***
Страх нарастал с каждым шагом к главным дверям замка, воспоминания ярче и быстрее проносились в голове. Предстояло найти слова, которые покажут, насколько Эстер благодарна за спасение жизни — если слова вообще могли покрыть подобный поступок. Предстояло сказать, что Эстер покидает табор, что Ион остаётся в одиночестве — и неужели это было платой за спасение? Каждую ночь Эстер говорила себе, что не должна этому парню ничего, как и не обязана ничем. Ведь это было лишь его желание — отвезти девушку в замок. Только ощущение того, что Ион ожидал взамен невозможного, никак не покидало. Жёлтый шар в чистейшем небе нежно-голубого цвета будто улыбался, одаривая лучами каждого обитателя этого мира. Лучи проникали под кожу, даря тепло и вызывая улыбку. Желанное лето, любимое время года, наконец-то наступило, заключая в свои объятия. Ветер играл со светлыми волосами, а насыщенный запах зелени заполнял лёгкие. Шелест листьев ласкал слух, смешиваясь с отрывистым пением птиц. Выйдя из замка, Эстер, не выдержав, сняла туфли, босыми ногами ступая на траву. Было невероятно, что от одного прикосновения живых растений к стопам грудь наполнило чувство свободы и умиротворения. Эстер, держа в руках туфельки, прошла к пыльной дороге и осмотрелась, заметив знакомые фигуры людей. Табор расположился неподалёку, собираясь заночевать сегодня вблизи каменного монстра. Улыбнувшись и поборов собственные сомнения, Эстер двинулась навстречу цыганам, желая поскорее отыскать Иона. Люди встретили её с улыбкой, некоторые подарили даже объятия — особенно горели глаза у детей, сразу же рванувших навстречу. Редник добродушно кивнул, здороваясь, издалека. Они поговорили безмолвно — мужчина взглядом показал вбок, и Эстер развернулась, замечая Иона. — Эстер! — Ион кинулся к ней и сразу же обнял, крепко и нежно, зарываясь носом в волосы. — Я уже думал, что не увижу тебя. Ты здорова. И прекрасно выглядишь, — добавил парень, отдалившись, но не выпуская её рук из своих. Через секунду он ухмыльнулся, покрутив пальцем, и Эстер, посмеявшись, радостно покружилась вокруг своей оси, демонстрируя себя. — Ты в порядке? — Я иду на поправку, — уверила его Эстер, не желая говорить о том, что грудь иногда всё ещё сводило, а от лечения появилась бессонница и изредка беспокоила тошнота. Иону не следовало это знать. Оглядевшись, Эстер заметила много заинтересованных и подозрительных взглядов, от чего внутри сразу же возросла тревога. Здесь разговаривать не стоило. — Нам нужно поговорить, — она дотронулась до мужского локтя, толкая вперёд, заставляя пойти следом, и повела вдоль замка, кивнув остальным членам табора — чуть позже следовало попрощаться и с ними. Необходимо было найти тихое место, где никто не будет беспокоить, далёкое от всего и всех. Пока Ион рассказывал о том, как шли дела у цыган, Эстер внимательно слушала, собираясь с силами и рассматривая зелёные высокие деревья, стоявшие плотно около замка. Она всё ещё ни разу не обходила замок вокруг, но отчего-то казалось, что найдётся приятный закоулок, где можно будет спрятаться от всех глаз и ушей. Вероятно, единение придаст ей больше сил. Ион рассказывал, что Шафранка теперь живёт в другом таборе и больше некому его доставать, что отец и мать были вне себя от счастья, когда он вернулся, что Луминита плакала сутками в ожидании сына. Каждое слово словно тяжёлым грузом ложилось на плечи, а ощущение, что Эстер должна отплатить мальчику той же монетой, разгоралось огромным костром. Разве она могла поступить с ним так после всего, что произошло? Оставить. Но разве Ион был тем человеком, который будет требовать что-либо взамен? Эстер тяжело вздохнула, когда вдали, рядом с замком, показалось полуразрушенное здание. Она ускорила шаг, и Ион, казалось, заинтересовался не меньше. Он предположил, что там хранятся трупы, и Эстер лишь махнула рукой — чушь. Словно она не знала, где на самом деле в замке хранились трупы. Ион вошёл внутрь первым, не пустив Эстер, которая отчего-то совершенно не боялась — в этом месте вряд ли ей что-то могло навредить. Это не было подвалом, затопленным кровью — и не было спальней Леди Димитреску. Тем более, клинок, подаренный Альсиной, теперь прилегал к телу под платьем и дарил чувство защищённости. Ион пропал внутри, и Эстер, не дожидаясь, зашла следом, предварительно надев туфли, а после раскрыв рот от удивления. Солнечные лучи проникали сквозь разрушенную деревянную крышу, освещая большое помещение. Пылинки виднелись в тусклом свете, летавшие медленно и плавно. Внутри царила разруха, пахло сыростью, плесенью и деревом. — Бывшая конюшня? — спросила