Дух захватило, и кровь словно перестала бежать по венам, а мурашки щекоткой пронеслись по коже. Одинокий тёмный дом располагался на краю обрыва, окутанный туманом и запахом сладкой свежести. Огромный водопад позади него шумел, а поток был настолько сильным и всеобъемлющим, что от грохота мир внутри переворачивался. Бурная и дикая вода ниспадала, одаривая захлёбывающиеся скалы миллионами брызг. Высота не пугала, скорее дарила чувство свободы, а мир ощущался здесь гораздо больше, чем был на самом деле — как тогда, на крыше замка Леди Димитреску. Только прекрасная, будоражащая каждую клетку тела картина чем-то отталкивала. Вероятно, чёрный железный забор с витиеватой калиткой, острые шпили на крыше дома и его душащая геометрия не подходили той природной красоте, представшей перед глазами. А сладковатый запах, будто неестественный, витавший в воздухе, дарил лишь чувство тревоги, но никак не успокоения.
Особняк Донны Беневиенто. Эстер и подумать не могла, что однажды окажется вблизи этого места. Альсина за завтраком сказала, что заказала ландо, — при помощи Герцога, конечно, — которое довезёт их до этого мрачного дома. Причины поездки объяснены не были, но сердце всё же остановилось на мгновение. И мысли, о, эти сладкие наивные и убийственные мысли заполнили светлую голову. Эстер боялась погружаться в них, думать о том, что это поездка является очередным признанием исключительности, а подобное знакомство поможет почувствовать весь вкус нового положения.
Леди Димитреску уже стояла около забора, когда Эстер смогла сдвинуться с места, оторвать взгляд от белой воды и тумана, сливавшихся друг с другом, и последовать за ней. Альсина выглядела серьёзно и была настороже — Эстер поняла это по тому, как правая рука той была напряжённо опущена вниз, а пальцы изредка подрагивали. Около дома находились кусты шиповника, легко шатавшиеся на ветру, когда неизвестный мужчина, по-видимому, садовник, большими ножницами обрезал ветки. Он остановился, закрыв глаза ладонью от солнца и прищурившись, а после кивнул головой, вернувшись к своему делу. Эстер кивнула в ответ, когда Леди Димитреску не обратила на человека и внимания.
Главные двери оказались открыты, на удивление. Но Альсина сказала, что Донна всегда рада гостям. Только тон был предостерегающим и настораживал. Эстер не ждала, что Госпожа Беневиенто окажется милой и добродушной женщиной, если та прислуживала Матери Миранде и являлась названой сестрой её Леди. Но к чему следовало готовиться, Эстер не понимала.
— Донна! — проговорила Альсина властно, снимая тонкую накидку. И Эстер проделала то же самое со своей, оставляя её рядом. — Что бы ты ни увидела, держи себя в руках, — прошептала Леди Димитреску, когда Эстер похмурилась, кивая. Она не шутила, лишь предостерегала, и прислушаться явно стоило. Тем более, впервые Эстер слышала подобный тон.
Она смогла выглянуть из-за спины Леди Димитреску только чуть позже, пройдя внутрь. Несмотря на то, что за окном в небе ослепляющим кругом горело солнце, в помещении освещение всё равно было приглушённым — тускло. Куклы были повсюду — и все практически одинаковые, словно Госпожа Беневиенто была зациклена лишь на одном образе, который менял платья. Их неживые глаза смотрели равнодушно в пустоту, но круглые стекляшки будто поворачивались каждый раз, когда Эстер делала шаг. Создавалось впечатление, что куклы были живыми — вряд ли же подобное было возможно? Они же не могли соскочить со своих мест и напасть? Тем не менее, отходить от Леди Димитреску не хотелось.
Простой уют дома не был пронизан гостеприимством, как могло показаться изначально после слов Альсины. Внутри было немного пыльно, словно уборкой часто пренебрегали. Но вещи, причём простые и недорогие, были аккуратно расставлены по своим местам. В доме пахло лекарствами, но аромат быстро приелся, поэтому через несколько минут уже не был заметен. Однако ничего необычного — если не считать десяток другой марионеток, — Эстер не заметила.
— Зачем столько игрушек? — спросила она настороженно, когда вновь показалось, что одна из кукол за ней следила. Желание накрыть их тканью резко возникло в груди, а особняк показался ещё более отталкивающим. Никакого уюта в доме не было — чуждый интерьер, неприятные куклы, странный запах и звенящая тишина, разрываемая лишь тиканьем часов.
— Чтобы не быть одной, — ответила Альсина как ни в чем не бывало, снимая перчатки. — Если хочешь, мы поговорим обо всём дома, но я буду надеяться на твою сдержанность и ум. Не заставь меня пожалеть, что я взяла тебя с собой. Будет чудно, если ты не попадёшь в неприятности, — по крайней мере, здесь не ходили мертвецы. Эстер усмехнулась своим мыслям. О каких неприятностях шла речь, могла знать только Леди Димитреску. Если та так волновалась, то могла бы дать несколько наставлений заранее. — Энджи?
Молчание стало ответом, и Эстер на мгновение засомневалась, что в особняке жил хоть кто-то. Леди Димитреску прошла дальше, в гостиную, и только тогда чувство тревоги запело соловьём. Как привидение чёрная фигура сидела в углу, когда по дому расхаживала уродливая кукла в белом платье. Можно было подумать, что её разбили, склеили при помощи мокрой грязи, а после вновь разбили, трещины залатав глиной. Показывать удивление или отвращение не стоило — неэтично. Эстер ко многому успела привыкнуть, видела далеко не мало и, тем более, чувствовала. Новые впечатления вряд ли могли бы превзойти кровавые подземелья с бродячими хаотично мертвецами.
— Альсина! — пропищал хриплый голос радостно и злорадно. После повисло молчание, во время которого кукла с интересом приближалась к Эстер, расставив руки в стороны и шевеля маленькими пальцами. Она наклоняла голову, вгрызаясь в гостью пытливым взглядом. —
Это?
То, что фигура в углу молчала и не двигалась, пугало. Словно чёрная мраморная статуя, сухая до капель жизни. Госпожа Беневиенто иногда шевелила пальцами и качала головой — или лишь казалось? Ещё эта черная вуаль, скрывавшая лицо… Зачем? Почему же взрослая женщина разговаривала через куклу, имеющую собственное имя и ведущую себя как избалованный, неугомонный и противный ребенок?
— Это… Эстер. Она… сопровождает меня, — Альсина лишь рукой указала на Эстер, не взглянув, которая натянула улыбку, почувствовав, как сердце неприятно сжалось. Столь холодная и отстранённая фраза являлась вполне логичной — разве можно было сказать что-то большее? Это вряд ли было бы правильным, необходимым и, конечно, правдивым. На данный момент. Только всё равно игла медленно пронзила бьющееся и красное, пустив тонкую струю крови. Надеялась Эстер на другое, и она укорила себя за наивные ожидания и мечты.
— Ты тоже собираешь кукол, — посмеялась Энджи, разглядывая новую гостью. Стало столь неуютно, что даже с места двигаться не хотелось. Лишь замереть и быть неподвижной, как глаза этой куклы, чьи эмоции было и не разобрать — всё находились лишь в голосе. Громко засмеявшись, существо убого и смешно убежало в другую комнату, вернувшись через минуту с подносом в руках. Эстер поморщилась, когда Энджи протянула его выше перед ней. — Печенье? — словно скрежет двери, а не голос. Стеклянные глаза смотрели широко, и в них была всё та же туманная пустота. Круглые стёкла были мутными, несверкающими и будто бы грязными — никак не шло в ногу с тем, что кукла была живой. — С изюмом. Все любят изюм.
Эстер не любила — один лишь вид вызывал рвотный рефлекс. Она взглянула на Альсину. Та смотрела выдержанно, не подавая никаких знаков и не протягивая желанную и необходимую руку помощи. Или же, может, Эстер не смогла разобрать ни единого намёка, стараясь не морщиться. Стоило думать самостоятельно, только вот Энджи была настырной, а её мёртвые глаза не давали расслабиться и собраться с мыслями, понять, как следовало действовать.
— Спасибо, я не голодна, — улыбка вышла неестественной, а отвращение к кукле нарастало. Существо наступало, не меняясь в лице, но показывая назойливость и невоспитанность.
— Травяной чай? — последнее слово прозвучало особенно скрипуче, а быстрый поток слов заставил машинально отшатнуться. Эстер желала сохранить дистанцию всеми силами и любой ценой. А присутствие неподвижной Донны выбивало из колеи — контраст с куклой был сильнейшим и словно огромным потоком воды сбивал с ног.
— В следующий раз, — тревожно ответила Эстер, вновь взглянув на Леди Димитреску, которая смотрела с вопросом в глазах. Отчего она была сдержана и спокойна? Неужели действительно принимала подобное поведение? Эта женщина не сдерживала себя с Карлом ни коем образом — здесь же всё было иначе. Но как только Альсина поджала губы, а в янтарных глазах появились искры осуждения, ошибка сразу была понята. Она хотела, чтобы Эстер согласилась, только Энджи среагировала быстрее и нетерпеливее, взрываясь новым писком и разворачиваясь к Леди Димитреску.
— Привереда! — раздражение и презрение в голосе куклы звоном отдались в ушах. — Зачем ты приводишь сюда эту брезгливую? — Альсина подняла руку, прося Энджи замолчать, только та продолжила бубнить что-то неприятное и невнятное, когда в Эстер разгорелось недовольство. О, если бы была только возможность разбить эту куклу и погрузиться в недавнюю тишину. Жаль, что минуты спокойствия в самом начале не были оценены по достоинству.
