подставить Эстер. А ведь если бы не её вмешательство, скорее всего, Эстер бы поплатилась за то, чего не совершала, или за то, что не уследила. — Я не о тебе беспокоюсь! — буркнула Кассандра, и лишь тогда Эстер перевела на неё взгляд. Неужели она переживала за чувства Леди Димитреску? Нет, этого не могло быть. — Ты слишком нравишься маме. С тех пор, как ты вертишься вокруг неё, она стала чаще пребывать в хорошем расположении духа. Не станет тебя — и она вновь будет думать лишь о Матери Миранде, об экспериментах… снова отдаляясь, — Эстер замерла. Если бы Эстер поплатилась за ошибку жизнью, если бы она разочаровала Альсину, то это отразилось бы не только на ней, но и на дочерях Леди Димитреску. Сердце пропустило удар. Неужели Эстер имела хоть малейшее влияние на Альсину? Она не могла поверить. Это не могло быть правдой. Всё, что сейчас происходило, казалось нереальным, невозможным. Найденное тело Мэри, откровения Кассандры, плачущая Анна. Эмоции, сменяющие друг друга внутри и отбирающие все силы. Проклятая жизнь. — Девочка так глупа, самонадеянна, так плакала и молила о прощении, была вся в моей власти… И совершила такую ошибку, непростительную, — Кассандра рассказывала медленно, смакуя каждое слово и смотря на Анну с презрением. — Она была готова сделать всё, что угодно, лишь бы жить. Мэри выдала себя, и Анна так испугалась, что та расскажет обо всём тебе или Леди Димитреску, и её жизнь будет закончена, так боялась, не понимая, что уже была живым трупом. Знаешь, почему я отпустила её? Кассандра высокомерно взглянула на Эстер, а та лишь молча помотала головой. — Мне было интересно, — прошептала она, приблизившись, и нанесла этими словами глубокую рану. Если бы Кассандра бросила Анну в подвал, убила, сделала бы хоть что-то — Мэри была бы жива. — Мы заключили сделку. Верно? — она обратилась к Анне, которая испуганно закивала головой, борясь с рыданиями. — Я обещала простить, если она наполнит мой бокал своей кровью. — Это низкая цена, — прищурилась Эстер, чувствуя подвох. — А она глупа! И моё прощение не равняется жизни! — и тут Анна затряслась ещё сильнее, испуская громкое рыдание, кажется, осознав свою ошибку. — Замолчи! Ты думала, что не будешь наказана? Даруя прощение, я позволяю тебе прожить ещё день, а затем умереть со спокойной душой, — высокомерно и равнодушно произнесла Кассандра, обращаясь к плачущей девушке. А затем вновь она вернула свои горящие глаза к Эстер. — И каково же было моё удивление, когда я увидела, как Анна задушила Мэри полотенцем, надеясь спасти свою шкуру. — Ты всегда наблюдаешь… — прошептала Эстер в понимании, и Кассандра самодовольно усмехнулась. Она делала это незаметно, прячась, редко выдавая себя. И была в курсе всего, что происходило в замке. Может, только за исключением дел, в которых участвовала Альсина — та бы сразу почувствовала присутствие дочери, и Кассандре бы досталось сполна. Она приблизилась, кладя руку на плечо, опаляя горячим дыханием ухо. — Особо пристально с тех пор, как ты сожгла свою тетрадь, — и у Эстер забилось сердце. Тетрадь, в которую она когда-то записывала свои мысли. Которая на несколько дней стала дневником, отдушиной, другом, которая могла бы стать тем, что её убьёт. Неужели она видела?.. Кассандра отдалилась. В воздухе повисло молчание, которое нарушалось лишь всхлипами Анны, сидящей на полу, которую Эстер ненавидела так сильно, что несколько минут назад была готова медленно и мучительно убить. Заставить поплатиться за содеянное. Отомстить. Мэри была слишком хороша, чтобы закончить так. И Анна своим ничтожным видом вызывала лишь отвращение, всё ещё хотелось, чтобы её существование завершилось, чтобы даже тела не осталось в этом замке. И ладони