Эстер, наконец, понимая, что это было очевидным фактом. Стойла были пусты, но остались в более-менее приличном состоянии. На земле валялись доски, давно сгнившие уздечки, щепки и гвозди. Конечно, учитывая, какая история была у рода Димитреску, сколько лет стоял на земле замок — конюшня когда-то была необходима этому месту. Вероятно, лошади однажды были переведены за ненадобностью. Ион лишь потёр затылок, осматриваясь. Внутри было просторно, и Эстер, поняв, что была права — она всё же смогла найти уединённое место, — присела на старый ящик, сначала проверив, не развалится ли он. Ион с удовольствием подстелил ей свою жилетку, чтобы девушка не испачкала своё прелестное платье. — Расскажи мне лучше, как ты, — спросил он, закуривая. — Ты собралась? Мы уезжаем с утра. Решили переночевать здесь, недалеко, — сердце пропустило удар, и захотелось провалиться сквозь землю. Если бы крыша конюшни обвалилась — вероятно, Эстер сказала бы спасибо за освобождение от предстоявшего разговора. — Ион… — Эстер закрыла глаза, делая глубокий вдох, понимая, что необходимо было произнести тяжёлую правду. Думать было в разы легче, выдавливать из себя слова — невозможно. — Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты сделал, — цыган смутился, стараясь не подавать виду, но его глупую улыбку Эстер заметила даже в полутьме. Ион выпустил клуб дыма, довольный, а после закашлялся, не сумев совладать с горьким, воздушным и белым. — Не каждый смог бы рискнуть так, как ты. — Ты знаешь же причину, Эстер, — отмахнулся Ион, и, конечно, Эстер всё знала. Именно поэтому всё сейчас казалось таким сложным. Ненадолго повисло молчание. Слышалось пение птиц и звук тлеющей сигареты. В нос ударил запах цыганского табака, и Эстер поморщилась — сигареты Альсины пахли приятнее. — Я хочу остаться в замке, — наконец, выпалила Эстер, заламывая пальцы. Ион замер тут же, сведя брови. Он дёрнул головой в непонимании и будто бы даже забыл про сигарету. Что сейчас происходило с его мыслями? В глазах застыло холодное непонимание и страх, когда Эстер не знала, как продолжить. Вероятно, этот парень сейчас утонул в зыбучих песках своих нереализованных ожиданий и мечт, песчинки заполнили воздушные пути, не давая сделать вдох. — Ты шутишь? — наконец-то спросил он, не веря собственным ушам. И Эстер закрыла лицо руками, помотав головой. Она не думала, что слова откажутся срываться с уст, что мысли будут так сильно путаться, а голос Иона будет лишь внушать вину и стыд. Разве подобное она должна была испытывать? — Нет, я не шучу, послушай, здесь… — она попыталась объяснить, но Ион тут же перебил, осознав, что Эстер говорила серьёзно. Последующие слова прозвучали непривычно громко, разорвав в клочья спокойствие и тишину, нанеся раны на душу. — Здесь живут монстры! Они чуть ли не убили меня около ворот в ту ночь! А затем и в замке. Я думал, что это последний день, когда дышу. Как ты можешь хотеть здесь остаться? — Ион отчаянно не понимал. На его лице отобразился ужас и страх, даже злость. Он хмурился, от чего на лбу и между бровей появились угрожающие морщинки. А Эстер молчала, виновато смотря на отпечатки гнева, стараясь побороть собственную слабость. — Чёрт, — Ион пнул первую попавшуюся доску, выкидывая сигарету, а после вновь берясь за ещё одну. — Подожди, успокойся, — Эстер потянулась вперёд, хватая его за локоть, заставляя остановиться. — Я знаю, ты вряд ли поймешь меня, но попробуй, ладно? Просто послушай меня, — Эстер встала, ладонями обхватывая юношеское лицо, заставляя замереть и посмотреть в ответ. Глаза Иона тут же забегали, и после он успокоился, тяжело вздыхая, соглашаясь. — Здесь мой дом. И моё место. Леди Димитреску, её дочери — это те люди, которых я люблю, — он фыркнул, вырываясь. — Конечно, люди… — наигранно развёл руками Ион, а после облокотился на дверь стойла, нервно играясь с заржавевшим замком. — А они тебя? Разве любящие люди откажутся от тебя? Будут причинять боль и оставлять эти шрамы на теле? — Эстер залилась краской, вспоминая ту дождливую ночь, когда на грани отчаяния лежала с Ионом на подушках, когда была готова совершить ошибку. Если бы она могла отмотать время назад, предотвратить это. И, может, сейчас ей было бы проще попрощаться, дать отказ. — Неужели тебе не страшно? — Всё сложно, — Эстер закрыла лицо волосами, отворачиваясь. — Шрамы — это было так давно, и то, что я их получила — только моя ошибка, — она сомкнула руки вокруг себя, отходя дальше и вновь присаживаясь на ящик. Не следовало ему вовсе знать об этих шрамах, тогда бы сейчас диалог шёл совершенно иначе. Не нужно было быть откровенной. — Ты