— Успокойся, Энджи, — Альсина ласково улыбнулась, и Эстер свела брови в непонимании и удивлении. Неужели Леди Димитреску трепетно относилась к этому существу? — Думаю, гостья всё же не откажется от одной чашки, верно,
Эс-тер? — впервые Альсина вложила в её имя столько предупреждения и угрозы, от чего мурашки пробежались по коже, а чувство вины вспыхнуло в груди. Под прожигающим взглядом Эстер превращалась в пепел. Она должна была понять сразу, чего та хотела — но, чёрт, разве она умела читать мысли?
— Да, чудно, — пришлось исправиться быстро, когда Энджи развернулась, вновь приблизившись. Снизу вверх она смотрела без единой эмоции, от чего было совершенно непонятно, что следовало ожидать далее. То ли кукла собиралась наброситься, то ли засмеяться, то ли удивлённо ахнуть — её рот был приоткрыт, а тонкие руки двигались неестественно.
— Она дрессированная? — удивлённо спросила Энджи, а после засмеялась. Совсем не по-доброму, будто издевательски, из-за чего сразу же захотелось приблизиться к Альсине, которая почему-то продолжала не оказывать поддержки. Ощущение одиночества забралось под кожу. — Может, тогда сделаешь сама? Ты же не дурёха, которая не умеет заваривать травяной чай?
Альсина ничего не ответила, и Эстер, подняв голову, удалилась, представляя, как Энджи сгорает в агонии. Она понятия не имела, где находится кухня, но мысль побродить по дому вдали от Донны, Энджи и Леди Димитреску показалась приятной. Первые две вызывали лишь неприятные чувства и настороженность, а от третьей она ожидала совсем иного поведения. Впрочем, не следовало удивляться — Альсина всегда имела скверный характер, а предугадать, как та могла себя вести, не всегда выходило. Надежды разочаровывают, а это давно уже пора было уяснить.
Кухню Эстер нашла далеко не сразу, заплутав в особняке и пройдясь по комнатам, успокаиваясь. В доме было много книг, покрытых пылью — их явно давно не читали, если открывали вообще, повсюду были всё те же куклы с одинаковыми лицами, но разной одеждой и волосами. Казалось, они могут сорваться с места, окружить, не давая возможности сбежать. В комнатах звенела тишина, которая нарушалась странными неразборчивыми звуками, вынуждавшими оглядываться, и скрипами половиц. Каждый угол, предмет, любая висящая на стене картина будто бы скрывали что-то зловещее. А чувство, что Эстер ни секунды не оставалась одна, никак не покидало.
На кухне она порылась в шкафчиках, найдя баночку, на которой было большими и кривыми буквами написан сорт чая. Часы неприятно тикали в комнате, пока кипела вода. Эстер подумалось, что Донна была большей куклой, чем все остальные — только огромной и дышащей. Живее всех была лишь Энджи. Печально и странно. Как только чай был готов, Эстер поставила четыре чашки, — ради приличия, вряд ли это чучело способно пить или есть, — на поднос, после направившись в гостиную.
Донна всё так же находилась в углу, Энджи уселась в кресле, что было для неё не по размеру, выглядя ещё более глупо и комично. Леди Димитреску устроилась рядом с Донной и кивнула, как только Эстер, наклоняясь над её ухом, подала чашку.
— Вы сможете попросить снотворное? — тихо произнесла Эстер, чтобы это услышала только Альсина, когда та тут же поменялась в лице вновь. Недовольство и удивление в глазах были прочитаны за секунду, а сдержанный выдох подарил чувство вины. Уже во второй раз.
— Позже расскажешь о причинах, — короткий ответ, пропитанный возмущением. Эстер отдалилась, больше не желая смотреть в лицо Леди Димитреску, сейчас уже стучащей ногтём по фарфоровой чашке.
Донна впервые протянула руку, от чего внутри всё перевернулось и стало не по себе. Теперь странным казалось то, что эта женщина умела двигаться. Третья кружка была поставлена перед Энджи. Четвёртую Эстер расположила на небольшом столике, собираясь к ней вернуться через минуту.
Короткое чаепитие прошло за разговорами Альсины и Энджи, которая несла откровенную чушь и пургу, из-за которых разболелась голова. Она говорила быстро, сбивчиво, смеялась, рассказывая об играх, времяпрепровождении и каких-то нелепых слухах. Леди Димитреску слушала внимательно, лишь изредка огрызаясь — удивительно. Непонятное и глупое представление надоело в один момент, а после лёгкое желание вырваться из клетки переросло в невозможное и всепоглощающее.
Донна продолжала молчать, когда вещала лишь Энджи, в словах которой были злые детские шутки, чем-то напоминавшие издëвки маленьких мальчишек из деревни. Эстер на мгновение почувствовала себя уязвимым ребенком, которому не у кого было искать помощи. И даже присутствие Альсины в этой ситуации помогало не сильно. Эстер не понимала, если эта уродливая кукла и женщина, сидевшая в углу, были одной личностью, то почему Альсина их разделяла? Разве не было это глупым? Может, так желала сама Донна? Подобные желания и поведение показались причудливо странными, но ничего поделать было нельзя. Эстер лишь старалась отстраниться, пытаясь совладать с детскими воспоминаниями и невозможной тревогой, разыгравшейся на расстроенном пианино в груди.
— Мне нездоровиться, я могу прогуляться? — спросила Эстер, прервав разговор не в силах больше терпеть и звука. Леди Димитреску лишь покачала разочарованно головой, а Энджи выдала очередную язвительную шутку. Встав с кресла, Эстер удалилась, еле-еле улыбнувшись и поблагодарив за чай — к слову, вкус у него был слишком специфический.
Эстер вышла во двор, где дурманящий запах, исходивший от цветов, словно распадался на частицы и был виден в воздухе. Только отчего-то дышать полной грудью не хотелось — будто аромат был опасен и токсичен, несмотря на свою сладость. Цветы сменяли друг друга, пока Эстер шла вдоль дома, желая посмотреть на водопад чуть ближе. Немыслимый поток воды внушал страх и уважение, манил и отталкивал, и на секунду в голове пронеслись мысли: каково это — падать вниз? Знать, что вода, дарящая жизнь, теперь же станет могилой? Ветер игрался с волосами и платьем, и глаза от порывов слегка заслезились, когда Эстер зашла за угол дома и нахмурилась, услышав отдалённые голоса. Тихие, спокойные — ни одного противного крика куклы.
Замедлив шаг, идя практически не слышно, она приближалась к открытому окну — удача?
— Я работаю над препаратом, — голос принадлежал Леди Димитреску, и пришлось напрячь слух, чтобы разобрать дальнейшие слова. — У Миранды заканчивается терпение, она требует результатов, но эксперимент с готовым веществом и Каду не прошёл удачно — девушка не справилась, никакой связи не возникло. Каждое вживление — это выстрел в темноту огромной комнаты в попытке попасть по цели размером с яблоко.
— Значит, стоит зажечь свечи, — говорила Донна, и её спокойный сродни шелесту листьев голос оказался приятным, о чём Эстер даже не подозревала, — только огни горячие, нужно помнить. Воск плавится.
— Я не просила продолжения метафор, ладно? — нервно и громче произнесла Альсина, и Эстер улыбнулась, представив её слегка недовольное лицо и узнавая привычную вспыльчивость. Впрочем, вторая часть фразы Донны была совершенно неясной, словно и не относилась к словам Леди Димитреску. — Я устала от неудач! Они подрывают доверие Матери, и Гейзенберг не упускает возможности подлить масла в огонь. Ищет, упоминает абсолютно всё, что хоть как-то заставит Миранду сомневаться во мне всё больше и больше. Этот неотёсанный бездарь становится опасным. Я бы скормила его собакам!.. Впрочем, может, чуть позже появится возможность, — усмехнулась Леди Димитреску, и Эстер еле сдержала смех, но вот Альсина же стала серьёзнее и продолжила. — Тем не менее, я понятия не имею, что делаю не так!
— Подними записи эксперимента с девочками, — Донна говорила медленно и кратко, словно каждое слово было сравни иголки, втыкаемой в куклу Вуду. Складывалось впечатление, что женщина под чёрной вуалью осторожно подбирала слова. Или же ей сложно было говорить в принципе. И казалось, что проблемы Альсины её совсем уж не волнуют. Во фразах не было переживаний, сочувствия или же любви, проявление которой однажды Эстер заметила в одном из писем. Голос был холодным и глухим.
— Уже, — проговорила Альсина и замолкла на мгновение. — Но нужной информации там не найти, их случай не назвать иначе, как «звёзды сошлись». Они
исключительные. У троих были достаточно сильные организмы, чтобы Каду их не убил прежде, чем начался симбиоз. И эти девушки долгое время были под наблюдением, пока я и Миранда не решились на последнюю стадию эксперимента. Сейчас же следует искусственно заставить организм бороться с нагрузкой, чтобы выдержать тот недолгий период, пока Каду не начнёт взаимодействовать с клетками, — Эстер похмурилась, стараясь запомнить каждое слово и переварить информацию. — Тем более, результат Миранде нужен немного иной, сама знаешь.
— Может, ты перестаралась? Если Каду не смог вступить в симбиоз с клетками, потому что они продолжили защищаться благодаря препарату? Итог — смерть, — Донна засмеялась холодно и неестественно, и по коже стала гусиной. Может, Эстер лишь замёрзла? Всё же на обрыве порывы ветра были сильнее, чем в другой местности. — Как и всегда. Разве не забавно? Куклы смеются, не слышишь? — Альсина игнорировала слова, от неё не было слышно ни звука. Смеялась лишь госпожа Беневиенто. Эстер внимала ветру и тихим женским голосам, когда на мгновение всё смолкло — лишь на секунду! — и в ушах прозвенело тонкое хихиканье, заставившее обернуться. Никого. — Их игривость опасна.
