***
Эстер шла в спальню к Леди Димитреску на подкашивающихся ногах. Она и не подумала, как будет сложно смотреть той в глаза после новой информации, которой невзначай поделилась Бела. Жестокий мир, что становился всё роднее и роднее, покрасили в новые цвета, ранее невиданные. Настолько яркие и насыщенные, заставляющие трепетать перед ними, улыбаться и чувствовать, как краски заполняют собою каждый уголок. Вот только были среди них и ядовитые, поселявшие в душе зависть и ревность. Впервые она настолько боялась собственных мыслей и ужасающих надежд, от которых теперь никогда нельзя будет избавиться. Они, воздушные и опасные, подарили крылья, на которых не хотелось улетать из замка. Нет, надежды связали Эстер с замком ещё сильнее, отрезая от другого мира, делая его неинтересным, бессильным со всеми своими богатствами и возможностями перед разжёгшимся огнём в груди — он сгорал там, превращаясь в пепел. Нужны ли они были, когда она находилась так близко к желанному? К чему тянулась всем своим существом. В спальню Альсина явилась, как только Эстер закончила зажигать свечи и принесла свежих дров в камин. Запах сладких духов сразу стал ярче. Пусть он уже стал привычным, но всё ещё манил к себе безмерно, завлекая к бездне. Леди Димитреску была вымотана, и хотелось лишь поскорее дать ей возможность отдохнуть, чтобы увидеть завтра её улыбку. Но следовало исполнить обещание, данное Беле. И как только пришло время расшнуровывать платье, отгоняя мысли о том, что эту манящую спину трогали чужие руки, что бледной кожи сейчас невесомо касались пальцы самой Эстер, она прошептала: — Леди Димитреску, — та лишь тихо вопросительно вздохнула на зов, — какие у Вас планы на ближайшие вечера? Эстер закусила губу, зажмурившись на мгновенье, понимая, как это теперь звучало. Всем существом надеялась, что Альсина воспримет это как обычный вопрос, ведь для той ничего не поменялось. Эстер не просила у Леди Димитреску для себя ни единой вещи или поблажки, как не посмеет попросить что-то в будущем. Она будет лишь принимать то, что та даёт — не иначе. — Следующие несколько вечеров будут свободны, — она сделала паузу, и Эстер отчаянно думала, как же перейти к нужной просьбе наиболее деликатно. — Чуть позже напомни дать тебе план на ближайшие дни, нам предстоит несколько встреч. Я хочу, чтобы ты присутствовала, — слова теплом растеклись в груди, а улыбка на губах появилась сама собой. — Почему спрашиваешь? — Сегодня застала в библиотеке Белу, — Эстер расшнуровывала платье медленно, чтобы произнести просьбу, не смотря в янтарные глаза, видящие её маленькую фигуру насквозь, — она читала сказки, — ложь во благо. — Мне показалось, она скучает по вашим вечерам. — Думаешь, я давно не читала им? — проговорила Альсина без капли упрёка, а затем тяжело вздохнула. Вопрос не требовал ответа, а душа Эстер радовалась, что лёгкие вежливые намёки сделали своё дело, не разгневав Альсину. — Да, — она устало и грустно вздохнула, и Эстер начала развязывать тонкие шнурки быстрее, — в таком случае, завтра уделю им вечер. Можно было выдохнуть, улыбаясь. Вероятно, Леди Димитреску скучала, коря себя за то, что в последнее время проводила с дочерьми меньше времени, чем обычно. В такие моменты в голову приходили мысли, почему же Альсина ставит задания Матери Миранды выше, чем свои собственные желания. Отправляется к ней по первому зову, исполняет все «приказы» и не говорит о ней ни слова. — Они будут очень рады, — закончив с платьем, прошептала Эстер, не отдаляясь чуть дольше, чем обычно. Будь её воля, она бы простояла так половину вечности, наслаждаясь бледной кожей, чёрными шелковистыми волосами и вдыхая запах околдовывающих духов — кто же удостоился внимать этому ночами? — И благодарны юркому мышонку, пытающемуся управлять кошкой, — издевательски усмехнулась Альсина, заставив лишь одной фразой оцепенеть, ожидая продолжения. Глупо было полагать, что она не поймёт, как Эстер невинно жонглировала словами