понимаешь, что говоришь, Эстер? — вскрикнул Ион, и Эстер не могла его винить, не имела права. Этот мальчик не понимал, что шрамы — это отметины, которые навсегда привязали её к замку. Полосками они тянулись по телу, словно красные тонкие верёвки. Иону нельзя было объяснить, что это нормально, что это было лишь образом жизни. Что эти шрамы — результат ошибки. Пусть выглядело жестоко, зато честно и искренне. Мальчик не понял бы, что это та жизнь, которую она полюбила, которой отдавала себя и была готова продолжить отдавать. Он понятия не имел, что смерть в её мире теперь была лишь углём для желания существовать, иногда даром, который снисходил с рук семьи Димитреску и её. Что каждый вздох, каждый удар сердца в этих стенах значил гораздо больше, чем за пределами замка, что имел невозможную ценность. Ион не мог видеть прекрасного в этом, но Эстер могла. — Это чушь. — Замолчи, — резко прервала она его, потерев переносицу, успокаиваясь, — пожалуйста. Я не могу вернуться в табор, — голос звучал резко, властно, но с каждым словом становился тише и спокойнее, ласковее. Эстер не имела права винить Иона, но разгоревшемуся гневу в груди приказать было нельзя. — Ты сам всё знаешь, но не хочешь этого признавать. Замок и моя привязанность к этому месту — ведь не единственная причина, — Эстер опустила руки, разглаживая складки на платье, а после вновь собирая их. Много бугорков на ткани — много мыслей. Это не было единственной причиной. И, может, однажды Эстер, признаясь себе, наберясь смелости, озвучит главную. — Ион, я бы хотела видеть тебя каждый раз, когда ты приезжаешь с отцом сюда, если, конечно, ты захочешь этого. Однако я не собираюсь отказываться от нашего общения. Но… — слова комком застряли в горле, приходилось их выдавливать силой, — это моё место. Единственное место, где я ощущаю себя той, кем хочу быть. Место, где я становлюсь той, кем бы никогда не смогла стать больше нигде. И Леди Димитреску, и её дочери — это одни из самых близких мне людей. Он застыл статуей, которая вот-вот должна была с грохотом распасться на огромные камни разом, пустив пыль, заставляя глаза заслезиться. — Они тебя сломали, Эстер, — грустно произнёс Ион, морщась, отдаляясь, как ошпаренный. Словно перед собой он видел не ту девушку, которая провела с ним месяц, а совершенно иного человека — чужака. Гаджо. — И продолжат ломать. Это не приведёт ни к чему хорошему. Ты даже не понимаешь, что говоришь — это звучит как бред сумасшедшего. Ты больна, Эсти, — всё, о чём он говорил, было нелепицей. Хотелось закрыть уши и оставить этого парня позади. Или же заставить его понять, принять. В его словах не было смысла, пусть и были забота да переживание. Всё ещё это был лишь набор фраз, которые ничем не были связаны с реальностью. Пелена на глазах Иона сводила с ума, а собственные чувства были словно заряженным револьвером, который вот-вот выстрелит. Следовало держать себя в руках. — Это неважно, Ион, — Эстер сморщилась, дрожа от гнева. Сдерживаясь изо всех сил. — Сейчас, именно сейчас я могу получить то, чего у меня в жизни никогда не было. То, о чем я никогда не могла мечтать. И мне это нравится. Я очень хочу, чтобы ты понял меня — хотя бы принял. Обидеть тебя — было моей последней целью, — вина постепенно покидала душу, на её место медленно лезло равнодушие. Эстер хотела сохранить дружбу между ними, всё же Ион мог быть полезен, всё же он дарил прекрасные эмоции, научил её многому и придал уверенности в собственных силах. Раскрыл черты её характера, которые таились в темноте. — Я не обижаюсь! Я боюсь за тебя! — он схватил её за плечи, и Эстер сразу вырвалась, спокойно снимая его руки и хмурясь. Больше не хотелось ничего доказывать и объяснять — этот парень должен был смириться. Если не мог, то и обсуждать было нечего. — Не нужно бояться, ты всё уже услышал. Я буду в порядке, ты знаешь меня, — он фыркнул, будто бы не веря. Впрочем, через несколько секунд Эстер поняла, что сморозила глупость, и эти слова вряд ли бы могли хоть кого-то убедить. — От этого замка, жизни и людей отказываться не желаю, тебе следует это понять, — Эстер отвернулась, когда последняя фраза прозвучало более пренебрежительно, нежели это должно было быть. За спиной послышался вздох. Молчание длилось несколько минут. В просторной конюшне стало тесно для обоих, или же так казалось только Эстер. Желание, чтобы Ион вышел на улицу, никак не покидало. Тишина съедала изнутри, но мысли разрушали не меньше. Оправдываться не следовало — это было её решение. Месяц в цыганском таборе был прекрасным, если отбросить царапающие чувства, что не покидали душу