сжались в кулаки. — Тебе же понравилось, Эстер? — медленно и тихо проговорила Кассандра, что заставило тело на секунду вздрогнуть, а силам вновь вернуться и течь по жилам. — Что ты чувствовала, когда причиняла ей боль? — вопрос не требовал ответа, ведь Кассандра продолжила почти сразу. — Ты ощущала, как она бьётся в страхе? Как дрожит её тело? Как тебя охватывает энергия и власть? — она замолчала, дотрагиваясь до кулака Эстер, от чего та вздрогнула, разжимая его и вкладывая туда серп. — Хочешь, чтобы она заплатила за содеянное? Эстер сжала серп, старясь унять скачущее внутри сердце и растущее волнение. — Почему ты позволяешь мне? — спросила она, не отводя взгляда от Анны, которая мотала головой, не желая умирать. Она боялась смерти, но подарила её невинному человеку. Какое лицемерие. — Потому что в твоих глазах было наслаждение, — прошептала Кассандра, — ты заставила меня восхититься. У Эстер остановилось сердце, а дыхание перехватило. Голос Кассандры и её речи были так сладки, серп прекрасно лежал в руке, а Анна билась в страхе около стены, боясь за собственную жизнь и не чувствуя ни капли раскаяния. Заслужила ли она смерти? Кассандра положила руку на плечо Эстер, заставляя ту сесть и пристроившись сзади. Её ладонь легла поверх ладони девушки. — Она ведь убила Мэри, — и грудь вновь пронзило стрелой яркой боли, поражая органы, — и хотела опустить тебя в глазах мамы… Эстер поджала губы, ощущая, как возвращался гнев, слыша, как Анна шептала молитвы, чувствуя, как Кассандра направляет руку. Серп оказался около лица Анны, которая закрыла глаза и так раздражающе тряслась, была слабой и никчёмной, виновной и совершенно безнаказанной. Острие медленно прошлось по лицу, касаясь слегка, заставляя Анну всхлипнуть в страхе. Ощущение власти, поддержка Кассандры и её тихий смех, желание отомстить, пьянили и затуманивали разум. В голове больше не было ничего, кроме мыслей о том, как здорово Анна может кричать, осознавая, за что ей были дарованы мучения. Кассандра резко дёрнула рукой Эстер, нанося Анне порез на красивом лице, от чего та вскрикнула от боли. Кровь выступила на её щеке. Девушке было некуда бежать, ей было не спастись. Было ли важно, кто убьёт её, если Анну в итоге всё равно ждал один исход? Имело ли это значение? — Красиво, не правда ли? — прошептала Кассандра над ухом, словно змей-искуситель, пока Эстер наблюдала, как струйка крови стекает по щеке Анны, смешиваясь с её слезами, течёт по подбородку… Анне кровь была к лицу. Серп оказался в области ключиц, холодное лезвие легонько коснулось кожи, и Анна дёрнулась, издав рваный вскрик от переполняющих и сводящих с ума эмоций. — Эстер, прошу… — она закрыла глаза, отворачиваясь, дрожа всем телом. И Эстер остановилась на секунду, разглядывая, как Анна обнимала себя руками и поджимала пальцы на ногах. — Я не хочу умирать, — прошептала она еле слышно. — Не хочу, пожалуйста… Шёпот был молящий, пробирающий до дрожи, и сердце Эстер на секунду пропустило удар. Анна ведь была лишь человеком, допустившим ошибку, действовавшим из страха, нецелесообразно, под властью путающих чувств. Человеком, у которого в груди билось сердце, который чувствовал боль, но и причинял её. Кассандра хмыкнула. — Чуть позже она пожелает выбрать смерть, — промурлыкала Кассандра, и Эстер вспомнила, как после всех нанесённых ран в подвале сама желала умереть, и разве это… — Это будет спасением. Ты будешь милосердна. Анна вновь издала рваный вскрик, и Эстер поджала губы, почувствовав раздражение. Неужели нельзя было принять конец с достоинством? Раскаяться в ошибках, понять, чего она заслуживала. — Ты не можешь… Ты же другая, — и по коридору пронеслись рыдания Анны, ярые и громкие. И как только