***
В тот вечер Эстер смогла выбраться на прогулку. Бродила по замку, замечая детали, которые ранее ускользали от взгляда или же забылись за столь короткий срок. В один момент дорога привела в маленькую комнатку, освещённую огнями из двух подвесных чаш. Она остановилась, задержав дыхание. Пред взором открылся огромный барельеф, на котором были изображены десятки людей, борющихся друг с другом на мечах, копьях и луках. В их пустых каменных глазах можно было найти даже ярость. Как неживой холодный материал мог передавать столь настоящие чувства? Подойдя чуть ближе, проведя рукой по каменному лицу мужчины, вроде и безликому, а вроде и слишком особенному из-за собственных черт, Эстер закусила губу. Неужели она коснулась мгновения истории? — Интересно? — Бела появилась неожиданно, и Эстер вздрогнула, не оборачиваясь, но отдёрнув пальцы от стены. Сильнее сжала свои руки, выпрямляясь и продолжая рассматривать барельеф — это замершее мгновение истории. Оторваться было сложно, каменные люди будто оживали при свете огня, сражались меж собой, чуть ли не протыкая друг друга мечами насквозь. Ещё немного, и стены окрасятся в алый. Кровь хлынула бы меж выступов, стекая на пол, затопляя комнату. — Волшебные детали, — кивнула Эстер, оценивая работу, в которой не понимала ни черта, — но ведь выглядела она потрясающе, — краем глаза замечая, как Бела встала рядом, направив взгляд в стену. — Это же ваш герб на щитах? — Да, — Бела произнесла это с неизмеримой гордостью, хитро и довольно улыбнувшись. Ещё немного, и это чувство заполнило бы собой комнатку до потолка, от чего Эстер усмехнулась. Вероятно, ещё и этим она была похожа на мать. Всё же прекрасно было слышать её голос, как ни странно. Эстер скучала, и тепло растеклось по телу от осознания этого простого факта. — Род Димитреску всегда был влиятельным и когда-то очень большим. Мама рассказывала однажды. И, знаешь, это честь — быть его частью. Она всегда гордилась нашей историей, и я горжусь не меньше. — Расскажешь? — аккуратно спросила Эстер, желая услышать историю, о которой не знала ровным счётом ничего. Заглянуть в закулисье хотелось слишком сильно, и Бела щедро приоткрыла шторы. — Род Димитреску когда-то гордился своей чистокровностью, — начала Бела, задумчиво глядя на барельеф, когда Эстер всецело начала погружаться в рассказ. — Родственные браки были обязательными и ценились, и мои предки были против смешения крови — чистота рода считалась священной. Конечно, пока не появились противники, — Бела усмехнулась. Вряд ли сейчас она считала чистокровность сакральной, лишь улыбалась закономерным событиям жизни. Рано или поздно всё меняется. — Род разделился на два лагеря. Большая часть придерживалась традиций, другая же хотела двигаться в ином направлении — заключение браков с чужими их привлекало куда сильнее. Впрочем, забавно, что стороны придерживались противоположных политических взглядов, что тоже поимело своё значение… — Бела нахмурилась. Эстер знала, что сейчас та не разбиралась в ситуации в Румынии, будучи совершенно отрезанной от мира. Впрочем, вряд ли её это волновало. Как не волновало и Эстер. На несколько минут повисло молчание, будто Бела собиралась с мыслями. Или же настолько погрузилась в свой же рассказ, что совершенно выпала из реальности. Да и Эстер не меньше. Эти минуты пролетели настолько быстро, а тишина показалась столь комфортной, атмосферной и нужной, что даже не хотелось говорить — прекрасно было бы уметь читать мысли в подобные мгновения, передавать информацию воздушно-капельным, незримо и неслышно. — Замку более четырёхсот лет. Человек, им владевший, умер и оставил его в наследство одному нашему бунтарю, Думитру, за неимением собственных детей. — И это содействовало ухудшению отношений между сторонами… — заключила Эстер, на мгновение взглянув на Белу. Её волосы казались рыжеватыми при ярком огне, а глаза — более насыщенными, чем когда-либо. Бела кивнула. — Да. И к замку, конечно, прилагалось несколько деревень, что означало, что Думитр, его сторонники и наследники, получали слишком много власти, — Бела поморщилась, и Эстер поняла, что, видимо, именно этот момент стал поворотным событием в истории рода. Всё заключалось во власти, в деньгах. В замке. — Началась внутриродовая война. За власть, за деньги, за убеждения. Знаешь, иногда я их понимаю, — Бела посмеялась, — Временами мне хочется убить Кассандру за её невыносимое поведение, — Эстер улыбнулась. — Барельеф был вырезан многим позже. Отношения между сёстрами были не всегда стабильными, несмотря на их любовь друг к другу. Они желали внимания матери, и одна больше другой, тогда как сама Альсина старалась их не выделять. Все трое были столь разными, что иногда Эстер находила впечатляющим, как гармонично девочки могли взаимодействовать, играть, касаться друг друга, лежа рядом с Альсиной, пока та читала им сказки или играла на рояле. Ссоры не были столь серьёзными: они казались больше забавными со стороны, только иногда подрывая отношения сестёр. Впрочем, девочки всегда мирились, принимая друг друга и делая вид, что ничего и не случилось. Может, ссоры