***
В последние дни у дочерей Альсины проснулось невероятное желание проводить с Эстер время на постоянной основе, будто это была их единственная забава, что являлось вопиющей ложью. По какой причине девочки то и и дело приглашали посидеть в библиотеке, поиграть в оперном зале, посмотреть, что происходит в подвале, было не ясно. Чаще всего Эстер всё же была предоставлена самой себе, но Бела и Даниэла теперь же вылавливали её в коридорах или же нагло врывались в комнату, желая завлечь в свои игры. Только после посещения кладбища Эстер, идя следом за девочками в подвал или же позже чувствуя вес ножа в своей руке, разрезая чужую кожу, начала переживать. Нет, это нельзя было назвать сожалением, жалостью или настоящим дрожащим в груди переживанием. Скорее это было ощущение приближающейся смерти, схватывающий в свои силки беспомощного человека в кандалах, неприятное чувство конца, растущего понимания, что Эстер являлась единственным живым человеком в замке, кого не постигнет подобная учесть. Смотреть на работу дочерей Альсины резко стало проще, чем помогать выполнять её, хотя крики иногда невозможно раздражали. Сама Смерть словно стояла тогда на кладбище рядом, и чувствовался её запах, присутствие, дыхание. Будто старый любимый друг топтался за спиной, нежно положив руки на плечи, оберегавший, ласково-жестокий, шептавший: ещё слишком рано. На мгновение показалось, что Эстер утонула слишком глубоко. Так не должно было быть. Разве привилегия быть человеком, чувствовать, жить могла перерасти в то, что Эстер совсем забыла о маленьких радостях? Резко они перестали приносить удовольствие, оставаться сладостью в душе. И лишь забирание жизней позволяло чувствовать себя наиболее живой. Но ведь она не была мертва: ни внутри, ни снаружи. Бела и Даниэла проявляли, на удивление, больше желания занимать Эстер, нежели Кассандра. Эстер списала всё на то, что средняя дочь получила очередной выговор от матери, и теперь её готовность контактировать с кем-либо сошла на нет. Но, впрочем, однажды вечером Кассандра в своей манере выловила Эстер около спальни, хищно улыбаясь, словно замыслила ещё одну провокацию, и пригласила пройтись на следующий день по крышам. Мысль, что та может запросто столкнуть вниз, внезапно пересекла разум, но Эстер тут же пришла в себя, согласившись. Те времена давно прошли. Они так и не договорились о точном времени, и пришлось взять эту обязанность на себя. Увидев однажды кроваво-красный закат на крыше, теперь же хотелось посмотреть на нежный рассвет. Всё же это было олицетворением начала, нового этапа и новой жизни, как бы наивно и идеалистично это ни звучало. Невозможное желание посмотреть на светлеющее небо, может, желтоватое, а может, и розовое, восходящее светило, которое ослепит глаза и подарит трепещущее ощущение начала нового дня, красоты окружающего мира, полного величия и непостижимых тайн, бьющим источником прорвалось насквозь. Эстер встала ранним утром, когда солнце всё ещё не взошло, заранее попросив Дану разбудить её. Девушка была всё ещё сонной, но отпускать спать её никто не собирался — в голову вчера пришла идея сладкой авантюры, и её помощь пригодилась бы. Эстер, проснувшись и раскачавшись, посадила ту перед туалетным столиком, распустила шоколадные волосы, упавшие локонами на плечи. Так Дана, к слову, смотрелась старше. В её девятнадцать лет она выглядела на пятнадцать, сейчас же — на все двадцать. — Это обязательно? — спросила она, будто ей было сложно смотреть на своё отражение. Чувствовалось её невыносимое желание встать со стула, пока Эстер расчесывала тёмные мягкие волосы. Скользкая тревожность витала в воздухе, и хотелось спросить, в чём же проблема, но пришлось держать свои желания в узде. — Я сделаю более крепкую и подходящую причёску, — ответила Эстер. Необходимо было сделать пучок, чтобы волосы Даны на крыше не мешали и не распустились, чтобы позже не пришлось вновь их перезаплетать, терять драгоценное время. Пусть о нём они ни разу не говорили, но Эстер прекрасно знала, что значит одна минута, когда ты являешься служанкой. К тому же, обязанности Даны отличались от тех, которые когда-то принадлежали самой Эстер, став более сложными, нагруженными. — Мы куда-то собираемся? — спросила Дана, словно занервничав. Но Эстер тут же отмахнулась, поворачивая голову девушки к зеркалу, обхватив ладонями, прося не вертеться. Невозможно было заплести волосы красиво, когда девчонка постоянно искала возможность отвернуться от собственного отражения. — На крышу. Ты понесёшь вещи и заодно пройдёшься — свежий воздух не помешает нам обеим. С нами будет Кассандра, но… пожалуй, тебе не стоит ничего говорить. У неё… специфический юмор. Как у матери, только бесцеремонней, — Эстер произнесла это так, словно Дана имела представление о Леди Димитреску, и тут же пожалела о том, что сказала глупость. — Не переживай, ты будешь в порядке, — она постаралась успокоить, дав хотя бы поверхностную информацию о предстоящей прогулке, чтобы отсечь любое волнение и дать примерный план действий. Дана должна была оставаться спокойной и тихой, не привлекать внимания. К тому же сейчас Эстер чувствовала за неё ответственность — абсолютно новое ощущение, которое накладывало на плечи тяжкие обязательства. Они не были подругами, близкими людьми, но в последнее время постепенно сближались — только привязываться боялись обе. Это витало в воздухе. Запах страха проникал в лёгкие. — Я не переживаю. Леди Кассандра никогда мной не интересовалась, в отличие от… Сама знаешь — шрамы, — Дана поморщилась, пальцем в воздухе чертя круги около лица. Всё же, когда та стала личной служанкой Эстер, Даниэла прекратила свои нападки. Теперь служанки для неё будто не существовало, а интерес стих так же, как и появился. Впрочем, младшую дочь Альсины редко действительно интересовали девушки, а не получаемые от них эмоции. Гиперфиксации заканчивались так же быстро, как и начинались — плавающее непостоянство. — Они тебя не портят, — прошептала Эстер, улыбнувшись. Хоть что-то было у них общего — отметины, так ярко показывающее, что тело было живым, умело чувствовать и перенесло боль. Шрамы на лице действительно, по мнению Эстер, Дане не приносили уродства — смотрелись органично. Либо же это являлось делом привычки. Полосы были тонкими, заметными, но аккуратными. Ранения не были глубокими — они придавали статности, опыта, зрелости и определённой жесткости столь детскому и невинному лицу. — Не уверена. Но плюсы в них есть — девушки мне доверяют, потому что жалеют, — посмеялась горько Дана. Всё же она смотрела на шрамы более реально, нежели Эстер, которая будто вдыхала в них жизнь, искала в них красоту. Девчонка видела всё по существу: лицо изменилось из-за жестокости и насилия — разве это украшало? Столь разное восприятие одного и того же заставляло задуматься и приземлиться. — Нам это на руку, пусть жалеют, — проговорила Эстер, начав заплетать шоколадные красивые волосы, вспомнив о собственном теле. Слова сами сорвались с губ, когда Дана широко раскрыла глаза, когда в них мелькнуло что-то сродни столь простому интересу и взрослому пониманию. — И у меня есть шрамы. На теле. Только это никак не сблизило меня со служанками, — Эстер усмехнулась. — Впрочем, моё восстановление было весьма необычным… Тем не менее, я до сих пор боюсь смотреть в зеркало. Кассандра не заботилась о том, чтобы они выглядели презентабельно, — она ведь действительно