в то время. В памяти останется веселье, свобода, запах костра, пыли, топот копыт и побрякивание колёс кибитки. Возможно, Эстер будет скучать, но вряд ли настолько, чтобы повторить столь необычное путешествие. — Ладно, Чеграй… — наконец, произнёс Ион, когда в его глазах царила лишь великая грусть и разочарование. — Обещаешь, что не забудешь меня? — неожиданно спросил Ион, всеми силами стараясь не показывать, насколько был расстроен. Только Эстер не желала думать об этом, надеясь поскорее вернуть прежнее воодушевление и прекрасное настроение. — Разве я могу забыть человека, который столько времени действовал мне на нервы? — она улыбнулась, когда Ион рассмеялся, сказав, что девушку болезнь совсем не поменяла. Жаль, что этот парень не видел её до того, как Эстер пришла в замок — вероятно, та модель человека ему понравилась бы больше. — Можно… у тебя попросить об одной вещи? — Всегда можешь. Да, и она это знала. Глаза загорелись, а хитрая ухмылка появилась на лице, когда Ион свёл вопросительно брови, ожидая продолжения. Эстер знала — ему не понравится, но отказаться тот не сможет.***
Вечер оказался приятным прощанием с табором. Последний танец около костра, которым теперь пропахли волосы и платье, пусть и был более спокойным нежели обычно — всё же выматывать себя, когда кашель ещё изредка давал о себе знать, не хотелось, — но вряд ли принёс меньше приятных эмоций. Согревал не только огонь, но и улыбки, и виртуозная игра на скрипке, и горячая пита с чаем. Эстер впервые смогла насладиться всеобщим собранием полностью, вероятно, зная, что после него вернётся домой. Больше всего расстроились дети, которые всегда были счастливы поиграть со светловолосой девушкой, столь необычной для них. Они просили не уходить настойчиво и рьяно, когда остальные цыгане смеялись, а Эстер не знала, куда себя деть. И особенно Лумините было жаль прощаться. Та крепко обняла Эстер, погладив по спине и поцеловав в ухо, тем самым слегка оглушив. Женщина попросила беречь себя и всё же показываться на глаза при последующих приездах, мол, они ещё обязательно успеют «посплетничать» однажды. Наверное, с Луминитой было прощаться тяжелее всего. Эстер получила от неё слишком много тепла, заботы и ласки, нежели от кого-либо другого. И теперь запах дыма и вкусной еды вызывал только нежные и трепетные чувства с каплей грусти, которые обволакивали тернистыми ветками — красиво, но всё же больно. Только женщина, очевидно, была сильнее — как только в её глазах показались слёзы, она тут же смахнула их и по-доброму отшутилась. Редник же остался самым спокойным. Может, этот мужчина не показывал своих истинных эмоций, может, действительно мало что испытывал. Он улыбнулся, склонив голову и поблагодарив Эстер, а после невесомо обнял её, ровно произнеся, что теперь та являлась хорошим другом их табора и всегда могла найти у них помощи. Она понимала его — безопасность табора была превыше всего, а Эстер скорее всего всегда являясь закрытой книгой, присланной из чудовищного места, которая вряд ли бы смогла подарить Реднику спокойствие. Мужчина не испытывал неприязни — он лишь всегда был настороже. Теперь же необходимость в этом отпадёт, и выполнять свою работу ему будет намного легче. Эстер возвращалась в замок, когда уже село солнце, неся туфли в руках и ступая по ещё не успевшей остыть траве. Сзади горел костёр и слышался смех, а спереди к небу вырастал каменный монстр, желавший принять в свои объятия потерянного. Два разных мира, совершенно непохожих друг на друга, сейчас находились по разные стороны, и Эстер совсем не жалела, что выбрала второй. Она надела туфли около входа, а после, напевая под нос незамысловатую мелодию, тихонько прошла меж комнат и вышла в сад. Цветы выросли в её отсутствие. Из мелких, почти незаметных и беззащитных ростков они превратились в окрепшую, слегка разросшуюся маленькую поляну, за которой явно хорошо ухаживали. В скором времени они должны были зацвести. Кто бы мог подумать, что адонисы будут напоминать своим алым цветом о собственном превращении, о всех грехах и о Леди Димитреску, а своей простотой — свободу, которую удалось ощутить вне стен этого замка. Эстер вздохнула, ощутив усталость, а после за спиной послышался размеренный стук каблуков по старой плитке, заставивший сердце забиться учащённо. Альсина подкрадывалась словно кошка — звук её шагов уже был давно записан на подкорке памяти. И как только женщина остановилась неподалёку, Эстер проговорила: — Я остаюсь, — тёплый ветер играл с листьями, и тишина, таившаяся во внутреннем дворе, разрывалась только приятным шелестом. — Я рада это