были лишь ещё одним развлечением. — Позже часть рода, что получила замок, потерялась в межродовых браках, пропала даже фамилия. Закончилось всё тем, что от рода Димитреску остались лишь воспоминания, да и наследников выкосили войны и чума. Чистокровных, пришедших в итоге практически к бедности, погубили болезни — мама последняя наследница… Ты знала, что у неё болезнь крови? — неожиданно Бела взглянула Эстер в глаза, когда та отрицательно помотала головой. — У неё болезнь крови? — повторила Эстер, прищурившись. Узнавать новое об Альсине от Белы казалось забавным, учитывая, что та однажды уже раскрыла одну из тайн. Да и это обсуждение показалось столь интимным, секретным и близким, что Эстер каждой клеточкой тела почувствовала, как Бела ей доверяла, пусть и старалась всем видом показывать, что это было не так. Несмотря на её благосклонность, та всегда была намного сдержаннее Кассандры и Даниэлы, держала дистанцию. — Да, она бы умерла, если бы не Матерь Миранда, — Эстер поджала губы, понимая, по какой причине Леди Димитреску была так благодарна этой женщине. Противоречивые чувства поселились в груди. Разве за спасение жизни следует посвятить своё существование спасителю? Не является ли это наивысшей формой несправедливости? Требуется ли столь дорогая плата? Эстер поморщилась, чувствуя, как отвращение к Матери Миранде, которую она не видела вживую никогда, нарастало слишком быстро. За спасение жизни не стоит платить этой же жизнью. Вряд ли спаситель, требующий вернуть долг, сохраняет другого не для блага того, а лишь для собственного, желая получить преданного зверя, который не может уйти. Матерь Миранда не была достойна, чтобы Альсина, величественная, волевая и столь гордая, ей прислуживала, как бы Эстер сейчас ни относилась к Леди. Это не имело значения. Она помнила, что та всегда возвращалась с собраний разъярённой или уставшей, но никак не воодушевлённой. Та женщина пила из Леди Димитреску кровь, забирая энергию, и отчего-то Эстер была уверена, что Миранда принимала служение Альсины как должное. Стало противно. — Как Леди Димитреску вновь получила замок? — спросила Эстер, жалея, что не могла задать вопрос о жизни Альсины за его пределами. Да и она сомневалась, что старшая дочь была посвящена в тонкие подробности. В голове вдруг всплыла фотография, которую Эстер однажды нашла в ящике стола Альсины. Родика. Сердце заколотилось быстрее. Не была ли она той женщиной, из-за смерти которой Леди Димитреску не выходила из подвала несколько дней? Ревность накрыла с головой, как и злость. Какой бред — ревновать к прошлому. Особенно сейчас. — Матерь Миранда помогла его вернуть, — кивнула Бела. Почему всё сводилось к Матери Миранде? — Чуть позже мама подарила жизнь нам. — С помощью… Каду? — пазл начинал складываться в голове. Эстер вспомнила дневник Леди Димитреску, и теперь белые пятна, казалось, были закрашены. Бела прищурилась, засомневавшись, стоит ли ей продолжать. Вероятно, подобное знание показалось ей странным. Может, Эстер, правда, не имела права и крупицы знать о Каду и экспериментах — но Альсина сама позволила в них участвовать, пусть и частично, пусть и конечной цели Эстер пока не знала. — Да. Но мама не любит говорить о своём прошлом, о нашем, к слову, говорить мы тоже не горим желанием. Я уверена, как и Кассандра, и Даниэла — мы имеем лучшую жизнь, которая только может быть. Возможно, что однажды она расскажет о былом тебе, — Бела улыбнулась грустно, разворачиваясь. Казалось, пришло время покинуть комнату. И Эстер последовала за Белой, бросив последний взгляд на замерших людей, сложив руки перед собой и выпрямившись. Смотря на осанку девушки, ей хотелось быть не менее величественной, чем та. Разговор затих, пока Бела и Эстер медленно шли по коридору. Огоньки свеч плясали, как и тени на стенах, тишина успокаивала и дарила чувство единства и доверия. Эстер знала эту дорогу — они шли в библиотеку. В место, которое принадлежало Беле, отчасти и ей самой. В комнате Бела уселась в кресло, а Эстер устроилась в соседнем. — Думаешь, она мне может подобное доверить? — Бела лишь усмехнулась, сразу же понимая, о чём та говорила. Появилось ощущение, что диалог и не прерывался. — Может, ты не замечаешь, но она очень рада твоему возвращению, — Бела посмотрела столь искренне, что мурашки пробежали по коже. Эстер никогда не слышала, чтобы та говорила настолько откровенно и открыто. — Я уверена, она думает, что твоя ссылка была ошибкой. Мама стала так много времени проводить в одиночестве, закрываться в своих покоях на ключ — лишь бы её не трогали: ни мы, ни слуги. Заниматься собственными экспериментами, не имеющими никакого отношения к Матери, — Эстер нахмурилась. Ранее она не замечала подобного за Альсиной, и отчего-то она почувствовала себя виноватой, что в мыслях упрекнула ту за слепое следование за той женщиной. — Даниэла даже не разговаривала с ней несколько дней после её решения насчет тебя. Кассандра же злилась. Вырубила в тот вечер несколько служанок, — Бела посмеялась, и Эстер улыбнулась в ответ, думая, что это было вполне в стиле средней