давно не разглядывала собственное тело. Привыкнуть к красным отметинам не было невозможным, но каждый раз Эстер забывала о них — отражение хватало в свои извращённые объятия и выбрасывало в ту туманную ночь нагло и жестоко. Воспоминания исчезли, но ноющее неприятное чувство предательства иногда давало о себе знать. Оно давно уже было зарыто под землей, похоронено без единой почести, но живым мертвецом изредка протягивало руку из-под земли, хватая за ногу. Оставалось лишь вырываться. — Как ты после всего можешь находиться с ней рядом? — удивлённо спросила Дана в полном непонимании. Та сторонилась Даниэлы так же, как дикие звери боялись огня. Конечно, ей было совершенно в новинку, что отношения Эстер и Кассандры перешли определённую грань, а былое забылось. Впрочем, вторая вряд ли придавала хоть какое-то значения случившемуся — это ведь было заслужено, верно? — Забавно, что именно после всего я и могу находиться рядом, — Эстер посмеялась, вспоминая совместное убийство Анны — как же отвратительно это звучало в мыслях, — охоту и собственное возвращение в замок. — Я мало помню с той ночи, но иногда мне кажется, что тогда мы сблизились. Словно, заглянув под кожу, Кассандра узнала меня. Страх давал знать о себе, но чуть позже его подавила благодарность и доверие, — задумчиво произнесла Эстер. Вряд ли хоть кто-то, не прочувствовавший всё, что произошло между ними, смог бы понять сущность их отношений: странную далёкую близость, интерес и общность. — Но ты всё же не можешь смотреть на шрамы, — заключила Дана, тяжело вздохнув, через зеркало глядя в глаза Эстер, стараясь понять нечто для себя. Может, найти решение для своих же проблем или же чуть больше углубиться в саму Эстер. — У меня есть причины, — вынужденное уточнение. — В ту ночь в подвале была не только Кассандра. Мои шрамы — её рук дело, но приказ отдал другой. Всё в прошлом, но я боюсь, что при взгляде на них его призрак вновь встанет перед глазами, — это было одним из предательств Альсины, жестоким и разрушающим. Эстер перестала винить её разумом, но душа и сердце часто отказывались ему потакать. В то время Леди Димитреску не давала никаких обещаний, была столь неизвестной и далёкой, что сейчас это казалось невыносимой чушью — будто и не было такого. Эстер, вероятно, не имела права обижаться, всё же она знала правила и последствия ошибок. Бутылка была разбита, наказание было получено. Всё справедливо? Главное, что это понимал разум, сердцу придётся смириться — не хотелось своими же давними ощущениями портить всё, что сейчас происходило, росло и расцветало. — У тебя особые отношения с Леди Димитреску, — в её голосе не было презрения, лишь констатация очевидного факта, его принятие. Дана не сильно интересовалась отношениями Эстер и Альсины, больше заботясь о собственной жизни и своём благополучии. Это и было правильным. — Об этом знает весь замок. Но вряд ли всё, что говорят, правда, — и Эстер уже прекрасно знала, что говорили люди. Дана рассказала. Всё же она была невозможно полезной, и за её информацию, за утоление интереса хотелось нещадно благодарить. И Эстер даже не замечала, как с каждым днём всё больше и больше отдавала Дане взамен: неравнодушия, переживаний и дружеской заботы, совсем не относясь к ней как к служанке. Девушки говорили, что Эстер с самого начала шла по головам, желая получить место под солнцем, что её душа была столь же чёрной, как и душа Леди Димитреску, что на этом они и сошлись. Речи о любви никогда не велось — выгода, желание жить, обман. И ни капли искренности. — Кстати, Санда больше не задает вопросов, у неё искалечены руки. Ты? — краткий вопрос, и Эстер тяжело вздохнула. — Я перешла грань, — виновато произнесла она. Ей было плевать, что та не может без боли выполнять работу, но тревожил лишь факт, что подозрения могут не получить логичного подтверждения. — Неудивительно, что теперь она ниже травы и тише воды. Моя ошибка, — Эстер поджала губы, почти закончив с причёской. Она решила выпустить несколько прядей из пучка, чтобы те спадали на лицо. Если Дане не нравились её шрамы, то закрыть их было вполне неплохой идеей. — Знаешь, я видела её с бумагами в саду, ты знаешь что-то об этом? — осторожно решилась спросить Эстер. — Я пытаюсь собрать информацию, — скривилась Дана. Было ясно, что это даётся ей непросто, и вопрос был задан слишком рано. — Но мне стали говорить намного меньше, как только ты взяла меня к себе. Хотя девушки радуются, когда я доношу им «сплетни», тогда доверие возвращается, — Эстер усмехнулась. «Сплетни» были исключительными — их пускала сама Эстер, постепенно начав контролировать всё, о чём говорили служанки. Дана в связи с невинной внешностью, шрамами, репутацией оказалось абсолютно идеальным человеком для манипулирования слугами. И надежда, что девушка не чувствовала вину за свои поступки, теплилась в грудь, пусть и была абсолютно напрасной. Жизнь всегда была дороже, и любой на её месте поступил бы так же. Может, только не Мэри. Эстер тут же прогнала эти мысли. — Как только картина будет цельной, я всё расскажу. Мои отрывки не достоверны… — фраза прозвучала искренне, и Эстер успокоилась, закончив с причёской и улыбнувшись. — Я тебе доверяю, — Дана лишь улыбнулась и покраснела. Она всё же отвернулась от зеркала, а после быстро встала, видимо, не желая смотреть в своё отражение. Однажды это пройдет. Требовалось время, чтобы слова, разговоры возымели своё действо, чтобы понимание пришло на место страхам и переживаниям. Эстер переоделась в чёрное лёгкое платье, распустив волосы. Дана сказала, что та выглядит прелестно, не слукавив. Через полчаса они вдвоём тайно выбрали вино в винотеке, а после собрали вещи в комнате. Всё действо ощущалась так легко и свободно, что Эстер увидела это даже в глазах Даны. Та словно и забыла, в каком жестоком месте находилась, расслабившись. Оказалось, что она умеет чудно шутить, мило щуриться, когда думает. А ещё Дана была тактильной — когда та расслаблялась, то всегда легко касалась пальцами локтя или ладоней, даже не замечая этого. Правда, всё проходило, как только обе девушки вновь погружались в реальность. Всё же подобные моменты имели ценность, которая на чаше жизненных весов спускалась далеко вниз, касаясь земли. Они, собрав все вещи, направились в комнату Кассандры. Дана шла позади, неся нужные принадлежности, немного нервничая, опустив глаза в пол. Всё же её слова не соотносились с реальностью — из-за Даниэлы она чувствовала необоснованный страх и перед Кассандрой. Нельзя было её за это винить. Эстер, воодушевлённая предстоящим рассветом, разговором и неизвестностью, вошла в комнату без стука — да и дверь оказалась открытой. Она сразу же оцепенела, широко раскрыв глаза и рот, не в силах пошевелиться. На постели находилась полуобнажённая Кассандра, в то время как на ней сидела девушка. Служанка была обнажена, на её лопатках при свечах сверкали бусины пота, а мягкие стоны растекались бархатом по спальне. Девушка обвила руками чужую шею, извиваясь, пока Кассандра взглянула на Эстер, ухмыляясь. Неимоверный стыд, смущение и — чёрт возьми, — интерес сразу же захватили всё существо. — Ты рано, — проговорила Кассандра, губами касаясь тела незнакомой служанки. Эстер, покраснев и отвернувшись, тут же забыла, зачем пришла. В её голову даже не приходило, что средняя дочь Альсины могла быть занята этим утром — ночью. — Мы собирались на крышу, — быстро выпалила