— Меня не волнуют куклы, Донна… — устало и слегка раздражённо проговорила Леди Димитреску, и быстрое сердцебиение Эстер тихонько приходило в норму. — Но твои мысли могут оказаться правдой… Только каким образом можно сократить действие препарата… — Эстер похмурилась. И после, когда в комнате повисло молчание, а тело начало затекать в неудобной позе, она поколебалась минуту, но всё же прошла мимо окна, направляясь к забору на краю обрыва.
Даже если женщины продолжили говорить, то их голоса стали тише, что слов было уже не разобрать. Новая информация пробуждала невероятной силы жадность, желание хватать всё по крупицам, собирать воедино, чтобы в голове больше не оставалось белеющих пустот. Теперь Эстер знала, какие эксперименты проводит Альсина для Миранды — она разрабатывала препарат, который способен помочь Каду приспособиться к организму человека. Или наоборот? Картинки неизвестного существа в банке сразу же возникли перед глазами, заставив поморщиться. Значит, создание подобных Леди Димитреску, её дочерям, Донне, Карлу было выгодно Миранде. Но всё же конечной цели достигнуто не было — какая она? Впрочем, это уже интересовало намного меньше.
Эстер сорвала небольшой белоснежный бутон, вложив аккуратно его в волосы, улыбнувшись. Она стояла в цветах, пахнущих сладко и удушающе, облокотившись на каменное ограждение. Если бы не свежий воздух около обрыва и ветер, она бы точно задохнулась пряным ароматом. Хотелось, чтобы брызги воды долетали до кожи, оставаясь там маленькими холодными каплями. Эстер взглянула вниз, и дух перехватило от высоты на мгновение. И всё же прекрасный поток воды не был способен развеять ту скуку, которой было наполнено это место. Жизнь здесь, вероятно, была невыносимой — постоянный шум водопада начал бы действовать на нервы, огромное количество цветов и растений не гармонировали друг с другом, а их запах превращался в тошнотворную воздушную смесь, совершенно невыносимую, и это маленькое пространство, тёмный дом и, чёрт, страшные куклы…
— Красиво, да? — прозвучал мужской голос рядом, и Эстер вздрогнула, поворачивая голову. К ней подошёл садовник, державший всё те же большие ножницы. Его руки были испачканы в грязи, на лбу блестели бусины пота, а одежда показалась поношенной и стираной не одну сотню раз. Взглянув на лезвия, где всё ещё остались части листьев, а после в затуманенные глаза мужчины, Эстер сделала пару шагов в сторону, желая сохранить дистанцию.
— Вы работаете у Госпожи Беневиенто? — мужчина скорее всего был безобидным, но осторожность вряд ли помешала бы. Его лицо казалось блаженным, а от каждого движения веяло спокойствием и расслабленностью — словно человек находился в совершенно ином мире. Только это умиротворение внушало тревогу, а отстранённость садовника не придавала уверенности — от такого человека можно было ожидать чего угодно. Эстер была готова скинуть его вниз раньше, чем это сделает он — конечно, в крайнем случае.
— Да, много лет, — он улыбнулся, и Эстер нервно кивнула, натянув маску «мне-очень-интересно-что-вы-говорите». Мужчина нарушил прелестное одиночество и оторвал от мыслей, а его рассказы вряд ли могли быть полезны и уж тем более занимательны. — С тех пор, как её родители погибли, не оставляю свои дела здесь. Госпожа добра ко мне, — садовник смотрел вдаль, но видел будто лишь пустоту. — Вы работаете у Леди Димитреску? — наконец, он развернулся, и его мутные глаза, давно потерявшие искры, глядели будто бы в душу, от чего захотелось самой спрыгнуть с обрыва, не задумываясь — лишь бы сбежать.
— Да, — краткий ответ не принёс удовлетворения мужчине, и он почесал растрёпанную седую бороду, задумавшись.
— Вы не похожи на служанку, — садовник покивал головой, и Эстер интуитивно повторила движение, похмурившись. Откуда ему знать, как выглядели служанки Леди Димитреску? Может, она приезжала уже сюда с кем-то? И не единожды? — Но будет здорово, если и Вы подружитесь с Госпожой Донной, она очень одинока. У неё есть куклы да я. Гости приезжают редко. И от Матери Миранды ничего не слышно в последнее время, а она очень любит госпожу Донну, — мужчина был глуп, наивен и разговорчив. Интерес вспыхнул слабой искоркой в груди, и Эстер всё же решила ненавязчиво поддержать разговор. Может, что-то занимательное этот человек сказать и сможет. Впрочем, доверять всем словам мужчины с затуманенным разумом, взглядом и необъяснимым желанием говорить не стоило.
— Правда? — Эстер подняла брови, облокачиваясь на каменную ограду, смотря то на садовника, то на водопад. Сверкающая в солнечных лучах вода притягивала всё больше, когда смотрящий пугающе мужчина лишь отталкивал. На секунду показалось, что если бы его тело полетело вниз с обрыва, то и тогда бы этот человек улыбался, не издав ни звука при падении. Усмешка заиграла на губах.
— Относится как к дочери, взяла её под своё крыло, — прервал размышления садовник, и пришлось вернуться из фантазий в реальный мир, который с каждым словом будто терял всю резкость, а запах цветов становился насыщеннее и тошнотворнее. — Благодетельница приезжает иногда в дом, — Эстер постаралась не скривиться от отвращения, услышав, как садовник назвал Матерь, — но обычно ненадолго.
— А у Вас нет семьи? — поинтересовалась она, задумавшись. Неужели этот мужчина всё своё время действительно проводил в этом небольшом доме — по сравнению с замком, конечно? Дышать становилось всё тяжелее, и желание быть ближе к свежему воздуху, что летал там, рядом с водопадом, росло с каждой секундой. Мысли постепенно начинали путаться, и картинки прошлой жизни всплывали в памяти — яблоневый сад, спасающий от всего мира, кричащий отец, что не мог устоять на ногах, но кидавшийся на дочь с тряпкой в желании набросить её на шею, женский смех, словно незнакомый и родной одновременно, звуки расстроенного пианино из лавки, действующие на нервы.
— Все погибли, — теперь слова мужчины казались спасением. Фразы вытягивали из неожиданного помутнения, когда словно даже земля уходила из-под ног. — Но Госпожа позволяет мне с ними видеться, так милосердно, — Эстер скривилась, стараясь дышать глубже и медленнее, но становилось лишь хуже. Думать о бредовых словах садовника, когда неспособность совладать с собственным разумом приносила раздражение и дискомфорт до степени, что хотелось уничтожить все органы чувств, было совершенно невозможно.
— Как… чудесно, — криво улыбнулась Эстер, и садовник промямлил что-то про малину, вложив в руку небольшой мешочек, когда она уже не могла отказаться. Кивнула головой, слыша лишь шум водопада и невнятные далёкие звуки из прошлого. Ощущение падения в пропасть на мгновение пронзило грудь, и захотелось уйти подальше от особняка и непонятного мужчины, вернуться поскорее домой, в замок, где пахло роскошью и приятными духами Леди Димитреску, где тишина властвовала, иногда отдавая корону мелодии клавиш.
— Эстер! — крикнула Леди Димитреску, и та обернулась резко, что светлый цветок тут же упал с головы наземь. В мыслях прояснилось, и даже былое удушье резко пропало. Исчезли звуки, мужчина, стоявший рядом и картинки в голове. На лице осталось искреннее выражение поиска спасения и умиротворённости, а после появилась лёгкая благодарная улыбка. Альсина на секунду опешила, словно увидев призрака. — Мы… уезжаем, давай, — поторопила она немного нервно, устремив растерянный взгляд в землю. А после развернулась, удаляясь, когда Эстер бегло устремилась следом.
Альсина уже устроилась в ландо, когда кучер помог Эстер забраться и сесть рядом. И после Леди Димитреску трепетно набросила ей на плечи забытую в особняке накидку. Поездка предстояла недолгой, но желание побыстрее оказаться в замке не добавляла терпения от слова совсем. Успокаивал лишь воздух, что стал неожиданно свежим, едва уловимый родной запах духов и лёгкие касания плечами. Леди Димитреску молчала несколько минут, как и Эстер, которая не решалась заговорить первой. Впрочем, обсудить визит хотелось невероятно, и даже время тянулось бесконечно долго.