дочери. Отчего-то это даже не ужаснуло, хотя, казалось бы, речь шла о лишении жизни. Было бы лицемерно осуждать за это Кассандру сейчас, когда руки Эстер так же были в крови. Истома растеклась по телу. Конечно, она догадывалась, что девочки привязались к ней, но никогда не думала, что настолько. Впрочем, Бела ничего не сказала о себе. — Но без тебя тут было… словно не так, — сердце пропустило удар. — Это странно. Знаешь, унизительно, что мы привязались к обычной служанке, — Бела резко показала свою гордость и указала на положение. Как и всегда. Впрочем, мысль о том, что той не с кем больше было обсуждать прочитанные книги, закралась в голову сразу же. — У меня есть свои достоинства, — ухмыльнулась Эстер, стараясь поддержать диалог, что принял саркастический оттенок. Как только дело касалось чувств самой Белы, та сразу же старалась сменить оттенок разговора, скрывая собственные эмоции. И в этом она была похожа на свою мать. Слишком сильно. — И я больше не ваша служанка. — Ладно. Ты права, — поморщилась Бела, принимая ситуацию. — А твоя история? Тривиальная? Интересная? — казалось, она ожидала захватывающего рассказа, и Эстер могла кое-что поведать. Она не знала многого, не любила касаться этой темы, но — откровение за откровение. Эстер уселась в кресле поудобнее, подгибая под себя ноги, замечая заинтересованный взгляд Белы, что следил за каждым движением. — Мои мать и отец были дальними родственниками, — Эстер улыбнулась горько, думая о том, что когда-то и её род заботился о чистокровности, и только позже они банально теряли единство, заключали межродовые браки, всё больше и больше отдаляясь друг от друга. Единожды отец рассказал ей эту историю, и в то мгновение Эстер не знала, что на него нашло. — Знаю, что все родственники были против этого брака, но мои родители сбежали, безумно влюблённые, далеко, как раз в деревню. Хотели счастливо и спокойно прожить жизнь… А потом родилась я. И мама умерла во время родов, — улыбка сразу же пропала с лица, как только воспоминания об оскорблениях и обвинениях отца всплыли в голове. Она не понимала, как человек, настолько любивший свою женщину, мог видеть в ребёнке от неё врага, а не её продолжение. — Я разрушила всё будущее и мечты, по мнению моего отца. Мать всегда оставалась загадочной фигурой для Эстер. Она помнила, как отец звал её в пьяном сне, как часто упоминал её при постоянных обвинениях, но ничего не рассказывал. Лишь однажды поведал эту историю. Эстер не имела даже портретов дома, не знала, как та выглядела. И лишь мысли о том, что останься она жива, всё было бы иначе. Она могла быть любима, могла иметь семью, детство и будущее. — Насколько я знаю, мои родственники достаточно состоятельны, только где они живут и как — не имею ни малейшего понятия, — Бела слушала внимательно, подперев подбородок рукой, а другой накручивая прядь светлых волос на палец. Эстер знала, что, скорее всего, всё то, что будет сегодня сказано, останется только между ними. Бела не производила впечатления болтливой девчонки, несмотря на то, что иногда неосознанно раскрывала секреты, — если это было секретами, — своей матери. — Что за род? — неожиданно спросила Бела, замирая. — Скарлат. Моя фамилия Скарлат, — мягко улыбнулась Эстер, и Бела нахмурилась, думая. Но последующая фраза не произвела никакого впечатления. — О, — неожиданно прозрела она. — Не они ли поставляли ткани высшему сословию? Насколько я знаю, Герцог до сих пор иногда привозит от них товар, — Эстер лишь робко кивнула. Это не было удивительным. Поддерживать торговые отношения с большинством древних родов являлось почётным и было своеобразной данью прошлому, своим корням. Вряд ли сейчас её род был богаче, чем род Димитреску. Впрочем, к своему она больше не имела никакого отношения, кроме крови, что текла по венам. Но это было такой мелочью. — Не знала, что у тебя предки из Скарлат. Но можно было догадаться, что твоя предрасположенность к столь быстрому обучению не взялась с небес. — Единственный плюс, — посмеялась Эстер. — В остальном это не имеет значения. Никогда не ощущала себя похожей на них, пусть даже не зная, кто эти люди на самом деле. — Бывало, что у нас в замке появлялись девушки из древних обедневших родов, в качестве платы за долги. Правда и заканчивали они быстро, — Эстер вспомнила девушку, которая танцевала тарантеллу — так однажды рассказала Леди Димитреску. Но, вероятно, она была всего лишь иностранкой, неудачно посетившей замок по наводке. — Да, ты права, это правда глупо, — вздохнула Бела, возвращаясь к прежней теме. — Сбежать в неизвестность. Это так… — она поморщилась в презрении, и тогда Эстер сразу же вспомнила Иона, что так отчаянно предлагал Эстер сбежать из табора и пожениться. — Знаешь, это понравилось бы Даниэле, — да, и понравилось бы. Даниэла была мечтательной, и Эстер знала, что однажды та будет увлечена и этой частью истории, которую она опустила в своём недавнем рассказе о жизни вне замка. Эта девчонка была взбалмошной, но очень наивной: жила мечтами. Может, они и были в этом схожи. — Не хотела найти семью? — неожиданно спросила