с целью добиться желаемого. И всё же она не злилась, лишь насмехалась над… Над кем? Глаза расширились в понимании. — Но Вы позволяете… — тихие смелые слова сорвались с губ сами, и Эстер заметила, как Альсина распрямилась, и сердце в страхе пропустило удар. Как же хорошо, что Леди Димитреску не могла видеть испуганных глаз и чуть приоткрывшихся губ. — Эстер, — строго проговорила она, повернув голову, чтобы её было лучше слышно, — спасало лишь то, что её черные волосы закрывали лицо, — по коже пробежались мурашки, — моё снисхождение невечно. Держи язык за зубами. — Простите, — выдала Эстер, наконец, слезая с маленькой табуретки и отстраняясь. Значит, это было правдой. Леди Димитреску посмеялась над тем, что разрешила Эстер взять в руки контроль, над своим позволением, над собственным, видимо, неожиданным для неё порывом. И ей совершенно не понравилось, что Эстер указала на это. Неужели ей настолько была неприятна, — сердце вновь застучало как бешеное, врезаясь в рёбра, — симпатия к Эстер? Осознание обрушилось камнем, надавило на грудную клетку, перекрыв возможность дышать. Пальцы задрожали непроизвольно. Могла ли Леди Димитреску что-то чувствовать? В тот вечер она и Альсина не обмолвились больше ни словом. А часть ночи Эстер провела за книгами, сжигая свечи и продолжая выполнять задание своей госпожи с особой тщательностью и вниманием. Мысли то и дело норовили переключиться на более манящую тему, мучительную и заставляющую кусать губы, и мечтать. Постыдные и прекрасные картинки непроизвольно возникали в голове, и Эстер отгоняла их всеми силами, вновь возвращаясь к тексту, находя нужную информацию и подчеркивая её карандашом. Дьявольски хотелось узнать собственное будущее, погрузиться в мысли Леди Димитреску и поразить её своими успехами, снова приближаясь к её холодному и жестокому сердцу, — что явно было в груди! — на шаг. Небольшой, желанный шаг, который всё же мог однажды стать последним, подарив то волшебное, всемогущее и вечное — чувства Альсины Димитреску.***
С той ночи дни полетели с бешеной скоростью. Свободное от уборки и помощи Альсине время Эстер самостоятельно уделяла каллиграфии и музыке, продолжая читать толстые книги с множеством непонятных слов. Возвращаясь в комнату, она валилась с ног, желая лишь коснуться головой подушки, каждый раз напоминая себе, на что все старания были направлены, что все её действия, приносящие и удовольствие, и усталость, не являлись напрасными. Эстер схватывала быстро, но недостаточно. Пальцы касались чёрно-белых клавиш уже более резво, но часто неправильно — они злили и радовали. Тем не менее, Леди Димитреску лишь однажды появилась в оперном зале, удивившись и похвалив за то, что её служанка продолжает усердно заниматься, несмотря на ставший катастрофически плотным график. И от пары ласковых одобрительных слов энергия взрывом вулкана проснулась в теле, придавая сил и желания, принося всё большее удовольствие. Буквы на листах становились ровнее и красивее, но, оказалось, каллиграфия была непростым занятием, и на исправление почерка должно было уйти больше времени, чем предполагалось. На пальце начала появляться шишка от частой практики, да и ладони постоянно оказывались окрашенными в чернила, которые постоянно приходилось отмывать. Леди Димитреску читала дочерям дважды. И в последний раз она с сомнением и холодностью разрешила Эстер тихонько посидеть с ними в её спальне на кресле. Сказки, что читала Альсина бархатным успокаивающим голосом, оказались наполненными смыслом, волшебством и неземной атмосферой. В тот день Эстер поняла, почему Бела, Кассандра и Даниэла, сперва отнёсшиеся с подозрением к её присутствию, так заслушивались ими, внимая своей матери. Голос Леди Димитреску становился ещё более обволакивающим и нежным, звучал на одной ноте с потрескивающими дровами в камине. Он окутывал сидящую в кресле Эстер, поджавшую под себя ноги и сжимающую в руках маленькую подушку. Она боялась шевелиться, дышать — лишь бы не нарушить это чудное мгновение, не напомнить о себе. Сказки уносили в другой мир, отвлекая от бытия, насущных переживаний и тревог, заставляли забыть о собственных метаниях, о тоске по Мэри, о ежеминутном продумывании каждого действия. Хотелось сидеть ближе к Альсине, там, где находились её дочери. Положить голову на её колено или плечо, прижаться, как когда-то, и ощутить тепло, заботу и неравнодушие. Эстер никогда не читали сказки. И этот миг стал поистине особенным, мимолётным, показавшимся на следующий день нереальным воспоминанием. Жар от огня согревал тело, а голос Леди Димитреску разливался теплом в груди. Её позволение, снисхождение, пришедшее так неожиданно, поразило до глубины души и возвысило до небес, которых касались башни замка. И в тот момент Альсина казалась неимоверно красивой, настоящей и живой. Сидящая с прямой спиной, изредка кладущая ладонь на голову Даниэле, которая лежала рядом и внимательно слушала, иногда улыбающаяся она была ещё более великолепной и желанной. Любовь Леди к собственным дочерям продолжала поражать, приносило лишь удовольствие видеть семью вместе, вызывало непоборимое уважение. Только собственная отстранённость пробуждала жалость и заставляла обнимать подушку ещё сильнее, вжимая ту в себя, в надежде вобрать мягкость в собственную душу, утешить её. Позже Леди Димитреску дала план на ближайшие дни, где были прописаны несколько встреч с неизвестным Эстер мужчиной: Редником, а также в замок должен был явиться Герцог и Карл Гейзенберг, чьего появления Альсина явно совершенно не ждала, надеясь, что её названый брат передумает в последний момент. Но всё это должно было случиться позже, а пока Эстер продолжала наслаждаться ростками своих стараний и усилий, взглядами Леди Димитреску и даже её колкими фразами, которыми та часто заканчивала разговор. Говорили они не много — Альсина была слишком занята. И лишь один раз удалось насладиться долгим диалогом, затянувшимся на час, в котором она обмолвилась о своих дочерях, сказав, что это был подарок Матери Миранды, за который она благодарна. Эстер не узнала деталей, что остались в тайне, но сделала вывод: Бела, Кассандра и Даниэла являлись каким-то удачным экспериментом. Большим Леди Димитреску делиться не пожелала. Её скрытность и недоверие жалили в сердце и задевали гордость, словно обесценивая всё стремление Эстер к желаемому, все догадки, вновь делая их лишь глупостями. В одну из ночей Эстер закончила с занявшем много времени заданием и на следующее утро отнесла Альсине книги с выделенными строками и большим количеством закладок. И как только руки, облачённые в чёрные перчатки, коснулись томов, в груди поселилась гордость и уважение к самой себе. Она справилась, смогла. И теперь Леди Димитреску, хищно и довольно скалясь, поглаживала старые обложки. «Молодец, Эстер.» — восхищённо произнесла тогда Альсина, от чего внутри всё сжалось, а улыбка озарила лицо. И хотелось прильнуть ближе, получить прикосновение и нежность в знак благодарности. Но благодарность последовала через два дня. И она оказалась абсолютно иной, но не менее волнующей. В четыре часа Эстер принесла вино в покои Альсины, поставив бокал на стол и отдалившись. Леди была задумчива и смотрела с сомнением, оценивая. И это был первый раз, когда Эстер не захотелось съёжиться от столь пронзающего взгляда янтарных глаз. Нет, она распрямилась, чуть вскинув голову вверх гордо и самодовольно, словно позволяя любоваться собой. Альсина, прищурившись, размеренно заговорила, крутя бокал в руке. — Мне кажется, будет справедливым разрешить проверить найденную тобой информацию на практике, — она сделала паузу, чуть наклонившись вперёд, — вместе со мной, м? Губы разомкнулись в удивлении, а яркая вспышка радости оказалась ослепительной, заслонив своим светом абсолютно всё, выталкивая своей силой все былые сомнения прочь. Эстер кивнула, наконец, поборов оцепенение, схватившее в плен тело. Желание быть