— Я надеюсь, ты всё подслушала? — усмехнулась Альсина, когда Эстер застыла на секунду, а после кивнула, вздохнув. Она хорошо её знала, но, правда, неидеально. — Прекрасно, не придётся лишний раз говорить об одном и том же. Я не могла обсуждать это при тебе, — голос стал серьёзнее, что показалось странным. Неужели её диалог с Донной закончился чем-то не столь приятным? — Плохо, что ты не понравилась Энджи, Эстер. Донне соответственно…
— Это проблема? — она похмурилась, вопросительно подняв глаза. Леди Димитреску поджала губы, задумавшись. Она говорила загадками, и это подогревало интерес и нетерпение, невозможно хотелось услышать что-то более конкретное и очевидное. Разве у неё была цель понравиться этой абсолютно страшной, отвратительной кукле с голосом, похожим на скрип, и женщине, что скрывалась под вуалью, сидевшей без движения? — Я и не думала, что мне нужно было…
— Я надеялась, что всё пройдёт естественно, Эстер. Да и притворяться, определённо, не твоё. На лице всегда всё написано, — перебила Альсина, а после вернулась к теме. — Это может стать проблемой, у меня есть некоторые опасения, — казалось, она не желала об этом говорить подробно, что настораживало, заставляя переживать. Эстер поняла сразу же, что все предположения Леди Димитреску основаны на интуиции, нежели на фактах, а рассказывать о своих страхах было совершенно не в стиле этой женщины. Даже если они касались…
Чего? — Это должно было стать запасным планом в случае некоторых обстоятельств. Надеюсь, я ошибаюсь, — Эстер молчала, зная, что лучше не задавать вопросов. Альсина была нервной, раздражённой и взвинченной — всё расскажет, когда придёт время. Если, конечно, будет, что рассказать. Тем не менее, пришлось побороть желание нетактично расспросить обо всём, что сейчас творилось в её голове. — Снотворное, — тут же перевела тему Леди Димитреску, протягивая пузырёк. — Но знай, я терпеть не могу что-либо просить. Или хотя бы стоило сказать заранее, а не ставить
меня перед
фактом. Зачем оно тебе?
— Дана попросила, у неё проблемы со сном, — Эстер забрала пузырёк, почувствовав себя виноватой. В третий чёртов раз. Хотя, казалось, такая мелочь — снотворное. Альсина свела брови, посмотрев с издёвкой и немного надменно. Вряд ли она одобряла подобное отношение к обычной служанке — тем более, что теперь та знала, ради
кого просила препарат. Чёрт, следовало ответить совершенно иное, необходимо было соврать.
— Вот как, — она вздохнула тяжело и распрямилась, отворачиваясь. — Лучше храни пузырёк у себя и давай ей выпить несколько капель перед сном, не стоит отдавать ей препарат, ты же понимаешь это? — Эстер кивнула, поняв, что она совершенно не думала об этом. Может, Леди Димитреску была права, и не стоило давать много воли Дане. А если в этом случае не получится наладить отношения? Но слова Альсины звучали разумнее, чем шепчущие голоса страха в голове. — И не стоит выполнять любую просьбу своих служанок, — укор, неприятный и наполненный обидой.
— Мне нужно её доверие, — жалкая попытка оправдаться. Альсина лишь издала смешок, всё ещё смотря в сторону, словно любовалась пейзажем — хотя Эстер никогда не наблюдала у неё сильной любви к природе.
— Как интересно… Планы? — наконец, Леди Димитреску заинтригованно взглянула на Эстер, но как только та собиралась ответить, тема была закрыта. — Впрочем, развлекайся, но смотри в оба. Аккуратность тебе не помешает, — уколы звучали в каждой фразе. И Эстер никак не могла понять, насколько это было заслуженно. Лишь поставила галочку в своей голове мысленным пером, что Альсина не терпит находиться в уязвимом положении, даже если дело касается обычной просьбы. Ей по душе были указы и распоряжения. И как только она прислуживала Матери Миранде? Почему вообще
всё сводилось к Матери Миранде?
— Вы не сильно рады, что встретились с… сестрой. Хотя в особняке Вы были очень сдержаны, — Эстер сделала попытку начать разговор о прошедшем визите и вернуться к изначальной теме. Казалось, она снова ошиблась, потому что Леди Димитреску фыркнула и взглянула так, что Эстер почувствовала себя самым глупым человеком на этой планете — унизительно. Это раздражало и отнимало всю уверенность, а чувство вины поднималось ввысь.
— Сестра? Она ничтожна, — слова были наполнены презрением, что вот-вот бы вылилось из краёв, если бы было возможно собрать его росой в бокал. — Я вынуждена сохранять с ней хорошие отношения, так как её поддержка мне необходима, — интересно, а что тогда чувствовала Донна? Садовник сказал, что та одинока, а значит, несчастна. Вероятно, к Альсине она могла относиться благосклонно — даже если вспомнить то приятное письмо от Госпожи Беневиенто. Только вот никаких эмоций в голосе Донны Эстер уловить не смогла.
— Матерь Миранда её любит, так сказал садовник, — решилась поведать о вводящем в ступор и некомфортном диалоге Эстер, когда Альсина лишь закатила глаза. Может, вообще стоило замолчать. Только отчего-то она отчаянно предпринимала жалкие попытки выплыть из моря слабости и ошибок. Леди Димитреску ведь не поменяет к ней отношение, верно?
— Матерь кроме жалости к ней ничего испытывать больше не может, поверь. Донна — самый бесполезный её эксперимент, — Альсина развела руками, и Эстер заёрзала, понимая, что нащупала неплохую точку соприкосновения. — Её садовник глупец, одурманенный ядовитыми запахами цветов, — в голове всё стало на свои места. Это не было метафорой — цветы в саду Донны действительно пахли слишком насыщенно, затуманивали разум и будто навевали иллюзии. Вот почему Эстер стало плохо около каменного ограждения, вот от чего образы всплывали в голове, а различные звуки стояли в ушах.
— Я тоже засомневалась в его словах, — она поддержала тему, задумавшись. — Создаётся впечатление, что Матерь Миранда любит исключительно себя, даже если судить по её отношению к…
— Мне на каждое твоё слово хочется ответить десять,
мышонок, — Альсина положила руку на колено и сжала с силой, от чего Эстер вздрогнула от страха, появившегося из тёмных пучин, и необъяснимых мурашек, пробежавшихся тут же по телу. — Неприятных. Не зли меня, договорились? — в янтарных глазах читалось предупреждение, которое ядовитой стрелой пронзило грудь, остановив быстро бьющееся сердце. Как только Леди Димитреску отстранилась медленно, Эстер, колеблясь, всё же продолжила.
— Всё же это не отменяет того, что Вы начали проводить и собственные эксперименты, верно? — она натянула хитрую улыбку, желая показать, что невинные угрозы не работали, взглядом впиваясь в женскую руку, что всё ещё покоилась на колене. Только чёртовы слова причиняли боль, и только страх, что Леди Димитреску остановит карету и выставит Эстер, никак не улетучивался. Непостижимо, что вместе с ним росло раздражение и желание. Чёрт, ей хотелось, чтобы Альсина её заткнула. Хотелось, чтобы злость этой женщины тоже переросла в желание.
— Знания — это разновидность власти, и ты беспощадно этим пользуешься, — Альсина с издёвкой подняла бровь, наигранно улыбнувшись, а после убрала ладонь. Очередной расплывчатый ответ не принёс удовлетворения, и Эстер замолчала, опуская глаза. Она заметила мешочек с ягодами, что отдал ей садовник около дома Донны. Он всё время был в руке, оставаясь незамеченным.
— Садовник дал мне малины. Хотите попробовать? — неожиданно для самой себя выпалила Эстер, кладя сладкую ягоду в рот. В глазах Леди Димитреску вспыхнул интерес и игривость, а былое раздражение тут же улетучилось. Она меняла настроения, как перчатки, но интересным было то, что Эстер могла выбирать их раскрас.
Альсина не двигалась, наблюдая с интересом и словно чего-то ожидая. Под пристальным взглядом Эстер ощутила себя незащищённой и уязвимой, совершенно не понимая, что за ответ янтарные глаза в себе прятали. Мысли сразу же запутались в клубок, и их огромное количество и удивительная разнородность смущали, постепенно тлея в растерянности. Леди Димитреску подняла брови вопросительно, может, всё же собираясь что-то сказать, когда Эстер подвинулась ближе, заключив красную ягоду меж пальцев.
Секунды превратились в вечность, а сердцебиение участилось, как только Эстер медленно, но уверенно потянулась рукой к алым губам, аккуратно садясь на женское колено, боясь упасть. Она наблюдала, как вздымается женская грудь, как чужие глаза пылают, а губы размыкаются. Волнение обездвижило, а дыхание стало прерывистым и рваным. Невыносимая близость затуманивала разум, и клубок мыслей, наконец, превратился в пепел. Эстер словно забыла, как дышать, когда малина коснулась губ Альсины, когда пальцы дотронулись до мягких, окрашенных в кровавый цвет, уст. Вероятно, именно так ощущалось падение в водопад — грудную клетку свело, вымолвить слово не было сил, все звуки потеряли значение, а короткий полёт показался вечностью — ведь разум старался запомнить каждую деталь.
Губы лишь на мгновение обхватили палец, и Эстер покраснела, ощутив, как жар в теле своим теплом неприятно щекотал из-под кожи — хотелось залить его водой. Или же с удовольствием сгореть в пламени без возможности возродиться вновь. Леди Димитреску наслаждалась, аккуратно положив руку на талию, придерживая, от чего близость показалась трепетной и слишком интимной — далеко не реальной. Эстер неосознанно прижималась лишь ближе, наконец, положив свою руку на женское плечо, опираясь и расслабляясь. Каждая ягода была волнительным приключением, окутанным магией и желанием, а ещё невыносимой сдержанностью и терпением. Сладость витала в воздухе и была на устах, что окончательно затмило остатки разума.
Малина закончилась, и Леди Димитреску довольно ухмыльнулась, прежде чем перевела взгляд на чужие губы. Жаль, лишь на секунду. А после её хват ослаб, и Эстер оказалась вновь сидящей рядом, сгорающей от стыда и собственных мыслей. Щёки явно порозовели, а улыбку было слишком сложно сдержать — пришлось отвернуться и закрыться волосами. Оставшаяся часть пути прошла в молчании, и Эстер думала, что никакой ядовитый запах цветов, способный подарить встречу с кем угодно в этом мире, вызывавший любые иллюзии, никогда бы не сравнился с тем, что ей удалось увидеть и ощутить несколько минут назад.