слышать, — бархатный голос прозвучал в унисон природному шёпоту, и Эстер на секунду вздрогнула. Всё внимание занимали лишь адонисы, и оборачиваться не было желания. — Тебя долго не было, я начала… — Альсина остановилась, так и не продолжив фразу — будто ветер унёс окончание, и Эстер сейчас меньше всего хотелось разбираться с нерешительностью женщины. — Была с табором, — Эстер пожала плечами, прервав Леди Димитреску. Темнело слишком быстро, и зелёный цвет адонисов постепенно превращался в чёрный. И только в это мгновение, в полной тишине, когда только полчаса назад рядом раздавался шум и смех, когда много людей вокруг радовались и дарили улыбки, Эстер почувствовала, что закончилась короткая, но, вероятно, важная эпоха. Всё же это было хорошо, верно? — Кстати, я попросила у Иона достать кое-что. Двух охотничьих собак в подарок Кассандре. Надеюсь, Вы не будете против. Можно пока повременить с… учестью тех мужчин, пусть побудут полезными. Построят что-нибудь для псов рядом с замком, — Эстер удивлялась своим же словам, что прозвучавшие фразы в принципе являлись реальными. Настолько непривычным было то, что теперь в этом месте у неё была власть, положение и будоражащий интерес Леди Димитреску, которая сейчас отчего-то смеялась. — Как скажешь, Эстер, — вероятно, она нашла это забавным, но только этой женщине было известно, почему. — Но ты ведь понимаешь, что подобное будет сложно скрыть от такой, как Кассандра? — словно она считала Эстер глупой. Конечно, она понимала, но попытаться всё же стоило. Пришлось кивнуть и пожать плечами — ещё предстояло подумать над этим вопросом. Молчание вновь повисло между ними словно грозовая туча, вот-вот готовая разразиться дождём. — Знаешь, эти цветы даже вносят разнообразие, — в голосе послышались нотки иронии. — Вы подлизываетесь, — улыбнулась Эстер, приняв это за шутку и списав всё на удивительно игривое настроение Альсины. — Если только немного, — подобная разговорчивость со стороны Леди Димитреску показалась неожиданной. Приятная догадка озарила разум — та была рада, что Эстер, наконец, приняла решение. Сделала выбор в пользу Альсины и её семьи. Если бы в душе Эстер жила вера, она бы молилась всем Богам в надежде, что именно это решение и было верным. — Мы идём в оперный зал, Даниэла собиралась поиграть на рояле. Если желаешь, то присоединяйся, — продолжила Леди Димитреску, и Эстер взглянула на адонисы в последний раз, разворачиваясь. — Да, я бы хотела, — неужели это был не конец вечера? Приятная неожиданность. Альсина смотрела ласково, но с вызовом, будто бы что-то замышляла, от чего на несколько секунд стало не по себе. Эстер тряхнула волосами, поправляя, а после прошла мимо Леди Димитреску к дверям, когда та резко спросила: — От тебя пахнет костром, — Эстер закрыла глаза, услышав равнодушный и строгий голос. — Переоденешься? — Может, Вы простите меня этим вечером? — она остановилась, разворачиваясь, глядя устало и виновато. Идти в свою комнату, искать одежду, приводить себя в порядок, а после направиться в оперный зал казалось непосильной и слишком времязатратной задачей. Леди Димитреску хитро усмехнулась, приближаясь медленно, а после кончиками пальцев убрала несколько выбившихся светлых прядей за уши. — Нет, ты не поняла, — в висках запульсировало, а тихий ветер словно проник под одежду на мгновение, — мне нравится запах костра, Эстер.***
Леди Димитреску легко дотронулась до плеча, провожая в оперный зал. По спине пробежались мурашки от одного прикосновения, и мелодия, доносившаяся из богатой комнаты, пропустила несколько фальшивых нот — Даниэла отвлеклась. Альсина сразу же поморщилась, укоризненно взглянув на младшую дочь, которая тут же вернулась к игре на клавишах. Эстер посмеялась, найдя это мимолётное мгновение столь милым и родным — до боли в сердце, — от чего Леди Димитреску сначала вопросительно прищурилась, а после ухмыльнулась. Казалось, эта женщина сейчас наслаждалась каждой минутой пребывания Эстер в замке не как служанки, а как дорогого друга, близкого жестокой душе. Эстер впервые видела и слышала, как Даниэла играла на рояле. От глаз не ускользнул тот факт, как ей было тяжело не отвлекаться и сосредоточить полностью своё внимание на игре. Вероятно, ещё присутствие матери немного давило и не позволяло расслабиться полностью — Даниэла знала, что как только Альсина услышит фальшь, то поморщится. Забавно, как дочери Леди Димитреску желали её одобрения, любви и внимания всем своим существованием, насколько сильно они были привязаны к ней. Возможно, это было последствием эксперимента, но всё же эта любовь была искренней и