рядом и узнать нечто новое и интересное, погрузиться в то, чем занималась Альсина, недоступное для чужих взоров, и всепоглощающее счастье от оказанного доверия, сводили с ума слишком сладко. Леди Димитреску, увидев реакцию своей служанки, удовлетворённо откинулась на спинку кресла, усмехаясь и делая глоток. О, ей определённо нравилось погружать Эстер, которая так этого желала и сгорала в горячей смеси собственных ожиданий, в свой мир, открывать его и видеть, как та в нём растворяется, проникаясь новой вселенной, всё больше и больше утопая. И, кажется, дна достигнуть было невозможно. Бездна была настолько глубокой и непроглядной, но совершенно не страшной, если проводником являлась Альсина, которая её укротила. Допив вино, она оставила бокал на столе и встала с кресла. Оказавшись рядом, Леди Димитреску невесомо коснулась плеча Эстер, заставив вздрогнуть и послав электрический разряд, жестом приказывая следовать за собой в неизвестность. Манящую и сладостно пугающую. И Эстер последовала без сомнений, — впрочем, она бы направилась и на край света. Альсине следовало сказать лишь слово. Они прошли через двор, где уже не осталось снега и было ощутимо теплее, чем раньше, через богатые залы, по коридорам прямиком к заветному, ужасающему проходу, вспышкой страшных воспоминаний возникшем в памяти. Когда-то Эстер была брошена в подвал Кассандрой, жестокой и увлёкшейся. В тот день она плакала, не веря в происходящее, не желая принимать реальность и заслуженное наказание, ещё такая далёкая от Альсины, наивная и слишком мечтательная, совершенно не действующая. Сейчас же Эстер наблюдала, как Леди Димитреску спускается по ступенькам, пропуская несколько во время каждого шага, как она звала за собой колеблющуюся Эстер, неосознанно дрожащую и беззащитную перед былыми воспоминаниями, озарившими резко и сильно, заставив тело вспомнить о шрамах, принеся ноющую боль. Только в этот раз Эстер была далеко не слабой, не наивной и уже не такой далёкой от Альсины. Она входила в подвал, где были слышны страшные крики, не жертвой, а соучастницей. Она шла за Леди Димитреску, от которой было тяжело отвести взгляд, но, тем не менее, оглядывалась по сторонам. Теперь подвал можно было рассмотреть намного лучше, и Эстер удивилась, сколько же не заметила, когда впервые оказалась здесь. Большое количество бочек расположились по сторонам — пустые и наполненные кровью до краёв, что при слабом свете принимала чёрный цвет. Камер, куда часто отправляли служанок, оказалось больше, чем Эстер думала. Они были грязными, мокрыми, а на стенках красовались засохшие кровавые следы. Огромное количество ящиков с неизвестным содержимым стояли в углах, грязные и где-то гнилые. Глаза расширились, как вслед за Альсиной Эстер прошла мимо железных масок, щипцов, деревянного кресла с шипами, устройства в форме пирамиды, страшной небольшой клетки с острым овальным инструментом с кольями внутри. И везде были кандалы, ржавые и испачканные. Неужели Эстер ещё легко отделалась, раз эти приспособления не были использованы против неё? Серп Кассандры показался щадящим и безобидным, пусть об одном воспоминании о былой боли шрамы ныли как никогда сильно. На секунду показалось, будто Эстер почувствовала всю ту агонию, которую можно было бы испытать, являясь жертвой дьявольских приспособлений. Послышался отчаянный крик боли, и она вздрогнула, ускоряя шаг и приближаясь к Леди Димитреску, стараясь почувствовать себя в безопасности. Рядом с ней, зная, что твоё тело не будет искромсано, стало спокойней. И, кажется, Альсина улыбнулась уголком губ, осознавая, как её служанка старалась подобраться всё ближе и едва ли не хваталась за её руку. И тогда они прошли камеру, что была освещена намного лучше, нежели остальные. Там находилась какая-то девушка вместе с Кассандрой, которая даже не обратила внимания на Леди Димитреску и Эстер. Очередное наказание и, кажется, чересчур жестокое. Смотреть не хотелось — пришлось отвернуться