***
Однажды Эстер думала, что может не застать то время, когда виноградники, прилегавшие к замку, будут зелёными и яркими. Посреди небольших растений, подвязанных на деревянные палки, достававшие Эстер до пояса, расположился длинный коридор в виде арки, и зелёные причудливые листья светились в солнечных лучах. Интересно, что пахло здесь приятнее, чем в яблоневом саду, а атмосфера была более магической и уютной. Идя по почти природному коридору, Эстер рукой проводила по листьям, иногда срывая усики винограда, а после кладя их в рот, сразу же чувствуя кислый, но приятный вкус. Вероятно, Альсина бы посмеялась над ней.
Как только мысль о Леди Димитреску пришла в голову, то, казалось, Эстер услышала её смех. Похмурившись, она ускорила шаг, приближаясь к выходу, который вёл на небольшую поляну, где стоял столик и несколько стульев — сверху лишь виноград, оставляющий небольшую дыру в природном потолке. Эстер была там совсем недавно, читала книгу, наслаждаясь пением птиц и тёплым ветром. Чем ближе она подходила, тем ярче слышались голоса, а после показалась и фигура Альсины — Эстер тут же юркнула в не сильно густые кусты в попытке спрятаться.
Сквозь листву, выглядывая, Эстер заметила Леди Димитреску, сидевшую с бокалом вина за деревянным столиком с позолоченными сверкающими при свете солнца краями, улыбающуюся. Она показалась расслабленной и довольной, и невероятная ревность сразу же проснулась в груди. Отчего она бархатно смеялась пару минут назад? И кто смог заставить её улыбаться? Знакомый голос — вроде бы он принадлежал той новенькой служанке, которая с таким нетерпением задавала на кухне вопросы, — звонко раздался на поляне, только расслышать слов не удалось.
Леди Димитреску не принадлежала Эстер, не была её собственностью, только ощущение того, что больше никто не имел права заставлять её улыбаться, никак не покидало. Тем более, если это была какая-то служанка. Откуда столько бесстрашия? И какого чёрта Альсина не поставила девушку на место? Почему она ухмылялась, наблюдая за ней? Слова Белы о том, что спальню этой женщины посещало множество девушек, эхом раздались в голове, и Эстер не заметила, как до крови закусила губу и сжала лист винограда, оторвав его с лозы. Нет, этой девчонке там не было место, впрочем, может, и в замке тоже.
Рука окрасилась в бледно-зелёный цвет, а ладонь теперь пахла виноградными листьями. Будь лаза чуть крепче и толще, сейчас бы она оказалась на шее этой служанки. И как же было жаль, дьявольски жаль, что всё же Леди Димитреску совершенно не принадлежала Эстер. Впрочем, разве стоило ей прятаться и скрываться? Неужели сейчас это было в соответствии с её статусом? Определённо нет. Эстер, поправив волосы и платье, выскочила в еле пробивавшиеся сквозь листья лучи света, а после, улыбаясь, вышла на поляну.
— Эстер, — Леди Димитреску сразу же перевела взгляд и улыбнулась чуть шире, осмотрев девушку с ног до головы. Лёгкое светло-голубое платье с пышными рукавчиками, достававшее до икр, очевидно, пришлось по вкусу этой женщине. Чудесно. — Какая неожиданность, — в голосе послышались нотки сарказма, и Эстер прищурилась, не обратив на них внимания.
— Взаимно, — проговорила она, приближаясь и размышляя слишком активно. Необходимо было завязать разговор, может, даже коснуться, продемонстрировать служанке, с лица которой сошла улыбка, где всё-таки было место каждой из них обеих. Хотя, возможно, Эстер всё надумала, ослеплённая невероятной вспышкой ревности. — Вы свободны?
— Абсолютно, — ухмыльнулась Леди Димитреску, и служанка сразу же отвернулась, вернувшись ухаживать за виноградом. Пусть побудет зрителем и слушателем — ей не помешает. Альсина тут же потеряла к девушке интерес — если он вообще был, конечно, в чём Эстер теперь сомневалась. Золотисто-зелёный свет и тени забавно падали на лицо Леди Димитреску, от чего хотелось улыбаться и любоваться.
— С утра была в оперном зале, практиковалась, — сказала Эстер, приближаясь сдержанно и медленно, а после сорвав очередной усик винограда и сомкнув вокруг него губы. Леди Димитреску, как и ожидалось, по-доброму усмехнулась. И только тогда Эстер подошла слишком близко, наклоняясь так, что тонкая зелёная нить практически коснулась алых губ. — М? — промычала Эстер, смотря в янтарные глаза с вызовом, когда внутри сердце заходилось, а ноги на секунду стали ватными. Альсина издала рваный смешок, колеблясь, но всё же забрав аккуратно виноградный ус. Как только Леди Димитреску почувствовало вкус растения, она в одобрении подняла брови, и Эстер посмеялась, нехотя отдаляясь.
— Моветон, Эстер, — усмехнулась Альсина, и замечание было пропущено мимо ушей. Разве было это важно, когда мгновение назад лица разделяла лишь тонкая и гибкая веточка растения? Когда время остановилось, а чужие глаза были ещё ярче, чем обычно — то ли из-за солнечного света, то ли из-за небольшой шалости.
— Не знала, что Вы любите кислое, — Эстер прошла к свободному стулу, присаживаясь, а после уставившись на Леди Димитреску. Впрочем, той нравилось сухое вино, и сопоставить два и два было слишком просто.
— Я думала, за это время ты узнала о моих предпочтениях. Оказывается, я ещё могу тебя удивить, — Альсина словно насмехалась, пусть в словах и не было ничего обидного. Но Эстер была готова подхватить безобидную игру, иногда поглядывая на косившуюся служанку, которая при встрече глазами мигом отворачивалась. Это настораживало, и страшные догадки начали посещать голову. Не могла ли эта служанка испытывать… что-то? Ведь не могла же Эстер быть единственной, кто так проникся Альсиной, верно?
— Удивлять — это всё же моя прерогатива, — отвлеклась от собственный мыслей Эстер, протянув руку к бокалу вина и немного покрутив его вокруг своей оси, играясь. Красное вино, — пусть и состоявшее в большей степени из алой крови, — завораживающе переливалось внутри. Но Эстер прекрасно помнила отвратительный вкус, от которого чуть не стошнило однажды. Всё же её организм не был приспособлен к подобному напитку.
— Никогда не сомневалась в этом! — Альсина взмахнула руками, подняв брови. — Жаль, что твои сюрпризы часто бывают весьма специфичны, — Эстер язвительно улыбнулась, а фраза ни разу не задела её. Подобные слова показались лишь признанием её исключительности, принятием случайных выходок. Впрочем, сюрпризы Леди Димитреску так же не отличались банальностью. У них было намного больше общего, чем они думали. — Санда, ты можешь идти, закончишь позже, — Эстер заметила, насколько же этой девушке стало досадно, что всё внимание Альсины теперь принадлежало другой. Служанка склонила голову и быстро удалилась под самодовольным взглядом голубых глаз. Сладкое чувство. Прекрасное. Пусть она ничего не значила, но её намерения вызывали подозрение.
Как только девушка пропала из виду, повисло молчание и заняло третий пустующий стул. Отчего-то стало неловко, а напряжение начинало нарастать. Пение птиц никак не разряжало обстановку, но, благо, Альсина взяла ситуацию в свои руки.
— Сегодня у нас очередное собрание, — устало проговорила Леди Димитреску. — Бесполезная, абсолютно ненужная встреча, где придётся терпеть унижения и присутствие этих невеж, — Эстер затаилась. То, что Альсина делилась своими чувствами, было всё ещё в новинку, но уж слишком притягательно. Ей хотелось слышать обо всём: о недовольствах, о печалях и о том, что доставляет радость. Желание слушать любую ерунду, будь она скучной или же захватывающей, всё никак не стихало. И, вероятно, даже не собиралось. — Приходи после вечером в покои, твоё присутствие… — последнюю фразу Альсина словно проглотила, а после поджала губы, отворачиваясь, — дарит успокоение.
— Если хотите, — пожала плечами Эстер, когда истома теплом растеклась в груди. Сердце внутри задрожало, словно было струной расстроенной скрипки. Противоречия вновь дали о себе знать в самый неожиданный и неподходящий момент — фальшивый звук сердца кричал о счастье, только чистая мелодия разума пела о страхе и опасениях. И подозрения поселились в мыслях, когда Альсина задумчиво посмотрела в пустоту, поднеся палец к губам.
— Мне бы хотелось, чтобы ты этого желала, — Эстер промолчала. Отчего-то искренность никак не хотела висельником срываться с губ, ломая все ветки и сучья. И как только время подходило открываться, то слова застревали в горле. Альсина, не услышав ответа, разочарованно цокнула, словно что-то отметив про себя. — Знаешь, мне никогда не хватало терпения. Нонсенс, что сейчас я его черпаю из давно иссякших источников, — Эстер совершенно не поняла, что Леди Димитреску имела в виду и к чему была сказана фраза, а интересоваться показалось неприличным жестом. Она ощутила себя на мгновение виноватой по неизвестной причине, почувствовала неловкость и неудобство, когда Альсина продолжила. — Поднимается ветер, тебе стоит вернуться в замок, — Эстер лишь кивнула, похмурившись. Она не почувствовала дуновения ветра, норовившего забраться под одежду, и фраза показалась лишь вежливым указанием уйти.