чистой, которой хотелось любоваться. Леди Димитреску присела на диван, закинув ногу на ногу и достав мундштук. Эстер старалась не показывать, насколько сильно ей тяжело было оторваться от Альсины, сосредоточенно закуривающей, совершающей обыденное действие, в котором мало кто смог бы найти что-то интересное. Только выдержанные движения, простые взмахи ресниц, а после клуб дыма, небольшим облаком вылетевший изо рта, не давали отвести взгляд. Эстер стояла в центре зала, не зная, куда себя деть, когда Бела подошла медленно сзади, положив руки на плечи. Она впервые видела её такой игривой и счастливой — обычно ей было присуще равнодушие и серьёзность. А теперь старшая дочь вызывающе стучала пальцами по плечам, что-то напевая. Непривычное настроение Белы дарило лишь тревогу, но только присутствие Альсины, смотрящей с хитрой улыбкой и интересом, успокаивало. Неужели той так нравилось видеть, как её дочери общались с Эстер? — Умеешь танцевать? — лёгкий шёпот прозвучал около уха, заставив замереть. — Немного, — выдавила Эстер, когда Бела уже оказалась спереди. Если танцы у костра с цыганами считались за нужное умение, то, конечно, ответ на вопрос был утвердительным. Только сейчас Даниэла играла вальс, а его Эстер танцевать не умела — видела единожды на ярмарке, да и Ион однажды баловался с ней, покружившись под скрипку. Бела лишь игриво цокнула, а после положила одну руку на талию, приблизившись, другой же схватила ладонь Эстер. Музыка звучала громко, и разобрать все наставления и слова, которые лились с уст девушки оказалось достаточно сложно. Особенно, когда пришлось распыляться на два действия одновременно: слушать и стараться двигаться. Правда, пока на месте. Эстер путалась в ногах, совершенно не понимала, что следовало делать, и постоянно перебивала Белу, стараясь задать вопрос, когда та будто задавливала своим авторитетом. — Подожди, я не понимаю, — агрессивно повторила Эстер, когда Бела в очередной раз закатила глаза и вновь начала объяснять одно и то же в десятый раз. — Я научила её держать ружьё за пару минут, а ты не можешь ей объяснить, как сделать пару шагов, Бела! Может, ты всё же неидеальна? — Кассандра посмеялась, облокотившись на рояль и смотря с интересом и искрами в глазах. Она наслаждалась этой картиной, смакуя провал сестры и находя Эстер забавной, и выглядела как пантера, готовая броситься вперёд в любой момент. Альсина никак не отреагировала на эту шутку, так же продолжив наблюдать за разворачивающимся представлением. Эстер бросила в сторону женщины взгляд, наполненный мольбой всё это закончить, когда та лишь подняла брови, опустив кончики губ вниз и помотав головой — мол, что она могла сделать? Конечно. Бела посмотрела грозно на сестру, сильнее сжав ладонь Эстер неосознанно, от чего та чуть ли не согнулась. Пришлось потратить еще много минут на то, чтобы понять, как должны были работать шаги и в каким образом следовало двигаться. И как только Бела начала вести Эстер по залу медленно и осторожно, вряд ли даже в такт музыке, то на её лице появилась улыбка. Было тяжело оторвать взгляд от пола, чтобы не следить за ногами — ведь и туфли Белы уже несколько пострадали, за что следовало поблагодарить Эстер. — Смотри ей в глаза, — прозвучал голос Леди Димитреску, и Эстер сразу же подняла голову, закусывая губу и стараясь побороть соблазн снова взглянуть вниз. Расслабление приходило постепенно, когда тело начало привыкать к однообразным движениям, запоминая и выполняя их механически — главное, не останавливаться. Прерывание танца означало бы, что необходимо было бы начать сначала, вновь поймать темп, снова привыкнуть. Сейчас же медленно, но верно напряжённость уходила, а в душе росло удивление, радость и гордость — у Эстер получалось. Пусть робко и неаккуратно. Да, Бела вела медленно, немного отрывисто, но всё же это был танец, который в итоге заставил улыбаться. Эстер не знала, сколько прошло времени, когда она смогла полностью отдаться эмоциям. Когда шаги перестали иметь значения, когда были важны лишь прикосновения, ощущения, взгляды и единение. Когда Бела проявила снисходительность, и точный танец превратился во что-то совершенно неясное и новое, простое и приятное. Казалось, все шаги давно спутались, ошибки выглядели забавно, и даже столкновения не удручали. Теперь движения преобразовались в баловство, приносившее удовольствие, опьяняющее до забвения. Парфюм Белы окутал, немного резкий и строгий, слишком тяжелый для молодой девушки. Её светлые волосы растрепались, а глаза горели — неужели та всё-таки умела веселиться и наслаждаться? Может, не была такой занудой, какой