и сделать вид, что рядом не происходило ничего волнующего и заставляющего дрожать. Наконец, Леди Димитреску остановилась, пройдя в соседнюю комнату. — Зажги свечи, — приказала она, и Эстер рванула к ближайшему огоньку, а затем поделилась им с фитильками. Комната приобрела ясные очертания. Там был небольшой стол — кажется, единственный предмет, являвшийся чистым в этом месте. На нём стояли колбы, лежали разных размеров шприцы, и использованные, и новые, много исписанных, исчирканных двумя цветами бумаг, видимо, с наблюдениями Леди Димитреску. На отдельной полке находились хирургические инструменты, банки со странными органами, плавающими в неизвестной жидкости. Эстер рассматривала каждый предмет, раскрыв глаза и боясь прикоснуться, в то время как Альсина довольно улыбалась, стоя в стороне и наблюдая с интересом и гордостью. — Нравится? — спросила она, приближаясь и доставая из ящика несколько засушенных образцов трав. — Впечатляет, — ответила Эстер, улыбнувшись, робко проведя пальцем по столу и поближе рассмотрев мёртвые растения. И как только в груди поселилось спокойствие, где-то рядом вновь раздался мучительный крик служанки, которой занималась Кассандра, напомнив о том, что расслабляться не стоило. Альсина быстро приблизилась к столу, чувствуя себя в своей среде. Её движения были точными и уверенными, а взгляд сосредоточенным. О, практика ей действительно нравилась, пусть даже работа с травами не являлась её сферой деятельности. Эстер облокотилась на стол, подперев лицо ладошками и оказавшись близко к рукам Леди Димитреску, которая сейчас измельчала сухие травы, превращая их в порошок. Действия были столь завораживающими, а находиться рядом, чувствовать доверие, наблюдать за успокаивающими движениями, слушать хруст сухих листьев и корней было восхитительно. Ситуация поражала своим воздействием, окутывая и пряча от всего на свете. — Налей в колбу спирт, — попросила Альсина, и Эстер вздрогнула, очнувшись от транса, — он стоит в левом шкафу на нижней полке. Открыв дверцы стоящего в углу шкафа, Эстер сперва рассмотрела множество маленьких пузырьков с названиями, кажется, важных веществ или растворов. Наклонившись, чтобы, наконец, достать нужную баночку, она остановила взгляд на ёмкости с мёртвыми мухами, очень похожими на тех, на которые рассыпались Бела, Кассандра и Даниэла. Может, остались от эксперимента в качестве трофея? Дотянувшись до спирта и взяв его в руки, Эстер вновь вернулась к столу. Она налила его в колбу, когда Леди Димитреску закончила измельчать травы. Порошок был высыпан к жидкости, а сама колба поставлена на огонь. — Следует так сделать несколько раз, пока не изменится цвет содержимого, — начала Леди Димитреску, — но стоит следить, чтобы на колбе не оставался тёмный ободок, — она говорила медленно и тихо, а Эстер внимала с удивительным интересом, впитывая каждое слово, пропуская через себя, — тогда огонь следует убавить. Это нужно, чтобы средство, за счёт выгорания растительного масла, не потеряло свои свойства. Эстер задумалась, вспоминая информацию, которую поглощала ночами, стараясь уловить что-то важное и нужное, кажется, относящееся именно к тому, о чём рассказывала Альсина. — Можно облегчить работу, — прошептала Эстер, распрямившись и чувствуя себя полезней. — Если использовать водяную баню, то пристально следить будет незачем, — робко произнесла она, неуверенная в правильности собственных слов, выводов и рваных знаний. Альсина лишь взглянула с удивлением, помолчав минуту. — Подготовь, — приказала она, и на лице Эстер появилась лёгкая улыбка. Кажется, они провели в неком подобии лаборатории около двух часов, повторяя одни и те же действия с разными травами, иногда добавляя в жидкости препараты, стоящие в шкафчике. Эстер старалась не упустить ни единой детали, запоминая объяснения, последовательность действий, учась наблюдать и замечать малейшие изменения, слышать новые запахи и думать. Альсина спрашивала об