Пришлось выдавить из себя улыбку, а после оставить Леди Димитреску позади. Побыть наедине с собственными мыслями теперь было сродни наказанию. Избавиться от неожиданного страха приблизиться оказалось столь сложно. Любая инициатива от Альсины теперь не внушала уверенности, а лишь отпугивала. Неужели та чувствовала себя так же, когда Эстер делала шаги навстречу? Могло ли быть так, что обе лишь поменялись местами? Только вряд ли Леди Димитреску желала избавиться от этого в своё время, когда Эстер сейчас мечтала прогнать мешавшие наслаждаться мысли. Завернуть бы их в мешок, завязать виноградной лозой и выкинуть в тот водопад.
Леди Димитреску за это время не сделала ни единого шага назад — разве это не было показателем? Тогда какого чёрта все шаги вперёд теперь смущали, когда были столь желанны? Эстер боялась, что отдаст себя полностью, решит открыться и поверить вновь, а после разобьётся, будет выброшена из жизни. Пока она всё ещё была на вершине и сохраняла спокойствие, чистый разум, но до обрыва оставался лишь шаг. Как же хотелось его сделать, но словно ноги обездвижило. Неосознанно Эстер ускорилась, неожиданно заметив за углом Санду, несущую в руке какие-то бумажки, которые тут же исчезли из поля зрения. Разве она держала в руках что-то до этого?
Эстер задумалась. Бела сегодня весь день помогала Альсине с экспериментами, находясь в подвале и проверяя что-то на девушках, когда Кассандра и Даниэла ушли на охоту. Вечером предстояло слушать, как младшая дочь надоела средней, а из-за её неугомонности охота выдалась посредственной и «лучше бы я взяла Эстер». Слуги долгое время оставались без присмотра после отъезда Эстер из замка — Дана рассказала во время очередного разговора. Она выдавала информацию по крупицам, всё ещё боясь, что совершала ошибку. На людях Эстер держалась с ней холодно, чтобы девчонка не потеряла доверие служанок, пусть оно и пошатнулось.
Дана говорила девушкам то, что велела Эстер, а после вечерами и при встречах доносила новости. Её роль доносчицы определённо выматывала и была нелёгкой, и Эстер проявляла снисходительность, отпуская её раньше и не нагружая работой. Сомнения в том, правдивы были ли её слова и сколь полны, с каждым новым днём развеивались. Возможно, причиной послужил тот факт, что эта тёмноволосая девочка начала изредка улыбаться: еле заметно, но искренне. Отчего-то это грело душу, а симпатия и доверие лишь росли — к лучшему. Так и должно было быть. Пусть диалоги не выходили за рамки работы, но лёгкое единение всё же начинало чувствоваться, словно две девушки играли в известную только им, захватывающую игру.
Следовало найти Дану и расспросить её о Санде, но необходимо было сделать это аккуратно и ненавязчиво, чтобы не спугнуть. Эстер продолжала идти в след за молодой девушкой, ступая бесшумно. Сейчас вряд ли бы она могла что-то выяснить, но всё же попытаться стоило. Как только Санда вновь опустила руки — в них уже ничего не было, что заставило остановиться на мгновение. Неужели показалось? Как только девушка скрылась в замке, Эстер вздохнула, заходя следом, а после направляясь в собственную комнату. Может, всё дело в паранойе?
***
Чуть позже Дана рассказала, что Санда была открытой и наивной, но боялась каждого шороха. Девушки её любили, но постоянно поучали, когда та всегда слушала в оба уха — вероятно, поэтому она и пришлась им по душе. Хотя все наставления в итоге проходили мимо ушей, её воспитанием гордились. Ошибок Санда не совершала, была старательной и верила каждому слову, являлись они правдой или нет. Эстер насторожилась, нарекая девушку про себя глупой. Слухи в замке ходили про Леди Димитреску не лучшие, а после появления Эстер и её возвышения и вовсе приобрели новое русло. По рассказам Даны, подобный путь некоторым казался отвратительным предательством, другим же, — совсем немногим, — возможностью обеспечить себе место под солнцем. Эти служанки сгорели бы при первом рассвете, о каких возможностях шла речь? Эстер усмехнулась про себя, попивая горячий чай с медовым привкусом.
Безвыходным положением являлось одно — не имело смысла расспрашивать Дану о том, что происходит между слугами, пока та сама не осмелится рассказать. Эстер чувствовала, что сначала услышит ложь и что девушка совсем не готова к подобному откровению. И, конечно, как только информация выйдет на поверхность, вряд ли что-то получится сделать без ущерба для Даны как доносчицы. А Эстер обещала её беречь. Клятва сковывала, но хотя бы одну за всю свою жизнь выполнить стоило — повзрослеет и будет знать, что она способна исполнить, а что не стоит и обещать. Необходимо было действовать хитро и аккуратно, но никакие планы в голову не лезли. Эстер не была сильна в интригах, пусть и были задатки — она хотела в это верить.
— Понаблюдай за ней, — попросила Эстер, отдавая пустую чашку, но всё ещё чувствуя на языке приятный вкус мёда. — Меня она беспокоит.
— Санда безобидная, — пожала плечами Дана, забирая чашку, а после отдаляясь, — она не продержится здесь долго с её… задатками, — оценочное суждение пришлось по вкусу, а самолюбие получило подпитку. Если возможности этой девчонки, её характер не могли обеспечить твёрдую почву под ногами, то та априори не могла тягаться с Эстер. — Но я присмотрюсь.
Дана смотрела в глаза, и Эстер лишь вздохнула, понимая, что девушка вряд ли знает что-то про бумаги. Может, это была всё же необычно навязчивая мысль? И Эстер искала повод, чтобы убрать Санду с дороги? Обычная всепоглощающая ревность, окрашенная в кровавый цвет. Вид Даны всё же успокаивал и придавал уверенности. Та становилась более раскрепощённой, язык развязывался и даже движения были менее скованными. Тяжелый чистый взгляд был по-взрослому детским, но уставшим, и Эстер неожиданно вспомнила про снотворное.
— Я взяла тебе снотворное. Сможешь принять его этим вечером. Надеюсь, ночь пройдет без происшествий, — Дана лишь кивнула в знак благодарности и переминалась на месте с ноги на ногу. — Всё нормально? — неожиданно спросила Эстер, похмурившись. Фраза прозвучала искренне, но настойчиво.
— Да, — и вновь короткий кивок, а после молчание. Вряд ли между ними будут близкие отношения — теперь слишком разные положения, которые объединял лишь факт того, что обе они являлись
людьми. И это было спорно. Но, казалось, как только Дана увидела разочарование на лице Эстер, тут же исправилась. — Нет, правда. Всё хорошо, — она немного улыбнулась, но недосказанность всё же повисла в воздухе. — Только я… могу задать вопрос? — Безмолвие прозвучало в знак согласия. — Моя неприкосновенность сохраняется, только пока мы рядом. Но если ты оставишь меня, то вряд ли всё закончится хорошо, верно?
— Дана, я обещала, — выдохнула Эстер, и фраза прозвучала как приговор. Она действительно не собиралась бросать девчонку на произвол жестокой несуществующей судьбы. По крайней мере, до первого предательства. Но Дане не стоило говорить об этом. — Пока я жива, ты — в безопасности. У нас есть уговор. И не бойся обращаться ко мне, — это было нужно, как воздух. Построить доверие с Даной следовало искусственно, в чём Эстер не была сильна. Но иметь своего человека в данный период времени было необходимо.
— Выборочное отношение — мода этого замка, — горько усмехнулась Дана, и Эстер подняла брови. — Я не люблю выделяться, — добавила она, опустив глаза. Неужели лучше было находиться в тени и жить каждый день в ужасе? Тем более, рано или поздно Дана свыкнется с новой ролью и жизнью полностью, может, однажды сможет это и полюбить.
— Страх боли и смерти обычно весит больше, чем все опасения, не думаешь? — посмеялась Эстер, не понимая, каким образом желание жить может не быть значимее, чем всё остальное. Что за глупости.
— К сожалению. Я могу идти? — Эстер лишь пожала плечами, наблюдая, как Дана выходила из комнаты. Вряд ли она сможет полностью понять эту девочку. По крайней мере, если та не пойдёт навстречу чуть быстрее и станет менее закрытой. Над Даной нависал ореол загадочности, но Эстер могла бы поставить свою жизнь на то, что под ним не скрывалось ни капли таинственного.
Сейчас замок заполнила невероятная пустота, пусть жизнь в нём кипела. Альсина была на собрании, а её дочери занимались своими делами, от чего Эстер ощутила себя одинокой — даже Дана ушла. Мысли витиеватой виноградной лозой запутались, и всё казалось сложным, неоднозначным, требовавшим решения. Стоило отвлечься, но читать было нечего — книги в комнате закончились. В голову пришла идея взять что-нибудь из спальни Альсины, где хранилось достаточно научной литературы. Возможно, это могло бы помочь в будущем да и тем более поразить хоть какими-то знаниями Леди Димитреску хотелось.
Эстер давно не была в комнате, наполненной дорогими воспоминаниями. И сейчас, в отсутствие Альсины, возможность отдохнуть там в тайне показалась манящей и сладкой. Она тихонько вышла из комнаты и, улыбаясь собственным мыслям, направилась на первый этаж замка. Невероятная тишина — ни криков, ни смеха, ни слуг. Все испарились, предоставив холодную свободу и скуку. Удивительно, но развлечься, ощутить, как кровь вскипает в венах, хотелось не менее, чем полежать на кровати Альсины за книгой.