серп в руке покачнулся, Кассандра усилила хват, злобно говоря: — Она ведь права, — и рука Эстер вновь дрогнула, — ты не слабая, как она, не ничтожная и не глупая, — речи Кассандры были соблазнительны, убедительны и проникали под кожу, вновь даря энергию, заставляя ту расти. — Ты смелее, лучше. Ты другая. Рассекающий порез был нанесён в области груди резко и быстро, прорезая ткань и кожу, пачкая руки. После всё происходило как в тумане. Эстер не помнила, как ран на чужом теле становилось больше, как легко серп разрезал ткань и кожу, как запачкались собственные руки и платье, как отстранилась Кассандра, отдавая инициативу и наслаждаясь зрелищем со стороны, говоря манящим и возбуждённым голосом об Анне, Эстер, сёстрах и Леди Димитреску, не давая Анне уйти. Эстер помнила лишь крики, алую жидкость, испуганные глаза и собственное ощущение превосходства, желание и наслаждение, с которым она наносила порезы, думая лишь о Мэри и о её безжизненных карих глазах. Плача о том, что её подруги больше не было. В памяти не осталось то, как выглядело безжизненное и изуродованное тело Анны, что в конце сказала Кассандра, что выражали её горящие и сверкающие глаза, что означал смех. Не видя ничего перед собой, Эстер не знала, зачем на шатающихся ногах она пошла в пустующую спальню Леди Димитреску, а не вернулась в собственную комнату. Почему достала белую ночную рубашку, принадлежащую Альсине и хранящую её запах. Как легла на постель, обнимая шёлковую ткань, пачкая чужой кровью её, постель и своё лицо. Эстер плакала. Она горько, тихо рыдала, не в силах двинуться. Тело сковало, лёгкие словно были сжаты, как и сердце. Каждый вздох причинял боль. Слёзы лились по лицу, смешиваясь с кровью, и Эстер чувствовала солёный металлический привкус во рту, желая заснуть и больше не проснуться. Она думала о том, что больше никогда не увидит Мэри, не посмотрит в её смеющиеся карие глаза, не дотронется до руки, не поговорит с ней о прошлом и не помечтает о будущем, не полежит в одной постели и не обнимет, не ощутит нежных и поддерживающих прикосновений. Она не попросит прощения за то, что не уделила должного внимания, что была не лучшим другом, что не спасла и не уберегла, не поблагодарит за любовь и трепетное отношение, за дарящие чувство облегчения разговоры, за понимание. Эстер осталась совсем одна. Больше у неё не было никого. И чувство одиночества и боли заполнило всю душу, разрывая острыми клыками её на части, не жалея. Безжалостно и грубо. В этом замке не осталось никого, кто мог бы выслушать и помочь, кому можно было бы довериться. Она потеряла человека, дарящего надежду и свет, подругу, показывающую своё неравнодушие и дарующую нежность. Эстер сжимала ночную рубашку, свернувшись калачиком на огромной постели, отчаянно желая утонуть в ней, провалиться в эту мягкость и забыться. Она убила человека. Осознанно и рядом с Кассандрой. Живого, пусть и виновного. И ей понравилось. Хотелось вырвать сердце из груди и забыть всё, что случилось. Не хотелось испытывать эмоции, кричащие о том, как было прекрасно заставить Анну получить по заслугам. Чувствовать её ужас каждой клеткой своего тела и знать, что Эстер за это ничего не будет. На её руках уже была кровь того чужака, забравшегося в замок, но в тот раз всё было иначе. Она пыталась спасти то, что пробиралось в душу, и свою собственную жизнь. Сейчас же Эстер жизнь отняла по своему желанию и с разрешения Кассандры, с её помощью и под её наблюдением, заслужив уважение и заполучив её интерес. Это было отвратительно пугающе, омерзительно ужасно и жутко приятно. Это сковывало, не давая пошевелиться. Эстер будто завалили камнями, отняв возможность выбраться и подышать. Глаза закрылись, а тело