Бела. — Нет, — ответила Эстер, понимая, что в глубине души она когда-то хотела иметь другую жизнь. Любящую семью, может, даже достаток, должное образование. — Меня бы не приняли, — прозвучало равнодушно. Да и спустя столько лет Эстер не желала подстраиваться под чужие правила и ловить на себе презрительные взгляды кровных родственников. Людей, что должны были принимать, несмотря на всё. Молчание повисло на пару минут, пока Бела робко не протянула руку и не схватила чужую ладонь, сжимая. И именно в этот момент, как ни странно, Эстер поняла, насколько прониклась дочерьми Альсины. Всеми ими. Несмотря на их абсолютно разные характеры, на их привычную жестокость, на их сложность, Эстер уже любила и их. Индивидуальных, красивых и отрезанных от иного мира. Странно, что их жестокость больше не казалась аморальной или же неправильной. Как и жестокость Леди Димитреску. Впрочем, это произошло уже давно. Эстер принимала это и даже любила, что, вероятно, немного пугало. Других людей. С другой стороны, могло ли это скрываться в ней всегда? Пусть еë семья не принимала еë, но другая — уже всецело. Здесь было её место. И больше нигде.***
«Буду рада видеть тебя сегодня на ужине в девять.
А.»
Эстер с тяжёлым вздохом отложила бумажку, что нашла на кровати. До девяти оставался лишь час. Идеальные буквы вызывающе заваливались вправо, словно усмехаясь. К приглашению на ужин от Леди Димитреску Эстер отнеслась с долей скептицизма. Тревога заиграла на скрипке в груди, так как ясность того, что должно было произойти, оказалась слишком яркой и чёткой. Альсина желала поговорить, и это было понятно. Только Эстер всё ещё не была готова, не знала, что желала сказать сама. Они всё ещё держали дистанцию длиною в сотню метров, лишь изредка пересекаясь. Альсина единожды заходила в комнату, чтобы проведать и натянуто улыбнуться, — хотя справедливости ради стоило упомянуть, что каждый раз атмосфера теряла всё больше своего напряжения. Теперь, когда Эстер чувствовала себя получше и выходила из комнаты, медленно прогуливаясь по замку, не решаясь выйти во двор, встречи с Альсиной изредка случались в коридорах. Чуть позже в покои забежала Даниэла, отвлекая от навязчивых мыслей, откуда-то прекрасно зная о вечернем ужине и принеся с собой чёрное элегантное платье, которое она одолжила, — прямее говоря, взяла без спроса, — у Кассандры. Эстер надеялась, что средняя дочь не отсечёт ей пальцы за подобный проступок. Ей и Даниэле. Туфли же дала сама Даниэла, которая замерла с искрами в глазах в восхищении, как только помогла зашнуровать корсет, всё повторяя, что Эстер очень идёт этот образ. Жаль, что дышать в нём было непросто, особенно, когда болезнь всё ещё не ушла, причиняя лишь неудобство и боль. Волнение сковало тело, как только Эстер приблизилась к дверям, ведущим в обеденную комнату. Альсина наверняка уже была там, и уверенность в том, что ужинать они будут лишь вдвоём, крепла внутри с каждой секундой. Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, сразу же ощутив, как сдавил грудь корсет, Эстер собралась с силами и немного успокоилась. В голове не было ни единой мысли — она даже не думала о том, что следует говорить, как будет поступать. Решила, что поймет всё, когда придёт время. Иногда полезно пустить всё на самотёк и думать чуть меньше. Определённо. Она толкнула дверь, делая шаг. Альсина уже сидела за столом в золотом платье с ниспадающими короткими рукавами, слегка повернув голову в сторону дверей, как только послышался скрип. За окном уже стемнело, и свечи в обеденной комнате не справлялись со своей обязанностью — свет всё же был приглушённый. За столом было лишь два стула — справа во главе сидела Альсина, а место напротив, на другой стороне, пустовало. Эстер медленно прошла к стулу, ощущая каждой клеткой, как чужой женский взгляд всё это время провожал её. Тишина оглушала, и даже звук потрескивающих фитилей не спасал. Леди Димитреску сидела напротив в паре метров, смотря оценивающе и выдержанно, — хотя Эстер догадывалась, что за этим скорее всего пряталось волнение, — и постукивая пальцами по столу. Полная тарелка скорее всего останется нетронутой — аппетита не было совершенно. И красивый бокал рядом пустовал. В платье, что будто бы дала Кассандра, Эстер наверняка чувствовала бы себя уязвимой в иной ситуации, только сейчас знание и понимание, что этот наряд подчёркивает все изгибы тела, а женщина напротив осторожно рассматривает каждый сантиметр, готовая принять любые решения и слова Эстер, не давали ощущать себя слабой. Скорее придавали уверенности. Дверь кухни открылась и Эстер слегка дёрнула головой, слыша шаги. Наверняка служанка должна была наполнить бокалы. Воспоминания о том, что она и сама когда-то разливала вино, резко возникли в голове. Тогда Альсина казалась недостижимой, опасной и слишком далёкой. Если бы однажды Эстер, прислуживающей в обеденной комнате, сказали, что она будет сидеть с Леди Димитреску за столом за ужином, она бы не поверила никогда. Столь сильный контраст заставил горько улыбнуться и опустить голову, чтобы Альсина ничего не заметила. Как только чужая