Приближаясь к заветной комнате, Эстер услышала шаги и остановилась. Она помнила, когда девушки убирали спальню Леди Димитреску — и сейчас явно было не то время. Это могла быть Бела, но та бы сразу почувствовала чужое присутствие. Эстер выглянула из-за угла, увидев, как уже знакомая служанка тихонько закрывала дверь. Улыбка появилась на губах, несмотря на то, что в душе загорелся огонь. Овечка была загнана в угол. И подумать было нельзя, что Санда осмелится пройти в спальню к Альсине — а Дана ещё утверждала, что та не совершает ошибок. Может, всё же часть дня не будет столь скучной.
— Ты что-то забыла? — Эстер выскочила из-за угла, улыбаясь. Сердце билось так сильно, что вот-вот проделало бы дыру в грудной клетке. Эмоции захлестнули с головой, и в висках стучало молотом, от чего вся ситуация выглядела нереальной. Она не ощущала, что контролировала собственное тело и разум, лишь подчинялась чувствам, которые были готовы вырваться наружу.
— Я искала Леди Димитреску, — Санда опустила глаза в пол, а после уже собиралась уходить, будто бы совершенно не считаясь с Эстер. И та сразу же схватила уходившую девушку за локоть, останавливая. Так дело не должно было идти — подобное поведение было чересчур вызывающим. Она посмела искать
её.
— Правда, зачем же
ты ей нужна? — Эстер усмехнулась, заглядывая в глаза. Чужие зрачки забегали, а дрожь сразу же напала на тело Санды. Вибрации передались через прикосновение и лишь вдохновили, одаривая чувством власти и уверенности. Девчонка боялась, чувствовала себя слабой и была поймана с поличным. Альсина сегодня была на собрании, и подобные похождения вызывали подозрения и ревность. Жгучую, алую ревность.
Ответить Санда не успела, когда Эстер в момент силой провела её по коридору, толкая к тумбе. Глаза заволокла пелена ненависти, а всё существо захватили ощущения силы, тщеславия и высокомерия. Насколько же жалко сейчас смотрелась трясущаяся девчонка, как беспомощно дрожала и не знала, куда сбежать. Эстер улыбалась, подходя ближе, осторожно беря её за руку. Нежно, ласково, игриво, пока Санда совсем не понимала, что происходит — вжималась в тумбу всем телом, пытаясь спрятаться. Её незначительность была сладкой, медовой, ей хотелось насытиться. Спустя мгновение нож, что столь удачно сегодня находился за поясом платья, впился в ладонь Санды, теперь прижатой к деревянной поверхности. Она закричала от боли и неожиданности, согнувшись, оглушая, но позволяя вдохнуть полной грудью. Из зелёных глаз брызнули слёзы — насколько же никчёмной она была. Ни капли стойкости, терпения, чего она ждала? Эстер надавила сильнее, крепко сжимая рукоять кинжала.
— Тебе говорили держаться подальше? — спросила Эстер, не ожидая ответа. — По какой причине ты не слушаешь дельных советов, м? Можешь забыть обо всех своих планах и мечтах, в этом месте им не суждено сбыться, — тихий шёпот вряд ли был слышен при криках, только уверенность, что Санда его понимает, не покидала. — Конец всегда один. Может, мне следует убить тебя? — вопрос был риторическим, но Эстер продолжила тянуть время, пытаясь заглянуть в глаза, играя ножом в чужой плоти. — Но я лишь сделаю предупреждение, лёгкое и безобидное, — она улыбнулась, когда Санда напряглась от боли, не смея больше шевелиться. Любое движение равнялось большему страданию, разрывающему физическому чувству. Острому. — Не смей появляться рядом с Леди Димитреску или её спальней, делать здесь нечего. У тебя есть обязанности, и поиск её внимания в них не входит.
Эстер вытащила клинок, и кровь сразу же хлынула из раны. Красным окрасились поверхность, бледная кожа и серебряное лезвие. Санда плакала, хватаясь за руку и стараясь совладать с болью, только жалости это не вызывало. Адреналин сразу же ударил в голову, приятное чувство власти, доминирования парализовало. Как и чувство жизни. Настоящей, яркой и чувственной. Может, поэтому Эстер не смогла остановиться. Вероятно, по этой причине клинок в одно несчастное мгновение оказался около лица девушки, оставив полосу на щеке, задев губу. Разве теперь она была красива? О, вряд ли.
Эстер вытерла клинок о чужое платье, пока Санда кричала от боли и плакала — весьма раздражающие звуки, как оказалось, — а после скрылась в спальне Альсины, морщась. Оставила позади девчонку, которой, может, она сама была однажды. Нет, не такой — разве мог найтись кто-то похожий? Санда всё же была глупа, недальновидна и совершенно наивна. Теперь же слуги увидят её увечья, и было бы чудно, если бы Дана подсуетилась и помогла обработать нанесённую свежую рану, заполучить доверие. Вспомнит сама, чего теперь испытать не придётся. К тому же, приблизится к девушкам. Она не должна совершить ошибку.
***
Как только Бела сказала, что Леди Димитреску вернулась в замок, Эстер тут же отбросила книгу, вскочила с кровати и направилась в винотеку. Выбрав подходящий напиток из десятков бутылок, наполнив бокал, она тихонько пошла в покои в предчувствии усталого, но приятного диалога. На удивление, вся восторженность после ситуации около спальни Альсины превратилась в измотанность, научная литература так же не расслабляла, а лишь загружала мозг, заставляя думать, запоминать и в целом работать слишком усиленно.
Дверь в покои оказалась открытой, и Альсина как и всегда сидела перед туалетным столиком, улыбнувшись Эстер через зеркало, сразу же её заметив. Искренняя лёгкая радость на женском лице передалась воздушно-капельным. Леди Димитреску сидела в последних закатных лучах, и её тёмные-волосы в вечернем свете кое-где отливали рыжим — как необычно. Её бледное лицо приобрело живые цвета, и Альсина показалась на минуту невероятно молодой, призраком из прошлого, с которым Эстер ранее не встречалась. Чудесное мгновение, когда запутанные мысли ещё не успели обрушиться, а лишь зависли в невесомости, сжало в своей руке сердце.
— Я принесла вина, — Эстер вошла в комнату, отвлекаясь. Она поставила вино на стол, прищурившись — солнце на секунду ослепило. Стоять рядом не было сил, а диван манил своим удобством и красотой. Эстер поддалась искушению, присаживаясь, а после поворачиваясь на бок, устраивая голову на спинке, чтобы можно было наблюдать за Альсиной сзади, а так же видеть её лицо в зеркале.
— Выглядишь весьма довольной, но уставшей. Хороший и тяжелый вечер? — Эстер в ответ утвердительно промычала, чувствуя, что свежесть, шедшая с открытой террасы, убаюкивала. А бархатный голос Леди Димитреску дарил успокоение. Он обволакивал теплом, как сейчас оранжевые лучи — женскую фигуру. Она говорила протяжно, тихо, и слова словно сливались с отдалённым пением вечерних пташек. — Карл должен приехать в ближайшие дни. Подлец зачастил захаживать в этот замок, — Альсина снимала серьги, всё ещё не притронувшись к бокалу.
— День? — спросила Эстер, вздохнув, наблюдая, как пропало и колье. Яркий красный камень в серебряных оковах больше не лежал меж ключиц. Леди Димитреску дотронулась до шеи, закрыв глаза, а после наклонив голову вбок, неслышно простонав. По коже пробежались мурашки, принесшие мимолётную дрожь.
— Не назвал, — ответила Альсина, когда Эстер встала с дивана подходя сзади. Она прекрасно знала, что следующим этапом были волосы, и желание распустить их самостоятельно заполнило грудь.
— А причина? — шпилька за шпилькой, прикосновение за прикосновением. Смольные волосы были мягкими, блестящими, и хотелось зарыться в них носом. Леди Димитреску расслабленно наблюдала через отражение за невесомыми, но вдумчивыми движениями, слегка поддаваясь назад при каждом касании. Или это только казалось?
— Думаю, это связано с последними событиями, — медленно и спокойно начала Альсина, только с каждым словом её недовольство и раздражение росли. — Его успехи на данном этапе лучше моих, тем не менее, это не в долгосрочной перспективе. В их планах с Мирандой масштабный полноценный эксперимент. Но ничего не выйдет. К моему счастью, — она усмехнулась горько. — Карл использует другую тактику. Я занимаюсь вживлением Каду в ещё живых людей, он же — в мёртвых. Это сложно, бесполезно и совершенно непродуманно, — Эстер слушала внимательно, иногда поглядывая на морщинки, что появлялись меж бровей, когда Альсина щурилась. — Он упорно стоит на своём. И этот неопрятный паршивец прекрасно умеет убеждать, ты даже не представляешь как — одна из его сильных сторон, чёрт бы её побрал. Миранда, ослеплённая своей целью, конечно, хватается за любую возможность. Очередной провал приведёт к катастрофе, — она вздохнула, откидывая голову назад, когда Эстер всё же зарылась пальцами в волосы, больше не в силах сдерживаться. Массажными движениями она перешла к вискам, когда Леди Димитреску улыбнулась, а после смиренно продолжила. — Приедет, чтобы забрать несколько свежих тел. Он уже давно распотрошил ближайшее кладбище, так что ему срочно необходима оболочка.