очевидных вещах, подвигая Эстер на совершение собственных выводов, закреплению новых знаний. И эти мгновения казались особенными, невозможными и слишком интригующими. С большим погружением в работу в груди просыпался настоящий азарт и неумолимый интерес, бьющий в висках, кричащий о желании поскорее узнать, что же будет дальше. Глаза Эстер горели. Ведь мир Леди Димитреску раскрывался всё больше и больше, поражая своей многогранностью, удивительными уголками, ранее никому не доступными. — Для чего нужен будущий раствор? — спросила робко Эстер, протирая стол после завершения. — Для удачного проведения экспериментов Матери Миранды, — лишь ответила Альсина, кажется, не желая раскрывать подробности. Вероятно, она всё ещё не могла поделиться большим, опасаясь то ли непонимания, то ли не доверяя настолько сильно. Эстер лишь надеялась, что позже удовлетворит своё любопытство. Не могла же Альсина молчать вечность, верно? — А когда же Вы будете проводить те эксперименты, которые интересуют Вас? — озадаченно спросила Эстер, в то время как Леди Димитреску замерла, кажется, задумавшись. Неужели вопрос застал её врасплох? Почему? Она, не двигаясь с места несколько секунд и смотря на Эстер с неизвестной эмоцией, сведя брови и чуть разомкнув губы, перебирала пальцами. И было совершенно непонятно, что простой вопрос, казавшийся Эстер логичным и банальным, вызвал внутри у Альсины. Та, поджав губы и поправив волосы, вздохнула. — Однажды, — неискренняя улыбка, похожая на оскал, осветила лицо Леди Димитреску, и Эстер поёжилась, ощутив, как была надета самая настоящая маска. Маска, поразившая своей лживостью и лицемерием, но, кажется, столь привычная для её хозяйки. Мысли в голове заметались в разные стороны. Такой она видела Альсину в свой первый день в замке — как давно это было! — когда та оскалилась, произнеся ужаснувшее «добро пожаловать». Неужели она намеренно скрывала настоящие чувства, эмоции и, видимо, сомнения, которые неожиданно пробудила Эстер? В груди поселилась грусть и отчаяние. Эстер натянуто улыбнулась в ответ, кивая головой, поддерживая игру. Прекрасно зная, что обе были в курсе о неискренности своих эмоций, продолжая исполнять свои роли. Леди Димитреску подозвала Эстер рукой, предлагая уходить. И как только они покинули лабораторию, ноги сами замедлили свой ход — Кассандра резко обернулась, вскидывая брови и улыбаясь. Эстер, остановившись, постаралась выглядеть дружелюбно и невозмутимо, избегая смотреть на девушку, которая, кажется, висела, закованная в кандалы. Ещё несколько шагов, и эта сцена скроется из виду, канет в лету, останется лишь ещё одним воспоминанием каменных стен замка. — Не желаешь присоединиться, Эстер? — засмеялась Кассандра, держа в руках окровавленные щипцы, заставив остановиться и вздрогнуть. Сердце пропустило удар. — В прошлый раз нам было весело! Тело пробила дрожь, а в кончиках пальцев неприятно закололо. Эстер задрожала, не понимая, сказаны ли были слова всерьёз или это была лишь очередная жестокая шутка — ведь Кассандра не отворачивалась. Она улыбалась, по её подбородку стекала кровь, а глаза горели как никогда ярко. Эстер, колеблясь, повернула голову к Леди Димитреску, смотря наверх с сомнением и волнением. Та лишь ухмыльнулась, подняв бровь и наблюдая за реакцией, выжидая. Эстер не двигалась, совершенно не понимая, что следовало делать. Что хотелось делать. — Она ждёт, Эстер, — наконец, заговорила Альсина, хитро улыбнувшись уголком губ, под смех своей дочери. То ли приказ, то ли разрешение, так спокойно сорвавшееся с алых губ Леди Димитреску, заставило робко сделать шаг навстречу Кассандре, которая тут же оживилась пуще прежнего, протягивая окрашенную в красный руку. Она шевелила пальцами, зазывая и маня, не двигаясь с места, ожидая. Эстер приближалась медленно, как заворожённая, не смея отвести взгляда и остановиться. Шаг назад означал бы потерю доверия, обесценил бы все усилия, показал бы слабость. И лёгкие движения