девичья рука коснулась бокала, Эстер подняла глаза на служанку, которая на секунду тут же замерла. Это была Дана. Она всё ещё была жива и смотрела с нескрываемым удивлением — забавно было видеть еë выбитой из колеи, когда та всегда делала вид, словно создана из холодной стали. Эстер лишь подняла бровь, и Дана взяла себя в руки и наполнила бокал вином, а после — и сосуд Альсины. Она всё ещё казалась потерянной, одинокой и несгибаемой. Что она могла почувствовать при виде Эстер? Может, Дана считала, что та была мертва? Ходили ли слухи об отъезде Эстер? Желание поговорить с Даной наедине чуть позже возникло в груди по необъяснимой причине. Эстер ни разу не вспомнила о девчонке за месяц пребывания с цыганами, но отчего-то простое намерение узнать, как прошёл этот месяц для неё, — может, не только для неё, — поселилось внутри. Только вряд ли однажды этот диалог состоится. Они не были столь близки для подобного, между ними не было доверия, но присутствовал своеобразный интерес, возможно, даже обоюдный. И уже давно они не были в одинаковом положении, чтобы это их объединяло и сближало. Альсина не одарила Дану и взглядом, пока та стояла рядом, наполняя бокал. Эта девчонка была столь хрупкой на вид, простой, но в то же время её стойкость и внутренняя сила поражали. Может быть, Эстер ей завидовала. Лишь немного. Казалось, будто Дана была сильнее и увереннее в себе, разливая напиток, чем Эстер, сидящая за столом с хозяйкой замка. Впрочем, показывать это не стоило. Судьба Даны была слишком неопределённой, и всё могло закончиться однажды ужасной гибелью, когда Эстер же больше это не грозило. По крайней мере, сейчас она была в этом уверена. Дана покинула комнату, и Эстер сделала глоток вина, которое показалось ей слегка кислым. Она вряд ли могла оценить его по достоинству — не было опыта, — но, несмотря на то, что напиток показался ей слишком своеобразным, Эстер знала, что вино у Альсины было отменным. Просто она не понимала. Было непривычно. Леди Димитреску продолжала прожигать своими янтарными глазами дыру в Эстер, пока та держалась стойко, стараясь быть невозмутимой. Впрочем, это даже льстило. — Чудное вино, — наконец, произнесла Эстер, поставив бокал на стол и откинувшись на спинку стула. И всё же этот ужин казался чуть менее неловким, чем все встречи до него. И явно Леди Димитреску позвала её не просто так, а ради определённого, известного обеим разговора, который никто не решался начать. И Эстер была бы не прочь затянуть время прелюдии. — Да, я знаю, — улыбнулась Альсина, и Эстер не смогла не ухмыльнуться в ответ. Ей нравилось, что эта женщина знала цену себе, своему вину и, вероятно, теперь могла знать цену Эстер. — Как тебе комната? — Просторная, красивая, хожу на цыпочках, чтобы ничего не разбить до моего отъезда, — Альсина сразу напряглась, как только Эстер затронула эту тему, чётко выделив последнее слово. Доставляло удовольствие видеть реакции женщины напротив в деталях, замечать незримое, чувствовать её. Эстер старалась показывать своё равнодушие — хотелось задеть, показать свою власть. Может, это и не было правильно, может, подобное поведение являлось ошибкой, только вот отыграться за нанесённую боль хотелось нещадно. — Так часто говоришь о повторном отъезде… — Альсина подняла брови и сделала небольшую паузу, словно решаясь на последующие слова. — Не хочешь поговорить о первом? — нервно улыбнулась она, и теперь Эстер почувствовала, как напряжение повисло в воздухе, а обида резко вспыхнула в груди. Первый отъезд. Фразы, произнесённые в подвале и нанесшие ножевые ранения, лёгкий поцелуй в лоб на прощанье, тёплый и нежный, деньги, отданные за неё цыганам, и месяц попыток забыть, уйти и отпустить. Всё напрасно, кажется. — Как тебе табор? — Хорошие люди, — тяжело вздохнула Эстер, немного расслабляясь и вспоминая цыган, — Очень простые. У них будто есть всё и ничего, — на мгновение она словно отключилась от реальности, перемещаясь за пределы обеденной комнаты, замка, погружаясь в собственные воспоминания и даже слыша запах природы и свежести. И вновь необъяснимая благодарность за прошедшее вспыхнула в груди, и Эстер потушила её глотком вина. — Некоторые их принципы действительно запали мне в душу, только… Их вера — это не мое. Скорее всего Вы бы поняли их лучше, Леди Димитреску, — Альсина на секунду улыбнулась неестественно, а после её лицо вновь стало серьёзным. — А тот мальчик? Что привёз тебя, — женщина сделала вид, что не заметила последнюю фразу, которая, очевидно, задела её гордость. Кто как ни Леди Димитреску, настолько верящая в Матерь Миранду, могла понять слепую веру цыганского табора? Но как же необычно было видеть, насколько та сдержанно вела себя, борясь со скверным характером. И, честно признаться, Эстер желала узнать, где заканчиваются эти рамки и терпение. — Ион, — уточнила Эстер, прекрасно зная, почему Альсина не произнесла его имени — подчёркивала его незначительность. Ситуация выглядела больше нелепой, нежели производила приятное впечатление. — Смелый мальчик. — Безрассудный, — вставила та пренебрежительно, и это лишь заставило хитро