Эстер, стараясь забыть столь яркую интимную картину, которую только что видела. Щёки горели, а образы перед глазами никак не уходили. Они накладывались на собственную личность, вскрывая все потаённые желания и сны. Хотелось провалиться под землю. Следовало постучать, чёрт — нужно было спросить разрешения войти. — Я… буду ждать тебя за дверью, — отчеканила Эстер, выходя из комнаты и резко выдыхая. Она случайно сильно хлопнула дверью, заметив перед собой Дану, которая обескураженно раскрыла глаза и вздрогнула от неожиданности. — Всё в порядке? — Дана подошла ближе, немного брезгливо спрашивая о состоянии, будто из вежливости задала этот вопрос, не желая знать, что же произошло в комнате за столь короткое время. Вероятно, Эстер выглядела слишком растерянно, потерянно — то ли бледная, то ли раскрасневшаяся. — Да, — она отошла в сторону, заметив, как незнакомая потная девушка в белом полотне — частично окрашенным кровью? — вышла из спальни. Дана, казалось, всё поняла, смиренно закрыв глаза и подняв брови. Пришлось ждать Кассандру молча, стараясь побороть смущение. Та вышла из комнаты через пятнадцать минут, свежей, довольной, как ни в чем ни бывало. Путь на крышу всё же прошёл в улыбающемся молчании. Эстер было неловко, а обнажённая и постыдная картина то и дело мелькала перед глазами, но Кассандра лишь хитро улыбалась, не испытывая и капли угрызений совести. На крышу они поднялись на лифте, и Эстер вновь почувствовала, как вспышка новизны и восхищения разорвалась в груди. Чувство, что бесчувственная машина поднимает вверх — совершенно неясно, каким образом, — поражало до глубины души. Открывшиеся двери лифта сразу же впустили ранний утренний ветер. Кассандра не успела ничего сказать. Эстер толкнула Дану в плечо, и та достала из небольшой сумки две бутылки вина, обескуражив среднюю дочь Леди Димитреску. — Бунтарство, — прищурилась Кассандра, прошептав сладко, смотря то на Дану, которая отвела глаза, не выдержав пристального хищного взгляда, то на самодовольно улыбающуюся Эстер. Её тёмное платье завораживающе развевалось на ветру, сливаясь с темнотой ночи и каменными стенами. — Мне нравится, — она подошла к Дане, забирая свой сосуд с напитком, остановившись на минуту и двусмысленно улыбнувшись. — Волосы. Тебе идёт, — через мгновение Кассандра забрала вторую бутылку у смутившейся Даны, а после резко развернулась, возвращая всё внимание Эстер. — Скажи, где будет лучше виден рассвет, — ответила она, начав новую-старую тему. Кассандра пожала плечами, а после похмурилась, надув губы и прислонив прохладную бутылку к щеке. Очевидно, шалость Эстер пришлась ей по вкусу — то, что не могли сделать её сестры, всегда было более манящим. — Тебе понравится, — её губы вновь растянулись в дерзкой улыбке, а глаза загорелись. Она вновь резко развернулась, подойдя к Дане и вернув ей бутылки, когда та даже не шелохнулась от неожиданности. Кассандра положила ей руку на плечо, немного наклонившись, а после шептала что-то на ухо несколько минут. Дана лишь задумчиво кивала, оглянувшись в один момент, а после молча удалилась. На секунду Эстер ощутила нараставшую тревожность — скрытность и незнание раздражали. Кассандра, мило и наигранно улыбаясь, подошла к Эстер, схватив за плечи, а после поведя по ступенькам вниз с башни. Они шли быстро, не обращая внимания на лишь немного менявшийся вид, на двери в неизвестные комнатки в каменным стенах, на где-то потрескавшуюся тёмную черепицу. В тишине, где будто бы было запрещено и говорить, девушка провела Эстер вверх по ступенькам в очередной башне. Это место ничем не отличалась от прошлого — даже вид мало изменился. Единственное, что привлекло внимание, это необычная длинная и толстая веревка, исходившая из окна куда-то вдаль. Чуть позже Эстер заметила большой железный крюк с ручкой, лежавший на каменном подоконнике, и тут же широко раскрыла глаза в отрицании и в понимании. Идеи Кассандры часто были безумными, всегда заставали врасплох и пугали, но сейчас сердце забилось слишком быстро, а желание сбежать росло в груди. — Давай, — Кассандра лишь глазами показала на железный крюк, и Эстер развернулась к ней, помотав головой. Та никогда не принимала отказов — глупо было думать, что всё могло быть иначе. Средняя дочь Альсины тут же схватила за плечи, подводя к окну, а после вкладывая в руку железный холодный предмет властно и упрямо. Верёвка показалась хлипкой, да и высота была огромной — если рука соскользнёт или оборвётся верёвка, то Эстер полетит вниз, а жизнь закончится мгновенно — она не успеет и моргнуть. Желудок скрутило, но Кассандра не давала выбросить крюк из руки, крепко сжимая ладонь Эстер. — Не бойся, — уверенно произнесла она прямо над ухом, вновь управляя движениями: подняла чужую руку вверх, надевая крючок на верёвку, от чего Эстер занервничала ещё больше. — Держись крепко. Я буду рядом, — Кассандра подняла вторую руку, и теперь Эстер крепко сжимала ладонями уже нагревшийся железный предмет. Назад дороги не было — Кассандра преграждала путь, вынуждая встать на подоконник. Ветер тут же поднялся с новой силой, приподнимая юбку платья вверх, развивая волосы. Эстер задержала дыхание, ощутив вкус высоты и страха — это была словно проверка на доверие. Если Кассандра предлагала авантюру человеку, смертному и хрупкому, важному её матери и ей самой, то всё должно было быть в порядке, верно? — Если я не удержусь? — неожиданно для самой себя спросила Эстер, когда девушка сзади посмеялась, протянув вперёд руки и убрав чужие светлые волосы за уши. Это не успокоило ни на каплю, а в груди будто все органы сжались от ощущения предстоящего полёта. В голове проносились картинки страшного падения: как тело летит вниз, а после разбивается о крыши или же далёкую землю. Мышцы сокращались от ужасающих фантазий разума. Наблюдать за высотой, думать о парении над ней — это было одно, чувствовать — совсем иное. — Ты слишком любишь жить, — один толчок рукой, и Эстер закричала, услышав эхо собственного голоса в ушах. Пальцы так крепко вцепились в крюк, а несколько секунд полёта показались вечностью. Сердце остановилось, а возможности дышать больше не было. Платье задралось вверх, от дувшего в глаза ветра выступили слёзы. Крыши под ногами пронеслись с неимоверной скоростью, а чувство быстрого стремления по воздуху и свободы захватили грудь, сжали всё внутри. Из-за ветра, стоящего в ушах, не было слышно жужжания, но насекомые летели рядом, сопровождая. А улыбка вопреки всем страхам появилась на лице. Всего лишь несколько секунд, быстрых, опасных, оказались такими долгими, но всё равно недостаточными, чтобы насладиться моментом. Мутное понимание того, что над головой всё ещё стояло звёздное небо, постепенно светлеющее, медленно скрывающее свои созвездия и луну, было достигнуто лишь к концу полёта. Телом и душой завладели ощущение пустоты под ногами и яркое, мощное, звенящее в груди чувство жизни. Как же забавно — и Икар мог выжить, если бы решил полетать ночью. Как только Эстер приблизилась к другой башне, находившейся чуть ниже предыдущей, Кассандра уже была там, поймав её. Она смотрела, радостно улыбаясь, когда Эстер никак не могла отпустить крюк — всё ещё казалось, что под ногами пропасть, а не каменный подоконник, — рвано хватая воздух, слыша стук собственного сердца и свой же отдалённый крик в ушах. Леди Димитреску бы убила её за это, определённо. Чувство полёта ушло слишком быстро, а