— Грязная работа, — поморщилась Эстер, не представляя, как можно было иметь дело с трупами, что лежали какое-то время в земле. Работа Альсины же была более изысканной, пусть часто и не отличалась чистотой. Но ведь вид алой крови, жизнь, тёкшая по венам её жертв были столь яркими и воодушевляющими, прекрасными. — А откуда он знает, что у Вас есть свежие тела? Насколько я помню, их Вы храните редко, и…
— Эстер… — Альсина тут же пришла в себя, открыв глаза и отдалившись. Теперь пальцы больше не дотрагивались с силой и нежностью до бледно-мёртвой кожи, а всё спокойствие мигом превратилось в тревожность. — Ты задаёшь невероятно правильные вопросы, — сердце замерло. Эти дни были наполнены раздражением, исходящим от Альсины, резкими переменами её настроения, где-то равнодушием и даже злостью. Но сейчас прозвучавший комплимент залечил все нанесённые раны и будто стёр все ошибки. — Дана… Та запуганная, жалкая девчонка. Расспроси её, она всегда была близка со слугами, — Эстер похмурилась, не понимая, к чему вела Леди Димитреску. — В замке появилась крыса… Возьми это на себя. Как можно скорее. И позже позови ко мне Кассандру.
Эстер ощутила невероятное доверие и всплеск энергии вкупе с потрясающим единением, заполнявшим каждую клетку. Общее дело всегда сближало, и просьба, — или приказ, не так важно, — показалась возможностью проявить себя. Мысль сразу же озарила разум. А если тогда в саду Эстер не показалось, и Санда действительно несла в руках какие-то бумаги? В замке она находилась не так давно, а её расспросы не внушали доверие и не имели конца и края. Сейчас было не время говорить о своих догадках, пока не было собрано достаточно доказательств. Причем, высока была вероятность, что девчонка затихнет на ближайшее время после случившегося и выяснить ничего не удастся. Стоило ли так спешить с проявлением собственной власти и ревности? Эстер сжала зубы, возвращаясь к разговору.
— Может, стоит быть с ней помягче? — Кассандре доставалось от матери часто, и в периоды наказаний её сковывали обида, злость и смирение. Ясно было лишь одно: её не стоило трогать. А отходчивой эта девчонка не была, как и Альсина. И только когда остывала Леди Димитреску, когда её отношение вновь становилось тёплым, остывала и Кассандра.
— Она не справляется со своей работой, уделяя всё время своим желаниям, Эстер. Какой день она пропадает на охоте, скажи мне? — Эстер замолкла, не понимая, почему одна фраза вызвала подобную вспышку гнева в её сторону. — Откуда эта мягкосердечность? Ты знаешь меня достаточно неплохо, чтобы понимать, для чего я это делаю. Ты слишком снисходительна, — может, слова были и правдой отчасти. Только, наверное, Санда бы не согласилась с этим, показав свои искалеченные руки. Ей теперь и работать будет невыносимо больно, если не невозможно, а придётся. Эта мысль была приятной, и Эстер улыбнулась, заметив, как Альсина посмотрела на неё с непониманием.
— Любовь разве не сильнее этого? — фраза прозвучала шепотом, и Леди Димитреску смягчилась. Эстер прошла к туалетному столику, встав к нему спиной и облокотившись на предмет руками. Альсина помолчала, осмотрев её с ног до головы, а после взглянув в глаза, яростно ожидавшие ответа.
— Она не должна затуманивать разум. И становиться слабостью. Сразу понятно, куда бить, — слова прозвучали жестоко и больно. И мир на мгновение перевернулся. Если эта женщина говорила правду, то её эгоизм, страсть к власти и порядку были превыше всего. Это означало, что её дочери никогда и не занимали в её жизни пьедестал. Это говорило, что Эстер его тоже никогда не сможет занять.
— В книгах я читала иное, — она еле-еле выдавила из себя слова, чувствуя, как сердце разорвалось. Эстер сразу же начала рыться в собственных воспоминаниях: Альсина ни разу не сказала своим дочерям, что она их любит. Дарила ласку, тепло и заботу, но это всегда было смешано со строгостью, а её требования летали столь высоко, что её дочери не всегда были способны их исполнить, пусть и были послушными настолько, насколько это вообще возможно. Имело ли смысл то, что сейчас происходило между ней и Альсиной, если эта женщина всегда будет значить для Эстер намного больше? Придёт ли в итоге спокойствие? И счастье?
— Потому что жизнь никогда не писала книги, — ноги подкосились, и Эстер опустила глаза, не зная, что ответить. Рука соскользнула со стола, и бокал звонко ударился о пол, разлетевшись на осколки. Время остановилось как тогда, давно в обеденном зале, когда бутылка вина была неуклюже разбита. Все мечты пронеслись перед глазами и каждая вселилась в осколок некогда прекрасного сосуда, а страх сковал тело. Казалось, что всё же Эстер разбилась, наконец, долетев до земли с высоты того водопада, пробив лёгкие насквозь.
Слёзы навернулись на глаза, и Эстер ощутила, как разочарование, опустошение вместе с диким, необузданным испугом завладело всем существованием. Альсина молчала, и посмотреть на неё оказалось невозможным действием. Увидеть её лицо, раздражённое и высокомерное, означало бы добить себя полностью. Эстер вылетела из комнаты молча, опустив голову, но не согнув спины. Недалеко в тумбе в коридоре лежали старые полотенца, которые не использовались. Она узнала об этом, когда сама ещё убиралась в зале омовения.
Вернувшись в комнату, Эстер осторожно собрала осколки, а после села на колени рядом со всё ещё молчащей Альсиной, вытирая разлитое вино. Да как же так вышло? Снова? Будут ли теперь последствия после этой ошибки? Серое полотенце окрашивалось в красный. После оно будет выкинуто, вряд ли получится отстирать въевшееся вино. И извинения не собирались срываться с губ, потому что тогда бы последовал ответ от Леди Димитреску. Неприятный, нежеланный. Слёзы лились по щекам, и Эстер старалась незаметно их вытирать, чтобы не казаться слабой и жалкой. Какое же бесполезное занятие!
— Хватит, — жёсткий голос Альсины заставил остановиться. И Эстер бросила полотенце, продолжив сидеть на полу возле женских ног, не имея сил и гордости встать. — Это всего лишь бокал, — глаза закрылись.
Нет, это был не простой бокал. Не только после того, как его осколки превратились в мечты. Эстер поняла в одно мгновение, что так будет всегда. Сказка, которую она желала, никогда не сбудется. Потому что жизнь не умеет их писать. Она всегда будет бояться потерять, продолжит добиваться ещё большей любви от Леди Димитреску, когда та не способна дать её в полном размере. Сколько же ещё предстояло узнать об этой женщине, а сил на это не было. Потому что сама она делилась слишком редко, а вытягивать позолоченные нити информации, стараясь, отдавая всю себя, надеясь, сейчас казалось таким сложным. Стоило с этим свыкнуться. Вот почему Эстер боялась довериться и открыться вновь. Только её предала не Альсина, а собственные же ожидания.
Она уже обрекла себя на это. Согласилась остаться в замке. Нет, уехать вновь с цыганами она бы не смогла. Не только потому, что там не было для неё места. Эстер всегда знала одну вещь, в которой боялась себе признаться. Она не умела и не хотела жить в свободе, быть ответственной за собственный выбор, не понимать, что будет дальше. Сбежать с Ионом было страшнее смерти, как и любые глобальные перемены. В деревне всё было предписано и понятно: жестокий и неразумный отец, который не заботился о родной дочери, но при малейшей возможности пытался управлять её жизнью. Люди, которые не принимали и не любили. Тогда Эстер знала, что её жизнь закончится так же, как и началась. Но ведь она никогда не пыталась уйти от неё. Так было и в замке. Альсина управляла её существованием, и Эстер была зависимой. Жалкие мысли о побеге пропали так же, как и появились — и только по той причине, что страх завладел душой, как и неизвестность. И, конечно, в груди цветком расцвела любовь, которую постоянно растаптывали. Живучая.
Не было смысла сопротивляться и играть в недотрогу. Всё будет так, как должно быть. Ломать Альсину бесполезно, притворяться той, кто не готова терпеть её высказывания, перемены настроения, высокомерие, вспыльчивость было огромнейшей ложью. Пусть в замке Эстер смогла открыться: стать сильнее, понять, что ей действительно нравится, принять свои тёмные стороны и позволить им властвовать, но в душе всё равно плакал ребёнок, который так хотел невозможной любви, всепоглощающей и несоизмеримой. Эстер не сможет этого получить так, как желала. Но всё же часть ощутить сможет. Да и разве получится жить без этих страданий, которые так въелись в её душу, стали родными и никогда не заканчивались? Разве бы не стало резко «
не так»? Захотелось сдаться.
Эстер подвинулась к ногам Альсины, а после уткнулась носом в её платье и колени, продолжая бесшумно плакать, понимая, что совершила множество ошибок за последние дни, даже не представляя, о чём сейчас думала эта женщина. Её рука оказалась в светлых волосах, а ласковые движения медленно забирали всю боль.
— Ты устала, — проговорила Альсина, а размеренные и тягучие слова эхом отдались в ушах, их перекрывал звон. — Эстер, — долгая пауза заставила вжиматься сильнее в чужое тело, вдыхать успокаивающий запах роз, сжимать в ладонях светлую ткань платья, приподнимая его. Леди Димитреску отчего-то всё никак не продолжала фразу, но единственным желанием сейчас было лишь раствориться в ней. Смирение и принятие то ли оковами повисли на теле, то ли наоборот дарили крылья — чёрт с этим. — Прекрати думать так много.
— Завтра, — прошептала Эстер, повторив это ещё несколько раз на усталом и беспомощном выдохе, закрывая глаза, наслаждаясь каждым прикосновением и пульсацией в голове после извержения эмоций.
— Осталось всего три часа.
Сто восемьдесят жалких минут до неизбежности, до порванной виноградной лозы запутанных мыслей, до забытых предрассудков и яркого лунного света, так мешающего спать.