однажды назвала её Кассандра? Бела смеялась мягко, по-простому, и выглядела она сейчас воздушно и легко, словно разбились цепи, которые приковывали её к земле. И Эстер переняла эти эмоции, стараясь вобрать в себя каждую секунду этого позднего вечера. Бела вела, кружила, и Эстер потерялась в пространстве. Стены слились воедино, остался лишь круговорот и яркие глаза. Где-то слышался холодный смех Кассандры — теперь уже нельзя было понять, с какой стороны он доносился, будто бы был повсюду. Даниэла продолжала играть, и Эстер подумала, что ей бы уже надоело, будь она на её месте. Нравилось ли это той или влияло присутствие матери? Времени рассуждать и думать не было совершенно — да и не хотелось. Бела закружила в очередной раз, отпуская руку Эстер во время сумасшедшего движения, когда вокруг вертелся и весь мир. Эстер рухнула на диван, даже не заметив, как оказалась так близко к предмету мебели, всё ещё улыбаясь и стараясь совладать с головокружением. Переключившись на Кассандру, Бела даже не обратила внимание на то, что оставила свою бывшую напарницу практически в одиночестве. Старшая дочь Альсины теперь была ведомой, когда Кассандра закружила ту по залу. Их танец был намного быстрее, чётче и красивее, что Эстер засмотрелась, поняв, насколько же её движения с Белой были ничтожны и просты. Впрочем, при такой скорости она бы давно устала и почувствовала боль в груди. И всё же было удивительно, что при множестве шуток, злых взглядов и раздражения, две девушки прелестно улыбались друг другу, танцуя вдвоём, наслаждаясь. Вероятно, это было показателем их отношений: несмотря на все разногласия, недомолвки, амбиции и абсолютно разные характеры, Кассандра и Бела являлись сёстрами. Разве Кассандра хотела бы, чтобы Бела больше не являлась занудой и не стремилась быть лучшей? И разве Бела желала бы, чтобы её младшая сестра перестала быть своенравной, дерзкой и хаотичной? Нет, вряд ли. Эти девушки любили друг друга, кем бы те ни являлись, принимали все недостатки и достоинства, пусть и подшучивая друг над другом. Эстер с восхищением и улыбкой смотрела на девушек, пока, наконец, не замерла, осознавая, что слева от неё сидела Альсина, смотрящая с горящим интересом. Щёки сразу же покрылись румянцем, когда Эстер заглянула в янтарные глаза, полные нежности и игривости. Теперь, когда Бела танцевала с Кассандрой так идеально, точно и верно, хотелось провалиться под землю от воспоминаний о своих же движениях — неправильных, медленных и прерывистых. Только Леди Димитреску будто бы думала совсем о другом — она лишь наслаждалась вечером, звонким весельем. Ей, казалось, нравилось, что Эстер получала удовольствие — и это было слишком непривычно. Неужели бывшая марионетка всё же смогла обрезать тонкие верёвки и окутать ими своего же кукловода, превратив в пленника? В какой момент это произошло? И как следовало вести себя, когда Альсина смотрела с желанием, восхищением и огнём? Эстер отвела взгляд, и Альсина шёпотом попросила об обратном — и музыка будто бы на мгновение стала громче, как и стук сердца. Женская рука оказалась рядом, и Эстер не удержалась, чувствуя, как из-за волнения задрожало тело, когда она переплела свои пальцы с чужими, вцепляясь крепко-крепко. И всё вокруг стало настолько неважным, и весь мир сосредоточился лишь в одном прикосновении. Улыбка появилась на губах, а голубые глаза засверкали. Эстер подвинулась ближе, не торопясь, воюя с нерешительностью и в итоге забираясь на диван с ногами, наблюдая за дочерьми Альсины. Она облокотилась на плечо Леди Димитреску, немного помедлив, забрав себе её ладонь в плен и теперь играясь с пальцами. Думать больше не хотелось. Остались лишь чувства — спокойствие, радость и умиротворение. Внутри будто бы летали бабочки, взмахами крыльев посылая мурашки и тепло по телу. Эстер чувствовала, какой горячей была чужая кожа, как пахло табаком и привычными духами, видела, как пальцы то переплетались, то строили невероятные фигуры — всё было в новинку, приятно и слишком невозможно. Эстер отгоняла всеми силами воспоминания и боль, старалась отдаться моменту полностью, не портить его. Именно поэтому теперь она водила пальцами по линиям на ладони Леди Димитреску, вспоминая наставления цыганок и пытаясь воспроизвести в голове, что означала каждая. Музыка продолжала играть, но девочки будто совершенно не обращали внимания на мать и Эстер, увлекшись друг другом. — Если бы всё же я умела гадать, то сейчас бы рассказала о всей Вашей жизни, — прошептала Эстер, замечтавшись. О прошлом Леди Димитреску всё ещё не было известно много, но оставалась надежда, что