желание вновь ощутить его сейчас, когда страх исчез, а уверенность предрассветными лучами засветилась внутри, полностью захватило. — Я же говорила, что тебе понравится, — усмехнулась Кассандра, помогая застывшей и глубоко дышащей Эстер отцепить руки от железного крюка, который через несколько мгновений оказался валяющимся на полу. Ей действительно понравилось. — А я всегда права. Эстер лишь подняла брови, посмеявшись, а после заметила Дану, которая уже стояла на соседней, достаточно безопасной крыше, обнесённой железным витиеватым заборчиком. Девушка ждала, рассеянно поглядывая вверх. Ей совершенно не подходило это место — она терялась, казалась слишком приземлённой для него, слишком реальной. Наверное, Дана не чувствовала приверженности к замку, совершенно его не любила и уж тем более не считала домом — именно поэтому, предположила Эстер, девчонка выглядела так, словно пришла совсем из другого мира, чуждого, но невероятно настоящего. — Ей не нужно повторять дважды, — прошептала Кассандра, которая тоже теперь смотрела на Дану, стоя рядом. Никогда бы не подумалось, что ту заинтересует одинокая фигура служанки. Созидать было присуще лишь Эстер. — Исполнительная и тихая. Хорошо, что на её лице есть шрамы, иначе бы от подобной идеальности выворачивало, — поморщилась Кассандра, и Эстер похмурилась. Дана действительно была далеко не проблемной. Всегда делала всё, что от неё требовалось: ни больше, ни меньше — чётко. Старалась держаться тихо и смиренно, не показывая своих страхов и эмоций, которыми так любил питаться этот замок. Словно вокруг её маленькой фигуры были возведены стены, защищавшие, не позволявшие всему ужасу и тьме пройти внутрь. Может, именно её отдалённость от всего, нахождение в себе, где, казалось, лишь тихо бил прибой, умение держаться притягивали и интересовали. Что было за закрытыми дверьми — неизвестно. Эстер и Кассандра медленно и в тишине спустились к Дане, каждый в своих мыслях. Девушка принесла бокалы и покрывало для Эстер — на крыше не было холодно, но всё же утренняя заря рождала прохладу, — и ещё одно полотно постелила на крыше, где сразу же устроилась Кассандра со скучающим видом. Да, той явно было интереснее летать вместе с Эстер над крышами, нежели сидеть на них и наблюдать за рассветом. Если бы не было вина, та бы точно оставила это место. — Можешь забрать всё через полтора часа, — сказала Эстер, и Дана удалилась, посмотрев немного тревожно, словно побоялась оставлять её с Кассандрой. Возможно, ей не верилось, что с кем-то дочери Альсины могли вести себя без причинения вреда здоровью. Рассвет тихонько занимался, и небо всё же постепенно окрашивалось в розово-жёлтый цвет, принося с собой чувство начала нового дня. Бутылки уже были открыты, а вино разлито по бокалам. — Признаться, я ничего не понимаю в вине, — сделав глоток, поморщилась Эстер. Оно всё ещё казалось кислым и не столь вкусным, как ожидалось. Кассандра лишь фыркнула, получая от напитка удовольствие, наслаждаясь терпким вкусом. В ответ не прозвучало ни слова, а тишина нарушалась только далёким пением птиц, холодным эхом проносящимся по округе. Присутствие Кассандры не смущало — её здесь словно и не было, столь незаинтересованной в происходящем она показалась. Призраком, соизволившим войти в этот мир, чтобы вспомнить, как скучно здесь могло житься. — Я знаю, что тебе не нравится. — Избавь меня от разговоров по душам, — поморщилась Кассандра, и Эстер отвернулась. Та любила действо, авантюры и хаос, но никак не спокойствие рассвета и долгие разговоры. Всё же вопрос, почему она оставалась на крыше и было ли дело только в вине, ещё раз пересёк мысли и показался таким навязчивым, что Эстер еле-еле от него отмахнулась, не желая чувствовать себя виноватой. — У тебя есть душа? — удивлённо произнесла Эстер, переводя серьёзную тему в шутку, когда Кассандра посмеялась, взглянув в изумлении и заинтересованно. Ей понравилась наглая смелость, и чужие глаза вновь загорелись — забавно, что звёзды в это же время медленно гасли. Молчание и тишина вновь повисли в округе, окутали, а неожиданные мысли пчёлами зароились в голове, и Эстер, не выдерживая жужжания, всё же решилась задать вопрос. — Не так давно я разговаривала с Беллой, — Кассандра вновь повернулась, ожидая продолжения, — что происходило в замке в моё отсутствие? — Почему ты спрашиваешь об этом сейчас? — вопрос на вопрос звучал как уход от ответа, но Эстер лишь пожала плечами, не желая раскрывать собственных мотивов. Провокация не удалась, и Кассандра сделала глоток вина прежде, чем языком собрала алые капли с губ. — Ничего не происходило — в этом и была проблема, — она ответила кратко, недостаточно для удовлетворения интереса. — Но ты ведь хочешь узнать о маме, а не о замке, — усмешка. И Эстер отвернулась, крепко сжав в руках бокал. Вероятно, её щёки покрылись румянцем, став цвета рассветного неба. Кассандра не любила долгих прелюдий, к тому же, была слишком проницательной. — Подумала, зайдя сегодня утром в твою комнату… — смущение лишь нарастало, пока средняя дочь Альсины шире улыбалась, не стесняясь ни своих действий, ни желаний. Её раскрепощённость поражала, ей можно было восхищаться — но всё же сейчас хотелось спрыгнуть с крыши от неудобства. — У Леди Димитреску были… — Эстер тут же пальцами стала перебирать волосы, боясь задать интересующий вопрос. — Девушки в твоё отсутствие? — Кассандра взяла всё в свои руки, подняв бровь и произнеся фразу самодовольно и небрежно, от чего стыд вновь разгорелся в груди. Обсуждать подобные вещи не приходилось, а обезоруживавшая открытость лишь вводила в ступор, заставляя сердце неприятно скрипеть. Эстер легонько кивнула, глядя с мольбой и надеждой, не переставая нервно играться с волосами. Настроение Кассандры поменялось, а высокомерие и насмешка сошли с лица, от чего стало тревожнее. — Солнце встаёт, — она вновь сделала глоток вина, посмотрев вдаль и отойдя от темы. Золотые лучи осветили бледное её лицо, придавая больше насыщенности, а тёмные волосы отливали цветом пепла. — Уверена, что восход для тебя — это начало нового, — презрительная усмешка, — вот и не вороши прошлое. Ответа на вопрос Эстер не получила, но всё же он показался достаточно прозрачным. Невесомым, колким, но очевидным. Красное сухое вино быстро обезоружило разум, подарило расслабление и приятную туманность — только острое разочарование осело в душе. Всё же Эстер не была готова к ответу — такому ответу. Жалкая надежда испустила последний писк и умерла. Правда была лучше, чем сладкое незнание, но всё же пусть слова Кассандры сгорят в рассветных лучах, как растворится и прошлое. Солнце восходило над горизонтом, ослепляя, раскрашивая розовое небо в голубой цвет. Эстер не отводила слезящихся глаз от яркого шара, зная, что после мир будет затуманен фиолетовыми пятнами. Сегодня утром оно светило исключительно для Эстер, поднимаясь медленно вверх, одаривая теплом и величием, пытаясь сказать что-то ободряющее. Больше не было произнесено ни слова, и Кассандра была этому явно благодарна. Каждый следующий бокал всё больше и больше заставлял мир вертеться и шататься при каждом моргании, и сонливость прыгнула голодным зверем на Эстер, когтями впиваясь в тело.***