улыбнуться в понимании. Неужели это было то, о чем Эстер думала? Чёрт! Она откинулась на спинку стула, не способная больше сдерживать искреннюю улыбку. Пришлось потянуться за бокалом, чтобы спрятаться за предметом. — Может быть. Ведь он сделал мне предложение, — успокоившись, Эстер посмотрела со смешинкой в глазах на то, как Альсина сильнее сжала бокал. Вероятно, выводить её на ревность, зная, что окажешься безнаказанной, находила весёлым исключительно Эстер. — Я отказала — если Вам угодно это знать. Пощадите хрусталь, — смешок вырвался против воли, но Леди Димитреску лишь отодвинула хрупкий предмет, косо посматривая на Эстер. — Ты осмелела, — Альсина удовлетворённо вскинула брови, а Эстер ответить не успела. — Тебе идёт, — и лишь после этого она стала серьёзной, и тогда Эстер напряглась не меньше, понимая, что веселье закончилось. — Я знаю, ты всё ещё злишься на меня, но… — Всё уже было сделано, — она обязана была перебить, чтобы высказаться первой. И открываться Альсине оказалось слишком сложно. Непривычно. Будто это было сродни самому страшному прыжку с обрыва прямиком на камни. Никогда ранее они не говорили ни об эмоциях, ни о чувствах, ни о прошлом, не углублялись и ничего не обсуждали. И сейчас эту грань необходимо было перешагнуть через силу, не ведая, что ждёт дальше: пропасть или почва. — Когда-то мне казалось, что я понимаю Вас. Считываю движения, эмоции, но я и понятия не имела, что творится в Вашей голове, — кажется, сама Леди Димитреску совершенно не ожидала подобной откровенности. — И я считала себя особенной. И Вас, — это признание далось тяжело, руки задрожали, и Эстер спрятала их под столом. — А после Вы отправили меня из замка, из места, где я почувствовала себя живой. В тот момент пришло осознание, что несмотря на все мои достоинства, недостатки и привилегии, несмотря на Ваше отношение, всё было потеряно. Из-за Вас, — и вновь слова застряли где-то в горле. — Я бы хотела услышать Вашу правду, но вряд ли это возможно сегодня. Слышать этим вечером ложь — не то, что хочется. А я не верю, что Вы готовы открыться. Леди Димитреску замерла, а после сделала глоток вина. Казалось, женщина словно хотела лишь удержать Эстер рядом, вновь не давая никаких обещаний — только сейчас такая перспектива казалась пыткой. И Эстер знала, что счастлива она не будет. Может, радость возьмет верх только поначалу. Но быть настолько зависимой, не ценить собственную свободу и являться простой куклой, что можно легко дёргать за нити, а потом перерезать их одним движением ножниц, она не желала. Чёрт, и как же дико было мыслить о собственных желаниях и комфортном положении в замке Альсины — ведь та когда-то была готова свернуть ей шею, оставить на растерзание Кассандре, потому что Эстер являлась обычной, непримечательной служанкой! Но не сейчас. Эстер была ценной. Значимой. Она же к этому и стремилась, верно? Только почему-то это отдавало горечью. — Ты не хотела бы… остаться? — вопрос, прозвучавший столь обыденно и просто, разозлил. Это вновь не было приглашением, не было прямым выражением собственных мыслей и эмоций Леди Димитреску. Эстер не верила, что Альсина не видит, не знает на него ответа. — В качестве служанки? Нет, не хочу, — Эстер усмехнулась, стараясь побороть гнев. Её раздражала неопределённость, что словно висельник качалась над землёй. Так вот хотелось, чтобы Альсина достала свои чудесные ножницы, которыми уже однажды обрезала тонкие нити своей ведомой игрушки, отрекаясь, и перерезала толстую верёвку, позволяя повисшему телу обрести почву. — Разве служанкам выделяют покои? — парировала Леди Димитреску, всё ещё скрываясь за собственными вопросами, словно они её спасали, а не затягивали глубже в зыбучие пески, которые Эстер с удовольствием назвала бы «разочарование». — Нет, но выделяют гостям, — Эстер вскинула брови, а после закрыла глаза, тяжело вздыхая и стараясь унять бешеные вспышки ярости в груди, как и слишком смелые гневные мысли. — Леди Димитреску, Вы отослали меня из замка, думая, что так будет лучше в большей степени Вам, а не мне. И я это приняла. Но Ваша теория, очевидно, провалилась на практике. Если Вы во мне нуждаетесь, стоит просто признаться, — Эстер сделала выпад, сокращая длину диалога. Альсина, она была уверена, могла ещё долго петлять, возможно, собираясь с мыслями или же вынуждая Эстер произнести всё за неё. — Ты считаешь, что я нуждаюсь в тебе? — вопрос прозвучал как вызов, будто Альсина всё ещё старалась это отрицать. Эстер ухмыльнулась снисходительно, словно понимала так много, была уверена в своих последующих словах, и было уже лишь забавно и грустно слышать подобные вопросы от Леди. Она постучала пальцами по столу, смотря Альсине в глаза, полные вопроса и вызова. Что же, Эстер больше не боялась. Да и её дерзость и смелость пришлись Альсине по вкусу. Раз так, то Эстер даст их распробовать всецело. Она встала из-за стола медленно, остановившись лишь на секунду и поджав губы. Еë бокал вина был пуст в отличие от тарелки, и напиток придал ещё больше смелости. Слыша стук собственных каблуков, что раздавался раз в пару секунд, Эстер