пальцев, и кровь, при свечах отливавшая золотом, и запах гнили, смешивающийся с парфюмом Леди Димитреску, и светящиеся глаза Кассандры околдовали, запутав в сети, не давая шанса выбраться. Каждый шаг отдавался гулом в ушах, каждый вдох сковывал, а выдох душил. Все мысли исчезли, как и дороги — осталась лишь одна. Узкая, короткая, ведущая в ад, где Эстер должна была стать на пьедестал рядом с Кассандрой и решить судьбу. Время неожиданно замедлило свой ход, разрешая запомнить мельчайшие детали, роковые и устрашающие. Может, так и должно было быть? Было ли всё же возможно существование предназначения? И если оно имелось, то вдруг это оно и было? Нечто страшное, великое и леденящее кровь в жилах. Если же оно так звало к себе, подталкивало, желало заполучить душу, стоило ли сопротивляться и бороться? Был ли в этом смысл? И Эстер протянула руку, вздрагивая, чувствуя, как Кассандра переплела их пальцы, пачкая кожу кровью, притягивая ближе. — О, возьми их, — она резво вложила щипцы в ладонь Эстер, толкая к девушке, закованной в кандалы, висящей абсолютно беззащитно, нагой и уязвимой. Её волосы были мокрыми от пота, грязными, налипли на лицо. На теле красовались рваные раны, из которых сочилась кровь. Эстер вспомнила, как обнаружила разорванное тело своего отца, как её стошнило от увиденного, как дрожала она от шока. Сейчас ничего подобного она не испытывала, глядя на тело, пестрящее глубокими и неглубокими отверстиями, открывающими вид на искромсанные мышцы, а где-то — на часть костей. Что-либо разобрать было сложно из-за льющейся крови. Девушка находилась в сознании, но без сил, её глаза были затуманены, вот-вот норовили закрыться. Она плакала, мычала что-то неразборчивое и казалась отвратительной в своей беспомощности, в собственном упадке. Кассандра встала за спиной Эстер, как когда-то, управляя движениями. Дотронувшись до локтя, она направила его вперёд, побуждая раскрыть лопасти щипцов, впиться остриями в тело, а затем рвануть на себя плоть, услышать крик в ответ. Алые капли, заставив перестать дышать, принеся адреналин, попали на лицо и на платье, ладони же давно уже были испачканы рукоятками. — Закончи работу, — прошептала сладко Кассандра, и Эстер понятия не имела, каким образом она поняла, что та имела в виду. Приблизившись к висящей в оковах девушке, которая сгорала в агонии, слабо дышала, но чьё сердце всё ещё билось, Эстер заглянула в красные заплаканные глаза, в которых не увидела ничего, кроме желания умереть. Это будет для неё спасением. Руки задрожали, и сомнения внезапно возникли в голове, голос разума отчаянно старался оповестить о чём-то важном, но он был слишком тихим, ускользающим, никак было не зацепиться. Девушка была человеком, который умел чувствовать. Эстер была такой же. Между ними было больше общего, чем между Эстер и семьёй Димитреску, верно? Однако спасти её уже было нельзя, и хотелось ли? — Чего ты ждёшь? — чуть громче произнесла Кассандра, вновь оказавшись близко, опаляя своим дыханием ухо, а глазами прожигая кожу. — Давай! И Эстер ударила инструментом в грудину, услышав хрип — кажется, последний. Ударив ещё раз, она протолкнула лезвия глубже, цепляясь за красный орган и вытаскивая его из неживого уже тела. И тогда паника звоном колокола ударила в голову резко и сильно, заставив собственное сердце — абсолютно такое же, как и лежавшее на полу — биться быстрее, кровь — запульсировать в висках, а дыхание — сбиться. Щипцы выпали из рук, а ноги подкашивались. Голова закружилась, превращая всю комнату в непозволительно быстрый и затягивающий водоворот. Казалось, ещё немного, и Эстер потеряет равновесие. Сделав два шага назад, видя изуродованное тело перед собой, а затем — свои алые руки и испорченное платье, чувствуя металлический запах крови и будто даже её тошнотворный вкус, осознавая, что она сделала, Эстер спиной наткнулась на преграду, пошатнувшись. Чьи-то руки нежно легли на плечи, не давая упасть, успокаивая и разрешая