— Эстер, Ион приехал, — она тут же открыла глаза, поднимая голову с подушки и почувствовав резкую и острую вспышку головной боли — мир закружился. Дана отшатнулась от столь резкого движения, а после извинилась, повторив фразу и протянув стакан воды — дальновидно. Эстер похмурилась, осмотревшись, понимая, что всё ещё была отчасти пьяна, а воспоминания о том, как она оказалась в собственной комнате, не приходили. И Дана, казалось, прочла мысли. — Ты заснула на крыше. Мы с Кассандрой отнесли тебя в комнату. — Я бы проспала до позднего вечера, — глухим голосом проговорила Эстер, обещая себе больше никогда не повторять подобную вылазку. Она не знала своей меры — пила редко, и это вылилось в отвратительное состояние — если бы не Ион… Постель совершенно не хотелось покидать. Ещё и сжирающий изнутри стыд за собственное неразумное поведение, за незнание границ разгорелся в груди. Чрезмерное количество алкоголя, усыпившее — вряд ли было в стиле семьи Димитреску. Позор. Возможно, если бы ей приснилось что-то приятное, если бы разум занял себя чем-то необычным, чувства были бы совершенно иными. Но темнота и пустота отдавали в пользование лишь самобичевание. — Найди Кассандру, скажи, что я буду ждать её у главных ворот замка. — Хорошо, — тяжело вздохнув, ответила Дана, и Эстер похмурилась в очередной раз от подобной реакции. Та сразу же заметила недоумение, решившись объяснить своё поведение. — Ничего личного, просто… рядом с ней я чувствую себя ещё большей жертвой, — Дана истерически усмехнулась, а после развернулась, словно подобное откровение далось ей непросто. Она покинула комнату, оставив равнодушную Эстер в одиночестве и в непонимании. Ощущения Даны сейчас волновали в последнюю очередь — состояние было уж слишком неприятным. Да, Кассандра умела производить впечатление — главное, чтобы она не перешла границ. Дана должна была оставаться нетронутой. Эстер переоделась быстро настолько, насколько это было возможно. Правда, с трудом. Выглядела она лучше, нежели могло казаться изначально — к тому же, девчонка оставила на столе сладкое красное яблоко, которое освежило. Дорога к главным воротам показалась не на шутку долгой, а слабость и затуманенный разум давали о себе знать. Да и с каждым шагом отчего-то чувствовался приступ тошноты. Эстер вышла в объятия вечернего свежего воздуха, чистого и сладкого, а солнце, которое клонилось к горизонту, по-родному приветствовало лучами. Тёплый ветер помог почувствовать себя лучше, забравшись под платье и пощекотав кожу. Ион улыбался, держа на цепи двух красивых рыжих длинноногих собак. Их морды были острыми, напоминавшими стрелы, лапы тонкими, как и длинный хвост. Короткая шерсть блестела на свету, отливая золотом, а при каждом движении можно было заметить, как работали их мышцы. Элегантность и красота животных заворожила, и Эстер ахнула в удивлении, медленно подходя к собакам. Когда-то давно и у неё был пёс, облезлый и глупый до невозможности, не идущий в сравнение с аккуратными линиями тел и умными тёмными глазами животных. — Они великолепны, — она, прошептав, села на землю чуть поодаль, осторожно протягивая руку к новым знакомым, чтобы погладить. Животные так же осторожно подошли к Эстер, ни капли не боясь. Псы не были сторожевыми и, казалось, их привязанность к бывшему хозяину ставилась под сомнение. — Спокойные. Что за порода? — Испанские гальго, — самодовольно произнёс Ион, оставаясь на месте и держа собак на цепи, в любой момент готовый отдёрнуть их от Эстер. Животные скорее всего являлись ценным подарком прошлому хозяину, но тот не сумел их уберечь. Впрочем, Ион был столь проворным и хитрым, что даже сомневаться не приходилось — он достанет всё на этом свете. Шерсть оказалась гладкой и мягкой, но собаки не ответили на ласку, будто не понимали, что это, не интересовались. — Эстер, ты должна была быть в… — за спиной послышался разъярённый голос бодрой Кассандры, напугавший своей резкостью, и Эстер тут же вскочила в недоумении. В её глазах горел огонь, а движения были быстрыми, точными, пока та приближалась. И даже Ион напрягся, сделав шаг назад, но подняв кулак, крепко сжимающий цепи. Как только в её поле зрения попали две рассеянные борзые, та в молчаливом удивление раскрыла рот. Дана, что находилась рядом с Кассандрой, раскрыла глаза, чуть вытянув голову вперёд, казалось, совершенно не ожидав подобной реакции от средней дочери Леди Димитреску. Эстер самодовольно улыбнулась. — Мама знает? — вылетели слова на придыхании, тут же подхваченные ветром. — С её разрешения, — ответила Эстер, стараясь побороть всплеск восторженности. Вышло плохо, и улыбка стала столь искренней и широкой, а уверенность, что сердце Кассандры, — было оно или нет, — забилось быстрее, возросла. Её удивление, непонимание смешивались со сладкой надеждой и недоверием — словно ребёнку подарили запрещённую вещь, о которой он так давно и тайно мечтал, но и не рассчитывал получить. Кассандра медленно приблизилась к животным, твёрдо и смело, а те тут же попятились назад. — Чёрт бы тебя побрал, Эстер. Прибавила мне забот, — она смотрела широко раскрытыми глазами, словно охотничьи собаки казались ей неприлично инородными и странными. Псы, поборов недоверие, осторожно вытянули острые морды к протянутой руке. Кассандра, наклонившись, потрепала одну борзую за ухом, когда та фыркнула. — Молчи, — цыкнула она, едва заметно улыбнувшись. Её реакция была столь необычной и захватывающей, что Эстер замерла, наблюдая за уверенными движениями, посылающими не только опасность, силу и власть, но теперь и незримую каплю нежности, детской, искренней. Кассандра забрала цепи из рук отшатнувшегося Иона, посмотрев на него презрительно, без капли благодарности. Эстер закатила глаза, беря освободившегося парня за локоть и отводя в сторону. Альсина недавно передала ей мешочек с монетами, и Эстер отдала его довольному Иону, сказав спасибо. Разговор вышел недолгим — парень спешил вслед за табором, от которого отстал из-за просьбы найти борзых — тем более, у него в скором времени должна была состояться свадьба. В глазах всё же царила грусть, но Эстер лишь похлопала его по ладоням, поддерживая. Та девушка явно будет лучшим вариантом — только Ион сам этого пока ещё не понял. Прежде, чем он вернулся к своему коню, цыган пообещал, что через несколько месяцев их дороги обязательно пересекутся вновь — Эстер улыбнулась, попрощавшись и ощутив светлую грусть при виде удаляющейся фигуры на лошади. Необычное осознание, что в её жизни теперь была семья, друзья и — чёрт возьми, — даже собаки, заставило усмехнуться в недоверии. Как это произошло? — Мы обязательно сходим с ними на охоту, — проговорила Кассандра, кивая и рассматривая рыжих гальго, и Эстер отвлеклась от мыслей, вновь оборачиваясь. — Только им нужно будет привыкнуть к новому хозяину, они же ворованные, — недовольно добавила она, с хитринкой в глазах взглянув на Эстер. — Нашла, у кого просить одолжений. — Простого спасибо будет достаточно, — улыбнулась Эстер, не обратив внимания на искусственные колкости, когда Кассандра успокоилась, а затем лишь кивнула головой, слегка улыбнувшись. Та явно сдерживала свои эмоции, боясь показаться неопасной, несдержанной — слабой. И Эстер принимала это, понимая. Знания, что сейчас внутри у средней дочери Альсины приятной негой растеклось наслаждение, а счастье било ключом, успокаивали. Как только никого не будет рядом, когда Кассандра окажется в одиночестве, то будет искренне улыбаться и смеяться, занимаясь новым развлечением. Только её настроение быстро поменялось — махнув тёмными волосами, она оглянулась, а позже приблизилась к Эстер, схватив