женщина однажды решится рассказать об этом. Сейчас это было тёмное пятно, наверняка скрывавшее в себя столько личного, неизвестного, но интересного. — Неужели ты поверила в судьбу? — усмехнулась Альсина. — Нет, — посмеялась Эстер. — Но разве не было бы забавно послушать о том, что якобы Вам предстоит испытать? Смотрите: несмотря на то, что у Вас нет линий брака и детей, у Вас есть три прекрасные дочери, — Эстер замолчала на пару секунд, а после невесомо провела дрожащим пальцем по тонкой и маленькой полоске. — А вот эта линия означает, что Вы любите азарт — совпало, — Альсина посмеялась. Она не верила в это, считая чушью, но позволяла Эстер говорить и рассматривать причудливые узоры на ладони. — Тебе гадали у цыган? — неожиданно спросила Леди Димитреску, а Эстер, прильнувшая к её плечу, чувствовала размеренное дыхание и спокойствие женщины, которая то внимательно наблюдала за неторопливой игрой пальцев, то переводила взгляд на дочерей. И всё же этот момент словно принадлежал только им двоим, как будто и не было больше в оперном зале ни души, а за роялем сидел призрак, даривший красивую мелодию. — Однажды мы ездили на ярмарку, — начала Эстер, вспоминая в деталях тот волшебный день, наполненный лишь неуловимым счастьем, оставшийся в голове пряной дымкой. — Там одна женщина, Персуда, гадала мне. Но это совершенно отличалось от всего, что говорили и делали другие цыганки. Она рассказала о прошлом и будущем, смотря на карты с какими-то странными картинками… Но упомянула, что судьба находится только в моих руках, а всё предсказание — лишь возможное развитие событий, — и тогда Эстер замолчала, воспроизведя слова красивой цыганки в своей голове. Сердце ушло в пятки. Она бы потеряла равновесие, будь сейчас на ногах. Чёрт, если бы только она помнила всё в точности, если бы теперь могла вернуться в прошлое и быть более внимательной, чтобы выковать в своей памяти все фразы. Течение воды вернуло её к прошлому — и теперь Эстер, почти оправившись от болезни, которую преподнесла ей дождливая ночь, крепко сжимала ладонь Альсины в осознании. Было ли это совпадением? Если бы Эстер только помнила, что ещё ей говорила Персуда… — Но её слова сбылись… Часть, по крайней мере, — напряглась Эстер, от чего-то теперь желая отстраниться от Леди Димитреску и подумать в одиночестве. — То есть, ты поверила? — усмехнулась Альсина. Эстер не могла винить её за недоверие, но и этой женщины не было в тот день в шатре. — Находите это глупым? — спросила Эстер, взглянув даже наивно и просто — сколько этого уже не было в её глазах? Она не могла убедить Альсину в том, что та не видела и не испытывала. Но совершенно не хотелось упасть в её глазах. Только в той же мере теперь не хотелось стыдиться своей сущности, мыслей и чувств. Разрывающее на части противоречие — предстояло выбрать сторону. Моряки вышивали звёзды на своих парусах, восхваляя Афродиту… Эстер теперь не хотела быть вышитой — для полноценного изображения тебя протыкают иглой множество раз, причиняя боль и пуская капли крови. И всё ради чего? Ради восхваления? Почему в предсказании не прозвучало заветное слово «любовь»? Впрочем, возможно, что изображение давно было закончено, а Афродита, вопреки всем законам и реальности, лишь заметила его. — Немного, — Леди Димитреску подняла брови, вздыхая. О, эта женщина преуменьшила. Если бы она говорила правду, то определённо прозвучали бы два слова: бред и чушь, приправленные ещё несколькими колкими фразами. — Ну и пусть, — лишь усмехнулась Эстер, не отпуская чужую руку. Она тоже верила этой женщине, а в итоге и это оказалось самой большой глупостью. Не впервые предстояло разочароваться, если уж на то пойдёт дело. Когда на глаза навернулись слезы, и из-за солёный пелены ладонь Альсины стала нечеткой, Эстер лишь постаралась отвернуться. Леди Димитреску не стоило это видеть или же знать. Они находились рядом, так близко, но именно в эту минуту каждый погрузился в себя — правда, не желая отпускать другого. Эстер не знала, упали ли слёзы на чужую ладонь, только она не отпускала её весь вечер, продолжив водить пальцами по линиям и прижимаясь к чужому плечу, думая о той ночи, когда была отправлена из замка. Отчего же никак это не уходило из головы и всплывало в самые неподходящие моменты? Почему Эстер больше не могла доверять? Почему внутри был запутанный клубок, который просто хотелось сжечь, а никак не вытягивать по одной каждую ниточку? Эстер прерывисто вздохнула, закрывая глаза и зарываясь носом в женское светлое платье, пахнущее розами и табаком — казалось, что рядом с этими ароматами даже запах костра выветрился.