шла вдоль стола, смотря на Леди Димитреску. Та сидела, выжидала, и, казалось, теряла контроль над ситуацией — каждой клеткой, нервом, Эстер чувствовала, как забирала всю власть. Женские алые губы были сомкнуты сильнее, чем обычно, а ладонь была сжата в кулак. О, Эстер наслаждалась этим зрелищем, несмотря на то, что в янтарных глазах была холодная сдержанность — они хорошо лгали. Приближаясь, Эстер чувствовала, как сердце билось всё быстрее, а кровь вскипала в венах. Тревога возрастала, однако подавить её не составило труда, затоптать своими желаниями и действиями. Эстер остановилась в тот момент, когда подол еë платья коснулся чужого. Одна рука легла на спинку стула, вторая же на стол. Альсина продолжала смотреть смело, несгибаемая и жёсткая. Её глаза забегали в тот момент, когда Эстер подалась чуть ближе, поймав женский взгляд на своей груди. Электрический ток пробежался по телу, а ноги задрожали на мгновение — Эстер тут же взяла себя в руки, делая глубокий вдох и хитро улыбаясь. Леди Димитреску всё ещё ждала, только губы её разомкнулись на мгновение, а дыхание стало тяжелее. Эстер могла поклясться, что этот миг сводил с ума их обеих. И уже не было понятно, были виноваты свечи, вино, тишина или бушующие эмоции в том, что воздуха отчего-то становилось меньше и меньше, а по телу то и дело пробегали разряды. Вот что нравилось Альсине — игры, выдержка, соблазнение. И Эстер наслаждалась. Собой, реакцией и жаром, что возник в теле. — Вам не нужно, — Эстер перешла на шёпот, чувствуя сладкий запах духов и табака, — Лгать. Стоит только попросить, и я останусь. Альсина замерла на секунду, хотя еë взгляд всё ещё бегал то от голубых глаз, смотрящих слишком решительно и игриво, то до оголённых плечей, ключиц и даже ладоней. Кажется, именно тогда Эстер опьянела. Не от вина, нет. От аромата роз, небольшой горечи табака и чужого присутствия. Кожа, казалось, загорелась от желания прикосновения, как и губы закололо в ожидании поцелуя, которого не случится. — Может, ты и права, — голос женщины сорвался на хрип, — Я хочу, чтобы ты осталась… — Альсина делала паузы, и от ожидания уже Эстер начинала дрожать, хоть и старалась совладать с этим изо всех сил. Только бархатный низкий голос с хрипотцой пробирался под кожу и тёк по венам словно сладкий яд. — В качестве… — Леди Димитреску запнулась, еле заметно дёрнув головой, — Близкого человека роду Димитреску, — после этой фразы женщина взяла себя в руки, и её голос стал увереннее. — Ведь здесь твоё место. Надеюсь, ты довольна, — усмешка появилась на её губах, и это было поражение. Да, Альсина знала с самого начала, что та хотела услышать. Эстер, наконец, потеряв самообладание, единожды взглянула на губы, чуть ли не подавшись вперёд. Она отпрянула назад, выпрямляясь и отстраняясь, чувствуя, как изнутри горело и ныло всё тело. Альсина избегала искренних слов и прозрачной откровенности, как могла. Но всё-таки через эти прозрачные стены можно было пробиться, и Эстер гордилась, что ей удалось добиться прямого признания. Пусть и таким образом. Главное, что это было правдой. Близкий человек. И она увидела желание в янтарных глазах, точно видела, слышала срывающийся голос. Но больше Эстер не будет служанкой в этом замке, больше нет. — Вполне. Я подумаю над Вашей просьбой, — улыбнулась она, тряхнув волосами, когда Альсина вопросительно подняла бровь, не услышав положительного ответа. Эстер сказала, что этой женщине не стоит врать, но это совершенно не означало, что сладкая ложь, манящая и прекрасная, не может сорваться с губ самой девчонки. Ей было нужно лишь признание. Уверенность. Она должна подумать ещё, петляя в лабиринтах собственных мыслей, зацепиться за нить Ариадны, что приведёт её к нужному выходу. Только, в её случае, она может привести не столько к свободе, сколько к «монстру». — Честно говоря, я не голодна, — наконец, протянула Эстер. — Спасибо за ужин, но теперь мне стоит отправиться в свою комнату. Вы позволите? — Альсина лишь прерывисто кивнула, пригубив бокал вина. — Спокойной ночи, Леди Димитреску. Эстер резко развернулась, уверенно уходя к двери, улыбаясь и чувствуя, как сердце внутри словно стало таким огромным и сильным, будто давило на лёгкие, перекрывая возможность дышать. На несколько секунд стало больно, но Эстер даже не обратила внимания на эту мелочь, столь незначительную по сравнению с тем, что она услышала от Леди Димитреску. Что видела. Чего добилась. — Эстер, — чуть жёстче, чем обычно, прозвучал женский голос, и Эстер резко остановилась, когда улыбка пропала с лица, а волнение захлестнуло. Мурашки сразу же пробежали по коже, потому что она будто знала, что сейчас скажет Леди Димитреску. — Если тебе интересно. Я оставила твои цветы. И время замедлило свой ход на минуту. Недолгое молчание, звенящая в ушах тишина и пробившее тело осознание. Вдох. Боль. Выдох. И бьющееся сердце. — А я сожгла ваше платье. Ответом стало молчание. И Эстер, сложив руки перед собой, вышла из комнаты, хмурясь. Она практически бежала до покоев, только силы кончились слишком быстро, а лёгкие вновь заболели — кашлять захотелось невероятно. Она всё ещё болела, стоило об этом не забывать. И этот корсет, удушающий, сковывающий движения… Эти слова. Женщина, оставившая её цветы.***