за локоть. — Возвращайся в замок. — Что? — угрожающий шёпот выбил из колеи, а последующий взгляд Кассандры на Дану и вовсе вспышкой непонимания взорвался в груди. — Быстрее, — Кассандра толкнула её в плечо, и Эстер оказалась рядом с Даной, сразу же взявшей её под руку и поведшей к главным воротам, что вышло отвратительно. Неприятное чувство, что все вокруг знали тайну, абсолютно неведомую, невозможно раздражало и заставляло чувствовать себя лишней, некомфортно. — Какое гостеприимство от моей племянницы! — Эстер обернулась, вырывая свою руку из хватки Даны, заметив довольного Гейзенберга в своей потрёпанной грязной шляпе, приближавшегося к Кассандре. Его движения были вальяжными, расслабленными, но каждое сквозило непредсказуемостью. Мужчина присел на корточки к собакам, которые тут же огрызнулись — даже животные всё понимали. — Новая еда? — он посмеялся, потрепав недовольных псов, пока Кассандра крепко сжимала цепи и сдерживала себя изо всех сил. — Пошли, — Дана вновь взяла Эстер за локоть, уже насильно поведя внутрь замка. С каких пор она слушала Кассандру? Огонёк понимания словно зажёгся в мыслях, но тут же потух после вспышки головной боли — пришлось остановиться около портрета девочек, пока Дана спрашивала, всё ли нормально. На свежем воздухе было намного легче, чем в замке, где духота сводила с ума. Теперь же шаги замедлились, и обеспокоенная Дана оставила Эстер в главном зале на диване, нехотя отлучившись за водой. Неожиданно затошнило, и единственное, чего хотелось — это лечь. Недавняя восторженность словно потеряла своё значение, а минуты превратились в летящую вечность — отсутствие Даны действовало на нервы. Одиночество, к огромному сожалению, не продлилось долго, а чувство быстро сменяющихся картинок, сцен подкинуло ощущение сумасшествия. — Альсина! — голос Гейзенберга эхом отдался в висках, заставив зажмуриться. Почему, когда этот человек приезжал в замок, здесь становилось громко, тесно и невыносимо? Его существо было абсолютно неподходящим, лишним и вульгарным. Карлу не подходила тишина и величие, элегантность и манеры — захотелось вышвырнуть его за дверь. Эстер оглянулась, недовольно и болезненно осмотрев мужчину, который по-хозяйски в очередной раз оглядывался — будто бы был в замке впервые, — лениво прокручиваясь вокруг своей оси. Он остановился резко, подняв брови, изучая старую знакомую, которую определённо не ожидал увидеть — или же? По его глазам было невозможно понять, какие мысли пронеслись в его грязной голове. — Не думал, что мы вновь встретимся, — удивлённо и пренебрежительно выкинул Карл, медленно и хищно приближаясь, от чего стало не по себе. Неосознанно Эстер вжалась в диван, стараясь отдалиться. Но спокойствие заполнило грудь, когда та заметила, что Леди Димитреску появилась на лестнице. Лишь на секунду в душе крыльями захлопала надежда, но после их резко оторвали, пустив кровь. Взгляд янтарных глаз был жёстким и холодным, абсолютно равнодушным. И даже при виде Эстер он не смягчился ни на каплю — будто бы насильно вернули в прошлое. — Может, она подаст нам вина, раз уж жива? — прокричал Гейзенберг Леди Димитреску, а после, усмехнувшись, вновь уставился на Эстер. — Я не… — начала было дерзить она, фыркнув, когда Альсина подняла руку, заставляя замолчать. Леди Димитреску спускалась медленно, другой рукой держа юбку светлого платья. Эстер могла бы положить всё к её ногам лишь за одну осанку, выдержанное движение бёдрами, текучее величие — только обеспокоенность заслонила абсолютно все эмоции. — Девчонка недостойна такой чести, как подавать тебе вино, — в холодных словах не прозвучало как имени, так и теплоты. Пренебрежительность, граничащая с отвращением. Головная боль тут же перебралась к сердцу — теперь закололо там, сильно и неприятно. Сейчас, рядом с Карлом, Эстер не ожидала восхвалений, всеобъемлющего интереса и безграничной теплоты — лишь хорошего отношения. Мысли о том, где находилась правда, резко возникли в голове, выворачивая душу наизнанку от боли и обиды. — Неужели? Мне почему-то казалось, что в ней есть некоторые особенности, — Карл, посмеявшись, вновь вернул своё внимание Эстер, но тут же похмурился при виде разочарованного и удивлённого лица. Только озвучить очередную глупую идею, возникшую в его голове, не дали. — Тебе показалось, — пресекла всевозможные возмущения Альсина. — И особенности моих служанок не твоего ума дело — тебя не должно интересовать ни их отсутствие, ни наличие. Сегодня обойдешься без вина, которое тебе так не нравится, напомню, — Эстер почувствовала себя лишней. Желание сбежать поднялось до небес, чуть ли не пробивая их. А направленный к Леди Димитреску гневный непонимающий взгляд не принёс результатов. Альсина не придала ему значения, не изменилась в лице — лёд да и только. Воспоминания о прошлом её разговоре с Карлом возникли в голове. Особенности — Гейзенберг говорил о Мегамицелии. Вероятно, он был уверен, что Эстер уже давно лежала в земле. Но какое ему дело до тех, кто находился рядом с Леди Димитреску? Вряд ли его беспокоила судьба сестры — исключительно его. — Неужели… — угрожающе произнёс Карл, тряхнув несуразным мешком в своей руке, а после протягивая его Эстер. — Малышка, возьми мою сумку, сопроводишь нас. — Гейзенберг! Ты не у себя дома, — подобная наглость на мгновение выбила Леди Димитреску из колеи, чьи глаза загорелись огнём — лёд всё же быстро его потушил. Эстер же, вдохнув, встала с дивана, забирая чужую немного тяжёлую сумку. Альсина взглянула настороженно, будто бы не ожидав подобного подчинения. В воздухе витало напряжение и обоюдное непонимание, смешивающееся с невыносимыми вызовами Карла. — Мне плевать, — выдал Гейзенберг, уходя вперёд, когда Эстер в последний раз одарила Леди Димитреску выжигающим взглядом прежде, чем опустить голову в пол. Игры не заканчивались, а становились лишь более жестокими, неприятными — жаль, что выиграть шансов и не было. Находиться теперь рядом с Альсиной показалось невозможным испытанием, разбирающим на части медленно — будто щипцами медленно отдирали кожу. Знать бы, за что.***
«Значит, ты оставила её в живых.»«У меня на неё планы.»
Эстер вздохнула полной грудью, и хвойный воздух наполнил лёгкие. Вечер сегодня был прохладным, а совсем лёгкое чёрное платье оказалось игрушкой для вгрызающегося в него ветра. Следовало успокоиться, но злость ещё пульсацией отдавалась в висках, а тело горело изнутри, прося разрядки. Каменная статуя на мгновение показалось родной, и сердце до боли сжалось. Пускай гнев тёк по венам, но вскоре он сменится тоской и отчаянием — Эстер этого не хотела. Забытое чувство ничтожности, зависимости острыми ядовитыми стрелами посылало в голову ранящие мысли. «О которых не знает Миранда?»«Я не обязана говорить ей о том, что делаю со своими слугами.»
Диалог Альсины и Гейзенберга всё ещё отдавался в голове. Эстер довела их до подвала, а после сбежала, желая поскорее остаться в одиночестве. Избавиться от навязчивых мыслей, от больных эмоций — от общества Леди Димитреску. Но даже здесь, на кладбище, её слова преследовали хищным зверем, не оставляя в покое. Женщина говорила о ней в третьем лице небрежно, унизительно, когда Эстер покорно шла следом, слыша каждое слово, ножом проходящим по коже. На теле словно возникли новые шрамы, а от боли и непонимания хотелось кричать. «С каких пор убийство какой-то девчонки вызывает у тебя проблемы?»«Придержи свой язык, Гейзенберг. Всему своё время. Нет нужды убивать полезную девушку. Знаешь, как сложно найти хорошую служанку?»