дрожало. Эстер не знала, заснула она или нет. Погрузилась ли в темноту, успокаиваясь и спасаясь. Избавилась ли от навязчивых мыслей и воспоминаний, причиняющих боль. Но Эстер знала, что глаза открылись, а тело задрожало ещё сильнее, как только она почувствовала чью-то ладонь на своей макушке, как только услышала бархатный голос. — Эстер. Она вскочила, а сердце билось бешено и дико. Перед ней стояла Леди Димитреску, смотрящая сверху вниз с удивлением и непониманием. Она была словно из другого мира. Мотылёк, прилетевший на огонь. Альсина не была рассержена, она лишь оглядывала Эстер, которая была вся в крови, свою ночную рубашку и постель. Она приехала так рано, и её не было так мало, но словно прошла вечность. Её присутствие показалось чем-то нереальным, лишь сном и иллюзией, желанной и нужной, спасающей и исцеляющей. Глаза болели, в них царило раскаяние и паника, было страшно, что Альсина сейчас вышвырнет Эстер из своей спальни, упечёт в подвал. Но та стояла, не двигаясь и рассматривая каждый сантиметр, вглядываясь с интересом и… тревогой? — Я… Простите, — выпалила Эстер, чувствуя, что слёзы снова подступают к глазам. Единственное, чего хотелось — покоя и безопасности, умиротворения и защиты. — Я всё уберу, — голос сорвался, и Эстер ощутила, насколько слабым было её тело. Леди Димитреску вскинула брови и поджала губы. Она тяжело вздохнула и, не говоря ни слова, села рядом. Эстер вновь пробила дрожь, тошнота подступила к горлу, голова кружилась, а слабость была невыносимой. Альсина сидела и молчала, и Эстер робко повернула голову, боясь заглянуть в янтарные глаза и увидеть там разочарование и осуждение. — Кассандра всё рассказала, — тихо произнесла Альсина, — ты можешь остаться. И Эстер не смогла сдержать всхлипа облегчения, несмотря на равнодушный тон. Она не желала думать о том, что было в мыслях у Леди Димитреску, что та скажет с утра, как отреагирует, и последует ли наказание, будет ли зла и раздражена, почему она вернулась так скоро. Эстер лишь взглянула в янтарные глаза, в которых не было ни капли отвращения, где плескалось принятие. И Эстер не выдержала. Она, вновь дав волю слезам, бросилась в объятия. Безответные поначалу, неожиданные и тёплые, обнимая Леди Димитреску за шею, прижимаясь к ней мокрой щекой и чувствуя, как чёрные волосы щекочут лицо. Сжимая её крепко, будто она была самым дорогим, что у Эстер осталось в жизни, самым ценным и необходимым. Словно Альсина не была той, кто причиняла боль людям, что была жестока и безжалостна. Это было неважно, ведь и Эстер теперь не была безгрешна и чиста. И лишь спустя долгую минуту она почувствовала, как женские ладони дотронулись ободряюще до тела, поглаживая. И эти объятия показались столь прекрасными, исцеляющими и невероятно великолепными. Эстер боялась отстраниться, она не хотела. Лишь сползла к Альсине на колени, ладонями сжимая теперь её колено, не отдавая себе отчёта в том, что та позволяет пачкать своё светлое платье кровью. Леди Димитреску гладила по голове и по спине, даря то самое чувство защищённости и безопасности, так искренне пытаясь забрать боль. И Эстер знала, что подобному вряд ли суждено повториться, но об этом думать не хотелось. Она желала вдыхать запах Леди, щекой чувствовать, насколько мягкой была ткань её платья, под которым находилось тёплое тело. Ощущать, как женская ладонь поглаживает то спину, то бедро, а другая перебирает волосы, убирая их с лица аккуратно и нежно. Это останется здесь и в душе Эстер. Она будет хранить воспоминание о Леди Димитреску, неравнодушно и молча выказывающей поддержку. О Мэри, погибшей так неожиданно и подарившей столько хорошего. О самой себе, теряющейся в объятиях Альсины, слабой и разбитой.