дышать. Они сжали с силой, а затем нежно погладили, принося удовольствие и утешение. В голубых глазах стояли слёзы, когда же они появились? Там плескались страх, раскаяние и отчаяние. Совершенно не разбирая, что происходило теперь вокруг, не видя больше Кассандру, Эстер накрыла своими ладонями чужие, почувствовав теплоту гладкой кожи. — Чудно, мышонок, — прозвучал сверху голос Леди Димитреску, которая пропустила пальцы Эстер меж своих, чуть сжимая, добившись неосознанно выпущенного, обречённого стона удовольствия. Лёгкое касание свело с ума и заставило закрыть глаза и откинуть голову назад. Эстер ощутила, как коснулась тела Альсины, чувствуя, как она дышала. Открывая глаза и смотря вверх, Эстер видела одобрительный янтарный взгляд, в котором были лишь нежность и спокойствие. И она смогла вдохнуть полной грудью, вновь сомкнув веки, услышав запах любимого парфюма, и расслабиться на мгновение, отгоняя кровавую картину, что представала перед ней минуту назад. И пусть этот момент длился не дольше нескольких минут, показалось, будто прошло много длинных часов. Восхитительных, невыносимо удивительных часов, забравшихся под кожу. Эстер не прекращала дрожать, прижимаясь ближе и ощущая, как женские пальцы игрались с её собственными. Эстер вышла из подвала в одиночестве. Всё было как в тумане: один коридор сменял другой по дороге к ванной комнате. Их было не различить, а золото на стенах казалось кровью, освещаемой огнём свечей. Ноги двигались вперёд сами, а свои руки Эстер держала перед собой, боясь дотронуться до платья, которое и так было испачкано. От транса, что завладел разумом и телом, она очнулась лишь около ванной комнаты, столкнувшись с удивлённой Даной, вышедшей оттуда. Та смотрела с ужасом, ошеломлённо, и совершенно не понимая, что произошло. Не двигаясь с места: не приближаясь и не отшатываясь. В её глазах застыл немой вопрос, который она не решалась задать. И лишь через несколько секунд, собравшись с силами, она спросила совершенно другое, выдавив из себя слова: — Всё в порядке? — ни капли неравнодушия в тоне не оказалось. Дане было всё равно на состояние Эстер — они не были близкими людьми. То была лишь вежливость и интерес. Она была готова оказать помощь, потому что так было принято, ведь это являлось правильным и нужным. — Нет, — честный ответ, а затем обрушившееся понимание. Всё не было в порядке уже давно. И вновь противная дрожь пробежалась по телу, но Эстер всё никак не могла оторвать взгляд от собственных рук, что свершили судьбу невинного или виновного человека. Кровавые ладони, принадлежащие неизвестно кому. — Помоги мне. Несмотря на равнодушный тон, это прозвучало в собственной голове как мольба. Ведь речь шла не о той помощи, о которой подумала Дана. Или же она поняла абсолютно всё, но приняла незнающий вид? Впрочем, было ли это важно, если осознание, что помочь больше никто не сможет, ударило с неимоверной силой? Что бы сказала Мэри? Сердце остановилось на мгновенье, и Эстер отогнала эти мысли, от которых резко стало стыдно. Мэри была мертва. Раздумывание о её реакции ничего не изменит, не поможет, а сделает лишь хуже — заставит свернуть с намеченной дороги. Дана кивнула, проводя Эстер в ванную комнату и помогая раздеться. Она аккуратно и молча снимала грязную одежду, а в её глазах не было ни капли жалости, которой совершенно и не хотелось видеть, которая претила. И Эстер была благодарна этому хладнокровию. Дана поливала тело водой, отмывая мочалкой, словно стирая всю грязь, которой теперь была наполнена душа. Ведь когда-то Эстер была наивной, мечтательной, совершенно не действующей девушкой. Далёкой от Альсины Димитреску. Сейчас же она не была слабой и наивной. И совершенно не такой далёкой. Похожей. Молчание и звук льющейся воды оказались целительными и важными, забирающими все страшные воспоминания, успокаивающими. Всё в порядке. Эстер не могла поступить иначе. А возвращаться к тому, от чего она пришла, не было смысла.