Равновесие — это было важно сейчас. Мертвецы должны забрать все переживания и мысли, разбушевавшиеся и кровоточащие. Вдох — Эстер никогда не была ничтожной, а всё, что происходит, должно иметь своё объяснение. Выдох — Леди Димитреску всегда была невыносимой, стоит привыкнуть. Только как же хотелось заткнуть ей рот, пальцами размазав всю алую помаду. Эстер прошла к склепу, желая спрятаться внутри от нестихавшего ветра, от которого уже пробирало до костей. Внутри было темно и прохладно, но всё же теплее, чем снаружи. Около входа лежали затхлые спички и стояли свечи, воск с которых в своё время стекал обжигающим ручьём, а после высох на каменных стенках и полу. Седьмая попытка зажечь огонь увенчалась успехом, а после Эстер поделилась пламенем со свечками, решив осмотреться. Склеп был небольшим, и внутри стояли всего два саркофага — неизвестно, пустые или нет. Но отчего-то факт, что там лежали чьи-то старые кости, не отпугнул. Эстер залезла на каменный гроб, а после легла, ощущая холод. В полутьме приятно потрескивали фитильки свеч, а снаружи завывал ветер. Всё же атмосфера успокаивала, тихонько забирая все переживания. Танцующие огни говорили, что всё наладится, а каменные стены шептали успокаивающие слова. Каким образом столь прекрасное утро на крыше могло перетечь в столь отвратительный вечер в склепе, полностью изуродовавший душу, оставалось непонятным. Как же Леди Димитреску была невыносима в своей вечной недосказанности, тайне, молчании. Или же в своей лжи. Эстер ощутила себя незначительной настолько, насколько это только было возможно — с ней не считались. Она закрыла глаза, стараясь полностью погрузиться во тьму, в витавший в склепе запах огня, отдать свои мысли костям, с которыми её разделяла лишь крышка каменного гроба. Она жива, поэтому и чувствует. Боль — привилегия живых. Как и смерть. Захотелось стереть все воспоминания и собственные сомнения. Эти фразы, сказанные столь отвратительным тоном Карлу, могли ничего не значить — ведь действия до этой встречи пели о другом. Рассветные слова Кассандры на крыше очередной ядовитой росой осели в мыслях, и Эстер зажмурилась, стараясь осушить их. Минуты текли быстрее горного ручья, заставляя потеряться во временном пространстве. — Я знала, что найду тебя здесь, — дверь склепа открылась, впуская внутрь холодный ночной воздух, который потушил сразу несколько свеч. Эстер тут же вскочила от неожиданности, вглядываясь в тёмную фигуру Леди Димитреску. Нет, сейчас она совсем не хотела её видеть — всё ещё не остыла. — Этот побег — совершенно по-детски, — в голосе послышался укор, и Эстер закрыла глаза, вдыхая. — Вы сами показали мне это место. К тому же, Вы не имеете права осуждать меня за злость, — устало выдохнула Эстер, желая, чтобы Альсина ушла. — Злость? Ты действительно разозлилась на эту мелочь? — Эстер широко раскрыла глаза, а сердце будто бы упало в пропасть, сжавшись до размеров пылинки, и Альсина на мгновение застыла, перестав усмехаться. Она поджала губы, а затем тяжело вздохнула, от чего-то резко переменившись в настроении. Словно сказанные вслух слова, удивлённый взгляд голубых глаз послужили определённым рычагом, перевернувшим всю картину вверх тормашками — и все нарисованные люди в ней полетели вниз. — Это не мелочь, — поправила себя же Альсина каким-то грустным голосом и очень тихо. А после печально усмехнулась своей же фразе. — Эстер, ты же понимаешь, что всё это было лишь пьесой. — Пьеса, причин которой я не знаю, кажется весьма неопределённой и обидной. Когда Ваши мотивы мне неизвестны, игрой кажется то, что происходит между нами, а не те перепалки с Гейзенбергом, — Эстер сдержала всеми усилиями слёзы, поняв, что плакала в последнее время слишком часто. Больше Леди Димитреску не должна их видеть. Это слабость, заставлявшая жалеть, никак не ведущая к восхищению и гордости. — Тебя там быть не должно было, — выдохнула Альсина. — Вы сейчас не помогаете, Леди Димитреску, — с каждой её фразой Эстер тонула всё больше, а злость на Альсину в очередной раз превращалась в гнев на собственную натуру, на невозможность распознать очевидные, но грустные вещи, на свои неоправданные ожидания и мечты. Наверное, Эстер всегда была слишком глупа, самонадеянна — слишком близко к небесам, но далеко от их светил. Эта женщина даже не опровергла её слова. — Эстер, что ты хочешь услышать? — неожиданно вспыхнула Леди Димитреску, и её глаза загорелись. Эстер собрала все силы в кулак, чтобы не дёрнуться, а встать на каменный гроб. Сейчас она сравнялась ростом с Альсиной и могла смотреть в её горящие недовольством глаза, борясь со страхом. Желание отстаивать право на свои чувства оказалось сильнее власти этой женщины, её гнева. — Всё, что было сказано Гейзенбергу — это фарс. Не стоит принимать это так близко к сердцу, показывать ему своей реакцией всю правду, когда ты прекрасно знаешь, что этот подонок ищет любой повод, чтобы избавиться от всех нас. И ты даже представить себе не можешь, как легко с помощью тебя, — Альсина пальцем тыкнула в грудь, — расправиться со мной. — Вы говорили, что это подорвет доверие Миранды, речи о стирании всех с лица земли не было! — продолжила Эстер, не придавая значения высказанными фразам. — По какой причине Матерь Миранда настолько важнее для Вас, чем всё остальное? А ваше положение в её глазах? — Она перестала быть для меня столь важной, когда ты медленно, но верно начала спрашивать меня о ней, сеять сомнения своим банальным интересом. Я отдалилась от этой женщины, но никогда не смогу от неё избавиться. И чуть позже я поняла, как сильно ошиблась, совершив это. Неужели в твою голову не приходила мысль, что я хочу лишь обеспечить тебе безопасность? — в янтарных глазах плескалось недоверие, презрение и уверенность в своих же словах. — Не приходила! Вы всегда думали лишь о себе. Может, если бы Вы делились большим, если бы показывали свои чувства, я бы догадалась. У меня нет возможности залезть в Вашу голову. Я стараюсь, очень — принимать всё, что Вы делаете по отношению ко мне. Ваши игры, едкие фразы, смешанные с редкой заботой. Но я продолжаю ощущать себя куклой в Ваших руках, которую можно дёргать за нити, как вздумается! Ваши вечные пьесы сводят меня с ума — какова моя роль? — Эстер опустила руки, осознав, что всё время рьяно жестикулировала от отчаяния, от невозможности красочно и ярко выразить скопившееся эмоции, злость и недовольство. Воздух пропитался пожаром, который поглощал обеих, не давая и возможности выбраться. — Ты невыносимая идиотка, — еле слышно произнесла Леди Димитреску, и Эстер подняла голову вверх, беззвучно посмеявшись. Казалось, что это был конец их разговора, не приведшего ни к чему вразумительному, ни к желанному. Слова расковыряли мысли и чувства до крови, а Альсина продолжала смотреть, не отводя огнём пылающий взгляд. — Хочешь знать, кто ты? — чужие пальцы схватили за подбородок, заставив опустить голову. Эстер дёрнулась, сбрасывая их, глядя подозрительно и с горячей обидой. Леди Димитреску находилась так близко, что её шёпот теплом обдавал кожу, а янтарь прожигал дыры в теле, оставляя неровные чёрные концы как на бумаге. — Ты как язвительный Арлекин, что перестал быть глупым слугой, превратившись в главного героя на этой сцене, — Эстер замерла тут же, широко раскрыв глаза. Дыхание перехватило, а