В комнате горел камин, и Эстер надеялась, что спальня в скором времени станет роднее и уютнее. Сердце всё ещё билось в груди, и Эстер смотрела на огонь, скрестив руки на груди. Альсина попросила остаться. Радость и тревога вмиг возникли в груди, образуя меж собой невыносимую смесь. Эстер боялась хотеть остаться, вернуться. А если всё вновь пойдёт под откос? Иногда так хотелось узнать собственное будущее, возможный исход, чтобы наверняка знать, по какому пути стоит идти, чтобы больше не было больно, чтобы точка назначения была прекрасной и желанной. Пусть Альсина пригласила остаться, но всё же она еë отправила из замка. Что заставило Леди Димитреску изменить своё мнение? И насколько оно сейчас твердо? Но Альсина оставила адонисы. Значит, существование Эстер имело для неё значение — пропади она навсегда из этого замка, растения бы продолжали напоминать о её личности. Неужели она была настолько важна? К тому же, эти цветы Леди Димитреску находила абсолютно глупыми. Воспоминания об Ионе всплыли слишком внезапно. Ей, возможно, придётся оставить табор. И не было жаль, если она уйдёт. Но было жаль цыганского паренька, который, рискуя жизнью, доставил её в замок, для которого она была хорошим другом, — может, любовью, о чём думать было страшнее, — и теперь он еë потеряет. Эстер почувствовала себя предательницей, прекрасно зная, что такое разбитое сердце. Этот мальчик не был достоин этой боли. Но она не могла жертвовать своими мечтами, желаниями и возможным будущим из-за благодарности — вряд ли Ион хотел бы этого. Она усмехнулась, понимая, что именно это и происходило между Альсиной и Мирандой. Странно, что Эстер так это раздражало. Миранда спасла ей жизнь и требовала взамен подчинение. Ион спас жизнь и наверняка ему было важно лишь знать, что Эстер счастлива. Она ничем не была обязана и чувствовала это каждой клеткой своего тела. Впрочем, причинять душевную боль придётся, от чего она сомкнула до боли зубы. Всё казалось таким сложным, когда всё было слишком просто. Следовало лишь меньше думать. Ион однажды сказал ей об этом. Вероятно, отчасти он был прав. Этот парень многому её научил. Ценить себя, не забывая о близких. И рисковать. И не жалеть. И Эстер старалась следовать этому, пусть сейчас это и не казалось столь лёгким делом. — Как прошёл ужин? — Эстер вздрогнула, заметив Кассандру, сидящую позади на кровати. Обернувшись, заметила, что дверь была открыта. И сколько та просидела, наблюдая? Девушка всегда появлялась неожиданно, и привычке своей не изменяла. Впрочем, Эстер бы не удивилась, если та вернулась за платьем. — Даниэла всё рассказала. — Я остаюсь, если ты об этом, — слова сорвались с губ прежде, чем Эстер поняла, что сказала. Кажется, её подсознание прекрасно знало о её желаниях и на пару секунд отодвинуло в сторону гордость, недоверие и обиду. Она почувствовала, что Кассандра подошла сзади и начала расшнуровывать корсет. Движения были быстрыми, резкими, но всё же с каждой вытянутой верёвочкой дышать становилось легче. — В качестве близкого человека роду Димитреску, — Кассандра хохотнула. — Как хорошо мама завуалировала немного иное слово, — она вновь дёрнула за нити, и на очередном выдохе Эстер её одёрнула, краснея. — Кассандра! — стало неловко, но, очевидно, только ей. Хорошо, что дочь Альсины не видела её лица, иначе бы дальнейших насмешек было бы не избежать. Правда, к сожалению, недовольно выкрикнутое имя результата не принесло. — У меня чувство, что я подготавливаю наложницу, — сейчас Эстер не знала, куда деться, когда Кассандра владела ситуацией, и, казалось, забрать эту власть не в силах был никто. Щёки уже горели, и пришлось закрыть лицо волосами, немного опуская голову. Никогда ещё Эстер не желала настолько сильно, чтобы Кассандра замолчала. — Просто расшнуруй мне корсет, — прорычала Эстер, руками обхватывая грудь, чтобы платье не упало к её ногам, обнажая тело. Фразами потаённые мечты уже были обнажены. Вечер ещё не закончился, но уже хотелось стереть его из головы. — Не будь занудой. Маме подобное… — Эстер развернулась, пылая яркой краской. Необходимо было завершить этот балаган как можно скорее. Подобные разговоры казались слишком неловкими и постыдными. Будь её воля, Эстер бы провалилась под землю прямо сейчас. — Я больше не желаю это слушать, — как только Эстер подняла руку вверх, встряхнув волосами, платье немного съехало вниз, от чего Кассандра рассмеялась. — Да, я покраснела! А теперь… спокойной ночи, Кассандра, — девушка лишь усмехнулась, медленно выходя из комнаты и что-то напевая себе под нос, пока Эстер смотрела ей вслед, стараясь принять, что столь смущающие фразы — лишь язык доверия и любви. Кассандра любила вызывать эмоции, она этим питалась. И Эстер должна была отдать ей должное. Девушка прервала тягостные размышления, вновь неожиданно упавшие камнями на плечи, и позволила отвлечься. Может, это и было её целью. Как только дверь закрылась, Эстер улыбнулась, отворачиваясь.