кровь в венах забурлила, алым окрашивая щёки. Маска Арлекина однажды была выброшена, но кто бы мог подумать, что Леди Димитреску бережно подобрала её и сейчас вновь надела. — Теперь ты играешь со смертью — всё ради искусства, — маска оказалось как влитой, родной. Альсина быстро пальцами залезла под пояс платья, от чего дыхание остановилось, а мир пошёл кругом. Сердце забилось быстро, а тело моментально отреагировало на властное и неожиданное прикосновение. Лишь на секунду улыбка заиграла на алых губах, когда глаза Эстер забегали, а все мысли унеслись прочь. Один короткий миг, столь быстрый, что и невозможно было бы вобрать в себя полностью, показался огромным чёрным омутом, медленно погружавшим в себя тело. Несколько звонких ударов сердца, дрогнувшие кончики чужих губ и ни единого вздоха. Завывающий ветер за дверью, единственная горящая свеча, воском стекающая по стене. Тишина оглушила, дав возможность слушать бьющееся и красное в груди. Единственное движение, резкий рывок за пояс — и соприкосновение тел и губ вспышкой отдалось в голове. Горячее и сладкое, пылавшее на устах, настолько затуманило разум удушающим дымом, что никто не смог бы и заметить, как тот был сожжен. А как только губы жадно задвигались, лёгкими касаниями забирая в плен то верхнюю, то нижнюю, как только женская рука легла на голову, притягивая ближе, сознание так же осело пеплом. Воодушевление потекло по венам, сорвавшись с губ глухим стоном удовольствия. Эстер обхватила ладонями лицо Леди Димитреску, зажмурившись так сильно, что перед глазами появились яркие разноцветные искры. И лишь чуть позже пальцы соскользнули в шелковистые волосы, зарываясь, хватая и слегка оттягивая. Она глотала воздух в редких перерывах, а после быстрого мгновения губы вновь сливались. Если бы было возможно утонуть в мгновении, то так и произошло. Эстер словно пробралась под свою и чужую кожу, растекаясь по венам пульсациями, а немыслимый момент, разрывавший на части, а затем вновь собиравший воедино в такт движения сладких губ, был столь желанным, сколь и однажды постыдным. Тайным, тёмным и таким ожидаемым. Альсина сильно прижимала свободной рукой за талию к собственному телу, что Эстер ощутила себя полностью в её власти — ей чертовски понравилось. Пульсации по телу проносились со скоростью света, отдаваясь в кончиках пальцев, в губах и в низу живота. Дрожь пробивала тело, и ноги подкашивались, развеивая пепел разума и сознания по хвойному ветру, гулявшему за стенами склепа. Эстер не заметила, как губы Леди Димитреску оказались сначала на подбородке, а затем на шее. Зубы одаривали лёгкими укусами, а после язык нежно и мокро зализывал раны. Каждый раз от лёгкой щекотки и приятной нежности, тело напрягалось, а после вновь обмякало в женских руках, было податливым словно глина. Волны мурашек окатывали всё существо, как только зубы касались кожи, и Эстер крепче сжимала чёрные волосы. При каждом касании она чуть больше склоняла голову в сторону Леди Димитреску, машинально поднимая плечо и вставая на цыпочки. Чуть позже, когда насытиться всё равно не удалось, Альсина подарила последний поцелуй, медленно отстраняясь. Её помада была размазана, и она пальцами убрала красные пятна около губ, а после поправила волосы, придавая им более презентабельный вид, посматривая с нежностью и хитростью на удивлённую, глупо улыбающуюся Эстер, у которой всё ещё дрожали ноги и сердце. В это простое и потрясающее мгновение Леди Димитреску была столь расслабленной, довольной и красивой: с растрёпанными волосами, стёртой помадой, но яркими искрящимися глазами. И, казалось, воодушевление слилось воедино, пропитав воздух, которым они дышали. Интересно, её сердце тоже билось бешено и рвано? — Надо было повесить здесь зеркало, — усмехнулась Альсина, и Эстер посмеялась в ответ, облизывая губы. Желание касаться никуда не ушло — хотелось прильнуть к Леди Димитреску, вдохнуть запах роз, ощутить тепло и нежность. Захотелось сбежать от всего мира, — даже от такого маленького, — остаться только вдвоём, забыться и больше ни о чем никогда не вспоминать. Только вместе, вдвоём. — Достаточное проявление чувств, Эстер? — медленно и тихо спросила она, немного надув губы, и нега растеклась по телу. — Мне всегда будет мало, — прошептала Эстер, любуясь Альсиной, что подняла бровь и задумчиво улыбнулась. И всё стало незначительным, столь неважным — Леди Димитреску подарила свой поцелуй. Сама перешла грань, коснулась алыми губами, жадно, нетерпеливо, но так нежно. Её руки лежали на талии, крепко сжимая тело — и ногти впивались в кожу сквозь ткань. Весь мир перевернулся, но сомкнулся лишь в одном моменте — соприкосновение губ, расцветающее, сладкое и насыщенное. Неужели один единственный поцелуй мог возвысить до небес? Излечить все раны и преподнести немыслимое чувство искренности, когда ребёнок приносит в ладонях воду? Хотелось улыбаться, чтобы щёки свело, смеяться, чтобы звенело в ушах, и упасть в родные объятия. Услышать, как Альсина трепетно произносит имя, поглаживая по голове, чувствуя, как целует в лоб, но не отпуская от себя. Единственное словно, абсолютно ненужное, но важное, звучало из всех щелей в голове — спасибо. Эстер возвращалась в комнату, улыбаясь, думая, вспоминая. Она хотела кружиться, не останавливаясь. Все переживания забрал поцелуй — он их разрушил. Ощущения перевесили на чаше весов разумное, застыдив, а будущее казалось ярким и прекрасным, как никогда. И чёрт с ним с Гейзенбергом, с Мирандой — Эстер разберётся позже, если захочет. Ничто не являлось столь важным, как Леди Димитреску. Она была готова благодарить звёзды, Луну и даже несуществующего Бога за то, что произошло этим вечером. И всё казалось столь оправданным: боль, страхи, опасения и старания. Казалось, она действительно начала дышать этим вечером, зная, что завтра всё будет проще, лучше и свободнее. Как только Эстер подошла к двери, желая поскорее лечь спать, погрузиться в собственные мечты, та неожиданно открылась. Кассандра словно испугалась сама, заметив Эстер, но сразу же успокоилась. Её присутствие даже не волновало, а будущие фразы, какими бы ни были, не могли покоробить. — Не могла тебя найти, где ты... — она посмотрела в глаза, а после перевела задумчивый сверкающий взгляд ниже, усмехнувшись, — была? — Решила пройтись, — Эстер пожала плечами. У неё никак не получалось избавиться от улыбки, но вот от общества Кассандры сейчас хотелось избавиться как никогда. День был насыщенным, сменявшимся людьми, событиями, словами, касаниями, и приятное одиночество выглядело долгожданным спасением, которое окутает ласково и обнимет. Чуть позже разрешит фантазии пуститься в полёт, как утром тело летело над крышами, а после приземлиться в будто бы медовую сладость вечера, отчаянно преодолев всё неприятное, разрывающее. — Да… — вновь голос вырвал из будоражащих мыслей, когда Эстер уже схватилась за ручку двери, медленно обходя Кассандру и оказываясь в комнате. — У тебя шея в помаде, или это аллергия на свежий воздух? — она похмурилась, пальцем проводя на артерии. — Спокойной ночи, Кассандра, — она даже не смутилась, резко ударив по чужой руке, отталкивая девушку, а после закрыв дверь перед носом. Луна из незашторенных окон светила прямиком в глаза, но даже её свет бы никогда не сравнился с тем, что сейчас происходило в груди. И как так вышло? Эстер тихо засмеялась, пальцами касаясь губ и на пол сползая по стене.